Азирафаэль часто думает, что музыка сфер не совсем подходит Небесным просторам. Звучит абсурдно конечно, но это действительно правда для него. Белоснежные, пустые, огромные коридоры и залы казались скорее тревожными, чем благословенными. Он был бы рад не показываться там, но у него есть обязанности, работа, на которую он согласился, поэтому он должен продолжать улыбаться коллегам и подчиненным и притворяться, что делает все, что в его силах, чтобы возобновить Конец Света. В каком-то смысле, его даже веселит то, как легко все вокруг на это ведутся. Иегудиил и Варахиил смотрят на него почти с почтением, когда он комментирует каждую малейшую неточность в записях, требуя
идеального порядка в документах, Сариэль выглядит озадаченной и будто сбитой с толку, по всей видимости, его поведением и даже Уриил подпускает его ближе и, кажется, не возражает против на первый взгляд глупых уточнений. Азирафаэль гордится тем, что достиг такого прогресса за два человеческих месяца. Разумеется, время на Небесах идет по-другому, но Мюриэль заходит к нему с отчетом вечером каждой пятницы, и он привык отсчитывать время по этим визитам.
Собрания Архангелов мало чем отличаются друг от друга. Они обсуждают важность следования Великому плану, график уборки и события, которые должны произойти на Земле в ближайшее время. Азирафаэль к своему удивлению узнает, что в течение последних четырех лет Небеса тут и там сталкиваются с последствиями не случившегося Апокалипсиса. Адам постарался вернуть все на свои места, но Адаму было всего одиннадцать, а дети в этом возрасте склоны забывать незначительные мелочи. Правда, в понимании юного Антихриста незначительным оказались проснувшиеся в тропических лесах плотоядные растения, пытающиеся подкрепиться незадачливыми браконьерами, кракен, то и дело выплывающий из японского моря погреться на солнышке и тринадцать видов разноцветных бабочек, разбросанных по всем материкам. Последний пункт вызывает столько дискуссий, что собрания растягиваются на бесконечные человекочасы.
— Они выглядят очень необычно, — уверено утверждает Сариэль, складывая пальцы в замок на груди. — Многие смертные благодарят Всевышнюю за подобные чудеса.
— Но Всевышняя их не создавала! — отрезает Михаил, разве что не стучит кулаком по столу. — Это распространение лжи.
— Скорее, это человеческая ошибка, — поправляет Уриил, — людям свойственны ошибки. Если эти ошибки в итоге приводят их ко Всевышней, значит они идут на благо.
— Мы же не караем людей, благодарящих Бога после удачно проведенной медицинской операции, — отмечает Азирафаэль, делая пометки в своем блокноте. Если ему потребуются союзники в будущем, а он почему-то в этом не сомневается, нужно знать, какие тезисы могут заинтересовать его коллег.
— В любом случае, это неправильно, — хмурится Михаил. — Их создало сатанинское отродье, кто знает, каким скрытым целям они служат.
— Тайное оружие юного Антихриста для уничтожения наших планов, очевидно, — саркастически комментирует Азирафаэль.
— Вот именно, очевидно, — кивает Михаил. — Спасибо за поддержку, Азирафаэль.
Он вздыхает, но не поправляет ее. Он не готов к лекции, объясняющей Святым Архангелом, что такое сарказм, хотя, судя по усмешке Уриил, некоторые из них что-то в этом понимают. В любом случае, Небеса не могут уничтожить бабочек одним щелчком, какой-то особый вид адской защиты, им нужно отлавливать их по одной, чем и занимается Сандальфон последний год, а после зачем-то топить в чане святой воды, что немного жестоко по мнению Азирафаэля. Однако, зная тягу, или скорее ее остутствие, Сандальфона к качественному выполнению работы, за насекомых можно не переживать; Небесам повезло, если к этому времени он поймал хотя бы трех.
Они обсуждают еще много различных незначительных мелочей, однако всякий раз, когда Азирафаэль строгим голосом уточняет, какие есть новости от Иеремиила, каждый из сидящих за столом Архангелов опускает взгляд, будто они не существа, что старше самого времени, а не выполнившие домашнее задание ученики младшей школы.
— Мы послали ему предупреждающую записку, — рапортует наконец Уриил. Остальные кивают единым порывом.
— Три, на самом деле, — поправляет Иегудиил, в ответ на что получает строгий взгляд от Уриил, и замолкает. Наблюдая за этим молчаливым диалогом, Азирафаэль задумывается, почему решил, что Метатрон назначил бы Верховным Архангелом Михаил. Она, конечно, всегда стояла по правую руку от Гавриила, поэтому ассоциировалась с этой должностью подсознательно, и разумеется именно она была разящим клинком Всевышней во время Восстания, но, оглядываясь назад, ему кажется, что он помнит куда больше решительных действий от Уриил, по какой-то причине предпочитавшей оставаться в тени. Опасаться ее стоит сильнее, так что, пожалуй, хорошо, что она понемногу сменяет гнев на милость по отношению к нему.
