Капкан

— Садись на переднее, — всё ещё опасно улыбаясь, брюнет обращается к журналисту, и вновь оборачивается в сторону второго пассажира. Когда широкая спина кудрявого мужчины исчезает за дверью пассажирского сиденья, Эл чуть слышно хрипит Денису на ухо, прикрываясь открытым багажником от незваных ушей: — Как поездка? — он почти добродушно улыбается, — Ладно этот, — Эл кивает головой в сторону второго попутчика. — а ты-то чего на поезд поперся? Любишь на откидных койках спать? — Эл, я не понимаю,… — Да я уже понял, что нихрена ты не понимаешь, — грубо перебивает водитель. — Садись, нет времени на пиздеж. Ден с отсутствующим лицом занимает своё место посредине заднего сиденья и всю поездку пытается делать вид, что всё так, как и должно быть. Журналист по обыкновению расспрашивает молодого Хозяина о местных устоях, пока Титов лишь безразлично пялится в плывущий за окном приевшийся пейзаж. Когда они останавливаются около покосившегося домишки баб Нюры, Титов, язвительно отвечая на вопрос кудрявого, расплачивается за поездку, хотя в этом нет никакого смысла, и сам собирается вылезать из машины, но Эл, грубо пихая его в плечо, останавливает парня. Хозяин дожидается, пока мужчина скроется за дверьми дома, и поворачивается к задним сиденьям. — Куда собрался? — брюнет кивает головой на переднее пассажирское. — Садись, поедем за моей тачкой обратно. — А ты не на Волге к вокзалу приехал? — хмурится юноша. — Память всё таки отшибло? — Эл кривит губы в пренебрежении. — Волгу ты вчера ночью около станции кинул, спасибо, что хоть ключи в зажигании оставил. Пришлось за вами на моей машине ехать. Денис виновато тупит глаза в пол, будто и правда в чём-то провинился. Он громко хлопает задней дверью, и пересаживается на переднее пассажирское, любезно нагретое телом недавнего второго попутчика. — Эл, я не понимаю, — Титов начинает разговор, когда они трогаются с места в обратную сторону. — Поезд разве не должен был вроде как откатить меня к заводским настройкам или типа того? Все, кто на него садится, приезжают обратно без воспоминаний о прошлом визите в ваши Топи сраные, почему я всё помню? Брюнет вдруг взрывается хохотом. Он будто предчувствовал этот глупый вопрос, и теперь наслаждается тем, что наконец может поговорить на эту тему, при Максиме это обсудить бы не вышло. — Денис, забвение — это тоже своего рода привилегия, а ты разве её заслужил? — он поджимает губы с напускным сочувствием, но продолжает: — Поезд — это тебе не фича в программе, он работает так, как я хочу, чтобы он работал. — И почему же со мной он не работает? — хмурит брови парень, ударяясь головой о низкую крышу седана на очередной кочке. — Ах… — водитель устало откидывает голову на жесткую протёртую подушку сидения, почти переставая следить за дорогой. — Поезд нужен, чтобы дать человеку возможность смириться со своей смертью. А ты уже смирился, раз ты здесь, нахрена тебе теперь этот поезд? — Ясно… — Денис тупит глаза в пол. Они доезжают до точки отправления, и Эл тормозит машину под зелёными раскидистыми ветвями. Он коротко постукивает пальцами по облупившейся коже руля, и вперивается взглядом в расстроенного пассажира. — Чего своё объявление на этот раз не сорвал? — водитель кивает головой в сторону покосившейся доски у платформы. — А толку? — пожимает плечами юноша. — Он всё равно не вдуплит, что он мёртвый, хоть в ебало ему это объявление суй. — Что, — улыбается брюнет. — даже с тобой он не хочет остаться? — Эл, он не останется. Ни со мной ни без меня, никак, — Денис легонько бьёт раскрытой ладонью по своему колену. — Ты просто зря тратишь на него время. — Денис, с «тобой» он ещё знаком не был, — безразлично замечает мужчина. — Если я не буду притворяться, то мне с ним точно ловить нечего. — А ты за него не решай, — грозно произносит Хозяин, открывая свою дверь. — за себя решай, а он уж как-нибудь и без твоих догадок справится. Брюнет оставляет ключи в замке зажигания, и мерно вышагивает в сторону скрывшейся за кустами тёмной машины. Огромный чёрный джип ненавязчиво моргает фарами, выезжая на пыльную колею лесной дороги. — Эл, погоди! — Титов хлопает дверью пассажирского сиденья, и не успевает сесть за руль. — Мне волгу где парковать? У тебя? — За мной поехали, она мне нужна ещё, — выкрик раздаётся из чуть опущенного