Мгновения

Мокрые подолы юкаты облепляют ноги. Если бы не теплый ветер — они покрылись мурашками. Песок всю дорогу домой цеплялся за ступни, мешаясь с пылью, и сколько бы Кабукимоно ни пытался его стряхнуть — становилось только хуже. Проходя по улочкам, он замечает, как оживился люд, вновь озабоченный домашними делами. Из ближайшего окна доносится запах булочек, смешанный с ягодами, и Кабукимоно пытается выхватить одним глазком вид ароматных изделий. Ёсико подталкивает его в спину с тихим смешком, заводя за стену собственного дома. Судя по открывшейся картине, окно Кабукимоно выходит именно в эту сторону. Останавливаются они у высоких столбов, вбитых в землю перпендикулярно дому. Ёсико ставит на землю таз, успевший высохнуть, и достает по одной вещи из него, растягивая на тугих железных проволоках. Кабукимоно встает с противоположной стороны и проделывает то же. Повесив наволочку, с трудом перекинув ее и с неменьшим — расправив, Кабукимоно оглядывается. Кроме Ёсико рядом никого нет: Тсукико свернула по дороге к себе. Небольшой клочок земли, давно вскопанной и засохшей, глядит на него, игриво кружа листьями саженцев на ветру. — Осторожнее с ними, — предупреждает Ёсико, тряхнув лезущими в лицо волосами. — Иметь небольшую разменную монету всегда выгодно. — «Разменную монету?», — переспрашивает Кабукимоно. В его голове возникает размытый желтый кругляш, похожий на солнце, и он догадывается, что это нечто связанное с особенностями отношений между людьми. — Плоды этих растений, — Ёсико кивает в сторону зеленых пучков, вытягивая кимоно из таза, — можно обменять на что-то. Я продаю или меняю настойки, мыло и шампуни. У нас не очень хорошо обстоят дела с импортом товаров, — пожимает она плечами, а после вновь поясняет: — Импорт — это доставка вещей, привоз. — Я понял, — уверенно говорит Кабукимоно. — Вы живете… за растения? — не смог он подобрать верную фразу. К счастью, Ёсико сразу понимает, что имеется в виду. — Не только, но это одна из основ, — мотает головой. — Женщины занимаются огородом: еда никогда не бывает лишней. А мужчины… либо работают на горне, либо в кузнице. Кстати, раз в две-три недели у нас плывут на главный остров за одеждой и средствами быта. Тебе бы чего-то хотелось? — А, — округляет глаза пораженный Кабукимоно и заминается, впуская пальцы в косу. — Я подумаю. — Ну смотри, — тянет она, мимоходом бросая: «не в прямом значении». — Ты можешь попросить кимоно, духи, веер в конце концов: дни у нас жаркие, сам знаешь — или что-то другое. Ни о чем не волнуйся. Ёсико смотрит на него еще долю секунды, а потом начинает правильно развешивать белье на стороне Кабукимоно, заставляя его краснеть, уводя в размышления: что он хочет? Его знания о жизни и материальных ценностях скромны и сходу с выбором определиться не получится. Ножи? Ни к чему. Книга? Он не умеет читать. После полудня Нива укладывает Кацуси спать и сообщает, что до возвращения Кацураги осталось совсем чуть-чуть, чтобы подбодрить задумчивого Кабукимоно, который цепким взглядом охватывает все в поле своей видимости: словно крючком удочки вылавливает рыбу, рассматривая чешую, размер и глазки, а после отпускает обратно в море. Не то. Новость, несомненно, хорошая. Правда, скучать в минувшие дни времени не было: постоянно что-то происходило, а руки находились при деле. Кабукимоно горд собой, с каждым часом открывая новые территории знаний, проясняя свой путь и будущее. Он делится с Нивой и Ёсико желанием порадовать Кацураги блюдом и рисунком, когда тот приедет, и получает поддержку с небольшим условием: готовить будет он сам, лишь со словесной помощью. Омрачают настроение лишь тягостные мысли: о чем подумает Кацураги, когда до него дойдут слухи? Но Кабукимоно отгоняет их одним предложением: Кацураги — понимающий, и Нива и Кабукимоно ему доверяют. Внутри ест чувство, медленно, едва