Цыганский принц

      Переход границы всегда был опасен: люди свободы пользовались дурной славой, отчасти заслуженной, отчасти несправедливой. В их ларцах и вправду частенько лежало чужое добро — краденная утварь, ковры, одежды и продукты, порой в их стане прибавлялась резвая кобыла, а порой в тайниках под цветными женскими юбками пряталось золото. Но чаще их клеймили не столько ворами — в конечном итоге, разве только синти обкрадывают зазевавшихся дураков, сколько колдунами и разносчиками всякой болезни.       Чжун Ли было решено натереть белой меловой пудрой, чтобы придать его коже почти что смертельную бледность, а Лиза нарисовала на его лице и кистях алые отметины, для надежности несколько человек также были разрисованы под крапивницу. Принца погрузили в повозку, замотав в ткань, неровно отрезанные волосы торчали во все стороны, отчего вид мужчины казался ещё более болезненным. — Главное не произноси не слова, принц, — наставлял Венти, проверяя готовность своего отряда. — Быть может, никто из этих рядовых даже портрета твоего не видел и уж тем более не слышали голоса, но, если хоть одна душа заподозрит нас — мы все погибнем, и никакая золотая кровь этого не искупит. — Я знаю какой опасности подвергаю вас, — отозвался Чжун Ли. Очередная бессонная ночь сильно измучила его — лицо принца ещё больше осунулось и словно бы постарело, но вместе с тем за одну ночь словно что-то переменилось в нём. Вчера Венти наблюдал за почти что сломленным человеком, находящегося на грани безумия, сейчас твёрдость духа вновь легла каменной маской на красивое молодое лицо. Моракс был монархом — звёзды предначертали ему трон, само его рождение даровало ему власть и силу. — Надеюсь я не пожалею об этом. Знаешь, принц, я честно помогаю странникам в пути, ветер всегда направляет птиц на юг или север, и пусть для тебя мы черви под ногами — помни кому ты обязан жизни.       Моракс промолчал, но то, как посуровело его лицо быстро выдало барону все настоящие эмоции этого человека. Конечно же, он их презирал. Разве могло быть иначе? Это было сладостно-горькое презрение, оно ранило и в тоже время смешило: разве теперь имеет значение сколько перстней сверкало на пальцах Моракса — всё его золото теперь ничего не стоит и всё что ему остаётся — молиться чтобы попутный ветер не запутал его упрямый и верный компас.       Караван двинулся в путь, шаги его словно барабанная дробь, сопровождались бесконечным собачьим лаем и звоном медных колокольчиков и монет на юбках десятка женщин. Ребятишки — чумазые и довольные носились подле матерей и нянек, стреляя по темным густым кустам из самодельных рогаток. Впереди шли несколько крепких мужчин и Рейзор — его острое чутье местности вело табор вперёд, минуя многие опасные тропы.       За ними следовали женщины и дети, по бокам на лошадях, не впряженных в повозки, двигались Кэйя и Альбедо — самый настоящий фокусник и чародей, зачастую развлекавший публику шарлатанскими трюками. Позади всех двигался барон — он наблюдал за своими людьми взглядом опытного вожака, готового в любой момент прийти на выручку. Сын луны знал — любая дорога может стать последней, достаточно недооценить степень риска. И пусть про синти говорят, что каждая тропа им что дорога до дома — Венти всегда слушал ветер, прежде чем сделать очередной шаг.       На заставе из Ли Юэ, ведущей в жаркие и бескрайние леса Сумеру, расположился серьезно вооруженный отряд из стражников. Их белые алебарды и копья блестели в свете утреннего солнца, а узор похожий на золотую чешую карпа, покрывающий их шлемы и наплечники, казались расплавленным заревом посреди бескрайней степи. — Стой! Кто идёт? — вопрос, который задает каждый стражник каждого города, как часто Венти приходится отвечать на него? — Всего лишь бедные артисты, попавшие в ваш город в дни большого горя, — ответил барон, подходя к постовому. — У нас есть разрешение на то, чтобы покинуть город. — Артисты, значит, — с отвращением отозвался стражник, внимательно оглядев табор. — А могут ли эти артисты доказать, что всё это имущество, что они везут с собой — принадлежит им? — А кому же ему тогда принадлежать? — поинтересовался Венти. — А вот это мы и выясним. — Пожалуйста, — пожал плечами барон. -тТолько уж не слишком долго, коли изволите, у нас трое больных поветрием.       