тонированного стекла со стороны водителя. И Денис покорно заводит барахлящий мотор, даже не пытаясь догнать удаляющуюся вдаль иномарку. До Топей тут ведёт только одна дорога, а уж её парень знает как свои пять пальцев. Хозяин тоже особо не дрифтит, Эля и при жизни не была лихачкой, и после смерти и внезапной необоснованной смены пола эта черта характера в ней не поменялась. С Титовым, кстати, так же: при жизни он был циничным мудаком, вот и после смерти… ладно, в общем… проехали. Проехали большую часть дороги, и чёрный джип завернул в сторону посёлка. Солнце неприятно поблёскивало на серебристом капоте, заставляя Дениса щурить глаза. В голове, будто заевшая плёнка, звучал разговор с Элом в припаркованной около станции волге. Значит, чтобы Макс здесь остался, он должен принять свою смерть. Звучит-то как просто, как нехуй делать, подумаешь, всего-то осознать, что ты мёртв, и смириться с этим фактом, ну кто из нас через это не проходил? Денис точно проходил, и очень легко. Он же сраный циник, объективные факты для него — это не пустой звук, скорее звук пердежа. Но что хорошо в этом долбаёбском цинизме, так это то, что тебе вообще нет дела до того, какой ты — мёртвый, живой, да хоть никакой, ко всему привыкаешь. — Ден, — Эл неохотно высовывает голову из припаркованного посреди сельской дороги джипа, — Здесь эту рухлядь оставь, и ключи мне отдай. Ты же теперь здесь типа приезжий, тачка в образ не вписывается, — он беззлобно усмехается. Юноша кое-как оставляет машину у покосившегося забора, и плетётся к внушительных размеров иномарке. Жаль, что до следующего визита Кольцова, больше нельзя будет передвигаться на личном транспорте, парень уже почти прикипел к этой ржавеющей шумной тачке с воняющим куревом салоном. Когда Денис почти доходит до пассажирской двери джипа, в нескольких метрах от импровизированной парковки вдруг появляется знакомый силуэт. Максим, как ни в чем не бывало, направляется куда-то, очевидно, доставать местных стариков, которые ещё не успели от него спрятаться. Сартр в своём романе был неправ, ад — это не другие люди, это вполне конкретный один человек, и имя ему — Максим Кольцов. Отчего-то Титову кажется, что местные с этим высказыванием согласились бы. Сам парень согласен на сто процентов, Топи и до журналиста никогда не были райским местечком, но с его появлением стали настоящей пыткой для юноши. Кудрявый мужчина, тем временем, беспечно оглядывается по сторонам, и Денис, чего-то испугавшись, быстро юркает на пассажирское сиденье хозяйской машины. — Милая, давай не сейчас, моя жена может нас увидеть, — ехидно подтрунивает брюнет, замечая мельтешение в своём дорогом салоне. — Если твоя жена — это Максим Кольцов, то… — парень не успевает договорить язвительную шутку, застывая на полуслове. За окном ясно видно, как журналист, вооружившись своей фирменной флиртующей улыбкой, подбивает клинья к Арине, которая пытается прополоть огород. В глазах Дениса сверкает холодная злость вперемешку с огненной яростью, заставляя юношу вжиматься в кожаную обивку кресла с такой силой, будто он пытается пропороть дырку в чехле своим позвоночником. — О нет, кажется, он забыл, что влюблён в тебя, — усмехается статный водитель. — Ну, или не совсем в тебя. — Какого черта… — шипит парень, впиваясь ногтями в пластиковую ручку подлокотника. — Что, Денис, — вскидывает брови брюнет. — впервые понял, что стрелочка может крутиться и в обратную сторону? — Что? Что ты несёшь? — Если ты не хочешь нести ответственность за свои поступки, то и тебе никто ничего не должен, — Хозяин широко улыбается, глядя куда-то за горизонт, будто драма, разворачивающаяся на его глазах, его и вовсе не волнует. — Даже без волшебных поездов, стирающих память. — В пизду это всё! — взрывается Денис, дёргая на себя ручку двери, — Да, нихуя мы друг другу не должны! Поэтому я пойду в свою сраную сторожку, и…! — ручка не поддаётся, замок заблокирован. — Эй, выпусти меня, блять! — Ага, — безразлично кидает водитель. — Успокоишься, и выйдешь. — Эл, я не собираюсь больше в эти тупорылые игры играть! — Так не играй, — мужчина поджимает губы, всё ещё смотря куда-то вдаль, — Хоть раз не играй в тупорылые игры, Денис, — он поворачивает лицо к собеседнику, закидывая крепкое запястье на обитый гладкой кожей руль. — Слушай, я