— Я приму дополнительные меры, — обещает Уриил, отворачиваясь от окончательно поникшего коллеги. Азирафаэль благосклонно кивает и заканчивает собрание. Конечно, жаль будет лишиться настолько существенного отвлечения внимания, но он не может все время полагаться на незаинтересованность одного из Архангелов в появлении Наверху. Лучше пусть он будет к этому готов и сможет попробовать убедить его отказаться от своей задачи, что кажется все более возможным с каждым пропущенным Иеремиилом собранием, чем будет застигнут врасплох его неожиданным возвращением. Ему бы не помешал такой союзник. Ну, а пока он не имеет возможности познакомиться с практически мифическим Архангелом, он может продумывать другие, более надежные решения.
Это дает Азирафаэлю возможность составить в небольшой тетради список тезисов, которые могли бы приостановить разработку плана Второго Пришествия. Первым пунктом, на который он рассчитывает больше всего, стоит убедить Сына Божьего в том, что Страшный Суд вовсе не нужен. Если судить по его личному опыту, больше всего влияния на Апокалипсис оказывает тот, чье появление на Земле считается его началом. Конечно, у этого плана есть минусы, достаточно много на самом деле, в первую очередь то, что он не обязательно отменит предзнаменования. О, предзнаменования — его больная точка. Сотни тысяч, если не больше, смертей, необходимые для того, чтобы оставшиеся в живых образумились и пришли ко Всевышнему. Это может сработать, но это будет чудовищно. Азирафаэль, в целом, не против наказания отъявленных грешников: убийц, насильников, людей жестоких и беспринципных. Это способствует Вселенскому равновесию и, хотя ему хотелось бы верить, что люди не скатываются в дикость не только из страха Божьего, это справедливо. За преступлением должно следовать наказание и, в каком-то смысле, не слишком свойственном ангелам, он рад, что их ждет вечность в Адских котлах, под дождем из серы и в окружении криков таких же мучеников. Однако Кроули упомянул как-то раз, около пятнадцати лет назад, что Бахи, Шуберт и Моцарт оказались внизу, и Азирафаэль до сих пор не может понять, что настолько ужасного они могли совершить. Вероятно, система не совершена, что для него — всего лишь очередная причина завалить Небесную Канцелярию кучей бумажной работы, которая отстрочит Второе Пришествие еще на добрых пару десятков, если не сотен, земных лет. Никто ведь не хочет, чтобы Страшный Суд был несправедлив, не так ли?
Однако, для начала он все же собирается поговорить с Иисусом. О, если бы он успел познакомиться с ним при его жизни было бы проще, в разы проще. Или если бы кое-кто, кто успел не только познакомиться, но и завоевать его расположение, не был бы упрямым и, как оказалось, злопамятным демоном. Честно говоря, Кроули иногда удивлял его абсолютно нелогичным мышлением. Азирафаэль же знает, что он не стремится к злым поступкам, он никогда не стремился. Кроули может сколько ему угодно говорить, что он ладит с Адом настолько, насколько может, в то время как Азирафаэль будет каждый раз отмечать, что эта связь все больше похожа на нитку тончайшего китайского шелка, которая окончательно порвалась после Не-Апокалипсиса. С другой стороны, он, конечно, не знал, как с ним обошлись в Аду. Суд с двумя обвинителями и толпой, ожидающей его смерти! Азирафаэль думает, что должен был рассказать об этом. Разумеется, Кроули отказался бы остаться на стороне тех, кто уничтожил демона, попавшегося под руку, просто ради проверки. И, если бы мысль об этом пришла в голову, когда он пытался убедить его отправиться на Небеса вместе, сейчас они могли бы идти к Иисусу вдвоем. Как всегда делали. Азирафаэль нервно поправляет рукава пиджака, все еще кажущегося непривычным, и кивает Апостолу Петру, облаченному в традиционные одежды. Ему кажется, что они, как хранители каждый своих Врат, должны иметь что-то общее, какую-то, если так можно сказать, ментальную связь, но Петр только бросает на него незаинтересованный взгляд и возвращается к регистрации новоприбывшей души.
В глаза сразу бросаются цвета. В отличие от стерильной белизны офиса, место, в котором истинные праведники должны провести вечность, красочное, яркое, но в то же время умиротворяющее. Таким он его и представлял, на самом деле; бескрайние поля, журчащие реки, высокие деревья, шуршащие от порывов ветра, которого здесь быть не может по законам физики, но который дует здесь по законам Божьим. И люди. О, Азирафаэль скучал по людям, даже если все они одеты в практически одинаковые светлые одежды, напоминающие его собственные, выданные для дежурства в Эдемском Саду. Он думает, что найти Иисуса должно быть несложно, в конце концов, праведники должны хотеть увидеть его хоть раз, организовать этакий фан-клуб или хотя бы задать пару вопросов, однако первичный осмотр результатов не дает. Азирафаэль идет дальше, рассматривая людей вокруг, пару раз замечая кого-то, смутно знакомого то тут, то там. Как у ангела у него хорошая память, особенно на лица, но встреча с некоторыми из них состоялась столетия назад. Хотя кое-кто успел отпечататься в его подсознании лучше остальных.
