Края бурь и водоворотов

Всё это сейчас казалось дурным сном на пьяную голову. Потому что ребята были мертвы. Он всегда знал, что Полоски костьми легли бы за него, и так в итоге и получилось. Роше вёл их в бой, он делил с ними кров и еду, радости и горечи — а теперь… Хорошие парни — редкостные подонки и бессовестные мерзавцы, но всё-таки хорошие парни — погибли из-за него. Он взял в лагерь лучших и поплатился. Перед глазами снова возникли болтающиеся в петлях тела. А ведь, судя по высоте виселицы, их задушили, хотя поставь помост немного повыше — и переломали бы шеи. Быстрая смерть. Не то Хенсельт пожалел досок и времени, не то — холодный пот выступил на загривке — сделал это намеренно. Чтобы Роше знал, что ребята мучились, умирая из-за него и за него. …Ещё одна петля оставалась свободной. Не для него ли?.. Роше плохо помнил, как вместе с Бьянкой и Геральтом собирал костер, как вынимал тела из петель и заваливал ставшую эшафотом палатку всем, что только могло гореть. Но точно помнил, как ведьмак потом взмахнул рукой — и взметнулось пламя. Тканевый полог трещал и хлопал на ветру, рассыпаясь огненными хлопьями. С хрустом переламывались балки, дым тянулся к самому небу, и всё горело, горело, сгорал весь мир. …с хрустом лопнул кусок коры, взметая вверх искры, и Роше вздрогнул, хотел отпрянуть, заслоняя лицо, — и понял, что сидит у костра в пещере. Ливень уже кончился, но успело стемнеть — как всегда в горах, ночь тут наступала быстро — и со стороны входа в пещеру тянуло прохладной сыростью. С куцых листьев росших у входа деревьев срывались последние капли. — Никак задремал? — негромко спросил ведьмак. Щурясь, Роше обернулся на голос. — Это ты правильно. Ты едва ли спал на корабле. — Не хотелось, — просипел Роше. В горле першило. Геральт посмотрел на него с видом человека, который не собирается покупаться на такую откровенную брехню, но не мог же Роше сказать ему, что кошмары стали лишь хуже? Или мог?.. — Дурные сны, — неожиданно признался он. Ведьмак грустно, понимающе улыбнулся: — Я тоже многих похоронил. От этих простых слов в груди что-то сжалось и заныло, точно ещё немного — и чаша боли переполнится, из неё хлынет разъедающий всё яд, который убьет и его, и всё вокруг, выжжет к дьяволу эти горы, растворит их как кислота, вплоть до самых корней, где прячутся краснолюдские бесы. Ведьмак вдруг резко обернулся. — Медальон, — коротко пояснил он, уже потянувшись за мечом. — Сейчас проверю. — Я с тобой. — Не надо, ты в потемках хрена с два что разглядишь. Ты пока вон, поешь, — он кивнул в сторону дымящегося котелка, который, похоже, только-только снял с огня. Участливость Геральта выводила из себя, но на ещё один кулачный поединок у Роше сейчас не хватило бы сил. — Никогда не мешает похлебать горячего, — заметив его смятение, резонно произнес Геральт. Роше не хотел есть. Человеческие желания остались там, в каэдвенском лагере, в погребальном костре, который уже должно быть дотлел и дожди начали вымывать кости из груды угля и золы. Геральт тронул Роше за плечо. — В самом деле, Вернон, поешь. Легче не станет, но ты хотя бы будешь сыт. С этими словами он коротко взмахнул рукой, создав вокруг себя уже знакомую Роше жёлто-золотистую завесу, и, взяв меч на изготовку, скрылся в сумерках. Сытость и впрямь оказалась приятной, пусть вкуса как такового Роше и не ощутил (впрочем, возможно Геральт просто не умел готовить). Однако теперь его потянуло в сон, а он уже знал, что его там ожидает, и собирался сопротивляться до последнего. К возвращению Геральта он должно быть с добрую четверть часа щипал себя за запястье до синяков, лишь бы прогнать дрёму. — Ничего такого, — доложил Геральт, снова