размыкая челюсти и глотая, почти не пережевывая: Нива становится ближе, пока Кацураги напоминает полупрозрачный силуэт, мелькающий на фоне. Как бы не растерять те немногие чувства, что гаснут на фоне новых. Рука вязнет в ягодной каше, когда Кабукимоно ныряет в нее пальцами, чтобы достать нечаянно пропущенный листочек. Словно для того, чтобы заставить его убедиться в производстве, Ёсико запрягла Кабукимоно помогать с заготовками на странного рода напитки, жидкости и мыла. Перед глазами мельтешили десятки чашек с разными ингредиентами, и по указке он клал в свое блюдце травы, сыворотки, после чего сминал все толкушкой. По кухне расходился многосоставный запах, щекочущий ноздри. Когда одна из его перчинок протянулась к носу Кабукимоно, у того начали слезиться глаза, и он, отвернувшись, чихнул. — Поэтому не люблю присутствовать на этих ведьминских обрядах, — качает головой Нива, которого тоже не обошла стороной просьба о помощи. Он действует более последовательно и уверенно, хотя по его лицу Кабукимоно видит усталость и некоторую болезненность. Белая кожа заделалась серой, а сухие губы из последних сил выдавали забавные комментарии. Когда потухший взгляд карих глаз обращается на Кабукимоно, тому кажется, что он напоминает одну из смесей, грязно-коричневую. В которую попала нерасторопная глупая муха, смочила крылышки с лапками и потонула, портя своим тельцем некогда хороший шампунь. Конечно, такого Ёсико бы не допустила, но ассоциации приходили сами собой. Только муху так никто и не убрал. — Еще бы, звать свою старшую сестру ведьмой, — ворчит Ёсико, но как-то лениво. Взгляд поднимает из-под лобья, нарочито безразлично, а по сути — настороженно. Кабукимоно видит это по напряженным губам, но молчит и не вмешивается. Один Нива не замечает скрытую напряженность атмосферы и продолжает готовить, а через полчаса собирается и уходит в комнату спящего Кацуси. — Как насчет выйти во двор? — предлагает Ёсико, отмахиваясь от пригревающего солнца и кидая последний взгляд на проем седзи. В ответ она получает кивок и просьбу подождать. Кабукимоно уходит, чтобы взять бумагу и мелки: он так и не нарисовал ничего, следует поторопиться, Нива ведь ждет! Солнце пригревает им спины, когда они идут к дому, но не Нэоко, а Тсукико. Девушка сидела в компании еще одной, которая завидев их, быстро попрощалась и ушла. На крыльце также растелен плед, лежит тарелка с фруктами и веер, а сама Тсукико путается пальцами в пряже. Только у ближайших домов никого нет. Садясь с краю, Кабукимоно оглядывается и видит, как женщина затаскивает ребенка за руку домой под громкий плач. — Что-то новое? — спрашивает Ёсико и ложится посреди пледа, не стесняясь занять побольше места. — Неа, — откликается Тсукико и откидывает от себя пряжу с тяжелым вздохом. — Нэоко не выпустят, я слышала крики. Кабукимоно раскладывает бумагу и тянет в рот дольку фрукта. Дома подруг находились совсем рядом, и он не был удивлен такой хорошей слышимости. Решив вести себя подобно хищнику, Кабукимоно молчит, якобы в раздумьях подводя кисть к полотну. — И почему я не удивлена? — Ёсико закрывает глаза и складывает руки на животе, судя по всему собираясь вздремнуть. Раздосадованный возникшей тишиной Кабукимоно обращается к окружению в поисках вдохновения. Он несмело глядит на все доступное пространство, ощущая излишнее внимание прочих жителей деревни, пока не слышит звуки со стороны девушек. Ёсико тихонько похрапывает, и Тсукико заинтересованно заглядывает прямо ей в лицо, на устах играет улыбка. Одной рукой она тянется к вееру, чтобы обмахнуть им женщину. Мягкие потоки воздуха обдувают Ёсико, вороша волосы, на секунды та даже перестает сопеть, однако признаков бодрости не подает. Взгляд Кабукимоно скользит с пальцев Тсукико выше — по плечам, шее и останавливается на голове. Ее опоясывает широкий ободок с