— Мистер Макфел! — слышит он сбоку голос с явным шотландским акцентом. Он отлично помнит, как именно этот голос в девятнадцатом веке пренебрежительно окрестил его «англичанином», а его обладательница угрожала лопатой. Он переодически приглядывал за ней после инцидента на кладбище.
— Элспет, — он поворачивается к ней с улыбкой. Она выглядит старше, чем он ее запомнил, но в то же время куда спокойней. Напряжение в ее выражении лица спало, а морщинки вокруг глаз говорят, что их обладательница не считала дурным тоном улыбаться и смеяться. Азирафаэля это не может не радовать; иногда ему казалось, что он виноват в том, что жизнь ее дорогой подруги оборвалась так ужасно и так внезапно. — Как ты тут, моя милая?
— За сотню лет не нашла ни одного тела, которое можно выкопать, — хмыкает она со смешком. Видеть ее в белом непривычно. Она придирчиво его осматривает, цепляясь взглядом за сложенные у него за спиной крылья — необходимый атрибут посещающего людской Рай Архангела согласно пункту 187.4 кодекса трудовой этики. — Я так долго считала, что впала в бред от лихорадки в ту ночь, из-за тебя и твоего друга.
— Человеческое сознание склонно находить объяснение тому, что для него непостижимо, — кивает Азирафаэль с мягкой улыбкой, стараясь загнать мысль о том, что он был
другом Кроули, как можно дальше. Ему точно не стоит идти искать Спасителя Рода Человеческого в том удручающем состоянии, в которое подобные мысли его приводят.
— И это все равно не объясняло девяносто гиней, оказавшихся у меня в кармане утром, — Элспет улыбается. Она точно не та взбалмошная девушка, она куда спокойней. — Я действительно купила ферму.
— Я знаю, — улыбка появляется у него на лице сама собой. Он помнит то чудо, которое применил, чтобы удостовериться, что никто не будет обеспокоен беднячкой с такой суммой денег. Это стоило ему небольшого выговора от Гавриила, но раз уж Элспет сейчас здесь, значит все было не зря. — Меня очень тронуло имя, которое ты дала одной из лошадей.
— Ви Мораг хотела бы иметь такую свободу, — вздыхает Элспет. Она выглядит такой опечаленной, совершенно не подходит миру, окружающему ее. Райские просторы должны быть долгожданным местом умиротворения и счастья, они полны фруктовых деревьев с самими сладкими из когда-либо существовавших во Вселенной плодов, почти как в Эдеме, но без яблок, к которым нельзя прикасаться. Бессмысленно, если кто-то решил бы спросить Азирафаэля, тут же нет никаких демонов, посланных чтобы устроить очередной скандал. С другой стороны, если бы он внимательнее следил за своими владениями у Восточных Врат, в Эдеме их тоже не было бы. В любом случае, в своей загробной жизни Элспет не должна быть печальна. Она должна быть счастлива, как и прочие обитатели Райских просторов, однако, оглядываясь вокруг, Азирафаэль видит не так уж много радостных лиц. И он не видит того лица, которое, по его представлению, должен видеть рядом с Элспет. Может быть, в этом и дело? Может, они просто немного поссорились по какому-нибудь совершенно незначительному поводу, у них с Кроули так часто бывало на протяжении последних шести тысяч лет; он говорил что-то непременно умное, Кроули в ответ бросал какое-нибудь до смешного глупое богохульство, и так сотни раз. Наверное, у двух милых шотландских леди сведенных судьбой, но разведенных разными мировоззрениями, тоже была подобная проблема.
— Где же она? — осторожно интересуется он и едва не отшатывается, когда в ответ на это Элспет бросает на него взгляд, от которого, он уверен, Адский огонь покрылся бы ледяной коркой.
— О, действительно, где же Ви Мораг, — цедит она грубо сквозь зубы. Азирафаэлю этот тон кажется неприятнее звука наждачки по стеклу; как-то раз он слушал его пять минут подряд без перерыва, когда юному Варлоку захотелось пораздражать свою няню. Ребенок, разумеется, не знал, что Кроули, имевший больше змеиных черт, чем любил признавать, перешел в свой «глухой» режим, в котором не слышал ни звука, но ощущал вибрации окружающего мира, а потому неправомерному наказанию был подвергнут только не вовремя оказавшийся под окном садовник. Азирафаэль каждый раз вспоминает этот инцидент с содроганием, но дрожь, пробежавшая по его телу сейчас, сильнее. — Может быть, вы мне подскажите, мистер Макфел? Или тот, другой ангел, мистер Кроули?
— Кроули не ангел, — растеряно произносит Азирафаэль, все еще пытаясь понять, почему Элспет кажется такой рассерженной.
— Ну, я не знаю людей, способных выпить залпом бутылку настойки опиума и стать размером с Рождественскую ель, — парирует Элспет, складывая руки на груди.
— Кроули демон, дорогая, — поправляет Азирафаэль. Судя по взгляду Элспет, она не особо ему верит, не сразу. — О, ради Всевышней, даже его одежда выглядит как одно большое темное пятно.
