Мгновения

В комнате стоит сумрак: серые цвета с примесью чего-то желтого, вероятно, заходящего солнца, отчаянно пытающегося попрощаться до следующего дня. Под одеялом тепло, и мягкий матрас обнимает за спину, не желая отпускать. Волосы растрепанными прядками облепляют лицо, щекоча нежную кожу. Откидывая от себя одну из них, мальчик задумывается о необходимости позже их расчесать. Тело, будто пережившее онемение, плохо подчиняется, ладони куда-то скользят, едва не промахиваясь; щеки горят, веки с болью раскрываются, а во рту совсем пересыхает. Мальчик старается побороть эти ощущения и сопротивляется желанию дальше уснуть: у него есть одно незаконченное дело. Откидывает край одеяла и находит гребень. Придерживаясь за стену, мальчик идет в гостиную: в первую очередь надо найти Ёсико и узнать, долго ли еще до ужина. — Как ты себя чувствуешь? — интересуется она, когда видит на пороге. — Выглядишь помятым. — Хорошо, — мальчик присаживается поодаль, позволяя также присутствующему рядом Кацуси закинуть на свои ноги мягкую игрушку. Поразмыслив над общей обстановкой, он решает всё же распутать волосы. Кончиком гребня делит длину у головы на две части, разъединяет и с каждой старается разобраться под негодующим взглядом Ёсико. — Что же ты делаешь? Кто так волосы расчесывает? — возмущается она и протягивает ладонь. — Дай, пожалуйста, — мальчик не перечит: отдает требуемое сразу и под настойчивой рукой поворачивается к ней спиной, — с ними надо аккуратно, — она снова собирает их в одну копну, а после медленно проводит гребнем, цепляется за спутанные комочки и распутывает, — повезло, что они у тебя не секутся, но нужно любить и заботиться о себе. Кацуси предпринимает успешную попытку дернуть темную прядь и оказывается оттянут от новой игрушки, переданный в руки мальчика. — Малыш, ну что же ты творишь? Ему ведь больно! — виновник не выглядит расстроенным, что-то мямлит в ответ и держится за чужие ладони. — Тебе бы какие-нибудь ленты, чтобы волосы собирать, — задумчиво проговаривает Ёсико, заплетая что-то, — подожди минутку. Уходит и возвращается уже с желтой лентой, садится снова позади и начинает плести прическу. Мальчик закрывает глаза от удовольствия: женские пальцы нежно перебирают волосы у корней, случайно царапая кожу ноготками, и спускаются всё ниже, в конце подвязывая лентой. Ёсико закидывает мальцу на плечо косу, давая полюбоваться её работой: утяжеляет голову больше, чем обычно; корни на голове побаливают от непривычных ощущений, однако появляется некое чувство раскованности?.. Ах, нет же, наготы. Теперь лицо никак не получится скрыть. На бледных щеках начинает гореть недавно прошедший румянец. — Вот теперь красавец, — улыбается Ёсико, — правда же, Кацуси? — он говорит нечто, похожее на «да», и довольно опирается на чужой живот. В его руках вязанный цветок, который тот крепко прижимает к себе. Быстрее, чем успевает обдумать свой жест, мальчик закрывает лицо ладонями. Он надеется, что это спасет от разыгравшихся эмоций, однако едва ли становится лучше, а Ёсико и вовсе чему-то своему тихо хмыкает. Она великодушно позволяет посидеть им в тишине несколько минут, а после зовет заниматься обязанностями, видя отступающую от чужого лица кровь. На ужин снова салат из отварных овощей, только в этот раз обязанности несколько меняются: мальчик полон энтузиазма приготовить его сам или взять на себя больше половины работы. Ёсико пожимает плечами и кладет перед ним нож, рассказывая о том, как нужно его держать и как лучше не делать. Придерживая его за рукоять, мальчик начинает сомневаться, но женщина неустанно подбадривает и помогает сначала поставить кончик ножа на доску, а