садясь возле костра. — Должно быть, гарпия пролетела. Но гнезда я не нашёл, а она меня не заметила. Зато нашёл чуть выше по склону водопад, — и он протянул Роше фляжку. Свежая вода была настолько холодной, что заломило зубы, и неожиданно вкусной. Роше сделал несколько жадных глотков, пролив половину воды на грудь и подбородок. Геральт засмеялся, отбирая у него фляжку. — Мне-то оставь! Там ещё целый источник. Завтра хоть досуха выхлебать можешь. Распустив тесемки своего заплечного мешка, он принялся на ощупь что-то искать, приговаривая вполголоса «не то», «нет», «да где же?», «зараза!», пока не вытащил удивительно больших размеров тёплый плащ. Роше думал изумиться, как такой кусок ткани поместился в такой небольшой мешок, но, подумав, пришёл к выводу, что следовало ожидать, что у ведьмака даже барахло может быть зачарованное. — Ложись, — кивнул Роше, наблюдая за тем, как Геральт раскладывает плащ на полу пещеры, — Я покараулю. Потом разбужу. — Ври больше. — Не могу спать, а так хоть польза будет, — быстро, на выдохе произнес Роше, и Геральт поразился тому, как глухо, отчаянно прозвучал его голос. — Мысли, да? Никак не выкинуть из головы? Вертится и вертится — а что бы можно было изменить, а как бы ты повел себя иначе?.. — Роше снова кивнул, медленно, опасливо. — Ну, я знаю способ это притушить на время. Как во Флотзаме. Если хочешь. — Предлагаешь нажраться? — Не думал, что тебе всегда нужно набираться для смелости, — негромко произнес Геральт. Роше недружелюбно покосился на него, но потом равнодушно пожал плечами. Геральт не сомневался, что намек он понял. *** На этот раз Роше даже снял нательную рубашку и пусть костер давал не так много света, Геральт ориентировался в полумраке прекрасно и первым, что он увидел, стали шрамы. Зрелище заставило на несколько секунд обомлеть: кожа Роше говорила о пережитых им невзгодах больше, чем его вечно хмурое лицо, ядовитые шуточки или немногословные рассказы. На лопатках красовались старые рубцы от кнута, на боку — кривой след, будто там зашивали глубокую рану. Были тут и бугристые ожоги, один из которых подозрительно походил на клеймо, и шрамы от стрел. Картину довершали неаккуратные или старые, чуть расплывшиеся от времени татуировки того сорта, который делаешь в молодости по дури или — в любом возрасте — по пьяни: кинжалы и змеи, черепа и кости, цепи и объятые языками пламени сердца. Жемчужиной коллекции являлась надпись «Темерия» большими буквами на пояснице. Увидев это, Геральт чуть было не прыснул — боги, ведь кто-то и в самом деле набил такую татуировку! Хотя, конечно, такое было вполне в духе Роше, яростного и фанатичного патриота. Наверняка и герб где-то есть, надо потом проверить (хорошо хоть корону на заднице не сделал — а то у Геральта от смеха ни за что бы не встал). К собственному удивлению Геральт нашёл всё это исключительно привлекательным. Как лишнее подтверждение мужественности, которая покорилась и отдалась ему. Это приятно щекотало потаённое самолюбие, о существовании которого Геральт сам обычно и не подозревал — такое неправильное и, возможно, даже несколько постыдное. Не устояв перед искушением, Геральт с нажимом, чуть задевая кожу ногтями, провел ладонью от загривка Роше до поясницы, и жаркое предвкушение затеплилось в груди, когда Роше чуть изогнулся под прикосновением, будто подставлялся под ладонь Геральта. Огладив спину, Геральт прошелся ладонью по груди и бёдрам, а затем положил обе руки на талию, оказавшуюся удивительно узкой. В прошлый раз он не обратил на это внимания. Но сейчас это лишь добавило топлива в жаркий костер желания, пламя которого уже охватывало самого Геральта. Вообще, ему для воодушевления