Это не совсем правда. То есть, конечно, основной цвет любого наряда Кроули — черный, но он также любит яркие элементы и серые тона, поэтому умудряется всегда выглядеть стильно. Красиво. Так, что хочется протянуть руку и прикоснуться. В те годы, когда он носил свои длинные волосы рассыпанными по плечам или даже ниже, Азирафаль периодически останавливал себя, чтобы не убрать их за спину, открывая горловину водолазки, кофты или расстегнутой на верхние пуговицы рубашки. Это было бы невежливо и, вероятно, нежелательно.
— Я считала, что он просто лучше подготовился к прогулке по кладбищу, — хмурится Элспет, а после поднимает на Азирафаэля все тот же острый холодный взгляд. — В таком случае он ответит на ваш вопрос лучше, чем я.
— Какой… — непонимающе начинает Азирафаэль, но замолкает на полуслове. Нет. Она же не может иметь в виду то, о чем он думает. Это просто неправильно, Ви Мораг не могла оказаться
там, она оставалась праведной, не имея при этом ни гроша при себе и ни кусочка хлеба в кармане. Она была прелестной юной девушкой, жизнь которой оборвалась слишком рано, чтобы она успела совершить что-то непростительное. Конечно, Азирафаэль не мог знать, сколько ей лет было на самом деле, и на протяжении всей истории он видел и более молодых преступников, но Ви Мораг не была похожа на них. Наверное, он не правильно понял Элспет. Но ни единой мысли о том, что еще могли означать ее слова, в его голову не приходит. Глухой протяжный выдох вырывается из груди сам по себе. — Нет. Она не могла…
— Я тоже так думала, — Элспет поджимает губы. — Я даже спросила этого надменного мужчину у входа.
— Апостола Петра? — уточняет Азирафаэль.
— Да хоть запятую, — огрызается Элспет. О, он и забыл, что она неграмотна. — Он сказал, что ее здесь нет. И никогда не было.
Человеческое сердце Азирафаэля пропускает удар. Этого не должно было случиться. Как такая ошибка вообще могла произойти? И сколько еще подобных он мог упустить? Или Апостол Петр просто захотел, чтобы смертная не отвлекала его от работы, а потому ответит первое, что пришло в голову. Да, это имеет смысл. Петр, несмотря на по истине достойный послужной список, иногда бывал излишне резким с теми, кто мешал ему выполнять его прямые обязанности. Такой уж темперамент, с этим ничего не поделаешь. Азирафаэлю нужно просто сверить списки поступивших душ и, если ошибка действительно имела место быть, подать официальное заявление на перевод согласно форме 44.8. Или это форма 73.2? Он может уточнить это позже, хотя все равно надеется, что не придется.
— Элспет, я был очень рад встрече, — натянуто улыбается Азирафаэль, поправляя края пиджака. — Но боюсь, мне надо идти. Работа.
— О, разумеется, — тянет она. Вероятно, его наигранное спокойствие не убеждает ее ни на секунду. — Поблагодарите мистера Кроули от моего имени при встрече, пожалуйста. Я правда признательна, что он дал мне шанс отмолить мои согрешения. Это было мило с его стороны.
Азирафаэль кивает, не думая. Он не смог бы выполнить эту просьбу по целому ряду причин, начиная с того, что Кроули не позволил бы кому-либо считать его милым, и заканчивая тем, что он вряд ли пересечется с Кроули в ближайшее время. Если вообще когда-нибудь. Он почти бросается к выходу, чувствуя на своей спине, прямо под крыльями, взгляд Элспет, однако не обращает на это внимания, уже почти добирается до ворот, когда натыкается взглядом на еще знакомое лицо. К его величайшему разочарованию, его подсознание запоминало не только приятные знакомства, он, например, с трудом мог вспомнить образ Шекспира, но и личностей, которых ему еще при их жизни хотелось, совершенно не по ангельски, столкнуть в один из серных котлов. Личности, конечно, были экстраординарные, бесспорно примечательные. Он все еще помнит безумные глаза Влада Цепеша, и ему совершенно не жаль, что он и пальцем не пошевелил, чтобы рассеять миф о его вампирской природе, распространяемый неким демоном. Демон, к слову, понятия не имеет, что Азирафаэль в курсе, что это его рук дело, как-то речь об этом не заходила ни в один из их винных вечеров. Ни об этом инциденте, ни о еще многих, прямо или косвенно указывающих на вовсе не адские наклонности одного из служителей Преисподней. Хотя они обсуждали многие, о многие жестокие события истории человечества, вроде сотен войн, эпидемий и рождения Фердинанда II. Само его рождение, конечно, злом не было, но его реформы в области судопроизводства привели к тому, что человечество получило испанскую инквизицию, а Кроули — самую ненавистную им самим благодарность от начальства. Поэтому, увидев лицо Фердинанда II перед собой, прямо посреди Рая людского Азирафаэль замирает. Его глаза,
все его глаза, а не только те, что видны в человеческой форме, медленно моргают, он почти ожидает, что это наваждение пройдет, но бывший король Кастилии, Арагона, Неаполя и Сицилии продолжает говорить со своей не менее жестокой первой супругой, почтительно ухватившейся за его локоть. Мысль о Ви Морак в Аду не имела смысла, это правда, но мысль о создателе одной из главных гордостей Преисподней в Раю имеет еще меньше смысла, эффектно уходит в минус по этому показателю.
