Семейные ценности Эрика Леншерра

Образовался у него только геморрой: Эрик натурально его игнорировал. В прямом смысле не отвечал ему, не разговаривал с ним. Он вообще перестал с Питером взаимодействовать и на несколько дней просто пропал из дома. Питер был в ужасе. Только этого ему не хватало! Проспавшись после разговора с отцом, Питер очень надеялся на то, что сможет извиниться, и Эрик в своей обычной манере простебёт всю ситуацию в целом, и они как-нибудь про этот позор забудут. Питер, все еще мятый и с больной головой, спустился в столовую и… не застал там никого. Он поел один, потом зачем-то сам прибрался в своей спальне и какое-то время слонялся по дому от безделья. Он ждал Эрика, но тот так и не приехал, не позвонил, не написал. Питер чувствовал себя героиней дешёвой мелодрамы, ждущей у окна с телефоном в руках, и испытывал к себе жалость. Спустя два дня, Леншерр-старший прикатил домой после полуночи, и не один — весёлый и, похоже, что выпивший, ввалился в дом с двумя девицами. Питер наблюдал, стоя у лестницы, как его отец развязно вел себя с девушками и испытывал неуместное чувство ревности. Он ревновал Эрика и злился на него, сам не понимая, за что. — Какой хорошенький мальчик! — воскликнула одна из девушек, повиснув на Эрике и кивая в сторону Питера, — Эрик? Это что, твой? — Он ещё не определился, мой он или чей! — заржал Эрик, обнимая рукой девицу, — да, зайка? Ты ещё у нас не определился? — Нам поговорить нужно… — Мы с тобой уже поговорили. Не мешай мне отдыхать, — холодно ответил Эрик, подталкивая своих подруг в сторону лестницы наверх. — Эрик? А он тебе кто? — снова повиснув на нем, спросила девушка. — Да никто. Я смотрю, ты самая разговорчивая? У меня найдётся, чем занять твой рот, — ответил Эрик и, смеясь своей же шутке, потащил обеих наверх. Питер был в шоке от услышанного и, вернувшись к себе в комнату, расплакался от обиды и злости. Он понимал, что, конечно, сам виноват, но Эрик… Зачем он это сказал? Может, Питер и правда недостаточно хороший, чтобы Эрик его любил? Может, ему лучше быть плохим, и тогда отец станет с ним считаться? Питер сам не понимал, зачем ему нужны какие-то чувства от человека, которого он месяц как знает, и почему он к нему так привязался. Эрик не был образцовым отцом, вёл себя с сыном фривольно, и его шутки частенько заставляли мальчика краснеть. Но Эрик казался единственным, за кого действительно можно держаться, а сам Питер не знал, как себя правильно вести. И итогом его детских обид и глупых претензий стало то, что отношения с отцом разладились, не успев начаться. Питер едва спал в ту ночь, и на утро столкнулся с ним на кухне, где видел его от силы пару раз. Эрик стоял в одних пижамных штанах и колдовал над кофемашиной, что-то мурлыча себе под нос. — Доброе утро, — тихо сказал Питер и сиротливо уселся на стул у края барной стойки. — Что опухший такой? Ревел, что ли, опять? — Эрик смотрел на него так же холодно, как и пару дней назад во время их ссоры. — Нет… — промямлил Питер, — Эрик нам надо поговорить! Я так не могу… — А я могу! Видит Бог, я очень старался играть с тобой в семью последние четыре недели. Бог свидетель, что я, как мог, притворялся хорошим. А ты, видимо, не такой милый и несчастный, каким прикидываешься. Я никогда не планировал детей и не собирался заниматься ничьим воспитанием. Ты свалился мне как снег на голову, и я уже начинаю жалеть о том, что согласился тебя забрать. Ощущение у меня такое, что ты только и ждёшь, чтобы я сорвался, да? Хочешь, чтобы я тебя наказал, а потом побежишь жаловаться на меня в опеку? Что ж, вперёд! — Эрик не орал на него, но давил эмоционально так, что Питер хотел провалиться под землю прямо сейчас, — делай теперь, что хочешь, но как только ты обосрешься — делать с тобой, что захочу буду я. Я надеюсь, ты помнишь об этом? — Да что ты так завёлся из-за этой Мэдисон?! Что я сделал? Она сама ко мне подсела, сказала, что вы раньше встречались и… — И ты повез её трахать в мой дом? Великолепно, Питер! Ты знал, что она моя бывшая и все равно повез её сюда? — Эрик стоял напротив парня с чашкой в руке и прожигал в нем взглядом дыру. — Я выпил и был зол на тебя! Ты меня опрокинул с ужином, а я хотел провести время с тобой! Я хотел… — Хотел чего? Ты что-то частенько бухать начал, за месяц это уже второй раз, когда ты нажираешься. Не стоит ли притормозить? А то закончишь, как твоя мамаша… — Да хватит! — внезапно рявкнул Питер, вскочив со стула, и вышел из кухни, грохнув дверью. Эрик рассмеялся его выходке, продолжая пить кофе уже в одиночестве. Ну и отпрыск ему достался! Хотя, если так посмотреть, то Эрику не на что было жаловаться: с момента их знакомства прошло уже четыре недели, и сейчас он смотрел на Питера по-другому. Эрик не ошибся, сказав, что мальчишка пошел в него бешенным темпераментом. При этом он оставался каким-то до безобразия милым и смущался шуткам Эрика, смотрел на него во все глаза, заглядывал в рот, притирался к нему, позволял себя трогать. Чрезмерная тактильность Питера неуместно заводила Эрика, пробуждая