обычно и не требовалось многого. Хватало одного лишь ощущения человеческого тепла, предвкушения, что сейчас всё станет так хорошо и незамысловато, что он забудет о мире тревог и дел, хотя бы на те минуты, что, одурев от возбуждения, будет вколачиваться в тело под ним. Роше попытался было как в прошлый раз с отстранённой безучастностью встать у стены, но Геральт удержал его за предплечье. — Э, не, так не пойдет, — усмехнулся он, не выпуская руки Вернона. Тот посмотрел на Геральта с выразительным недовольством, которое совершенно не шло ему сейчас. «Чего тебе ещё?» — спрашивал его хмурый взгляд. Вслух он, впрочем, этого не произнес и позволил втянуть себя в поцелуй. Каким бы бессовестным ублюдком Геральт ни был, он ещё и оказался ублюдком сентиментальным. Эта его любовь к поцелуям, боги, кто бы мог подумать. Обычно Роше предпочитал обходиться без этого — с одним исключением, но с ним всё и всегда было иначе — однако сейчас… сейчас это наверное было неплохо. Приятно даже. Можно было сосредоточиться на ощущениях — тепло губ, толкающийся в его рот язык, привкус слюны, зубы, изредка сжимающие его нижнюю губу (не переходя пока грани грубости — в сущности даже жаль). Это было хорошо. Это отвлекало не хуже, чем прикосновения, когда он вцепился в Геральта двумя руками, с нажимом проводя по его спине, чувствуя как шрамы на коже, так и скрытую под ней силу. Боги, а ведь он и в самом деле не против, чтобы эту силу применили против него! Без слезливого вранья о каких-то чувствах, без самоуничижения — просто ради физической разрядки. В отличие от прошлого раза, когда алкоголь притупил способность думать, сейчас приходилось прикладывать усилия, чтобы забыться. Судя по реакции Геральта, он трактовал это как энтузиазм, впрочем, Роше уже не был так уж уверен в том, что вымучивает из себя отклик и инициативу. Ему нравилось. Что Геральт, конечно, заметил. — Кто бы подумал, что у непреклонного командира подобные вкусы! — насмешливо выдохнул он в губы Роше. — Столько рвения! Ты в этом дашь фору многим лихим Вызимским девицам, как я погляжу. Геральт на самом деле не собирался жаловаться. Эта неожиданная чувственность и хмурая податливость, вкупе с очаровательно красными ушами, были по-настоящему приятны и вместе с этим вызывали желание говорить и говорить, и говорить. Помимо того, что в том, чтобы шептать несусветные пошлости, имелась своя прелесть, Геральт всё-таки вызвался помощь, отвлечь от дурных, мучительных мыслей — а болтовня в таких случаях всегда выручала. Поэтому он продолжал говорить и говорить, и говорить, не прекращая при этом касаться всюду, куда только мог дотянуться — грубо сжимал внутреннюю сторону бедер или крепкие предплечья — и замолкал только чтобы поцеловать или укусить. Для того, чтобы театрально рухнуть на постеленный плащ, пол пещеры был слишком уж жестким. Пришлось, ворча и ругаясь, кое-как, неуклюже и медленно опускаться на колени. У Геральта ёкнуло под грудиной от того, как спокойно Роше улегся на живот, чуть приподнимая бёдра. Как будто это действие ему это было привычно и — боги! — даже желанно. Холера, это было просто слишком горячо! Снова хватая обеими руками эту неожиданно стройную талию, Геральт прижался промежностью к худым, крепким ягодицам, а потом навалился сверху, чтобы Роше в полной мере осознал, что его сейчас ждет. Когда же тот вдруг сдавленно и глухо застонал, вскидываясь, словно ни о чем ином и не мог думать, Геральт почти обомлел. Сглотнув неожиданно вязкую слюну, он склонился ниже, обдавая ухо Роше дыханием. — Значит, нравится, когда тебя берут сзади и даже лица не видишь? Ведь иногда даже железный темерский подонок хочет выпустить поводья и позволить