— ¿Su Majestad? — вырывается у Азирафаэля изо рта прежде, чем он успевает обдумать, что сказать. Человек, который, как он не переставал надеется, был просто жутко похож на средневекового монарха, оборачивается и его губы изгибаются в широкой улыбке. В Раю все выглядят здоровее, чем при жизни, даже жертвы беспощадной генетики в лице представителей высшей знати, поэтому Азирафаэль видит ряд ровных белых зубов и гладкую кожу, не покрытую язвами. Это могло бы обмануть человека, видевшего Фердинанда и Изабеллу лишь на одной из старых картин, но он провел с ними некоторое время, пытаясь снизить причиняемый ущерб и, чего скрывать, выяснить, причастен ли к этому Кроули. Однако как оказалось, правящая династия не пересекалась ни с одним демоном ни разу в жизни, что делало ситуацию еще хуже. Все самое разрушительное люди придумывали сами.
— Azirafel, mi querido amigo, — Фердинанд II делает несколько шагов навстречу, раскрыв руки будто для объятий. О, Азирафаэль никогда не видел в этих отношениях даже подобия дружбы, все его общение с монархом заключалось в попытках убедить его снизить уровень жестокости. Он говорил, что еретики получат по заслугам после смерти, что нет смысла продлевать их агонию, что к ним, юродивым, нужно проявить милосердие и позволить дожить свой недолгий век. Ему даже казалось в один момент, что он смог внушить Фердинанду, что желание судить ныне живущих может показаться Всевышнему попыткой занять его место, но в конечном итоге он был не прав. Единственное, чего ему удалось добиться, это сравнительно слабого преследования женщин и мужчин, обвиняемых в колдовстве, со стороны испанской инквизиции.
— Perdón, lo confundí con otra persona, — тараторит Азирафаэль и сбегает, что совершенно не подобает его статусу, но кажется единственным верным решением. Он сбавляет шаг только когда золотые врата за его спиной с грохотом захлопываются. Он снова слышит музыку сфер, но не понимает этого, сотни мыслей в голове сменяют друг друга так быстро, что он не может уцепиться ни за одну из них, кроме звенящего
неправильно.
Это неправильно. Это все должно быть лихорадочным бредовым сном, даром что Азирафаэль ни разу за время своего существования не засыпал. В груди формируется что-то вязкое, что-то противное, его руки дрожат, да он сам дрожит, сам не зная от ужаса или от злости; обе эти эмоции не должны быть знакомы порядочному ангелу, чего уж говорить о Верховном Архангеле, но он не может назвать ничего более естественного для этой ситуации. Он подходит к Апостолу Петру на негнущихся ногах и каким-то чудом, возможно буквально, делает свой голос ровным и строгим, прежде чем потребовать у него списки прибывших за последние шесть тысяч лет. Петр смеряет его недовольным взглядом, но не смеет возразить или возмутиться тем, что он прерывает его безусловно крайне важную работу, и передает шесть увесистых книг в светло-серой обложке. Азирафаэль принимает их и прижимает к груди, чтобы его никак не успокаивающийся тремор не выдал его беспокойства, а после возвращается в свой кабинет и ставит табличку «не беспокоить» на край стола. Ему предстоит много работы. Он не вспоминает о том, зачем вообще он решил посетить Райские просторы.
Азирафаэль изучает списки долго и кропотливо. Один раз его пытается прервать Варахиил, принесший очередной совершенно бесполезный отчет об инвентаризации кабинетов писцов четырнадцатого и ниже рангов, который он запрашивал два визита Мюриэль назад, чтобы занять одного из Архангелов, но табличка его отпугивает. Хотя по-настоящему пугающими являются именно списки. Азирафаэль читает их с конца, так проще вспомнить имена и поступки смертных, и ему очень, о, очень сильно не нравится то, что он видит. Конечно, встречаются имена, которые он ожидал увидеть, у него слегка отлегает от сердца, когда он читает «Диана Френсис Спенсер», «Алан Мэтисон Тьюринг» или «Миллисент Гарретт Фоссет», но другие имена… Их в списках никогда не должно было быть. Он удивленно приподнимает брови, когда натыкается на запись «Непрелюбодей Пульцифер», сразу после «Агнесса Псих». Даже если на секунду забыть о деятельности генерала ведьмолова, разве не должны были извечные противники оказаться на разных сторонах? Так, довольно, это не основной вопрос сейчас. Ему нужно понять, как это исправить. Азирафаэль открывает руководство по составлению, заверению и отправке межведомственных форм и принимается искать правила составления заявления на перевод. Ему приходится продираться сквозь дебри различных отчетов о профессиональной непригодности, ежевековых бухгалтерских выписках и служебном соответствии, прежде чем он находит то, что ему нужно. Его энтузиазм сталкивается с жестокой реальностью. Само заявление не очень сложное, необходимы всего лишь имя усопшего, его дата рождения согласно христианскому календарю и индивидуальный духовный номер, но факт согласия на перевод должен быть подтвержден представителями обеих сторон. Демоны не склоны расставаться с таким трудом