колокольчиками, красными нитями и узорами. Конструкция звенит каждый раз, когда девушка сменяет положение, уставая сидеть с затекшими ногами. Однако ее рука так же ненавязчиво играет с веером. — Кабукимоно, — доносится голос позади. Нива проходит через дорогу с ребенком на руках, вежливо улыбаясь Тсукико. Его тон становится мягче, когда он видит спящую Ёсико. — Добрый день, Тсукико. Кабукимоно, посидишь с Кацуси? — Да? — Кабукимоно принимает из чужих рук ребенка, садя к себе на колени. — А… — Пусть погуляет немного. Ёсико хотела его взять на прогулку после тихого часа, но, боюсь, и ее разморило, — он тихо хихикает и аккуратно гладит Кабукимоно по голове. — Все хорошо, не переживай. — Хорошо, — кивает тот в ответ, душа сомнения и неуверенность внутри себя, и покрепче перехватывает Кацуси поперек живота. — Спасибо, — Нива улыбается и желает им хорошего вечера прежде, чем вернуться в дом. Кабукимоно старается удержать ребенка на коленях, однако тот сползает с них и перебирается на другой край пледа. Чтобы занять Кацуси, он выкладывает перед ним свои бумаги с мелками, тут же оказывающимися в цепких маленьких пальчиках, что постепенно портят цвета и дырявят полотно. Кабукимоно удивленно вздыхает, замирая от обиды, когда желтый мелок ломается пополам. Благо, ребенок не трогает заснувшую Ёсико. — Мальчик, — зовет его Кацуси, протягивая вперед фиолетовый мелок. — М? — вопросительно тянет Кабукимоно и подсаживается ближе. — Хочешь порисовать вместе? — Да, — он передает мелок. Царапая на бумаге хаотичные волны где-то в уголке, Кабукимоно представляет себя курицей-наседкой, следящей за своим выводком. Всякий интерес к делу у него отсутстсвует напрочь: его любимые средства выражения попорчены и продолжают терпеть чужие издевательства. Остается лишь успокаивать себя и сдерживать слезы от досады. Тсукико, больше увлеченная подругой, лишь изредка кидает в их сторону успокаивающие взгляды, давая понять, что она контролирует ситуацию, только ненавязчиво и скрытно. Взгляд Кабукимоно все чаще цепляется за ободок на голове Тсукико — он правда красив. Так стоит ли попросить его? А еще новый набор мелков. Проходит час, и уставшая девушка обмахивает веером уже не подругу, а себя. Фрукты закончились быстро, а за новыми так никто и не пошел. Затихший Кацуси начинает плакать, чем не на шутку пугает Кабукимоно. Тот суетливо прижимает его к себе, начиная успокаивающе причитать что-то непонятное, на ходу вспоминая, как Ёсико заботилась о Кацуси. Однако едва ли это помогает, и женщина все-таки просыпается от детских завываний, забирая ребенка к себе на руки и вытирая слезы. — Что такое, малыш? — вопрошает она, тряхнув головой, тем самым прогоняя остатки сна. — Кабукимоно, мы зайдем домой, ты можешь остаться здесь. Откинув растрепавшиеся волосы, Ёсико натягивает гэта и уходит. Тсукико и Кабукимоно встречаются взглядами, выдерживая странную паузу с минуту, которую в итоге нарушает девушка: — Ты теперь тоже с Кацуси сидишь? — Это первый раз, — отрицает он и усаживается поудобнее, чтобы скинуть мелки в коробку и собрать разбросанные листы. — Что с Нэоко? — решает таки задать вопрос, но в ответ Тсукико тушуется, отворачивая голову. — Не уверена, что могу тебе такое говорить… Но это ведь и не секрет, правда же? — рассуждает вслух, а на деле же просто ищет оправдания следующей фразе: — У нее сложные отношения с мужем. — Он ее бьет? — Кабукимоно видит, как та аккуратно обступает провал в земле, чтобы случайно не выдать какой-то секрет, хотя тот кажется очевидным. Муж слишком часто фигурировал в том, что связано с Нэоко, а синяки, замеченные на ее руках, выглядели подозрительно. Кабукимоно хотелось верить, что получены они случайно, что связано это с какой-то тяжелой домашней работой, но… Разве все женщины этой деревни не занимаются одним и тем же? Однако такие яркие и в