не твой добрый дядюшка Бен, но ты тоже в каком-то смысле под моей опекой, поэтому… Эл сочувствующе улыбается, кладя вторую руку на напряженное костлявое плечо незваного пассажира. Он, утомлённо вздыхая, продолжает: — Если ты всю жизнь боялся быть честным с окружающими, то это не значит, что и сейчас тоже нужно. — Если я буду собой, то это вообще никому не понравится… — озадаченно выдыхает юноша. — Что ж… тогда им придётся либо смириться с этим, либо послать тебя нахуй, — брюнет пожимает плечами. — В любом случае, лучше быть наедине с собой, чем в кругу людей, с которыми собой ты никогда не будешь. — Ой, блять… — Денис хмурится, тупя взгляд в пол, — Эти твои речи глубокие… не зря Алябьев выбрал именно тебя своим приемником. — он закусывает губу, рассматривая ничем не примечательный деревенский пейзаж. — Что ты забыл здесь только, такой умный? — Хах… — мужчина искренне выдыхает беззлобный смех, — Если бы я был «умный», то Алябьев ничерта бы меня не выбрал, — он нажимает пару клавиш на приборной панели и в пассажирской двери раздаётся щелчок открывающегося замка. — Давай, иди, живи свою лучшую смерть. Этот разговор заседает в голове парня ещё на два долгих дня, пока всё снова не рушится как песочный замок во время прилива, пока Максим не находит могилу, в которой должен лежать создатель трутока, пока не понимает, что они все тут мертвы. Всего два дня, чтобы грубый и хамоватый юноша с огромной котлетой денег, смог донести до Кольцова то, что никто не может месяцами. Всего два дня, чтобы Максим мог познакомиться с настоящим Денисом Титовым. Всего два дня. Этого слишком мало, чтобы Максим смог влюбиться в такого мудака, как Денис. Впервые за всё это время Титову действительно тяжело хамить и грубить. И он совершенно не знает почему. Всё, на что его хватает, — это бесконечно повторять «А тебя ебёт?» на большинство вопросов, которые задаёт журналист. Он будто пытается играть роль «настоящего себя», но для этого нужно бесконечно вспоминать, кто такой этот «настоящий ты». Парень постоянно осекается, глупая детская привязанность к журналисту вылезает наружу в самые неподходящие моменты, не выходит быть просто циничным мудаком. Прошло уже так много времени с того момента, когда Денис сюда приехал впервые, и всё это время он будто был безмолвным, держал обет молчания, продолжая делать обычные действия на автомате. А потом появился Макс, и разлепил прилипшие друг к другу губы, вывел юношу из зоны комфорта куда-то на ромашковое поле, заставил снова чувствовать себя живым. Туповатый столичный журналист, которого Титов так недолюбливал, стал единственным, кто смог вдохнуть жизнь в этот мёртвый посёлок, заставить шестеренки шевелиться, растормошив всех, кто уже давно забыл о том, где они все находятся. Только вот сам Кольцов теперь знает, что он мёртвый, и это значит, что шестеренки остановятся снова. Журналист здесь осядет, его неутомимый взгляд потускнеет, загар на коже поблекнет, объёмные взъерошенные кудри опадут, и всегда будут такими, как сейчас, в этой жаркой бане, напитавшиеся влагой. — И чего ты молчишь? — Кольцов аккуратно касается обнаженного колена собеседника, склоняя голову. — Мы мертвы? Я угадал? — Нет, — Денис до боли сжимает челюсть. — нет, не угадал, но здесь очень опасно. Пожалуйста, возвращайся в Москву. Он не может позволить ему остаться. Не может позволить этим задорным кудрям опасть на выгнутые в удивлении брови, это несправедливо, так не должно быть. И Титов может это устроить. Да, ему придётся из раза в раз завоёвывать сердце журналиста, да, это не серьёзные отношения, они никогда не смогут быть вместе больше недели, да, это совершенно не то, о чем ты мечтаешь, когда мечтаешь о вечной любви до гроба, но это всё, что Денис может сделать для человека, от которого сердце бьется быстрее, хотя сердца внутри уже давно нет. Если парню придётся каждые несколько дней вставать с утра, садиться в Волгу и ехать на вокзал, чтобы снова услышать «Привет, ты, что ли, мой водитель?», то он будет это делать бесконечно, столько раз, сколько ему позволят, будет снова и снова закидывать протёртую спортивную сумку в багажник, будет пожимать крепкую руку, будет доставать всех местных жителей одними и теми же вопросами, потому что Кольцов — это единственное, что имеет смысл в этих