Капкан

Запах свежеиспечённых блинов — единственное, что поднимает вымотанного журналиста с кровати. Воспоминания о вчерашнем дне приходят уже после, пульсируя событиями, словно с похмелья. И первое из них — это Денис. Он же основная причина, по которой идти на кухню не особо хочется. Парень сидит, вальяжно закинув локоть на спинку своего стула и с неохотой отрезает вилкой аппетитные на вид блинчики. — Максим, сколько можно спать, всё уже остыло, — причитает баб Нюра, накрывая стол на ещё одну персону. — Баб Нюр, ну отстаньте от парня, не видите, что ли, он устал? — ехидно улыбается юноша, отправляя в рот кусок блина. Кольцов непонимающе хмурится, но за стол садится молча. Последнее, чего сейчас хочется — это вступать в спор с наглым богачом. Когда все заканчивают трапезу, бабуля зачем-то собирает часть завтрака в плетёную корзину, накрывая её цветастым полотенцем. — Куда собираетесь? — интересуется Титов, не скрывая хитрого взгляда. — Отнесу немного Отцу Илье, — как ни в чем не бывало заявляет бабушка. — Баб Нюр, мы же говорили вчера, что батюшка… — Максим начинает аккуратно напоминать, но тут же оказывается перебитым. — Мы отнесём! — выпаливает юноша, не переставая улыбаться. — Хорошо, передавайте Отцу привет от Вениамина Алексеевича, — арендодательница без колебаний вручает лукошко худощавому парню, и юркает в свою комнату. Кольцов ещё какое-то время недоуменно смотрит то на удаляющуюся сутулую спину, то на Титова, уже завязывающего свои шнурки в прихожей. — Ты нахрена это сделал? — хмурится журналист, подходя к соседу. — Ты же сам вчера видел, что он того… — Ну вот и посмотрим, че там капитан нахуевертел, — безразлично пожимает плечами Денис, поднимая невинный взгляд на мужчину. — Тебе статья нужна вообще или как? От таких предложений не отказываются, поэтому Кольцов, переборов желание похвалить парня за находчивость, всё же начинает одеваться. Дорога до монастыря грозит вновь пройти в молчании, но теперь журналиста это не устраивает. Отчего-то хочется поговорить с этим наглым придурком, хотя бы ради того, чтобы узнать, кто же он вообще такой. — А Вениамин Алексеевич — это кто вообще? — хмурится Макс, еле найдя повод для начала диалога. — А тебя ебёт? — дежурно выпаливает Денис, даже не взглянув на собеседника. — Прекращай, — мужчина грубо останавливает попутчика, хватаясь за худощавое плечо. — Ты то помогаешь мне, то ведёшь себя как кретин. Ты правда такой мудак, или просто удобно прикидываться? Титов устало закатывает глаза, убирая чужую руку с плеча, и наконец говорит: — Вениамин Алексеевич — это муж баб Нюры. — Почему он с нами не завтракает? — Болеет, — пожимает плечами юноша, продолжая шагать к монастырю. — Не может ходить, лежит в своей комнате. Журналист тоже старается не отставать, крепче перехватывая плетёное лукошко. — А ты кто? — он не унимается, догоняя попутчика. — Тот, кто сделал самую популярную в РФ соцсеть на коленке, — Титов надменно хмыкает, кривя рот. — Подожди… — Макс о чём-то крепко задумывается, вновь останавливая парня за плечо, — Точно! Денис Титов! — он вскрикивает, пугая рядом стоящих голубей. — Труток! — Ага, — собеседник устало смотрит на руку на своём свитере. — а лапать меня обязательно? — Подожди, а че ты тут делаешь? — журналист не обращает внимания на вопрос. — Ты же вроде пропал… — И появился, — юноша громко цокает языком, вновь скидывая с себя чужую ладонь. Остальные вопросы повисают в воздухе, потому что программист явно не собирается на них отвечать, а ответ «А тебя ебёт?» видимо уже натер язык. И до монастыря приходится идти в молчаливом недоумении. Стены ветхого здания встречают гостей обыденной промозглостью и трескающейся штукатуркой. На винтовых лестницах, ведущих к колокольне, так скользко, что, кажется, ступени покрыты льдом. Впрочем, это недалеко от правды, холод здесь стоит такой, что зубы начинают скрежетать. Кольцову кажется, что даже прошлым днём не было настолько зябко. Они, рискуя поскользнуться и полететь кубарём вниз, наконец доходят до комнаты с чернеющей дубовой дверью. Денис берётся за ледяную металлическую ручку, и тянет конструкцию