большом количестве, как прилипшие к коже песчинки, были только у Нэоко. — Да, — шумно выдыхает Тсукико, скрывая мандраж пальцев под рукавами юкаты. — Понимаешь… Ранние браки не всегда бывают удачными. — Что такое «браки»? — приподнимает брови Кабукимоно. Он не уверен, что должен участвовать в подобного рода разговорах. Они довольно серьезные, а он еще не сформировал своего мнения, чтобы можно было сказать что-то вразумительное. Будучи смущенным, он теребит косу, однако остается на месте, идя на поводу сладостного любопытства. Кабукимоно не знает, через сколько вернется Ёсико и как отреагирует на тему их разговора, а потому хочет получить от девушки перед ним как можно больше ответов. — Это когда два человека вступают в отношения под покровительством закона, — подбирает она слова вдумчиво. — И в таких отношениях женщину зовут женой, а мужчину — мужем. — А ты замужем? — интересуется Кабукимоно, оглядывая смутившуюся Тсукико. — Что ты, нет, — отмахивается она, и на ее щеках начинает проглядывать легкий румянец. — Я хочу по любви и только после двадцати пяти. Слишком много я видела неудачных ранних браков, да и матушка против такого. — Нэоко несчастлива с мужем? — Я… не знаю, — честно признается она, смотря на дом подруги. — Мы не говорим об этом. — Я понимаю, — Кабукимоно серьезно кивает, на деле не понимая, почему они не разговаривают об этом. Разве муж не делает Нэоко больно? Вспоминая жизнь в павильоне, Кабукимоно всегда рассказывал зяблику и о своих успехах, и о неудачах, о каждой ране и увиденном таракане. — Зачем люди вступают в брак? — У тебя подозрительные вопросы, Кабу, — Тсукико хмурится, обводя взглядом вмиг испугавшегося Кабукимоно. Неужели его в чем-то уличили? — Брак упрощает деление имущества, помогает связям и так далее. Я предпочитаю брак по любви, однако традиции говорят об обратном. Тсукико откидывается назад, на стену своего дома, и распрямляет ноги. Кабукимоно видит, как расслабляется ее лицо, оставаясь собранным. Ей точно не понравилось что-то в разговоре, но что именно — он так и не осознал. Разве любопытствовать плохо? Архонты, он хочет, чтобы Ёсико скорее вернулась, кажется, Кабукимоно что-то натворил и испортил отношения с Тсукико. — Ты злишься на меня? — неуверенно мямлит и опускает глаза, коленки поджимаются сами собой. Только бы она не сказала «да». — Из-за чего мне на тебя злиться? Твои вопросы, ну, почти нормальные. Только странно, что ты не знаешь на некоторые из них ответы, — она глядит в его лицо пристально, а после поправляет волосы. — Ты жил где-то отдаленно? — Я не помню, — врет Кабукимоно, следя за реакцией Тсукико, и та будто приходит в себя. — Ах да, точно, извини, — промаргивается она и криво улыбается. — Давай продолжим тему брака? Ты бы хотел узнать что-то еще? — Что делают люди в браке? — он кивает и задает вопрос, слыша как открывается дверь позади. Кабукимоно уверен, что это Ёсико. — Смотря в каком… Но практически в любом браке есть дети, это можно назвать схожей чертой, — хмыкает она, смотря на Ёсико. — В браке по любви люди целуются, обнимаются и так далее. Когда по расчету — обычно ничего из этого нет. — Интересные у вас темы для разговоров, — ухмыляется Ёсико, садясь с Кацуси рядом. — Уже захотелось жениться, а, Кабукимоно? — Не уверен, — задумчиво мотает головой. Он не может представить себе понятие любви: пытается ухватиться, однако лишь сжимает воздух вместо облаков. — Что такое любовь? — Это нужно не описывать, а ощущать, — ведет плечом Ёсико, опуская Кацуси на плед. — Но в общих чертах это заинтересованность в человеке, симпатия к внешности и характеру, ну и другие чувства. — «Ну и другие чувства», — хихикает Тсукико. — Как складно начала и так скудно закончила. Другие чувства — это когда не можешь выдержать желания общаться, касаться, тебя окрыляет и душит одновременно… — Надеюсь, ты