Услышав это, стражник тут же отшатнулся, его темные едва видные из-за огромного шлема глаза испуганно замерли, после чего, распахнувшись, забегали по сторонам. Его помощник немедленно доложил об этом начальнику гарнизона, а тот, в свою очередь, боясь дурной заразы более всех, вызвал доктора, велев ему гнать вшивых синти взашей, если хоть на одном из них обнаружатся следы хвори.       Старый лекарь — господин Ван Жень, повидавший немало дурных болезней — и всякого поветрия и всякого кашля и харканья крови, хоть и переносил нечистоплотность большого количества солдат в военное время, едва ли мог совладать с собственным отвращением при виде немытых детей, пахнущих всем чем полагается пахнуть кочевнику и нечистоплотному ребёнку. Лишь взглянув на несколько разукрашенных лиц, доктор Ван Жень быстро заключил, что цыганское племя, как ему и полагается, переносчик страшных болезней и было бы лучше гнать его как можно скорее, после чего всем, кто с ними говорил — принять ванну и вдыхать благовония длительностью не менее двух горящих палочек.       Больше всего Венти пережевал, что по славной традиции, принятой на всякой заставе, их оставят без приличной части собственного имущества, но страх перед страшной болезнью сыграл табору на руку — стража не стала проверять палатки и все парчовые ткани, несколько наборов фарфоровой посуды и, конечно же, провизия, не были отняты и даже замечены. Табор спокойно миновал стражу, увозя среди ткани и наворованного добра самое главное сокровище Ли Юэ — наследного принца, зло сжимавшего руки от собственной беспомощности и унизительности момента. Если бы кто-то узнал, как именно Моракс смог выжить — все поколения его доблестных и славных предков, на веки прокляли бы его имя и свой собственный род, дабы не дать Мораксу плодить позор и бесчестье. Никогда прежде императорский двор не подвергался подобному унижению и эти мысли бесконечным роем пчёл жужжали в голове принца.       Он десятки раз пожалел о своём решении, но жалей не жалей — а шансов выжить у него было немного. В детстве юный престолонаследник читал множество сказаний о великих вождях прошлого, что сходили к народу и рука об руку защищали с ними свои земли и имя. Правильно ли он сделал, доверившись этим низким преступникам? Был ли у них особый умысле и что стоило делать дальше?       Моракс понимал — родной дядя убил бы его не задумываясь, стоило бы только ему подойти к вратам запретного города. Все преданные люди и семья погибли, остались лишь глубокие шрамы на груди, что жгли не хуже калёного железа каждый раз, когда очередной вдох покидал грудь принца. Только какая боль могла бы сравниться с болью потери и утраченной чести монарха? Разве только боль предательства и потери, что уже легла на его сердце, образовав глубокую трещину где-то там в самой глубине его сути.       Он видел, как близкий друг поднял на него сверкающий в неровном свете вечерних свечей меч, что рассёк грудь и, наверное, убил бы, не окажись добрый слуга роднее того, кого Моракс знал многие годы. Он видел, как пал этот несчастный юноша с добрым взглядом ласковой собаки, слышал, как десятки людей, некогда присягнувшие на верность императору, гнались за ним словно борзые за кроликом. Его отец погиб от змеиных клыков собственного брата, а матушка… о матушке думать было слишком больно. Всё на что мог надеяться этот неверный сын — что матушка погибла как Императрица, а не наложница убийцы собственного мужа.       Весь путь Чжун Ли слушал песни дороги: как под ним скрепят деревянные ободы телеги, как лают собаки и ржут лошади, недовольные тем, что упрямые погонщики не дают им насладиться сочной травой. Кажется, лошади у этих цыган были не менее вольнолюбивые, чем они сами.       Дорога казалась невыносимо долгой. Несколько раз в голову принца приходила упрямая мысль, что этот молодой варвар с синими глазами обманул его, и теперь караван язычников движется к месту его новой гибели. Этим мысли злили — но не пугали. Пусть же эти чертовы варвары увидят, что им не сломить его гордости и силы. Пусть бахвалятся и смеются, рожденный в золотых шелковых простынях — не умрёт подобно беспризорной собаки! И пусть желание мести было сильнее желания смерти — Моракс примет любую судьбу.       