на себя. Когда перед глазами Кольцова открывается вид на комнатушку, у него чуть челюсть не падает на замёрзший цементный пол. Перед гостями, как ни в чем не бывало, сидит живой батюшка, что-то чиркая на бланках. — Какого… — Макс поочерёдно пялится то на ожившего покойника то на Дениса. — что… — Ну надо же, — поджимает губы юноша, и ядовито усмехается, проходя в комнату. — А мы Вас чуть не похоронили. — Ден, подожди… — Кольцов хватает парня за рукав свитера, но тот ловко вырывается, подходя к батюшке. — Это какая-то хуйня, он же мёртвый был! — Может ты просто ошибся? — без интереса вскидывает брови Титов. — Ошибся?! У него трупное окоченение было! — он всплескивает руками. — Как можно трупное окоченение имитировать?! — Спроси у тех, кто с тобой спит. Юноша надменно усмехается, выхватывая лукошко из рук спутника, и ставит гостинцы на стопку свежих купюр. — А че он молчит?! — продолжает хрипеть журналист. Теперь на него уставляются сразу два недоумевающих взгляда. Батюшка собирается встать из-за стола, но Титов его останавливает, спокойно мотая головой. — Максим, вообще-то, в присутствии человека, невежливо обращаться к нему в третьем лице, — юноша пытается уместить всю свою манерность в одно выражение лица, — И, как я понимаю, батюшка немой. Так? — он обращается к служителю и получает в ответ короткий кивок. — Это ты мне про правила приличия будешь говорить?! — взрывается Макс, в два шага оказываясь около не немого собеседника, — Ты его вчера за человека не считал! — Вчера, сегодня, и завтра. Загадочно проговаривает юноша, и, небрежно обходя журналиста, касается его плечом. Он выходит из комнаты, и спускается вниз по скользким ступеням так, будто делал это уже тысячу раз, и вовсе не боится поскользнуться. Догонять его приходится на полусогнутых ногах, цепляясь пальцами в перила. — Ден, да подожди, — мужчина снова цепляется руками за чужой свитер, почти теряя равновесие на последних ступенях. И парень почему-то не скидывает с себя цепкие пальцы, а только перехватывает ладонь журналиста, будто помогая тому спуститься. И это на секунду выбивает Кольцова из канвы происходящего, он замирает на полушаге, пялясь в холодные карие глаза, в которых нет ни надменности ни ехидства, только тупая клокучащая боль. И откуда этой боли там взяться — это действительно интересующий Макса вопрос, хотя к статье это никакого отношения и не имеет. — Ебало себе не разбей, — юноша вновь возвращает себе нахальный вид, отпуская руку собеседника с каким-то пренебрежением. — Ага… — журналист отводит взгляд от карих глаз, отстранено всматриваясь в опасные ступени. Теплое солнце вновь встречает продрогших путников, когда тяжеленные двери монастыря захлопываются за спинами. Отсюда некуда идти, в этом просто нет смысла. Все события этих дней наваливаются на Кольцова с такой силой, что хочется просто сесть на острый гравий, и мычать что-то нечленораздельное себе под нос, надеясь, что кто-нибудь его отсюда заберёт, и скажет, что всё это — просто сон, а завтра рано вставать на работу. Но это не сон, во сне никто не разговаривает с Максом как с говном, а здесь всё ещё есть Денис, надменно вскинувший бровь, стоя над привалившимся к стене мужчиной. — Только не блюй мне на кроссовки, — юноша оскорбленно хмурит брови, доставая из кармана пачку сигарет. — Я ничерта не понимаю… — журналист облокачивается затылком о холодную стену, и лезет за своими сигаретами в карман толстовки, но пачка оказывается пустой, — черт… — он кидает бумажную коробку на землю. — да что он тут делает?! Он должен быть мёртв! — Если тот, кто должен быть в могиле, ходит среди живых, — парень безразлично оглядывает колокольню, протягивая собеседнику свои сигареты. — то где же тот, кто должен быть жив? Мужчина хмурится, глядя на задумчивого Дениса, но выхватывает белый цилиндр из рук юноши. Он ещё какое-то время возится с зажигалкой, буравя взглядом свои ноги, но внезапно приходит озарение. — Точно! — Макс вскакивает на ноги, затягиваясь белёсым дымом. — Нам нужно на кладбище! — Кому «нам»? — морщится парень. — Тебе нужно — ты и иди. — Ден, ты не видишь, что здесь