сраных Топях, потому что все эти бесконечные возвращения и повторы — это и есть движение жизни, потому что Денис не позволит мужчине стать таким же, как все, кто здесь обитает. — Ты не мёртв, — юноша громко выдыхает и горячий воздух проникает в его ноздри. — ты точно не мёртв. — Меня твои загадки доебали, — мотает головой собеседник, и капли с его висков стекают по напряженной шее. — Почему ты так себя ведёшь? — Я расскажу тебе всё по пути на поезд, только пообещай, что уедешь, ладно? — Денис болезненно хмурит брови, касаясь пальцами локтя встающего с места мужчины. — Слушай, если я не умер, то мне ещё статью писать, так что… — Если ты откажешься, то нихрена не узнаешь! — юноша вскакивает со скамьи, упирая кулаки в бёдра. — Что, много ты добился, пока я тебе не начал помогать?! Журналист ещё какое-то время стоит молча, и тишина нависает над Титовым дамокловым мечом, угрожая срубить парню голову, если вдруг Максим откажется. Все карты выложены на стол, и победит тот, кто всю игру блефовал увереннее. — Ладно, — наконец выдыхает мужчина. И Денис выдыхает тоже, остриё метафорического меча растворяется в горячем воздухе без следа, карты так и остаются лежать на столе рубашками вверх, никто не победит в этой партии, потому что никто не останется за игральным столом. По такой темноте дойти до вокзала будет сложно даже Титову, к тому же, местные волки точат на парня зуб, а зубы у них — что надо. Приходится быстро тащить Кольцова к дому Эла, и надеятся, что Хозяин сейчас не там, и можно будет незаметно умыкнуть ключи от волги из открытого предбанника. Денис в панике пытается вспомнить эту дурацкую историю про Алябьева, завод и химические отходы, чтобы наплести не успевшему придти в себя журналисту хоть что-то, пока в сознание не врывается совершенно посторонний звук. — О, Денис! Этот голос заставляет парня застыть столбом, испытывая тошноту от вставшей поперёк горла вязкой слюны. Хрипловатый, прокуренный баритон он не перепутал бы ни с чем другим, хотя и не слышал эти знакомые ноты уже столько времени, что успелось бы забыться что угодно. — Виталий Вениаминович…? — юноша даже не оглядывается назад, лишь тихо шепчет куда-то в деревянную дверь сторожки. — Ты чего замер-то, Дениска? — почти добродушно посмеивается голос из за спины, и уверенная рука грубо разворачивает парня лицом к говорящему. — Я… Перед Титовым предстаёт старый Хозяин, скалящий свои зубы-колья, опасно блестящие в свете ночного фонаря. Его старенький дождевик всё ещё бросается в глаза даже в кромешной ночи, отсвечивая кислотно-желтым цветом. Мужчина выглядит так, будто всё это время пролежал в криокамере, перемазанный защитой от солнца и тысячами кремов для рук, — ничего в его внешнем виде не свидетельствует даже о намеке на старение тела. — Заблудился, что ли? — посмеивается пришедший. Денис не успевает ответить, как из-за густого палисадника деревьев выходит ещё одна фигура, увешенная тушками уток. К только что встретившимся собеседникам с непонимающим видом приближается статный брюнет, щуря карие глаза. — Денис? — мужчина закидывает своё ружьё на плечо, хмуря брови. — Ты чего так поздно? Что-то случилось? — Нет, всё в порядке! — подскакивает юноша, пытаясь на ходу придумать причину для позднего визита, пока Максим не начал нервничать, и не приперся к этому неожиданному собранию Хозяев. — Я, я просто… — Голова опять болит? — серьезно спрашивает Эл. — Да! — Титов активно кивает, прикладывая ладонь к якобы болящим вискам. — Опухоль? — понимающе хмурится старый Хозяин, обращаясь к Элу. — Фантомные боли, — кивает брюнет. — Дениска, иди-ка сюда, — по-дедовски улыбается Алябьев, притягивая парня за плечо. — вылечим тебе голову. Тёплая сухая ладонь тут же касается горячего лба юноши, заставляя Титова опасть на колени из-за невыносимой боли внутри черепной коробки. Старый Хозяин наклоняется ниже, прямо к лицу парня, и тихо хрипит: — Нет там у тебя ничего, — он снисходительно поджимает губы. — а теперь будет. И будет до тех пор, пока не скажешь, хрен ли ты тут делаешь в такое время. Титов не может и слова промолвить, даже если бы хотел, тёмный лес лишь отражает истеричные, едва сдерживаемые всхлипы. — Виталий Вениаминович… — начинает брюнет, но тут же оказывается перебитым взявшимся из ниоткуда журналистом. — Какого