после отрезать кусочек моркови, почти точно так же, как это делал это Нива: обхватывая ладонь и направляя. Так и вышло, что мальчик медленно и терпеливо нарезал продукты, складывал в миску, да после заправлял соком. Ёсико хлопотала по мелочи: вскипятила воды на чай, выложила рис в отдельную тарелочку, так же, как и закуски. Еще помня, как выглядел прошлый салат, мальчик смотрит то на подобие кубиков из гостиной, то на столовый прибор, отложенный сразу после окончания готовки. Кривые и косые измельчённые овощи лежат все в одной куче, пестрят цветами и привлекают взор. Металлический блеск острия ножа, будто подбадривает, и мальчик смотрит в него с некой благодатью и гордостью, разглядывая своё отражение. Такое четкое и яркое он видит впервые: в павильоне нет зеркал, но в прозрачных лужах от редких дождей он смог узнать себя впервые, пусть и сильно испугался, не веря собственным глазам. Пожалуй, он очень похож на матушку, особенно сейчас — с косой на спине. Одно сплошное напоминание о том, что никогда не будет частью его жизни. — Извините, задержался, — прикрикнул Нива из прихожей, оттуда послышался шум возни. И правда: пришел позже, чем ожидалось, но в данном случае мальчик этому рад, ведь успел закончить до чужого прихода. Мальчик в предвкушении нервно поправляет тарелки на столе, стараясь их выстроить в привлекательную композицию под насмешливый взгляд Ёсико, а после складывает пальцы на краю стола, дожидаясь Ниву. Тот перед входом кланяется, мельком осматривает стол и моет руки, прежде чем сесть. Мальчик давит в себе дрожь, сильнее вдавливая побелевшие подушечки в дерево, на щеках рисуется румянец, вызванный смущением открытостью лица и нетерпением. — Пахнет замечательно, — Нива улыбается, не заостряя внимания на чужом внешнем виде, и кивает мальчику. — Спасибо, что постарался, я ценю это. Мальчик не выдерживает взгляда карих глаз и отворачивается, закусывая губу так же, как это делает Ёсико, когда над чем-то думает. Только вот не помогает: краешки губ ползут наверх, а в груди начинается суматоха, что-то сжимается и непроизвольно разжимается, дышать получается через раз и то — довольно скверно. К счастью, внимание быстро переключается с желающего оказаться где-нибудь в одиночестве мальчика, и он позволяет себе приложить руку к груди, дабы прийти в себя. — А меня нет? — с издёвкой бросила Ёсико, накладывая еду себе и Кацуси в тарелки. — Я сколько уже на всех нас готовлю, а такие приятные слова слышала дай архонт год назад. — Твоя помощь также неоценима, — спокойно парирует Нива, приступая к трапезе. — Только наши с тобой обязанности, кажется, поделены равномерно. Однако, если хочешь, могу благодарить чаще. Он сглаживает накаляющую обстановку, смягчая тон, и смотрит на женщину с чистой нежностью. В ответ она фыркает, не выглядя обиженной. — Не знаешь, когда можно будет посетить сэнто? — они продолжают говорить, но на бытовые темы. — Отстройка затянулась. — Если ничего не изменится, то завтра вечером. Тебе бы не хотелось тоже сходить с нами? — осторожно спрашивает он, обращаясь к мальчику. — Банные процедуры пойдут всем на пользу, к тому же, ты попал под дождь, так что следует помыться. Мальчик задумчиво хмурит брови, но кивает, рыская среди своих воспоминаний и знаний хоть что-то, связанное с сэнто. Он не понимает на что соглашается, но хочет попробовать то, что ему предлагают: все прошлые предложения были удивительно приятными. Переезд, готовка, рисование. Ещё одно занятие, дарящее восторг, ему бы не помешало наслаждаться новой жизнью. Особенно, когда мальчик видит, как теплеет взгляд Нивы на его согласие. — Хорошо, значит решили. Думаю будет лучше, если