полученными душами. Азирафаэль стискивает зубы, размышляя, насколько хорошей является первая пришедшая в его голову идея. С одной стороны, да, они разошлись на ужасающей ноте, о которой ему больно даже случайно вспоминать. Возможно впервые за шесть тысяч лет Кроули повел себя так, как повел бы себя на его месте любой другой демон, предпочел Ад дружбе с ангелом, что разочаровывало. Очень. В каком-то смысле Азирафаэль может понять, даже если считает эту обиду слегка… инфантильной. Но, на самом деле, Кроули переодически поступал инфантильно на протяжении веков, каждый раз когда пытался избежать работы, рассчитывая, что никто не заметит (никто не замечал, но это было скорее удачным совпадением, чем четко продуманным планом) например, или когда даже не проверял отчеты, которые за него писал Азирафаэль, только чудом добавлял в них побольше грамматических ошибок, или, самый очевидный пример, его план сбежать от Апокалипсиса на Альфа-Центавру, будто в этом случае они могли бы избежать последствий. Эта беспечность, одновременно демоническая и абсолютно человеческая, и уверенность в собственной безнаказанности были первыми чертами, зацепившими Азирафаэля. Кроули был и остается загадкой, совершенно непредсказуемым хаосом, который притягивает к себе уже больше шести тысяч лет с такой силой, что он просто не может сопротивляться. Неудивительно, что именно некий мятежный демон первым пришел в голову, когда возникла необходимость в получении подписи от представителя Преисподней. И вот Азирафаэль снова возвращается к размышлению о целесообразности этой идеи. Кроули отказал ему в предложении творить добро будучи
вместе на стороне Небес, но это еще не значит, что он откажется помочь паре смертных душ под каким-нибудь псевдо-злым предлогом. В конце концов, именно этим он занимался веками, не так ли? И он точно не был равнодушен к истории Ви Мораг.
Азирафаэль заполняет заявление на перевод Ви Мораг строго по форме, как и заявления на Фердинанда II и его супругу, трижды проверяет точность и читабельность введенных данных, а после складывает их в папку бежевого цвета и встает из-за стола. Как Архангелу ему не обязательно получать разрешение на посещение Земли, что, по его собственному мнению, слегка опрометчиво, учитывая его прошлое, но неплохо играет на руку в сложившихся обстоятельствах. Он проходит к лифту без проблем, кивает Михаил, дающей указания одному из ангелов из отдела благословений, и нажимает кнопку.
— Какие-то проблемы внизу, Азирафаэль? — недоверчиво щурится Михаил, отпуская подчиненного. Лифт в этот раз идет как-то долго, хотя, может быть дело в том, что после поломки грузового лифта, за которую не хочет брать ответственность ни одна из сторон, а потому никто и не начинает ремонт, нагрузка на пассажирский в разы возросла.
— Нет, скорее… внеочередная проверка, — Азирафаэль чуть поднимает папку, чтобы обратить на нее внимание.
— Верховный Архангел не занимается «внеочередными проверками», — кривит губы Михаил.
— Времена меняются. Тем более, пока нет Иеремиила, мы можем уделить внимание другим вещам, верно? — мягко улыбается Азирафаэль, стараясь выглядеть настолько благонамеренным, насколько может. Он в любом случае может заглянуть к Мюриэль, проверить, как идут дела в книжном помимо отчетов, Михаил просто не обязательно знать, что это не основная цель его путешествия. Лифт прибывает с характерным звуком, и Азирафаэль заходит в кабину. — Хорошего рабочего дня тебе, Михаил.
Он слышит не слишком воодушевленное «аминь», когда двери закрываются.
Лифт едет вниз
***
Уриил массирует виски. Если бы она была каким-нибудь простым смертным, это выражало бы ее бесконечную усталость и раздражение, но, разумеется, все это не свойственно ангелам. Чувства, что она испытывает сейчас, после исключительно продолжительного разговора с Иегудиилом о целесообразности привлечения столетиями ничем не занятых ангельских специалистов в области шумерского языка и койне к изучению современных «эмодзи», она предпочитает называть перенасыщением благодатной работой. Потому что, в самом деле, в этих двух отделах около трехсот восьмидесяти пяти работников, это слишком много, чтобы объединить их в один отдел, но и свободных сфер недостаточно. Иегудиил настаивал, что каждый должен быть приобщен к общей работе, Уриил парировала, что свободных вакансий не хватает, и они так и не пришли к решению. Поэтому, запрос на перераспределение был отправлен на стол Верховному Архангелу Азирафаэлю, а ангелы из отделов остались на своих местах перед пустыми столами.
Уриил надеется немного освежить мысли по пути к освященному кулеру, когда натыкается на отчего-то взвинченную Михаил и сразу понимает, что надежды разрушены. Она все равно предпринимает попытку пройти к воде незамеченной, но ее окликают.
— Что-то происходит, — сообщает Михаил серьезным тоном. Это не первый их подобный разговор за последнее время, и Уриил уже знает, какой будет ее следующая фраза. — Азирафаэль что-то замышляет.