какая-то хуйня происходит?! — он хватает юношу уже за оба плеча, дёргая на себя. — Ты не хочешь узнать, что творится?! Но журналист перебарщивает с напором, и растерянное лицо парня оказывается слишком близко. По губам вновь проходит взявшийся из ниоткуда жар, заставляя мужчину быстро отвести глаза в пол и убрать свои руки с чужих ключиц. В этот момент начинает казаться, что отправиться вместе на поиски местного кладбища — это не такая уж и хорошая идея. — Ладно, — голос юноши раздаётся будто из под воды, и Макс не может уловить с каким выражением лица было произнесено это «Ладно». Как им удаётся понять, где находится местное кладбище — это отдельная история, которую журналист, наверное, будет с усмешкой рассказывать прессе, когда наконец разберётся со всем этим дерьмом. Но в итоге путники всё же доходят вместе до покосившихся изгородей, поросших многолетней травой. Аккуратно расставленные могильные камни в такой глуши выглядят жутко, будто бы являются декорацией к бюджетному фильму ужасов, и вот-вот из под земли появится чья-то рука. Денис сразу же безразлично облокачивается на ствол дерева, наблюдая, как Кольцов ходит от одной могилы к другой. Парня словно и вовсе не интересует всё происходящее, и он лишь мотается с журналистом туда сюда чисто за компанию. Хотя по Титову нельзя сказать, что такая компания ему по нраву. Макс коротко глядит на спутника, но отчего-то взгляд цепляется за это спокойное лицо, за губы, плотно сжимающие дешевую сигарету. Мужчина не замечает, как под ногами из ниоткуда вырастает кривой корень дерева. Нос кроссовка цепляется за неожиданную преграду, и журналист, теряя равновесие, летит на заросшую травой могилу. Он успевает заметить на лице юноши беспокойство, которое в ту же секунду сменяется безразличием, будто по щелчку пальцев. — Под ноги смотреть не учили? — Денис устало поджигает сигарету. Может и стоило бы смотреть под ноги, но тогда Кольцов бы не смог увидеть эту резкую перемену настроения. Это выглядело так, будто Титов лёгким движением руки надел на себя маску безразличия, хотя на деле чувствовал что-то другое. Макс ловко поднимается с земли, отряхивая испачканные руки, и замирает на месте. С фотографии на могиле на него смотрит добродушный старичок, самого мужчину Кольцов не знает, но имя кажется ему каким-то знакомым. — Ден, — журналист обратно поворачивается к парню. — как, говоришь, зовут мужа баб Нюры? Вениамин Алексеевич? — Ага, — юноша подходит ближе. — А он похож на этого Вениамина Алексеевича? — он указывает рукой на могильное фото. — Я-то откуда знаю? — Денис закатывает глаза. — Я к нему в комнату не заходил. У меня, в отличии от некоторых, с правилами приличия всё нормально. — Ты это серьезно? — морщится журналист. — Ты буквально самый неприятный человек из всех, кого я здесь встретил. А ты знаешь, со сколькими отбитыми стариками я тут познакомился? Юноша коротко усмехается, склоняя голову. Он пару раз кивает, и поднимает полный презрения взгляд на собеседника. — А что ж ты меня таскаешь с собой везде? Взял бы с собой ту сисястую малолетку, раз моё общество так не нравится, — Денис сплёвывает прямо на чужую могилу. — Иди нахуй, короче, и свою непрошеную критику с собой прихвати. Удачи в поисках! Титов разворачивается на месте, грубо задевая собеседника плечом. Он снова зажимает между губ сигарету и направляется в сторону выхода из кладбища. — Да и катись! — кричит вдогонку Максим, порываясь показать неприличный жест. — Мудак, блять. Он ещё какое-то время злобно смотрит в удаляющуюся спину, а потом вновь принимается за разглядывание камней и фотографий. Когда худощавый силуэт вовсе скрывается из вида, почему-то становится некомфортно. Конечно, Кольцов стоит один посреди заброшенного кладбища в деревне, которая значится нежилой, кому бы тут не было страшно? Вот только боится журналист не за себя. Этот несносный парнишка тот ещё мудень, но он невысокий и хилый, идёт где-то сейчас совсем один в гуще дикого леса. Отмахнуться от этих мыслей не получалось, образ длинноволосого юноши, который не может отбиться от диких зверей, и падает в слезах наземь, слишком