решать за него? Тебе ещё небось нравится, когда тебя дерут насухую? — Роше шумно выдохнул через рот. — Хах, нет, спасибо, смазка меня вполне устраивает. — Хм. А что ещё тебе нравится? О тебе всякое рассказывают, знаешь. Что у тебя встает только когда ты пытаешь — ломаешь пальцы, клеймишь раскаленным железом, отрезаешь эльфам уши… — Меня с кем-то спутали. Ушей я эльфам не отрезал. — …Про шею я уже понял, — как бы в подтверждение Геральт снова сомкнул зубы на месте между шеей и плечом, и у Роше словно против воли вырвался тихий вздох. — Что ещё расскажешь, м? — однако Роше не ответил. — Что молчишь? Мне что, выпытывать из тебя ответ? — Обычно вопросы задаю я. Цокнув языком, Геральт прихватил зубами мочку его уха: — Сегодня не твой день. И лучше тебе перестать упрямиться и рассказать мне всё. — Иначе?.. — Иначе я уткну тебя мордой в этот плащ и трахну так плохо, что ты помрёшь от скуки. В ответ раздался хриплый смех. Геральт куда меньше удивился бы, если бы Роше ответил зло и язвительно или как в прошлый раз потребовал поторапливаться пока ему «не надоело» — но он только засмеялся и запрокинул затылок на плечо Геральта: — Какой же ты медлительный! Тут и заснуть немудрено. Давай уже! Как будто Геральт мог устоять перед таким предложением! Хотя по-совести в этот раз прелюдия тоже была бы нелишней. Геральту приходилось ждать, терпеть и двигаться медленно, тогда как всё его нутро выло от желания засадить наконец до основания. Но эта чертова задница была попросту слишком узкой сейчас! В следующий раз — а что-то подсказывало Геральту, что следующий раз обязательно будет — он постарается об этом не забыть. Роше волен делать со своей задницей что его душе угодно, но ей-богу Геральт не собирался забывать о собственном удовольствии! — Значит, вот что тебе нравится: когда тебя вот так зажимают и берут, не размениваясь на прелюдии?.. Звучало всё это безумно глупо и вульгарно и в обычном состоянии Роше бы поднял Геральта на смех, однако сейчас сознание цеплялось за самый звук голоса так же, как цеплялось за ощущения прикосновений к обнаженной коже, и любая несусветная пошлость, сказанная таким тоном, посылала в пах волну желания, заменяющего все возможные рассуждения. Предложение Геральта было на самом деле совершенно бестактным и любой нормальный человек с возмущением отверг бы идею отвлечься от скорби и горя при помощи секса. Только Роше и не был нормальным. Он и не думал, что до этого дойдет, что он снова окажется в такой же ситуации, как во Флотзаме, потому что сам пожелает этого. Да, в лагере он испытал определённое искушение, но его затушила волна гнева, когда Роше застал Геральта выходящим из палатки Бьянки. Тогда Роше был так зол, что не смог за этой яростью разглядеть истинной причины. Или мог? Но обманывал сам себя, внушив себе, что его раздражает возможный разлад дисциплины в отряде? Кто-кто, а Вернон Роше умел лгать. Будь в Оксенфурте кафедра брехни и притворства — кто знает, может он стал бы там почетным доктором. — …Может тебе ещё и нравится, когда руки зажимают над головой или держат за спиной, чтобы ты и пальцем не мог шевельнуть? Чтобы сдаться на милость другого человека, зная, что никакого милосердия ты не заслуживаешь?.. Не дожидаясь ответа, Геральт одной рукой обхватил запястья Роше, пригвождая их к земле. Хват совершенно несерьезный и будь Роше против он бы высвободился в два счёта. Но он не был против и в немалой степени от этого у Геральта стояло так крепко, что того и гляди искры из глаз посыпятся. Вторая же рука легла на горло, не перекрывая дыхания, но удерживая, контролируя, и Роше чуть было не взвыл. Подобного он никому не позволял. Никому, кроме одного-единственного