мы с тобой пойдем последними, — рассуждает Нива. — Кацуси возьмём с собой. — Отлично, наконец-то вы проведёте время вместе, — Ёсико блаженно улыбается, доедая свою порцию. — Он по тебе соскучился. По самому малышу нельзя было сказать, что конкретно он чувствует. Мальчик глядит в его невинное личико, слушает лопотание, в котором не может разобрать слов, и лишь шире раскрывает глаза, пытаясь понять, как женщина смогла разобраться в его чувствах. Наверное, сказывался опыт, а с ним и возраст. Самому мальчику не больше года и то, сложно судить сколько времени прошло с того, как он впервые открыл глаза и смог разглядеть утонченное лицо матушки. Слушая и не вдаваясь в подробности диалога Нивы и Ёсико, мальчик доедает свою небольшую порцию и помогает Кацуси, сытому и довольному, устроиться у себя на коленях. Карие глаза с трудом разлепляются, глядя на мягкий шарик с пёрышком на груди, а маленькие пальчики касаются его, подаренного матушкой мальчику вместе с комплектом одежды. Придерживая ребенка за спину и прижимая к себе, мальчик аккуратно отнимает его тянущиеся вверх руки, несильно сжимает и укладывает на живот, позволяя уткнуться сонным личиком в белые одежды, дабы скрыться от свечей под становящиеся тише разговоры брата и сестры. Не глядя в их сторону, мальчик улыбается, понимая, что имела ввиду Ёсико, когда говорила, что Кацуси милый. На следующий день Нива приносит в комнату к мальчику стопку белых листов, а вместе с ними мелки и карандаш с ластиком, всё оставляет на столике и уходит в кабинет, дабы почитать книгу. Он обещает, что после завтрака тоже предоставит макулатуру мальчику, и только когда та оказывается в его руках, он замечает разницу: в том, что читал Нива, гораздо больше символов, а у него только картинки с вкрадчивым текстом где-то внизу. Сначала, посмотрев и сравнив тома, мальчик даже расстроился, что ему не дали что-то более серьезное, но спустя семь пролистанных страниц с непонятными словами, понял, что рисунки его интересуют гораздо больше. Нива лишь посмеялся с чужого упрямства и посоветовал переписать те малочисленные символы. Мальчик кивнул и ушел в более оживленную гостиную, пристроился сбоку от Кацуси и начал выполнять задачу, рассматривая картинки. — То, что ты пишешь — буквы, мы их складываем в слова, а их в предложения, — Ёсико коротко оглядывает занятие мальчика и поясняет, возвращаясь к строительству домика из кубиков вместе с Кацуси. — Вообще, этому редко учат сельчан: для физической работы в этом нет необходимости, но Нива, похоже, хочет научить тебя грамотности. — А ты умеешь читать? — Да, — она пожимает плечами. — Родители учили. Тебе лучше выписывать каждый символ по отдельности и повторять его несколько раз. Мальчик прислушивается к совету и исписывает листы, что с одной стороны, что с другой, крупными завитками. Ёсико подсказывает, что они значат, и мальчик старается запомнить. Моментами звучание вылетает из головы, вытолкнутое другим в свободный полет, и он повторяет всё с самого начала. В целом, мальчик добивается результата: семь букв успевает запомнить как в написании, так и в звучании, и очень гордится ими, предвкушая, как похвастается перед Кацураги. За последние дни он сделал много, даже невообразимо, по сравнению с днями в павильоне. Правда закрылся почти так же, как там: интерес никак не способствовал желанию выйти на улицу и с этим всё же пришлось что-то делать, так как ужин начался раньше обычного на несколько часов, а счастливая Ёсико ходила из комнаты в комнату, собирая вещи. Тогда-то мальчик и понял, что его ждет. Первой из дома выскочила Ёсико: скинула полотенца на мальчика, а вместе с ними и свежую юкату, когда