Дорогой супруг

Петр Голицын представился императрице на костюмированном балу после казни самозванца, как один из участвующих в усмирении бунта. Екатерина любила мужскую красоту и не могла не заметить черноглазого, румяного, полноликого мужчину. — Какая куколка! — воскликнула она, заставив весь зал обратить внимание на этого человека, мысленно проча его в новые фавориты. В девять вечера хозяйка бала ушла спать, прося гостей не вставать и продолжать веселиться. Только зашла к себе, открылась дверь в стене, появился Григорий с взъерошенными кудрями, без повязки на глазу. По паркету волочились полы синего длинного кафтана. Одного взгляда ей хватило, чтобы понять — зол как черт, сейчас устроит сцену ревности. Горничная помогла снять тяжелый кокошник и понимающе удалилась. Он пытался успокоится, но все же вырвалось: - Значит, «куколка»?! Kurwa! Смысл слова она поняла и без знания польского. — Не надо так, Гришонок. Мне нужно было сказать что-нибудь приятное ему. Не терзайся ревностью, разве не доверяешь жене своей? Взгляд голубых глаз выражает полнейшую невинность и покорность. Намериваясь положить конец маленькой ссоре, царица сама сняла сарафан прошлого века и прижалась к «боярину.» — Не будешь же ты вечно дуться из-за пустого разговора? Потемкин сдался. Если бы он умел долго обижаться на нее, не жил бы при дворе, не терпел бы лицемеров, говорящих в спину: «Циклоп!», не стоял бы тут. — Запомни: жив не будет, кто мое место займет, убью, коли кабеля еще одного заведёшь! -и бросился жадно целовать. — Меня или кабеля? — Кабеля, конечно, ты нужна России. — Мы с тобой связаны всеми узами, которые могут связать мужчину и женщину, муж дорогой! Больше того — нас свяжет история. Я не смогу тебя никем заменить не в делах, ни в сердце, потому что нет такой второй головы. Равного тебе нет и не будет, а еще-у нас дитё будет. Тут Потемкин сменил гнев на милость, забыв про Голицына, обняв жену.

***

— Крещается раб Божий Артемий! Во имя отца… Аминь! -младенец недовольно заплакал, оказавшись погружен в купель, так повторилось еще два раза. Отец Иоанн закончил читать молитву и одел на шею золотой крестик. На цепочке также висел медальон с тремя иконами: слева Николай Чудотворец, посередине небесный покровитель новорожденного Артемий Антиохийский, а справа Георгий Победоносец. После таинства священник вернул ребенка матери с поклоном. Слуги убрали из соседней комнаты походный иконостас. — Спасибо, Иван Иваныч, что окрестил сына. Получишь за труд тысячу рублей. Батюшка приготовился благодарить за милость, но в комнату влетел, позабыв о смущении, камергер Григория Александровича Федор со срочной новостью: — Петр Голицын тяжело ранен на дуэли с секунд-майором Лавровым. Лекарь говорит, помрет. Екатерина едва боролась с обмороком, Потемкин велел отвезти к Голицыну медика Роджерсона. Священник и камердинер ушли, только тогда он сел на кровать возле нее. — Господи, что же это?! Мне надо кровь пустить, не то с ума сойду! Какой выйдет шум… — Будем уповать на то, что он выживет. Екатерина смотрела то на мужа, то на сына, восхищаясь синевой их глаз. — Дай то Бог, но Тёмачку мне придется оставить в Москве, чтобы слухи пресечь. Родить не успела, а Шишковский уже докладывает, что весь город об этом знает. Скоро и Европа гудеть станет. Пора показать, что «желудочная хворь» прошла. Сегодня буду на Совете. — Точно готова встать, Като? — с тревогой спросил он. Все же она не так молода, чтоб быстро оправиться. — Готова, готова, Григорий Александрович. - Екатерина старалась, но не могла остановить слезы. Смотрела в сторону, но взгляд упрямо возвращался к богатырю на руках. — душу бы отдала, чтобы родиться в российской, а не немецкой княжной и выйти за тебя, вместо того полоумного…

***

Рана воспалилась антоновым огнем. Вечером дуэлянт умер. В декабре в доме Дарьи Васильевны Потемкиной появился воспитанник Артемий Григорьевич Тарасеев, а двор отбыл обратно в Петербург. А молва людская приписала смерть Голицына потемкинской ревности.