человека. Только с ним он соглашался отдаться на милость силы, власти и желания, и блаженствовал от этой добровольной сдачи… Проклятье, это совсем не то, о чем ему сейчас надо думать! Только не об унизанной кольцами сильной, но изящной руке, так бережно сжимавшей его горло, что это было едва выносимо. Не о ласкающем шёпоте: «какое рвение! Ты скучал, мальчик?..» Едва сдержав стон, Роше кое-как освободил одну руку, взял Геральта за запястье и положил его ладонь на свой член. Раз уж ему некуда деть руки, пусть займет их полезным делом! Усмешку Геральта он скорее ощутил, нежели увидел. — Хочешь так? Будь по-твоему. Сомкнув пальцы тесным кольцом, он провел ладонью от основания члена к головке, и, боги, это ощущалось настолько правильно, что возбуждение в тот же момент взмыло вверх, вытесняя все болезненные видения вместе с остатками связных мыслей. Сжав зубы, Роше, как мог в таком положении, откинул затылок на плечо Геральта. Чёрт, да, да, да! Дай же мне это забытье! Заведя руку наверх, он схватил Геральта за волосы и заставил склонить голову ниже. Тот понял намек и впился зубами в подставленную шею. И это было так хорошо, что хотелось кричать. Грубость казалась сейчас лаской и была куда более желанной, чем любые уточнённые нежности. Закрывая глаза, Вернон слушал глубокое дыхание, втягивал носом крепкий запах пота, смешанный с душком не очень-то чистой стёганки, и отдавался ощущениям. И это работало! Ритмичные глубокие толчки выбивали из него дух, поджавшиеся яйца с каждым глубоким толчком задевали промежность и в этом было что-то по-дурному возбуждающее, а рука Геральта так хорошо сжимала член, лаская не слишком резко, но и не слишком нежно, что от этого немудрено было и голову потерять. Как же, оказывается, он желал отдаться в чужие руки, перестать решать. Чёртов ведьмак был прав — иногда хотелось выпустить поводья и позволить себе не думать, позволить себе утонуть в ощущениях, намеренно погружая себя всё глубже в это марево. Вместо стонов с его губ срывались лишь хриплые вздохи, навалившееся сверху тяжелое тело мешало вдохнуть полной грудью, но это было восхитительно. Геральт, чёрт его подери, был совершенно неутомим и вколачивался в него с абсолютно бессердечной размашистостью. С каждым движением его окатывало яркой, горячей волной. Наслаждение, вспыхнув в самом низу живота, охватывало тело медленно, неотвратимо, точно он тонул в лихорадочном жаре, пока, наконец, он не кончил, задыхаясь и бормоча бессвязные ругательства: несколько раз судорожно вздрогнул, заляпывая семенем ласкавшую его руку, а потом безвольно обмяк, ощущая, как слабость делает его совершенно вялым, едва способным двигаться. — Как-то ты рано, я ещё не всё, — ухмыльнулся Геральт ему в ухо. Паскудство в его голосе было физически ощутимым и обещало ещё столько всего, что Роше лишь оскалился, вжимаясь щекой в плащ: — Так продолжай, чёрт подери! — и всё его существо не то возликовало, не то обмерло от собственной самоубийственной жадности, когда в ответ он услышал сиплый, короткий смешок. Обхватив его поперек груди, Геральт рывком поднял его так, что на весу его удерживала только эта рука. Толчки стали более короткими, но и более резкими, почти безжалостными. Всё нутро было ещё слишком чувствительно после оргазма и любые прикосновения сейчас балансировали на грани между наслаждением и болью, и Роше обожал это. В разуме воцарилась совершенная, идеальная, столь желанная пустота, и теперь ему было решительно наплевать, как он будет существовать завтра. Пусть ведьмак делает с его телом, что угодно, лишь бы только не останавливался. И он не останавливался. О, боги, да, он не останавливался. Мир исчезал. Оставалось