в дом постучали. Женские голоса нетерпеливо её поторопили: всем хотелось посетить сэнто. Себе это мальчик объяснил, как: «они люди». Он же не был таковым и не нуждался в душе; потовых желез у него не было, и влага на лице не выступала от физических напряжений, как у Кацураги. Только слезы, но их природа появления оставалась загадкой. Через два часа, как сказал Нива, они должны были идти и сами. Ёсико вернулась, кутая волосы в полотенце, и пожелала хорошего пути, тут же ускользая к себе отдыхать. Чем ближе подходило время, тем больше начинал дрожать мальчик. Он приподнимал ладони, чтобы оценить своё состояние и поджимал губы. Руки тряслись, а пальцы непроизвольно сгибались, будто листья сакуры на ветру. Выходить не хотелось, однако он упорно сидел на стуле у входа и сжимал полотенца. Пытался разобрать, чего именно он боится, и все мысли сходились на том, что его выгонят. Несколько человек, принявших его с особенностями, не равны ведь целому поселению, а значит и отнестись могут иначе. — Готов? — Нива садится рядом и ставит на пол пакет с вещами. Среди них мальчик может разглядеть цветные небольшие одежды, явно предназначенные для Кацуси, что сидел на руках. Нива приподнимает лицо мальчика и заглядывает в него, шумно выдыхает и в итоге треплет по голове. — Никто не желает тебе зла и не навредит, ты можешь в этом быть уверенным. Они не привыкли видеть кого-то у нас, поэтому заинтересовались тобой. — Они не выгонят меня? — серые глаза смотрят испытывающе, со всей тревогой, что колышет внутри вновь набравшееся озеро. Нива в ответ обнимает за плечи и шепчет успокоительное «конечно, нет». — Возьми меня под локоть, — советует Нива, подходя к двери. Мальчик обеими руками вцепляется в чужую, прямо-таки оплетает, прижимаясь грудью, а также повиснувшими на предплечье банными принадлежностями — так появляется опора и даже небольшая вера, что все пройдет хорошо. Нива надевает на ноги резиновые тапочки и точно такие же, только розовые и меньшего размера, придвигает к нему. Мальчик никогда не ходил в обуви: в павильоне он в ней не нуждался, да и по земле бродил редко. Кацураги так и вовсе почти всю дорогу нес его. И сейчас тапочки ощущались, как лишний элемент композиции, к тому же неприятно сдавливали ступни. Образовалась словно из ниоткуда задача: дойти, не упасть, а еще не потерять эти самые тапки. Нива открывает дверь и сразу тянет на улицу, где горят фонарики на стенах домов, в том числе и его собственного. Холод, пришедший с луной, ударяет по лицу, проникая чистым воздухом в носовые пазухи. Мальчик принимает его и вдыхает с благоговением, стоя чуть позади Нивы и позволяя себе насладиться моментом. Вокруг них, в диапазоне трех домов, никого не было, но мальчик все равно вертит головой в поисках живых душ и к своему удивлению находит мужчину, сидящего в кресле на крыльце дальнего дома. Присмотревшись, удается различить длинные седые волосы и сизый дым. Старик, как догадывается мальчик, увлеченно пускает дым изо рта, и его не волнуют потревожившие покой люди по соседству. Он даже не смотрит в их сторону. Пока с приоткрытым ртом мальчик высматривает и других возможных людей, Нива ведет их вперед, сворачивает и идет дальше, изредка осведомляясь о состоянии своего спутника. Кацуси сидит спокойно: он разморен скорым сном, и волнует его лишь то, как поудобнее примоститься на плече отца, что бережно его несет. Под тапочками шумит песок и грязь дорожек, редкие камушки разлетаются от аккуратной, но все еще неумелой поступи. Мальчик запинается и по-новой равняется с шагом Нивы, делая это почти не глядя. Когда приходит осознание, что никого нет, он начинает смелее осматривать