хуя?! — Максим буквально подлетает к дверям сторожки, отпихивая от дёргающегося в конвульсиях юноши старого Хозяина. — О, Максимка! — Алябьев заметно веселеет, — А ты чего ночью шляешься? — Кто ты, блять, такой и что ты с ним сделал?! — кричит мужчина, сжимая в крепких объятиях начинающего терять сознание Титова. — А, ну да, ты меня не помнишь… — старый Хозяин задумывается на пару секунд, и вновь прикладывает ладонь ко лбу юноши, заставляя щуплое тело перестать биться в агонии, — Ты как вообще, давно здесь? — он снова обращается к успевшему растеряться Максу. — Чего? — журналист мечется взглядом то на юношу в своих руках, то на лысого мужчину. — Что тебе от него нужно?! — Виталий Вениаминович, — вступает в разговор Эл, вешая тушки уток на крюки в стене дома. — Он два дня у нас, так что… — Чего? — удивляется уже Алябьев. — Какие два дня, Эл? Он, что ли, так и мотается туда-сюда? Около покосившегося домишки в лесу повисает тишина. Старый хозяин, хмуря редкие брови, буравит своего приемника тяжелым взглядом. Брюнет, сжимая скулы, молча смотрит в ответ, щурясь от бьющего в глаза света желтеющего фонаря. Максим, полностью сосредоточенный на приходящем в чувства юноше в своих руках, не замечает этих переглядок. Даже лес будто замолкает на пару мгновений, не слышно ни шелеста листвы, ни мягкой поступи ночных зверей, только вязкая, пропахшая сосновой истомой, тишина неприятно обволакивает всех участников разговора, не давая разлепить пересохшие губы. — Он всё ещё не понял? — злобно скалится старый хозяин, пытаясь добиться ответа от Эла. — Ну, он… — Чего не понял? — рявкает Макс, помогая Титову встать на ноги. — Вы кто такие?! — Максим, — Алябьев опасно улыбается, обнажая неровный ряд посеревших зубов. — как ты думаешь, где ты находишься? — Видимо в аду, — уверенно заявляет журналист, будто это само собой разумеющееся. — Ого, — Хозяин в удивлении выгибает брови. — и почему же ты так решил? — Потому что другого объяснения всей этой хуйне я найти не могу. — Так, значит, — Алябьев понимающе мотает головой. — раз уж ты «в аду», то очевидно, что ты… — Мёртв, да, — Кольцов аккуратно облокачивает парня на холодный косяк входной двери. — Нет, Максим,… — Денис пересохшими губами шипит прямо мужчине в ухо, пытаясь ухватиться негнущимися пальцами за чужую толстовку. — не говори, не говори им… — Мёртвый, славно… — перебивает его Алябьев с довольной ухмылкой на лице, — Так, раз уж он знает, что мёртв, то… — он обращается к Элу. — почему он всё ещё не здесь? — Он догадывается время от времени, — пожимает плечами брюнет, мерно шагая к говорящим. — Но никогда не остаётся. — Что вы оба несёте?! — врывается Кольцов, осатанело переводя взгляд то на одного то на другого Хозяина. — Что это значит?! Я приехал сюда только позавчера! — Максим, — равнодушно начинает Эл, смотря собеседнику прямо в глаза. — ты мёртв, и из Топей тебе не выбраться, оставайся здесь, других вариантов у тебя нет. — Нет, Максим, — тут же шепчет юноша, всё ещё сжимая в руке ткань тёплой толстовки. — За дверью справа висят ключи от Волги, уезжай… беги на поезд… — Нихрена я тут с вами не останусь! — взвывает журналист, вырывая свою руку из некрепкой хватки Дениса. — И что делать собираешься? — снисходительно вскидывает бровь Виталий Вениаминович. — Уедешь от смерти на поезде? — Да хоть так! — Кольцов отмахивается от уставленных на него нетерпеливых взглядов. — Ты вернёшься сюда же, — молодой Хозяин устало проговаривает это, будто бы говорит эту реплику не в первый раз. — Ты каждый раз возвращаешься сюда, снова и снова. Нет у тебя выхода из Топей, нельзя перестать быть мёртвым, только потому что ты не хочешь им быть. — Плевать мне! — журналист упрямо продолжает надрывать голос. — Значит буду возвращаться снова и снова, пока вы не прикончите меня окончательно! — Хм… — Алябьев отчего-то крепко задумывается, облокачиваясь бедром на покосившийся низкий забор вокруг дома в лесу. — Значит не смирится… Он долго смотрит в звездное небо, будто надеется прочитать ответ на свой невысказанный вопрос среди несуществующих созвездий. На лице Хозяина не отражается ни злоба ни презрение, столь свойственные ему, только равнодушное смирение с тем, чего он понять не в силах. Мужчина то поджимает губы, то озадаченно хмурится, щурит морщинистые веки, и по-детски