Да, именно то, чего она ожидала. Очевидно. Каждый раз одно и то же. Нет, нельзя сказать, что Уриил поверила в раскаяние нового босса с первой секунды, ее профилем, ее предназначением является приведение оступившихся обратно на путь праведный, и она в этом божественно хороша. Она знает, что даже тот, кто кажется исправившимся, может сорваться, потому что тьма по задумке своей искушающе привлекательна, но Азирафаэль вел себя практически образцово с момента своего возвращения на Небеса.
— Я только что видела, как он спустился на Землю, — сообщает Михаил, будто это хоть что-то значит.
— Гавриил тоже периодически спускался на Землю, в том числе до своего предательства — напоминает Уриил, наполняя свой стакан. — Тем более, понимание смертных — это причина его назначения.
— Он не Гавриил, — хмурится Михаил. — И он никогда им не будет.
— О, так вот в чем дело, — усмехается Уриил. Она не часто это делает, но ее уровень перегрузки благодеяниями подозрительно похож на тот, что она ощущала в первые три часа после отмены Апокалипсиса, а Михаил продолжает испытывать ее пределы. — Зависть ангелам не идет.
— Это не зависть, — бросает ее собеседница и тоже тянется за стаканом. Уриил использует эту передышку, чтобы сделать глоток. Святая вода успокаивает, возвращает умиротворение, которого ей не хватало. — Просто это неправильно. Мы были здесь все эти столетия, он не может просто прийти и занять место того, кого мы потеряли, это неестественно.
О, Уриил только сейчас понимает, о чем этот разговор. Точно не о подозрениях. Михаил смотрит на нее так, будто бы рассказала о великой тайной истине, хотя на самом деле в этом нет никакого откровения. На Небесах это широко не обсуждалось, но все знали, как на Архангела Михаил повлияло Восстание и его последствие. Перед началом их, Архангелов Господень, было восемь. Красивое число — перевернутая бесконечность — отлично слаженная команда под чутким руководством Верховного Архангела Люцифера, тысячи историй и гора работы, которую нужно проделать перед заселением людей. Это было… Что ж, наверху принято говорить, что это был такой же период истории, как и каждый последующий век, но на самом деле он ощущался иначе. Они были другими. Люцифер не был озлобленным и жестоким, Гавриил не носил на плечах ответственность за каждого слоняющегося тут и там ангела, Сариэль не тревожилась насчет отчетных списков о душах сынов человеческих, потому как списков таких не существовало, Варахиил находил истинное удовольствие в помощи младшим ангелам, Иегудиил вечно находился от него по праву руку и шептал наставления, пожалуй единственное, что практически не претерпело изменений, Иеремиил не избегал их, якобы по уши заваленный работой, сама Уриил не чувствовала такой потребности все контролировать, а Михаил… Михаил была мягкой. О, она немного по ней тосковала. Однако мятеж был непростителен и каждый, присоединившийся к нему, был непростителен в той же степени, и все это не могло иметь другого конца, кроме этого, причиняющего фантомную боль. Уриил помнит, как у нее дрожали руки, когда отправляла бунтовщиков, с которыми никогда раньше не пересекалась, вниз одного за одним, она может только предполагать, чего стоило Михаил наставить клинок на Люцифера. Учитывая, как это ее изменило, это стоило ей какой-то крайне значительной части себя, и Уриил ему этого никогда не простит. Как не простит Гавриилу того, что вновь именно Михаил должна была подписать приговор.
— Мы не потеряли Люцифера и Гавриила, — отрезает Уриил, складывая руки на груди. — Они оба совершили акт предательства, пойдя наперекор Великому Плану, за что и были наказаны.
— Как и Азирафаэль, — криво изгибает губы Михаил. Уриил вздыхает, раздумывая, стоит ли ей совершать признание, суть которого очень опасно балансирует на грани выражения вотума недоверия к решениям Всевышней. Однако у нее есть чувство, что Михаил скорее разделит ее мнение, если выразить его правильно.
— Я тоже сожалею, что они приняли такое решение, — наконец произносит она. Сожаления, как ни странно, ангелам свойственны, они часть их рефлексии относительно поведения каждого отдельного представителя человечества. — Но то, что они так и не стали на путь покаяния говорит о них больше, чем их поступки в далеком прошлом. Азирафаэль стал, в этом и отличие.
Михаил кивает, но не кажется окончательно убежденной. Не слишком удивительно, она была ближе к Люциферу и Гавриилу, чем Уриил, предпочитавшая проводить перерывы с Сариэль или Иеремиилом. Или в одиночестве, если эти двое были чем-то заняты. В любом случае, она перенесла последствия мятежа легче. Они молчат какое-то время, изучая воду в своих стаканчиках, будто бы в ней есть ответы на какие-то из сотен их вопросов, которые на Небесах задавать не принято.
— Помнишь, как мы собирали звездную пыль вокруг Конской головы, когда Сариэль ошиблась в мощности применяемого чуда? — прерывает Михаил. Уриил усмехается. О, она помнит. Если бы к тому моменту уже были придуманы ведра было бы проще, чем таскать все в полах одежд и руками, а потом бесконечно долго пытаться их оттереть. Мелкие кусочки Вселенной так и не отстали, остались золотыми следами на скулах, щеках и веках и, как-то сами собой, превратились в их отличительные знаки как Архангелов.