засел в голове. Журналист негодующе выдыхает, сплевывая на землю, и тоже спешит на выход из проржавевших оград. Он идёт вполне уверенно, пока взглядом не цепляется за совсем новый могильный камень. На еще чистом белом мраморе отчетливо видна фотография молодого парня с волосами по скулы и надпись гласит, что это тот самый парень, который только что своими ногами с этого кладбища ушёл, и из могилы для этого ему не пришлось выбираться. Кажется на голове Макса появляется пара седых волос, когда он пытается осознать, какого хрена минимум два человека, которые должны быть живы и относительно здоровы, так же должны лежать здесь под землей и не дышать. Он сам не замечает, как ноги уже несут его прочь от этого места, но в панике сворачивают не туда, и теперь мужчина не может найти тропинку. Кольцов мечется, несколько раз сворачивает, не запоминая направления, оступается, падает. Ели, с их огромными когтистыми лапами, будто нависают над ним, пытаясь поймать крепкие руки своими зелёными когтями, и затащить в самую гущу неприютного леса. Впрочем, с направлением в самую гущу леса Максим и сам справляется отлично, он едва разбирает дорогу, и вообще не понимает, где сейчас находится. Ветки под его ногами предательски хрустят, что-то ломается, и мужчина с воплем проваливается в яму, нашпигованную кольями. Чистая случайность, что Кольцов не напарывается на остриё ногой, а лишь немного распарывает потертые джинсы. — Эй! — Макс тут же вскакивает на ноги, даже не подумав о том, чтобы проверить себя на повреждения и переломы. — Эй! Есть тут кто?! — есть тут кто, есть тут кто, есть тут кто… — гулким эхом отражается от стволов глухого частокола деревьев. Ну вот и конец. Никто его здесь не услышит, он черт знает где. Ветви, которыми была прикрыта яма, выглядят уже отсыревшими и старыми, вряди ли этот капкан часто проверяют, если вообще проверяют. Мужчина почему-то вспомнил детство, как они с родителями вешали клейкие желтые ленты в дачном предбаннике, чтобы спасаться от мух. Летом ловушки для жужжащих насекомых не особенно помогали, зато в следующий сезон, провисев всю осень зиму и весну, потрёпанный желтый пластик встречал своих постояльцев обилием иссохших трупов, будто это чертова некро-выставка насекомой глупости. Нет, к черту, Макс не хочет умирать, а если не хочет, значит не будет, и плевать он хотел на на то, что это так не работает. — Эй! — он крикнул ещё раз более грозно, — Я провалился в яму! Помогите! — вдруг на ум пришла сумасшедшая мысль. — Денис! Денис! Черт знает, где сейчас был наглый парень, но он был единственным, кто бы мог Кольцова услышать. Журналист начал раз за разом повторять набившее оскомину имя, пытаясь подтянуться к верху ямы за корни деревьев, торчащие из земли. Он точно не знал, сколько времени прошло в этих бесконечных попытках выбраться, но в какой-то момент до его слуха начало доносится быстрое шуршание. — Денис?! Денис! — Макс выкрикнул что есть силы. — Это ты?! Я здесь, в капкане! Никто не ответил, но через несколько минут на краю ямы появилось обеспокоенное лицо. Как только пришедший разглядел перемазанного в грязи журналиста, он устало закатил глаза. — Ты под ноги из принципа не смотришь? — юноша надменно цокнул языком. Солнце сияло прямо за его макушкой, придавая растрепанным волосам мягкое контурное свечение, чем-то напоминающее нимбы на старых иконах. Яркие лучи заставляли Кольцова щуриться, но отводить взгляд от Дениса почему-то совсем не хотелось. Может ощущение неотвратимости смерти щелкнуло переключателем в башке, а может фантасмагоричность ситуации, но надменная рожа казалась журналисту какой-то особенно привлекательной в этих обстоятельствах. — Ты собираешься помогать или просто будешь песочить меня? — он попытался взять себя в руки, придавая выражению лица непринуждённый вид. — Бог поможет, — ухмыляется юноша и его голова исчезает из вида. — Блять, да почему ты такой же поехавший?! — журналист срывается на крик, сбивая кулаком слой земли со стены ямы. Лес на несколько секунд затихает, кажется, что даже птицы прекращают петь, испугавшись этого резкого выкрика. Голос