пинает камушки под ногами носом ботинка. Он громко выдыхает, и наконец тихо произносит: — Эл, отправь его в Москву. — Чего? — недоверчиво хмурится брюнет, отрывая взгляд от темноты ночного неба. — В смысле, отвезти до поезда, и…? — Нет, отправь его в Москву, — ещё более уверенно и громко повторяет лысый мужчина, на его лице нет ни тени сомнения. — Виталий Вениаминович, я не очень понимаю… — молодой Хозяин подходит ещё ближе к собеседнику, переходя на полушёпот. — Если он считает, что то, чего он хочет, — это выбраться отсюда, — Алябьев с лёгкостью пожимает плечами. — значит пусть это получит. — Вы серьезно?! — в разговор вдруг с полной силой врывается Титов, сбегая к собеседникам по деревянным ступеням порога. — Вы всё это время могли нас всех вернуть обратно?! — Денис… — лукаво закатывает глаза старый Хозяин. — Я ведь не злодей какой-то… Я просто даю вам то, чего вы хотите, разве есть моя вина в том, что вы хотите остаться здесь? — Я не знал, что есть другие варианты! — взрывается юноша. — Он тоже, — Алябьев многозначительно кивает в сторону ошарашенного журналиста. Парень вдруг вспоминает про стоящего поодаль четвёртого участника диалога. Кольцов оглядывает их троих непонимающим взглядом и жмётся спиной к закрытой двери дома. Он выглядит таким напуганным и растерянным, что Денис даже застывает на полуслове, так и не взрываясь матной тирадой о морали и справедливости. Да какая тут к черту справедливость, если Максим, вечно лезущий на рожон, сейчас едва не трясётся от всех этих криков. Да и правда, что такого несправедливого произошло? Если разобраться детально, то Титов и правда получил то, чего хотел. Зачем он поехал в монастырь? Чтобы спокойно жить без опухоли в голове, что в итоге? Он спокойно живёт без опухоли в голове, и где несправедливость? Что у него за это отобрали его любимую Москву, тачки, и ебавшую мозги работу? А если бы он знал, что всё так и будет, то поехал бы в Топи? — Я понял… — юноша устало выдыхает, отводя глаза в пол, — Максим, — он обращается к онемевшему знакомому: — Ты в порядке? — А тебя ебёт? — журналист пытается храбриться, но шутка выходит натянутой. Денис едва сдерживает тихий смешок, цепляясь взглядом за кажущиеся враждебными в темноте стволы деревьев. Ответ на свой вопрос он находит в рассредоточенных карих глазах Эла, стоящего в метре от юноши. Брюнет, кажется, окончательно перестал удивляться происходящему, и теперь просто разглядывает несуществующие звёзды на несуществующем небе. Он так спокоен, будто единственное, что его сейчас интересует, — когда всё это закончится, и Максим отправится обратно в Жизнь, а сам молодой Хозяин наконец сможет лечь в свою роскошную по здешним меркам кровать. Ответ «нет». Нет, Денис бы не поехал в Топи, если бы знал, что всё так будет. Во всяком случае, сейчас бы он точно ответил «нет». Нет, он не повёз бы Катю, Элю, и Софу сюда. Его спокойная жизнь без опухоли в башке не стоит того, чтобы три хороших человека умерли вместе с ним. Нет, он бы согласился на Топи, на свою сторожку, на вечно ненужную пачку денег, согласился бы, но не такой ценой. Если бы его предупредили обо всех последствиях ещё тогда, на перроне в Москве, хуй бы он клал на всех остальных, он бы сел в этот сраный поезд, и плевать бы ему было на всё. Но сейчас, стоя здесь, он бы выбрал смерть от метастаз, только чтобы Эл не смотрел с такой тоской на несуществующие звёзды в несуществующем небе. — Максимка, — Алябьев озадаченно ухмыляется. — ты чего там жмёшься, как будто не хочешь отсюда выбраться? — А все остальные? — журналист несмело отходит от своей опоры в виде дверного косяка. — А все остальные не хотят, — посмеивается мужчина, прижимая к себе хрупкие плечи стоящего рядом Дениса. — Ден… — Кольцов не знает, какой вопрос он хочет задать парню, и тихое обращение так и остаётся висеть в холодном ночном воздухе. — Всё в порядке, — вымученно улыбается юноша, отводя взгляд в искрящуюся желтыми бликами траву. — Ты столько раз пытался уехать в Москву… пора туда наконец доехать… Журналист задумчиво хмурит брови, не переставая смотреть на явно расстроенного собеседника. Денис впервые за всё это время выглядит таким по-человечески опустошенным. И кажется, что весь этот напускной цинизм и пренебрежение никогда ему и не принадлежали, будто он никогда