только животное вожделение. *** Приятное, томное тепло полного удовлетворения замедляло движения, делало мир как будто мягче. Геральт вытянулся во весь рост на постеленном на земле плаще. Да уж, не самое удобное ложе, а теперь ещё и изгвазданное, но бывало и хуже, что уж. Ладонью он растер по ткани пятна семени, чтобы побыстрее высохло. Надо будет потом постирать. Интересно, есть ли в Лок Муинне постоялые дворы, где гостю ещё и вещи в порядок могут привести?.. Натянув штаны, Роше вернулся к костру и в свете подрагивающего пламени уже расторопными, привычными движениями набивал трубку. — Так ты из тех, кто любит курить после секса? — поинтересовался Геральт, в последний раз потягиваясь. — Нет, я просто хочу покурить, — прошамкал Роше, не выпуская из зубов мундштук. — А ты из тех, кто любит поболтать? — Не без этого. — Встав, Геральт повел головой из стороны в сторону, и принялся надевать штаны, неуклюже балансируя на одной ноге. — Я не мастер такого рода бесед, уж извини. — Входит в перечень того, что тебе не по вкусу? — Роше хотел соврать, что да, но вместо этого снова пожал плечами. — А что же тебе всё-таки нравится? — Кинув в костер ещё несколько поленьев, Геральт подтолкнул их босой ногой и сотворил знак игни, чтобы быстрее занялись. — Удобно, — подал голос Роше. — А трубку зажечь сможешь? — потребовалось прицелиться, чтобы не спалить Вернону брови, но Геральт с первой же попытки доказал, что может. Быстро раздув табак, Роше выпустил в тёмный свод пещеры белёсое облако дыма с таким умиротворенным видом, что кто-то мог подумать, что он и в самом деле спокоен и благостен и ничто не омрачало его день. — Ты спрашивал, заводят ли меня пытки. Нет. Это бред. Тебя же не возбуждает идея таскать в гору огромные валуны? Но бывают моменты… — он глубоко вдохнул дым и выдохнул его несколькими большими кольцами, — моменты, когда ты всем нутром чувствуешь, что тебе врут. У тебя есть только твои подозрения, а остальное так зыбко, что можно поверить, что ошибаешься именно ты… и этот момент, когда ты понимаешь, что ты всё-таки оказался прав, когда у тебя на руках все доказательства и признания. Когда ты даже не выбил, а вытащил, выговорил признание, заставил запутаться во вранье и выдать себя с потрохами. Или тот момент, когда самый стойкий ломается, потому что ты нашел, на что именно надавить. Баланс между болью и безумием, когда откровения льются рекой… когда ты понимаешь, что всё было не зря. О, тебе не представить, насколько это восхитительно! — Иными словами тебе нравится работа? — Хорошо сделанная работа, — поправил его Роше, и Геральт не сдержал смешка. — Каков извращенец, а! Но ты же не только на службу дрочишь? Может что-то ещё тебе нравится? — Ничего из того, за что вышвыривают из борделей. Например, волосы. — Что, прости? — Когда держат за волосы. Это приятно. — Да у тебя тут хвататься почти не за что. — Издержки ремесла, — Роше провел ладонью по затылку, взъерошивая коротко стриженную шевелюру. «А ты оброс, — Фольтест накрутил прядь на палец и слегка потянул. Роше подавил вздох от неожиданного осознания того, что это незамысловатое действие откликнулось в его теле тянущим напряжением. Фольтест не мог не заметить этого порыва. — О, так это тебе по нраву! — Взяв в горсть уже несколько прядей он потянул их сильнее, и тут уже Вернон не сдержал тихого стона. — Восхитительный, — выдохнул Фольтест и снова потянул его за волосы, заставляя запрокинуть голову. — Совершенно восхитительный!» — Укусы — тоже неплохо. И, знаешь, человек обычно пахнет собой. Не потом, не чем-то ещё, мылом например, а собой. Это тоже хорошо. Из глотки рвались глухие стоны, когда он покрывал лихорадочными, смазанными