юноши, тихий и спокойный, раздаётся где-то над головой, но самого парня невозможно увидеть: — Такой же как кто? — он произносит это почти шепотом. — Как все эти сумасшедшие, кто здесь живет, в этих Топях сраных, — Максим разочарованно сплёвывает вязкую слюну. Сверху раздаётся усталый смешок. Сосредоточенное лицо Дениса вновь появляется недалеко от края ямы. Он стоит, опустив взгляд на самое дно, но смотрит будто сквозь перепачканного в грязи мужчину. Его глаза не выражают ни обиды ни злобы, только безнадежное смирение, но от этого становится ещё страшнее. — Тут вроде неглубоко, — он безразлично замечает, цепляясь взглядом за острые колья. — Мог бы вылезти и сам. — Я не могу! — журналист срывается на крик, но тут же обессилено опускает руки, выдыхая весь воздух, накопленный для праведного гнева. — Я пытался, но каждый раз падаю обратно… — Тогда может и не нужно выбираться? — поджимает губы юноша, разглядывая ветвистые деревья. — Я не могу остаться сидеть в яме только потому что у меня не получается из неё вылезти, — Кольцов крепко сжимает зубы, и песок неприятно хрустит во рту. — А разве это не веская причина? — парень наконец цепляется взглядом за стоящего в грязи собеседника. Он беззлобно усмехается, но не кажется, будто происходящее на самом деле его забавляет. — Послушай, если ты и дальше хочешь играть в мудака, то пожалуйста, можешь вообще уёбывать отсюда, и забыть про меня. Ты, видимо, любитель забить хуй на свою ответственность перед другими людьми, — мужчина безразлично пожимает плечами, окончательно смирившись с ситуацией. — Но если надоест притворяться озлобленным на весь мир ребёнком, то, будь так добр, подай мне какую-нибудь крепкую ветку, и помоги уже вылезти отсюда наконец. — А если я и есть озлобленный на весь мир мудак?! — юноша прикрикивает, вкладывая в голос всю ожесточенную ненависть, которую до этого порционно растягивал на саркастические замечания. — С чего ты вообще взял, что мне нужно кем-то там притворяться?! — Я не знаю, зачем ты это делаешь, Денис, — журналист буравит собеседника взглядом так, будто это он смотрит на парня сверху вниз, а не наоборот. — Но в людях я разбираюсь, и неплохо. И что я точно знаю, так это то, что нихрена ты не такой, каким хочешь казаться. Юноша замирает с неопределенным выражением лица на несколько секунд. Солнце перекатывается бликами на его подрагивающих мускулах пальцев. Он выглядит как ребёнок, которого только что отругали за разбитую вазу, хотя он всеми силами пытался свалить вину на кого-то другого. Худощавый силуэт вновь скрывается за краем ямы, и через минуту появляется на том же месте. Трава под ногами парня шуршит от протаскиваемой по ней толстенной ветке. Он перекидывает древесину через плечо и, словно удочку, закидывает другой конец в неглубокую яму. Жесткая кора неприятно царапает пальцы Макса, когда тот карабкается по ветви вверх. Но лучше быть расцарапанным наверху, чем невредимым на дне глиняной западни. Ещё пара рывков, и журналист оказывается прямо около края капкана. Он делает последний рывок, но мягкая почва под кроссовком осыпается. Максим не успевает зацепиться за край обрыва, теряет равновесие и уже щурит глаза, сознание рисует картину его обездвиженного тела, проткнутого насквозь десятком острых кольев. Секунда, ещё одна, но боли нет. Кольцов распахивает веки и изумленный взгляд цепляется за крепкую жилистую руку, удерживающую его за напряженное плечо. — Ты собираешься помочь мне тебя вытащить или что? — Денис непонимающе смотрит на теряющего равновесие собеседника, и ни один мускул на его лице не свидетельствует о том, что парню может быть тяжело удерживать почти весь вес взрослого мужчины одной рукой. Кольцов быстро хватается за хрупкое на первый взгляд запястье, и наконец, опираясь ватными ногами на край ямы, выкарабкивается наверх. — Спасибо, — он почти хрипит это, всё ещё удерживая в ладони чужую бледную кисть. Пальцы Дениса холодные, как у трупа, да и цвет кожи парня мало отличается от листа офисной бумаги. Но журналист всё ещё крепко сжимает их, не в силах отвести своего взгляда от карих глаз. Зрачки Титова предательски