и не был мудаком, просто взял поносить этот образ на время, и теперь вернул его обратно в пустующую эфемерную гардеробную. — То есть, я просто доеду до Москвы, и буду там… — мужчина слегка запинается, — … жить…? — Ну, пока не умрёшь, — Хозяин усмехается. — Ещё раз. — А когда умру, то снова окажусь здесь? — Мм… нет, — лысый мужчина твёрдо мотает головой, — это посмертие, не смерть. Ты здесь уже был, а значит следующая точка — небытие, — он спокойно пожимает плечами. Юноша под его рукой испуганно вздрагивает, заставляя старого Хозяина озадаченно посмотреть на ошарашенного парня. Денис, кажется, до этого не задумывался о подобных вопросах, и явно не ожидал, что Максима он больше не увидит. У него в горле будто ёж обнажил все свои иголки, заставляя парня сжаться от острой невыносимой боли. — Ну чего ты? — тихо шепчет Алябьев, обращаясь к парню. — Не хочешь чтобы он уезжал? Денис лишь растерянно тупит глаза в сырую траву, не в силах произнести ни слова. — Хочешь, я тебе опухоль верну, а ему скажу, что ты здесь будешь в вечной агонии, если он не останется? — так же тихо произносит Хозяин. — Он же не такой, как мы с тобой, он весь из себя герой на белом коне, останется как миленький. Будет твой мальчик. У юноши в глазах проблескивает азартный огонёк, он оборачивается по сторонам, убеждаясь, что больше никто из присутствующих этого не слышал. Предложение так и манит выкрикнуть резкое «да!», оставить журналиста себе навечно, снова чувствовать себя живым посреди всеобщей смерти. Снова стать лишь жертвой обстоятельств в чужих глазах, он был ни при чем, он не знал, что из-за него умрут трое, он не виноват в том, что Хозяин поставил такие условия журналисту, это всё не его вина, он чист. Чист и при нём Кольцов, — единственное, чего он хочет сильнее, чем спокойно жить без рака. Взгляд Дениса случайно цепляется за Эла. Статный мужчина всё ещё стоит в паре метров от них, разглядывая ночное небо. И почему-то слегка улыбается, всматриваясь в несуществующие созвездия. То, что показалось юноше на первый взгляд тоской в карих глазах, на самом деле было смирением. Молодой Хозяин вовсе не печалился всё это время, он просто наслаждался видом на звёзды. Эл выглядел отстранённо и незаинтересованно, но только сейчас Денис понял, что это не от того, что мужчина действительно плевать хотел на происходящее, а потому что он просто ничего здесь не решал. Его действия не имели бы никакого значения в сложившейся ситуации, и Эл с радостью с этим мирился, принимая свою незначительность для окружающего его мира. Он всё это время поступал так, и сейчас просто делал то же самое, быть несущественным для него не было в тягость. — Нет, — твёрдо ответил Денис, выплывая из под чужой тяжелой руки. — Я не хочу. И я, блять, не такой как Вы, ясно? — Не такой как я? — издевательски ухмыльнулся Хозяин, вновь обнажая неровные зубы. — Ты-то не такой как я? Ты можешь существовать и здравствовать только благодаря тому, что трое за тебя умерли. И чем же ты от меня отличаешься? — Тем, что я этого не просил. — Не просил значит… Мужчина касается напряженного лба Дениса всего одним пальцем, и в голове в этот же момент волной разливается тупая боль, что-то лопается и левый глаз юноши покрывается красной сеткой воспалённых капилляров. — Слушай, раз мы сегодня отпускаем нашего Макса, — Алябьев снисходительно поджимает губы, прикладывая ко лбу оппонента второй палец. — то давай отпустим ещё кого-нибудь, я же не злодей! Второе прикосновение пронзает Дениса насквозь, запуская новый поток пульсирующей агонии, и парень чувствует, как из ноздри вытекает вязкая жидкость с металлическим привкусом, окрашивая его губы алым цветом. — Заключим сделку! — мужчина отстраняет пальцы, чтобы позволить парню принять решение в здравом сознании. — Ты остаёшься здесь, и мучаешься от своей болезни столько, сколько мучался бы при жизни, только в несколько раз хуже, а потом подыхаешь тут, в Топях. Зато все твои попутчики и Максим отправляются обратно в Москву. Ну как? По рукам? Денис едва стоит на ногах, когда его под локти подхватывают две пары рук. Журналист быстро вытирает струящуюся кровь рукавом своей толстовки, а Эл, крепко удерживая худое тело навесу, со злостью буравит взглядом старого Хозяина. Он выглядит как отважный воин, только что выхвативший