местность. Ухоженные деревянные домики, где-то мелькают клумбы с цветами, огороженные заборами огороды с торчащими из земли зелеными листьями, яблони, даже у кого-то загон с животными и парочка будок с собаками. Если идти по той дороге, по которой мальчика привел Кацураги, ничего из этого не видно: все пряталось в закоулочках. Пусть долго разглядывать деревню не получилось из-за того, что дошли до сэнто они быстро, мальчик был доволен прогулкой, хотя ощущал тремор в ногах не то от холода, не то от нервов. — Это сэнто, тут мы обычно моемся, — проговаривает Нива и поправляет Кацуси, пытающегося повторить за ним. Перед ними предстает большой дом в окружении отоги с бумажными задвижками вместо окон, черной крышей, от которой отвалилось несколько черепиц, и небольшими фонариками у входа. Несмотря на старость, заметно, что о нем заботились: все перила и ступени чисты, если не натерты до блеска; где-то доски совсем свежие, а большие цветочные растения, расставленные у входа, стоят столь гордо, что привлекают внимание и одновременно освежают вид. Сэнто больше напоминает дружелюбного, но уставшего старика, чем-то похожего на того, что встречался ранее. Они заходят внутрь, где их встречает развилка: направо идут женщины, налево — мужчины. На самом деле представление о полах у мальчика такое же относительное, как и когда-то было о детях. Он замечал внешние различия между ними и не придавал этому сильного значения: не было в жизни моментов, когда гендерная принадлежность играла хоть какое-то значение, а узнавать о них было неоткуда. Матушка уклончиво передала краткую характеристику, не вдаваясь в подробности, а разговоры с Ёсико не заходили так далеко. В сухом остатке мальчик имел смутное понимание о строении тел, однако в том, что принадлежал к мужскому роду, не сомневался. Все трое проходят в мужскую раздевалку, и Нива кратко объясняет, что они будут делать: — Сначала мы просто помоемся, а потом немного посидим в теплой воде. Кацуси еще маленький, так что только так, — Нива усаживает на лавочку сначала мальчика, а после и Кацуси. Сидя на нагретом дереве, мальчик расслабляется и закрывает глаза. Тепло нежно касается щёк, окрашивая их в розовые оттенки, перебирая ласковыми парами, пробирается дальше по телу. Веки с трудом разлепляются, стоит услышать как бы невзначай брошенную Нивой фразу: «тебе тоже надо снять одежду». Мальчик смотрит, как тот скидывает с себя рабочую форму и параллельно раздевает Кацуси, с которым приходится немного повозиться. Желание идти мыться испаряется. Мальчик сначала оглядывает свои запястья, не спеша обнажаться, потом ещё раз смотрит на Ниву, уже успевшего накинуть на бедра полотенце. Не начнет ли он смотреть с презрением, когда увидит чужую неправильность? Фальшивость, если быть точнее. Он создан жалким подобием людей — неправильность могла бы быть, при условии какой-либо асимметрии, небольшого производственного нюанса, однако никак не при самом его существе. — Тебе нечего стесняться, что бы я там не увидел, — Нива замечает заминку и пытается подбодрить. — К тому же, мы оба будем нагими, так что наши счеты равны. Мальчик позволяет себе ещё минуту посидеть, глядя в тёмный угол, и закрывает глаза. Руки действуют, кажется, быстрее, чем он сам отдает им команду: кладут полотенца рядом и стягивают с плеч юкату. Ему не нужно видеть или представлять, что именно сейчас предстает на обозрение Ниве. Заплетенные в косу волосы и открытое лицо уже не воспринимаются, как крайняя степень открытости, но мальчик сдерживает желание снова набросить на себя ткань и жмурится, когда она остаётся полностью в руках. Горячий воздух подхватывает освободившиеся