любительница асфиксии, раз желаешь выйти замуж по любви, — хмыкает Ёсико и победно улыбается. — А тебе, Кабукимоно, уже кто-то приглянулся? Может, есть какие симптомы любви? Пока Кабукимоно осмысляет услышанное, Тсукико и Ёсико продолжают спорить, но тот слишком погружен в себя, чтобы обращать внимание. Какие из чувств он испытывает? Вспоминая перечисленное, он не может заметить и отголоска чего-либо, не считая… внешней привлекательности? Кабукимоно смотрит на профили девушек, их утонченные черты, и не может не признать: они красивы. Красивы, но не настолько, чтобы его взгляд задерживался на них дольше положенного. В отличие от… Кабукимоно отворачивает голову, чтобы его смущение на лице не было так заметно, словно девушки могут прочитать по нему его мысли. В отличие от Нивы. И частично Кацураги. Еще в первый поход в сэнто Кабукимоно уделил излишнее внимание телу мужчины, тому, как оно выглядело без одежды. Помнит, как ощущались сильные плечи Кацураги под собственными маленькими ладонями. Достаточно ли этого восторга и интереса, чтобы считать, что мужчины ему нравятся больше, нежели женщины? — Мне нравятся мужчины, — выдает свое заключение Кабукимоно, глядя на замерших девушек. Они выглядят удивленными, но Ёсико быстро меняется в лице и довольно прикрывает веки. — Было бы сложнее, люби ты женщин, — она, явно раззадоренная откровением, поворачивает голову в сторону Тсукико. — А ты кого предпочитаешь? — Молчаливый досуг, — хмыкает та, отворачиваясь. — Могла бы прямо сказать, что не можешь устоять перед моей красотой, — Ёсико касается губами ладони, выпрямляет ее и дует в сторону Тсукико. — Ага, как же. Но Кабукимоно видит румянец на чужих щеках, хотя лицо остается собранным. На улице жарко, но вряд ли Тсукико покраснела из-за этого. Возможно слова Ёсико задели что-то у неё внутри. — Как насчет поужинать у меня? — предлагает Тсукико, когда время уже близится к девяти. Они засиделись, игнорируя заходящее солнце. — Я не против, — поднимается Ёсико, беря Кацуси за руку. — Есть что-то легкое для Кацуси? — Да, конечно, — говорит Тсукико и сворачивает плед. Вчетвером они заходят в небольшой домик. На первый взгляд ему не хватает освещения, потому что Кабукимоно мало что может разглядеть в прихожей. Они оставляют там обувь и проходят на кухню, где Тсукико наливает всем прохладную похлебку. — А Нива?… — начинает спрашивать Кабукимоно, но останавливается, замечая неоднозначные взгляды девушек. — А Нива не маленький — сам найдет себе чего покушать, — отвечает Ёсико, зачерпывая бульон. Едят они за тихими разговорами. Со слов Тсукико, ее матушка, вероятно, уже отдыхает в своих покоях, и лучше не мешать ей шумом. Их трапезу освещает только одна атмосферная свеча, когда солнце скрывается за горизонтом. — Спасибо за гостеприимство, — кланяется Ёсико, складывая руки у груди. — Это было вкусно. — Да не за что, — говорит и в ответ улыбается. Она поднимается из-за стола, чтобы проводить гостей. — Хорошей вам ночи! — И тебе! — отвечают Ёсико с Кабукимоно, направляясь к своему дому. Прохладный ветерок раздувает подолы их юкат. Кабукимоно, кажется, забыл в чужой прихожей мелки. — А теперь спать, сильно не засиживайся, — просит Ёсико, уходя в комнату Кацуси. Однако, направляясь к своей комнате, Кабукимоно останавливается у приоткрытой седзи, из щели которой идет красноватый свет от свеч. Это кабинет Нивы. Стоя возле него долгие минуты, Кабукимоно не решается ни пойти прочь, ни зайти, только глядит на красивый рисунок задвижки и избегает лучей. Когда любопытство берет свое, седзи осторожно сдвигается в сторону рукой, ровно настолько, чтобы Кабукимоно смог протиснуться. Все тот же просторный кабинет со шкафами и странными безделушками, тот же стул, на котором сидел Кабукимоно, когда впервые сюда попал. Только теперь основной источник освещения — это огоньки у