свой серебряный меч из ножен. — Виталий Вениаминович, — холодно произносит брюнет. — Вы передали ответственность за эти души мне, и, при всём уважении, я не позволял Вам заключать здесь сделки. — Эл… — усмехается старый Хозяин. — Не нужно мне хамить, не знаешь поговорку? Бог дал — Бог взял. — Я исполняю обязанности, которые Вы на меня возложили, — Эл остервенело сжимает скулы. — Ни больше ни меньше. — Ты без меня журналиста вернуть в Москву не сможешь, — мужчина злобно сплёвывает в траву. — Так что дай мальчику принять своё сраное морально оправданное решение, и вороти тут всем дальше, я тебе в этом не мешаю. — Я согласен, — звонко рявкает юноша, вырываясь из поддерживающей хватки. — Я согласен, возвращай всех! На лице Алябьева едва читается изумление. Он будто равноценно был готов ко всем вариантам ответов. Хозяин уже тянет руку к Денису, чтобы скрепить сделку рукопожатием, как Эл вдруг бьёт ладонью по суставу парня, не позволяя тому дотянутся до старого Хозяина. — Нет, — брюнет твёрдо одёргивает Дениса, заставляя того пошатнуться, чуть ли не падая. — А нашего мнения ты спросить не хочешь, герой? Тебе кто сказал, что мы все хотим вернуться? — Это же очевидно, — сжимает зубы парень. — Вы тут из-за меня, и я должен вас вытащить. — Денис, сколько можно решать за других? — Эл хмурит свои густые тёмные брови, слегла хлопая парня по щеке. — Если мы все оказались здесь, значит и должны были здесь оказаться. Если из всех, кто когда-либо попадал в Топи, выбраться заслужил только Максим, значит он и был единственным, кто этого действительно хотел. Если бы я правда хотел сбежать, то начал бы предпринимать попытки. Мы здесь, потому что мы были теми людьми, которые сюда приехали и не захотели уезжать. Если бы мы были теми людьми, которые хотели уехать, нас бы здесь не было, ясно? — Как можно хотеть здесь оставаться?! — отчаянно вклинивается в их диалог молчавший до этого Максим, он весь перемазан чужой кровью, и выглядит по-настоящему безумным. — Иногда ты не знаешь, чего хочешь на самом деле, — молодой Хозяин безразлично пожимает плечами, — Думаешь, что хочешь быть самым богатым в мире карьеристом, ездить на крутой тачке, быть в центре внимания, — он глупо ухмыляется своим мыслям. — А потом оказывается, что это совсем не то, что тебе нужно, и ты всю жизнь мечтал копаться в огороде, пить чай, и резать поделки из дерева. Не нужно думать, что все «очевидно» хотят того, что тебе кажется логичным. Потому что всегда есть кто-то, кто хочет остаться в Топях. Всегда есть кто-то, кто выберет свою квартиру вместо кругосветного путешествия. Всегда есть кто-то, кроме тебя, и с ним нужно считаться. Максим растерянно буравит Эла глазами ещё пару секунд, а потом переводит рассредоточенный взгляд на раскрасневшегося юношу, который, кажется, вообще перестал понимать условности этого и любого другого мира. — Очень милая речь, Эл, — Алябьев пренебрежительно хлопает в ладоши, кивая головой. — Но Дениска уже своё решение принял, а значит, пока он не будет валяться, истекая кровью, Максим отсюда никуда не уедет. А вы как хотите, мне вообще плевать. — Я не поеду, — твёрдо заявляет журналист, всё ещё не отрывая глаз от растерянного Титова. — Я остаюсь здесь, в Топях. Молодой Хозяин пару мгновений непонимающе смотрит на Кольцова, но потом складка между его бровей разглаживается, и на лице вновь отражается абсолютное спокойствие. Он коротко ухмыляется, отрывая взгляд от земли, и бесстрашно смотрит на старого Хозяина. — Что-то Вы загостились у меня, Виталий Вениаминович, — Эл надменно выгибает чёрную бровь. — Вам пора. Алябьев лишь ядовито усмехается на этот комментарий, играя желваками. — Ну, как скажешь, Эл, ты же здесь Хозяин… — он лукаво улыбается во все свои неровные зубы. — Только забвение — это привилегия, ты должен это знать. Он в два шага оказывается около растерянных оппонентов и молодой Хозяин не успевает среагировать, как рука Алябьева оказывается плотно прижатой ко лбу кудрявого журналиста. По тонким стволам деревьев, будто по старым клавишам, прокатывается отчаянный крик, заставляя всех птиц на ближайшие пару десятков метров проснуться, и в спешке покинуть свои облюбованные на ночь ветки. Ещё пара стонов раздаётся после, уже совсем измученный голос начинает хрипнуть, а потом всё вдруг затихает.