поцелуями шею и плечи Фольтеста, который уже даже не брал его, а трахал, выбивая дух. Роше уже кончил и, исступленно прижимаясь к Фольтесту, размазывал семя по их животам. Да, так и надо. Он будет пахнуть потом и сексом и спермой. И — черт подери — его Фольтест будет пахнуть так же. Каждое движение растягивало удовольствие, всё ближе подталкивая Роше к грани болезненного пресыщения, но ему было плевать. Настолько плевать, что он даже подмахивал как мог в таком положении и до того жадно целовал, что и сам не заметил, в какой момент впился в шею Фольтеста зубами. Тот, охнув, замер, и Роше похолодел, руки точно свело судорогой. «Простите, я забылся» — пробормотал он, чуть отстраняясь и с тянущим страхом замечая уже наливающийся краснотой след. Фольтест же только улыбнулся, отводя от лица Роше собственные длинные пряди, прилипшие к потному лбу. «Нельзя принадлежать кому-то, не налагая на этого человека обязательств. Я — твой, так же, как ты — мой. Поэтому делай то, что ты хочешь сделать.» — А не нравится, когда не могу освободить руки. Ноги — тем более. — Не нравится, когда закрывают рот? — Под настроение. «Ты так бесподобно стонешь, и ты знаешь, как я обожаю, когда ты кричишь подо мной. Готов на месте кончить от этих звуков. Но сейчас, пожалуйста, будь потише. Нас могут услышать. Позволь, помогу». Сначала надушенная ладонь накрыла его губы, а потом, чуть помедлив, Фольтест прижал подушечки указательного и среднего пальцев к его губам, и Роше с готовностью взял эти пальцы в рот до второй фаланги. «Какой ненасытный! — едва слышно прошептал Фольтест ему на ухо. — Кто бы подумал, каков ты на самом деле! Боги, мне никогда не будет достаточно» Пока Роше курил, Геральт рассматривал его, лениво греясь у костра. Похоже, каким бы глупым и грубым с точки зрения нормальных людей ни был Способ Перестать Думать От Геральта Из Ривии, в этот раз он сработал. Может быть действия хватит до утра. Взгляд медленно, без особого внимания скользил по рукам, плечам, и тут уцепился за то, что Геральт в горячке вожделения не успел толком разглядеть: татуировку слева на груди. Над сердцем у Роше два оскалившихся геральдических льва держали мощными лапами увенчанный короной щит с лилиями Темерии. Роше как будто почувствовал его взгляд. — Чего тебе? — Герб Фольтеста, серьезно? — В Полосках принято… — начал Роше, Геральт перебил. — У ребят другие татуировки. Баба с мечом, какую и мне нарисовали. У тебя такая тоже есть. Так почему этот рисунок? — Не твоё дело, — в его голосе прорезались отчетливые интонации раздражения, и Геральт понял, что то временное спокойствие, которое далось таким трудом (он всё ещё был взмокший от пота), уже готово дать трещину, и решил не углубляться в очередную неприятную тему. — Если поймешь, что снова начинаются мысли, я могу применить на тебе аксий, ведьмачий знак контроля. Это должно помочь от кошмаров. — Он мог бы попытаться сотворить знак и без спросу, однако чувствовал, что это было бы уже бесчестно. К тому же у Геральта не было уверенности, что Роше не окажет сопротивления чарам. — Спасибо, но не стоит. Сейчас ты поможешь мне заснуть, а потом что? Заставишь засунуть твой член мне в рот? Нет, спасибо, сегодня я не в настроении, — говоря, он снова принял вид почти что безмятежный. Вытряхнув пепел из трубки, Роше положил ее рядом с ножнами и принялся одеваться. — Хозяева пещеры не вернутся? — уточнил он, зашнуровывая гамбезон. — Я узнаю об этом первым, — ведьмак прикоснулся к медальону на своей груди. — Можешь спать спокойно. Роше провалился в сон как в пропасть. В эту ночь он не видел ни кошмаров, ни сладких, мучительных грёз. Блаженное беззвёздное ничто окутало его.