сантиметры кожи, не давая промерзнуть. — Всё не так страшно, правда же? — слышится сбоку, по потоку воздуха, прошедшему по коже. Мальчик думает, что Нива коснется его, как и раньше: потреплет за волосы или сожмет плечо, но тот, похоже, сохраняет дистанцию то ли из-за манер, то ли от неприязни, пусть голос на это и не указывает. Мальчик тихо, но горестно вздыхает: было бы понятнее, коснись Нива его. Долго сидеть в таком положении не получается: от собственного бездействия становится только более неловко, а отсутствие зрения усугубляет положение. Открыв глаза, мальчик смотрит на свои ноги с полосами у коленок. Край ляжки истончился и начал сливаться с большим шарниром, создавая нелицеприятную картину, однако сколько бы ни смотрел до этого мальчик на свои конечности, не мог перестать удивляться и содрогаться, что его тело видоизменяется, стирая следы кукольности. Возможно ему следовало бы радоваться, но ужас сковывал тело при виде таких метаморфоз, ведь так не должно было быть. Что же пошло не так? Запоздало мальчик понимает, что Нива успел разглядеть его тело, а значит и смысла скрываться и бояться нет. То страшное, что могло произойти, уже произошло. Остается только принять это как данность. Мальчик поднимает взгляд на мужчину, что прижимает к себе Кацуси, завернутого в полотенце. Они оба смотрят на него заинтересованно и выжидающе, хотя по Кацуси сложно сказать, однако Ниве будто всё равно на то, что находится на обозрении: смотрит только в лицо, тактично не опускает взгляд. — Тебе не противно? — голос пропадает, похожий на сизый дым, медленно расходящийся по пространству. Такой же неяркий и терпкий. — Я знал, что ты несколько отличаешься от людей своим строением, но я не считаю это отвратительным, — он смотрит так, словно объясняет истину ребенку, и делает это теплеющим тоном, явно стараясь не спугнуть. — Понимаешь… Людей определяет не внешний вид: у каждого свои особенности: например, шрамы, родинки, у кого-то дефекты в работе конечностей и так далее. Это не так важно. Нас объединяет наличие чувств, эмоций и способность рассуждать. Скажи, разве ты не испытываешь чувства? Разве твои слезы и радость не показывают, что ты жив и человечен? Мальчик смотрит пристально, не позволяя себе отвернуться. Тело замирает, с трудом двигаясь, прямо как в первую их встречу: снова сложно повернуть голову и дышать, только в этот раз не от страха, а от удивления. Ему не верится, что так спокойно можно отнестись к кукле. Даже Кацураги проявлял осторожность, а Нива… Просто принял? Горло скручивает комком, в носу начинает щипать, а к глазам подступают слезы, но мальчик держится: закусывает губу и молча слушает продолжающийся монолог. — Несмотря на то, что тебе сложно даются наши жизненные моменты, ты такой же человек, как и мы. Ты можешь рассуждать, понимаешь речь и учишься. Я горжусь тобой и твоими успехами. Тебе не следует зацикливаться на таких незначительных моментах, как природа твоего происхождения. Приходится всё же всхлипнуть, когда в носу становится непозволительно влажно. Мальчик судорожно вытирает всё то, что течет по лицу, и пытается внутри себя принять речь, в которую вложено именно то, чего бы ему хотелось услышать. Нива еще стоит с минуту и берет одно из полотенец, накидывая его на худые трясущиеся плечи. — Мы оставим тебя, но не задерживайся, хорошо? Когда успокоишься, снимай белье и проходи в купальню, там сможешь умыться. Если хочешь, можешь пойти в женскую. — Хорошо, — шепчет в ответ мальчик и наблюдает, как они скрываются за дверью. Переводит взгляд прямо перед собой и делает глубокий вдох, замирая. Мысли в голове рассеиваются, как облака, а вместе с ними