в нем какие-то тёмные мысли и желания. Питер в любой момент мог отбиться от рук и выкинуть что-нибудь, и тогда бы Эрику пришлось как-то решать проблему с его поведением. Питер не производил впечатление проблемного подростка, но всячески пытался им стать, и Эрик видел в этом и свою вину тоже. Он абсолютно точно не собирался становиться родителем и плохо себе представлял все эти семейные моменты. А вот другого рода моменты с ним случились, когда он, вернувшись домой, обнаружил своего сына в машине у ворот, пьяного и в отключке. Сначала он так и хотел оставить его до утра, но быстро понял, что это плохая идея. Мало ли этот малолетний алкоголик решит освежить кожаный салон его машины содержимым своего желудка? Ну уж нет! Эрик подъехал к дому, вызвал охрану и велел загнать Шевроле в гараж, а сам пошёл забирать Питера. Когда он вытаскивал его из салона, тот что-то простонал, и Эрик нервно сглотнул. Питер был легкий, но не тощий. Он давно заметил, что у его сына хорошая фигура, он не сутулый, и одежда на нем сидит просто отлично. Особенно джинсы на округлой заднице. Эрик поднял мальчишку на руки, подхватив его под бедра, чтобы удобнее было нести. После ему было не по себе от того, что в тот вечер он тискал Питера, пока раздевал. У него была невероятно мягкая кожа, его хотелось трогать, сжимать, от него пахло каким-то едва уловимым женским парфюмом. Эрик чувствовал, что заводится, и с трудом себя остановил. Пару часов спустя он как остервенелый драл раком какую-то шлюху на столе в своем кабинете, чтобы хоть как-то сбросить напряжение. На утро он как ни в чем не бывало разбудил сына, который даже не спросил, почему он голый и кто его раздел. Эрик многое себе позволял в общении с Питером, и видимо тот не особенно задумывался над правильностью такого поведения со стороны мужчины. Для себя самого Эрик решил, что он в своём праве и, раз уж ему не дают отпор, то почему бы и нет? А потом случилась Мэдисон. Леншерр был уверен, что она все спланировала, чтобы унизить его. По его меркам, это было паскудством: из мести и обиды залезать на сопливого мальчишку, который, утирая слюни, в ногах бы за пизду валялся. Эрик был зол на Мэдисон, разочарован Питером и бесился с самой ситуации. У себя в голове он уже заочно приписал Питера себе и делить его ни с кем не планировал, даже если самому ничего не достанется. Эрик с самого начала понимал, что никаких семейных отношений у них с Питером не выйдет. Он не чувствовал к нему ничего даже отдаленно похожего на семейные узы и воспринимал сейчас как что-то, что ему внезапно досталось почти даром. Питер был живым человеком, у него были чувства, эмоции, и Эрика это подкупало. Он хотел видеть рядом с собой кого-то, кто не притворяется за деньги или под угрозами. У него был Чарльз, но он ему не принадлежал, как Эрику бы хотелось. Чарльз был отдушиной, любовником, он был равным и до конца не давал взять над собой контроль. А Питер… Питер нуждался в Эрике. И пусть сам Эрик был далек от образа идеального родителя, он хотел и мог дать Питеру гораздо больше, чем тот от него ожидал. Разговор с отцом ни к чему не привел. Питер считал, что ничего такого не случилось, и да, облажался он немного, что поделать? Эрик, в свою очередь, в его глазах тоже повёл себя неправильно. Питеру хотелось верить в это, и он убеждал себя в том, что отец во всем виноват. Питер никогда не был плохим или непослушным, но сейчас ему хотелось вести себя плохо. Ему хотелось показать отцу, что он тоже не пальцем деланный, и не такой невинный, каким кажется. Может, тогда Эрик увидит в нем равного себе? Питер решил, что раз хороший мальчик получает по лицу, то с плохим мальчиком это не прокатит, и отцу придется с ним считаться, как со взрослым. Впечатление на отца он решил произвести доступным ему способом — отдохнуть по-взрослому. В понимании Питера «по-взрослому» подразумевало под собой девиц разной степени раздетости, выпивку и покатушки на той самой красной тачке из отцовского гаража. Спустя пару дней Питер смог осуществить задуманное: пробрался в гараж и буквально угнал вожделенную машину прямо из-под носа очумевшей охраны. Так как распоряжений на такой форс-мажор им не давали, то сообщать Эрику никто не спешил. Как и зачем Питер нашел себе такую стремную компанию — было загадкой даже для него самого. В баре он сидел за столом с абсолютно незнакомыми людьми, которые напоили его до состояния нестояния, а потом какие-то девицы ещё и предложили ему попробовать нюхнуть. И он нюхнул, а через полчаса еще раз. К полуночи Питер уже пару раз проблевался в клубном толчке, не мог вспомнить тех, с кем тусил, и ему было плохо. Он хотел домой. Он так и не нашёл тех, за кого платил весь вечер и, понимая, что чувствует себя паршиво, побрел на парковку в поисках тачки. То, что за руль ему садиться не стоило, Питер понял после того, как дорога перед глазами начала размываться, и он уже мало что соображал. Последнее, что он помнил — это ощущение сильного удара и звук сирены вдалеке. Потом были чьи-то крики, а затем темнота.