стола, дарящие умиротворение и спокойствие. За столом сидит Нива, склонившись головой над поверхностью. В его правой руке пиала с чем-то коричневого оттенка, а рядом стоит большой бутыль. Мужчина не двигается, он замер, облокотившись лбом на одну руку, игнорируя капающую на пустые бумаги жидкость. Кабукимоно не видит его лицо, но вся поза изображает трагизм и навевает чувство неправильности, иллюзорности. Так не должно быть. Осторожной и тихой поступью Кабукимоно идет вперед, протягивает руку к стеллажам, но не касается их и кончиками пальцев. Он встает сбоку от Нивы и тихо зовет того, но не слышит отклика. Ему плохо? Или, может, заснул? Кабукимоно не знает, как лучше поступить, потому начинает с маленьких шажков: вытягивает пиалу из рук и ставит на стол, а после кладет ладонь на мужское плечо, несильно встряхивая. Нива немного распрямляется, приходя в себя, и через растрепанные волосы Кабукимоно видит прищуренные глаза, с трудом на нем фокусирующиеся. — Кабу? — бубнит мужчина и нелепо пытается облокотиться на спинку стула. Кабукимоно помогает ему это сделать, обеспокоенно оглядывая измученное лицо. — Ты чего тут делаешь? — Нива, тебе плохо? — Кабукимоно не отвечает на его вопрос, задавая свой, который кажется намного более важным. В комнате стоит запах спирта. — Я… немного выпил, извини, — заплетающимся языком он произносит, поворачивая голову в сторону бутыля, однако тот интересует Кабукимоно в последнюю очередь. Маленькие ладони аккуратно поворачивают к себе пылающее лицо, не давая больше отвернуться. Кабукимоно хочет проследить, чтобы тому не стало хуже. — Если ты поспишь, тебе станет легче? — поджимает губы Кабукимоно, метаясь взглядом по комнате. Может сразу позвать Ёсико?.. — Да. Пожалуйста, не беспокойся, — просит Нива, пытаясь подняться, однако получается это только с помощью Кабукимоно: тот опирает мужчину на себя и сам придерживается за стену. — Я отведу тебя в комнату, — с потугами проговаривает Кабукимоно, боясь, как бы шарниры не выскочили: он только научился ходить, и тащить на себе кого-то ему еще не приходилось. — Прости, что видишь меня в таком состоянии, — бурчит на ухо Нива, когда Кабукимоно перехватывает его поудобнее, начиная путь. — Мне очень стыдно. — Все хорошо, я не злюсь, — заверяет его Кабукимоно, однако его будто не слышат — ведут диалог с самим собой, невольным слушателем которого стал именно он. — Мне тяжело, я пытался бросить, — глаза Нивы закрываются. Их общие шаги короткие и шаткие, однако с каждым из них они все ближе к цели. Так себя утешает Кабукимоно. — Но это сложно. Мне нужно больше времени, прости. — О чем ты? — недоумевает Кабукимоно, говоря тише. Они выходят в коридор. — О Кацуси, — Нива утыкается ему в шею, и Кабукимоно чувствует влагу на своей коже. — Я не хочу… — Хорошо, завтра я посижу с ним, — шепчет Кабукимоно, неловко поглаживая того за бок, шокированный слезами мужчины. Он не видит в них ничего плохого, однако лицезреть Ниву таким — выше его сил. Как такой хороший человек может плакать и горевать? — Ты из-за него выпил? — Да, — Нива всхлипывает, пытаясь утереть на лице слезы, чуть не сваливая их обоих на пол, когда Кабукимоно тянется открыть седзи. — Архонты, я бы хотел, чтобы она забрала его у меня. — Нива, не стоит, — просит его Кабукимоно, чувствуя, что это уже слишком личное, и такое в обычном состоянии Нива бы ему не рассказал. На его веки тоже наворачиваются слезы от горечи, растекшейся по языку. — Мы укладываемся спать. — Хорошо, еще раз прости, — он криво улыбается, падая на незаправленный футон. — Спасибо, Кабу. — Прошу, спи, — наклоняется Кабукимоно, смахивая с чужого горячего лба челку. — Спокойной ночи. Прежде чем уйти, Кабукимоно позволяет себе посидеть рядом неизвестное количество минут, понаблюдать за закрытыми веками и послушать тихий храп, поглаживая мужчину за волосы.