уходит и дождь в виде слез. Мальчик сидит еще пару минут, убеждаясь, что мокрые дорожки на лице подсохли, и решает присоединиться. Все еще боязно, но теперь позиция Нивы понятна, а значит можно и расслабиться. Фундоси мальчик бережно откладывает к юкате и сильнее кутается в полотенце, всё же желая скрыть свое тело и вернуться ненадолго в свою зону комфорта. Жар купальни не может сравниться с тем, что ощущалось в раздевалке. С непривычки дыхание заметно сбивается, и мальчик решает ненадолго отказаться от него, не травмировать нежные внутренности. У стен стоят бочки и висят полки с черпаками, емкостями, тазами, несколько склянок с разноцветными жидкостями. Нива находится быстро: около странной пристройки, отдаленно напоминающей стол во всю ширину комнаты с одной стороны. Кацуси он усадил в таз с водой, позволив вдоволь наплескаться, окатывая брызгами еще и самого мужчину, что натянуто улыбался, прикрывая один глаз. Мальчик, пока на него не обращают внимание, наконец разглядывает чужое тело: широкие плечи, четкие линии лопаток на спине, ходящие под кожей; рельефная грудь с заметными мышцами, где-то виднеются волосы, которые на своем теле мальчик может лицезреть только на голове. — Проходи, не стесняйся, — Нива кивает на место подле себя и мальчик послушно идет туда, садясь на лавочку. — Если тебе всё же некомфортно, то тебе следовало бы пойти в женскую. Я как-то не подумал, что… Он запинается, не отводя взгляда от Кацуси. Мальчик смотрит то на одного, то на другого с непониманием: что не так? Догадок в голове не прибавляется, а потому он отрицательно мотает головой: — Я останусь. — Ну хорошо, тогда я постараюсь не смотреть, чтобы не смущать тебя, — Нива указывает рукой на таз с водой, таких всего находится три, один присвоен Кацуси. Так же стоит парочка бутылей, два из которых вкладывают в руки мальчика. — Там теплая вода, а это шампунь и мыло. Шампунем моют волосы, мылом тело. — Я понял, — он отходит к своему умывальному месту и трогает воду кончиками пальцев. Она, приятная на ощупь, с радостью принимает пальцы. Из опыта мытья рук, мальчик догадывается, что прежде чем налить на себя мыло, нужно намочить участок тела, поэтому откладывает полотенце, игнорируя горящие щеки. Берет лежащий в тазе черпак и обливает себя водой, чувствуя себя по меньшей мере глупо. Впрочем, сомнения развеиваются, когда Нива повторяет нечто похожее, только полотенце не снимает. Наблюдая за ним, постепенно приходит осознание порядка действий и мальчик старается повторить точь в точь: еще раз обливает себя водой, и набрав густого благоухающего раствора, намыливает тело, потом всполаскивает. Процедура оказывается приятной, но мальчик не осмеливается тратить воды и мыла дольше необходимого, только обнюхивает свою кожу, что переняла запах каких-то трав. Как мыть волосы он не знает и просто ждет чужого показательного примера. Будто что-то вспомнив, Нива говорит: — Расплети косу, так будет проще. Я помогу тебе с волосами, только накинь полотенце на бедра. Мальчик угукает и исполняет просьбы. Смысл такой скрытности он не понимает и поглядывает на мужчину в поисках ответов, коих не находит, и поэтому спрашивает прямо: — Зачем? — Наши гениталии разные, поэтому существуют разные купальни. Мыться в одной могут семьи, но в других случаях это считается дурным тоном, — Нива подходит к нему, рукой наклоняет чужую голову назад, и волосы промачивает, наносит на всю длину шампунь и растирает. — Похоже, нам понадобится больше воды. — А у тебя какие гениталии? — мальчик не испытывает стыда, когда спрашивает, только любопытство. Ему непонятны такие устои, и он мысленно пытается провести аллегорию с