Когда телега остановилась и молодой синти отодвинув тяжелую парчовую ткань, пролил на лицо принца дневной свет, Чжун Ли был готов к битве, но смеющиеся сверкающие глаза на пару мгновений словно заворожили его. Эти глаза были так похожи на драгоценные камни, с которыми он играл, когда был совсем маленьким. — Ну вот Вы и свободны, принц, — торжественно произнёс синти, протягивая руку Мораксу. Принц не взял протянутой руки, выбираясь из парчового кокона самостоятельно. Только оказавшись на свежем воздухе, он наконец осознал, как же душно было в этой повозке. — Благодарю за оказанную мне помощь, — весьма чопорно ответил принц. — Благодарите судьбу, что спасла Вас и дороги, что порой пересекаются странным образом. Однако, тут они разойдутся.       Чжун Ли кивнул, взгляд его глаз был столь напряженным и острым, что невольно заставил Венти вздрогнуть. Это был взгляд зверя — загнанного и отчаянного и несмотря на всю весёлость своего характера, барон лишь молча развернулся, не желая провоцировать того, кто резал собственные волосы так, как если бы они были шеями врагов. Венти не знал наук и мало понимал в чужих душах, но он повидал много людей и узнал много историй, и если существуют люди безумные и отчаянные — то сейчас перед ним был именно такой человек: потерявший всё, что у него было и есть, но вместе с тем готовый рвать и сражаться. Это был страшный человек, не нужно было быть Лизой, чтобы увидеть, как опасен был Моракс. — Куда вы двинетесь дальше, барон? — спросил Моракс, задумавшись. — В город алхимиков и магов, конечно, — улыбнулся синти. Обычно он всегда врал, отвечая на этот вопрос, но отчего-то тон Моракса не просто заставил его сказать правду, а словно бы внушил мысль, что было бы забавно сказать именно так. — Я бы хотел, чтобы Вы отвели меня туда. — Ну уж нет, принц. Земли Ли Юэ закончились с милю назад, здесь иные правители и правила. Хочешь идти — иди сам, мне не на что содержать принца. — Я заплачу, — ответил Чжун Ли. — Чем же Вы нам заплатите, Ваше Высочество? У вас нет ничего, да и прежде, чем обещать новое богатство, было бы неплохо сначала увидеть то, что было обещано Вами ранее. — Как ты смеешь! — что-то внутри Моракса окончательно хрустнуло и всё чего он хотел — тяжелую острую саблю, что легко бы снесла эту непутёвую голову перед ним. Венти удивлённого уставился на него, после чего залился смехом. — Ну вот ты и перешёл к угрозам, принц! Ненадолго же тебя хватило! — Я убью тебя! — в бешенстве заорал Моракс. — Ну попробуй. Только ты один, а нас много, да и как бы ты меня убил, скажи мне на милость? Впрочем, наверное, для тех в чьих жилах золотая кровь, обещания ничего не стоят?       Моракс замер, его тело едва не тряслось от гнева, но последние слова барона отрезвили его. Как бы низко он ни пал, прибегая к помощи столь нелепого человека, неблагодарность в ответ на спасение жизни — преступление куда более страшное, чем клятвоотупничество или презрение. Это был самый страшный запрет его царства и не ему перейти его первым. — Я помню о той милости, что Вы оказали мне, барон. И слова мои не ложь. Мне необходимо добраться до дворца Сумеру и найти тех, кто поможет мне вернуться в Ли Юэ и сделать то, что должно. Слово Императора — дороже золота. — Ну и поганое же у вас тогда золото! А впрочем, какая мне разница, принц? Я спас тебя, хоть мог бы сдать прямо там, на заставе, и быть может, даже получить за твою голову пару монет. Но, однако же я помог тому, кто презирает меня. Так и ты теперь помоги себе сам, а моим людям нужен кров и пища. Ты можешь идти по нашим следам, коль тебе так угодно, как идут собаки, учуяв запах еды, но добывать себе огонь, кров и пищу ты будешь сам.       Ещё никогда Моракс не подвергался столь сильным словесным унижениям и от кого. От этой мерзкой собаки! Этой блохи! Черни! Ярость императора была столь неистовой, что синие жилы выступили на лбу и руках, а глаза налились кровью. Никто и никогда не смел сказать ему подобного и от того мысль и недопустимости убийства собственного спасителя, сводила его с ума. Он отплатит золотом этому Варвару. Он утопит этого мерзкого синти в чане с кипящим золотом, его и всех тех, кто осмелился вступить против его власти.       