расширяются, будто тот только что принял хорошую дозу психотропов, и от этого невозможно оторваться. Хочется спросить его об этой могиле в лесу, о том, почему юноша знает больше чем Кольцов, хотя приехали они одновременно, хочется спросить Дениса о Денисе, о том, кто такой этот Денис Титов, и зачем ему пытаться быть кем-то другим. Хочется не отпускать его руку, хочется стоять так молча, выкинув все мысли из головы. Но юноша аккуратно расцепляет их крепкое рукопожатие. Он отводит свои зрачки-шайбы в пол, и убирает руки в карманы поношенных штанов. Он возвращает себе своё безразличное выражение лица, и, бросив пару фраз о том, что скоро стемнеет, направляется на выход из леса. И Максим останавливается, закрывает свой рот, и плетётся вслед за неспешно шагающим силуэтом. Он не пытается заговорить, не пытается коснуться парня ещё раз, только мерно топчет траву давно заросшей тропинки, о которой Денису почему-то известно, хотя он здесь и недавно. Когда солнце медленно скрывается за горизонтом, кожу журналиста уже опаляет разогретый воздух протопленной бани. В нос ударяет приятных запах сырой древесины и еловых иголок, которые, вероятно, были использованы для затопки. Тело покрывается испариной, а завитки кудрей опускаются на глаза под тяжестью собственного веса. Здесь жарко, душно, сложно дышать. И впервые Титов здесь не причём. Хотя журналист сидит в этой духоте, обливаясь седьмым потом, именно из-за парня. Просто не хочется уходить. Хочется смотреть на тонкие выпирающие ключицы, на редкие волосы на груди, на выразительные скулы, по которым текут капли с мокрых висков. Юноша сидит неподвижно, безразлично разглядывая противоположную стену. Его зрачки иногда подрагивают, и Кольцову кажется, что Денис отлично знает, каким изучающим взглядом его рассматривают. Но почему-то предпочитает делать вид, что не замечает этого очевидного для них обоих факта. — Видел в лесу твою могилу, — Максим откидывает голову назад, глухо ударяясь о деревянное покрытие стен. — Ты такой красивый на фотке. — М… — юноша поджимает губы, продолжая буравить взглядом противоположный угол. — Прям кровь с молоком? — Хах… — журналист опускает лицо, пряча добродушный смешок. — нет, Денис, ты совсем не кровь с молоком. Максимум — кровь из носа, потому что по лицу тебя хочется ударить постоянно. — Не думаю, что это так, — он безразлично пожимает плечами и прозрачные капли катятся от шеи к нижней линии живота, прикрытой коротким полотенцем. — Иначе че ты пялишься на меня каждую минуту? Думаешь, я не вижу? — Я думаю, что я мёртв, — мужчина печально отводит взгляд от худых обнаженных бёдер собеседника, — Ещё думаю, что ты мёртв, и все остальные, и вы прекрасно знаете об этом, — он чуть видно улыбается. — А о том, что ты видишь, как я на тебя пялюсь, я в курсе. Тут уж не переживай. Тишина в помещении закладывает уши. Кажется, что ни внутри ни снаружи не существует вообще ничего. Ни клонящегося к закату солнца, ни аппетитного запаха готовящегося ужина, ни всех этих сумасшедших Топей. Если честно говорить, то Кольцов даже в существовании юноши напротив сомневается. И нет, не потому что невозможно быть таким красивым. А потому что это всё происходит во время смерти. А в смерти Максим ещё ни разу не был, и как тут всё устроено — не в курсе. Кто знает, может перед ним сидит Архангел, или Демон, может даже сам Бог, кто уж тут разберёт. В любом случае, ни этого парня, кем бы он не был, ни остальных странноватых мёртвых людей, журналист не боится. Вообще ничего уже не боится, хотя, может, и стоило бы. Но несмелые предположения обо всём происходящем преследуют его уже так давно, что уже совсем не страшно. Ожившие священники, мертвые создатели приложений, и юные девы, говорящие загадками, тут и до дурака дойдёт — это либо квест либо смерть, а компьютерные игры Максим не особо любит. Когда тишина становится совсем невыносимой, справа раздаётся скомканное покашливание. Кольцов поворачивает голову в сторону прилипшего к лавке собеседника с застывшим выражением ужаса на лице, но ничего не произносит. А что тут говорить? — Кхм… — хрипит Денис. — черт…