собственным стеснением кукольности. Однако он боялся, что люди ее не примут также, как не приняла матушка человечность, а мужчины и женщины живут в одном месте, ведут совместный быт, но половая принадлежность делит их на два лагеря. Сам мальчик, кажется, угодил куда-то между ними, хотя продолжал считать себя парнем. — Думаю, тебе пока рано знать, — пальцами Нива сминает темные пряди у головы и немного массирует кожу головы, следя, чтобы шампунь попал на каждый волос. Потом смывает и отходит с тазом, чтобы набрать еще воды. Мальчик задумчиво мычит. — Однако помыть их тебе тоже следует. Только водой. Я не буду смотреть. Он отходит, поправив чужие волосы, когда они становятся чистыми. Кацуси тоже требует банных процедур, поэтому все внимание Нивы отходит ему. Мальчик делает так, как тот сказал, задерживаясь взглядом на том, что ему «подарила» матушка. Раньше ему доводилось себя рассматривать, но теперь обыденная часть тела представляет больше интереса, чем раньше. Чем дольше он смотрит, тем грустнее становится: похоже, что наличие вагины отделяет его от Нивы и даже Кацураги. — Мы закончили, можем идти дальше, — говорит Нива и вытаскивает из таза Кацуси, после сливает воду на пол. Мальчик накидывает полотенце и подбирает ленту для волос. Следующей остановкой оказывается довольно большое помещение с круглыми емкостями, похожими на бочки. Освещает его множество свечей, расставленных по периметру. Через парочку окон можно разглядеть звездное небо Инадзумы. Они подходят к одному из бассейнов, и Нива помогает мальчику забраться в него, передает Кацуси и сам залезает. На долгие десять минут наступает тишина. Мальчик держит малыша, позволяя ему хвататься за слипшиеся пряди волос и играться. Как оказалось, держать его в воде гораздо легче. — Тебе нравится у нас? — спрашивает Нива, довольно опирающийся о деревянную стенку. Его щеки покрыты румянцем, а в глазах мелькают огоньки. — Да, я не хочу уходить, — мальчик прижимает Кацуси ближе к себе. — Никто тебя и не гонит, можешь оставаться сколько хочешь, — он качает головой и забирает ребенка к себе, видя, что собеседник уже устает от него. — Вы с Ёсико сдружились, она бы очень расстроилась уйди ты. — Она одинока, — вспоминаются ее грустные улыбки и счастье от наличия собеседника. Мальчик знает, что у нее есть подруги, успел их увидеть в дверном проеме, когда те приходили за женщиной, но ей явно не хватает времени, проводимого с ними. — Так и есть, — соглашается Нива и замолкает, отводит взгляд в сторону и над чем-то увлеченно думает. Не увидев больше реакции, мальчик подтягивает к себе ногу. Влага с нее сбегает, оставляя разводы на светлой коже, а после и вовсе высыхает. Кончики пальцев он окунает и быстро рисует на ней три линии. Таким делом мальчик занимается до следующей реплики Нивы: рисует и смотрит как вода исчезает. — В этом много моей вины, и я хочу это исправить. — В чем твоя вина? — отвечает, долго не думая. Удивительно, но просто сидеть оказывается скучно. Торчащие из-под воды части тела уже успели высохнуть, а вместе с ними и макушка. В ответ стоит тишина, такая же густая, как пар в купальне. Лицо Нивы непроницаемо, только веки периодически соприкасаются, когда он моргает. Мальчик уже думает, что разговор окончен, однако: — Совершил ошибку в молодости, — говорит тот. Еще через полчаса они покинули сэнто в неловком молчании. Мальчик видел, что Нива находился в плохом настроении, и больше спрашивать не стал, терзаемый странным чувством, которое не оставило даже после пожеланий хорошего сна. Так и лежал в своей комнате часами, смотря в потолок и держась за края юкаты, будто это могло помочь с тянущим чувством в груди.