Когда караван двинулся в путь, Чжун Ли в самом деле планировал идти совершенно другой дорогой, но мысль о том, что он один в чужом краю быстро отрезвила. Пусть он сделает так как сказал этот мерзкий цыган. Он пойдёт по следам кочевого народа, но не как собака за милостью, он не станет довольствоваться объедками — он пойдёт так, как ходят тигры, осторожно прижимаясь к земле, выслеживая косулю. Этот барон слишком много думает о себе. Как только Моракс добьется аудиенции с правителем Сумеру — алым Королём и его мудрой дочерью владыкой Буэр, он вернёт себе трон и власть, а после отдаст долг Венти.       Голод и усталость быстро овладели телом принца и словно на зло у него не было ни лука с колчаном стрел, ни меча, ни даже простого ножа. Вокруг носились белки и зайцы, порой ему попадались грибы — но вид их вызывал подозрения. Синти ушли далеко вперёд, Моракс почти потерял их из виду, устало идя следом, пытаясь выискать хоть какое-нибудь плодовое дерево, что было бы ему знакомо.       Невыносимая жара дня быстро сменилось холодом ночи. Цыгане встали на ночлег далеко в лесу, Моракс не видел их, но чувствовал, как ветер доносил запах дыма от большого костра в его сторону. Где-то вдалеке выли волки. Звери держались от синти подальше, но принц не был в безопасности — от него разило потом и кровью, а сил почти не осталось.       Спать на траве было отвратительно. Холодная земля тянула всё тело из тела, и хоть Чжун Ли завернулся в высокую траву, рискуя быть искусанным насекомыми, его тело дрожало от холода. В ночном лесу было тихо, а потому цыганские песни долетали до него через километры. К глубокой ночи все песни стихли, осталась лишь флейта — тихая и спокойная. Моракс быстро уснул под эту флейту, что навевала ему песни прошлого.       Ему снился дом и семья. Снилось как в саду у карпового пруда он пускал огромного золотого дракона на верёвочке, что в детском воображении представлял собой могущественного исполинского зверя. Ему снились лотосовые печенья на золотой тарелке, звон маленьких колокольчиков и свист стрел.       Сон прервался так же быстро, как и начался — где-то вдалеке шла драка. Моракс слышал крик и свист стрел, слышал звон меча и ржание лошадей. Здравый смысл велел ему оставаться там, где он был, но что-то иное потянуло его вперёд.       У большого костра, что почти остыл в ожидании первых лучей рассвета, шла ожесточённая битва. Группа людей, вооруженная мечами, ножами и арбалетами, напали на табор синти. Грабители были хорошо вооружены и более того, они явно знали своё дело. Несколько крепких мужчин держали за руку детей и женщин, прикрываясь ими, как щитом, пока другие сражались с членами табора.       Моракс не стал дожидаться развязки — пусть он был мало полезен, но нападать на женщин и детей — низко даже для собаки. Подбежав к одному грабителю со спины, принц со всей силы ударил его по затылку запретной техникой, которой его учил один старый монах из монастыря в туманном море.       Схватив чужой меч, Чжун Ли и сам бросился в схватку, хоть движения его были не так ловки, а грудь и плечо ужасно болели. Он не понял, как именно это произошло — но в какой-то момент из его груди вырвалась такая сила — что казалось, задрожала земля. Золотая вспышка озарила спящий лес и волной отбросила всех нападающих по разные стороны. В тот же момент Венти, выставив руку вперед, призвал такой сильный ветер, дыхнувший алыми углями костра на противников, что едва не устроил пожар. Языки огненного ветра промчались мимом Моракса, но не задели его, в то время как чужая одежда покрылась пеплом и даже загорелась.       Огненный вихрь напугал оставшихся в живых разбойников, обратив их в бегство. Моракс же стоял на месте, посреди бушующей стихии, смотря как поднимались и опускались темные косы барда и как в свете огненного вихря полыхал его синий взгляд. В этот момент Моракс понял отчего столь малоподходящий на барона человек занял столь высокое место — он жёг врагов огнём с таким же спокойствием, с каким смотрел в глаза взбешенному принцу — он был готов сражаться и убивать, но главное — он защищал.       Начавшийся было пожар затушил Кэйя, покрыв землю инеем. Моракс безучастно смотрел на это, чувствуя, как его косит усталость. В какой-то момент его тело стало столь тяжелым, что небольшой шаг в сторону барона унёс его в непробудную темноту. Последнее, что он видел — удивлённый взгляд мальчишки, чьи косы так красиво обрамляли лицо.