— Я точно помню, как ты случайно создала море без выхода к другим водоемам, потому что кто-то проткнул дно твоей лейки, — улыбается Уриил, делая очередной глоток. Она не упоминает, никогда не упоминала, кто конкретно это сделал, хотя прекрасно об этом осведомлена. Баал не была одним из Архангелов, но она вечно была по левую руку от Люцифера и без труда влилась в их компанию.
— А ты не рассчитала временную разницу между громом и молнией, — напоминает Михаил. Уриил уже почти забыла об этом. — И сделала тот круглый сгусток энергии, который тоже назвала молнией.
— Это была идея Иеремиила, я всего лишь исполнитель, — качает головой Уриил. Лицо Михаил мгновенно мрачнеет, что не может быть хорошим знаком. Она была достаточно безучастной в последнее время на собраниях, как только поднималась эта тема, лишь сверлила Азирафаэля напряженным взглядом, на который тот не обращал никакого внимания. Уриил вспоминает три запроса, все еще сверкающие статусом «не принято». — Как ты думаешь, почему он не отвечает?
Михаил медлит с ответом, оглядываясь по сторонам, а после хватает ее за руку и ведет в сторону своего кабинета, находящегося в одном коридоре от кулера. Уриил непонимающе сводит брови; что такое хочет обсудить Михаил, если общее пространство для этого не подходит?
— Как давно ты видела его в последний раз? — спрашивает она, когда они остаются окруженные чудом, гарантирующим их конфиденциальность. Уриил задумчиво смотрит вверх, вспоминая год.
— Кажется, тридцать шестой век. Мы столкнулись при Ездру, но у него было новое тело. К чему этот вопрос?
— Он не выходил на связь после, — поясняет Михаил, доставая чудом какую-то папку и протягивая ее ей. Уриил открывает ее и натыкается на сотни запросов, оставшихся без подтверждения, направленных Иеремиилу лично. Люди называют то ощущение, что она испытывает, пробегаясь глазами по строчкам, «кровь стынет в жилах», но у ангелов на Небесах нет крови, верно? — А Азирафаэль отказывается продолжать разработку планов до его появления.
— И как это связано? — спрашивает Уриил, продолжая исследовать список. Многие запросы и до встречи с Ездру, оставались не отвеченными, но большая часть из них числилась хотя бы «принятыми». Последние пятнадцать лет статус «отправлено» не менялся.
— Я думаю… — Михаил неуверенно замолкает на секунду и продолжает, когда Уриил поднимает взгляд на нее. — Я думаю, он мертв и Азирафаэль об этом знает. Я думаю, что Азирафаэль даже может быть к этому причастен.
— Что ты несешь? — Уриил растворяет список щелчком пальцев.
— Какая еще может быть у него причина не отвечать на запросы столетиями? Не являться для выполнения своего Священного Долга? — Михаил складывает руки за спиной, будто ведет лекцию для младших ангелов. Уриил не любит, когда она пытается вести себя так с ней. — И разве отсутствие того, кто ответственен за знамение, — не отличная причина отложить Второе Пришествие? Азирафаэль и его дружок уже испортили один из пунктов Великого Плана, что мешает им попробовать снова? А сейчас он спускается вниз, и никто даже и не думает ему помешать.
Уриил молча ее слушает. В этих словах есть определенная логика. Иеремиил всегда отвечал на ее запросы почти сразу до мятежа. После, насколько ей было известно, он переругался с Метатроном, они не сошлись взглядами на понятие «Милосердие», а после ушел к одной из звезд, пока, уже после зарождения человечества, не настала пора приступить к своим основным обязанностям. Он оставил весьма красноречивую записку, заявляющую, что он согласен выполнять свою работу только если остальные не будут в нее вмешиваться. Но, если говорить на чистоту, в последние несколько столетий поступление праведных душ в Рай значительно сократилось, о чем постоянно сообщала заметно встревоженная этим Сариэль, в то время как в Аду, насколько Уриил знает от неофициальных источников, которых, разумеется, не существует, такой проблемы не возникало. Могло ли причиной этого быть то, что некому проводить заблудшие души Наверх, а сами они не всегда могут найти путь? Однако связь Азирафаэля с этим кажется спорной. С другой стороны, основная информация, которой Иеремиил поделился с Ездру, была связана с Концом Всего Сущего, а буквально кто угодно на Небесах и в Преисподней был в курсе особого отношения новоявленного Верховного Архангела и его ручной демонической собачки к этому знаменательному событию. Могла ли Уриил ошибиться и не заметить, что он не встал ни какой путь исправления?
— Я собираюсь сообщить об этом Метатрону, — сообщает Михаил. — Но я не хочу, чтобы Азирафаэль знал о моих подозрениях. Мне нужно, чтобы ты сообщила мне, как только он вернется.
Уриил кивает, сдвинув брови. Отправить одно сообщение при виде Верховного Архангела — не так уж сложно. Если это окажется правдой, она не пожалеет никаких сил, чтобы уничтожить их, и плевать ей хочется на то, что они каким-то образом неуязвимы к традиционным методам наказания. В конце концов, Книга Жизни была создана не просто так.
