Семейные ценности Эрика Леншерра

За всю свою жизнь Питер никогда не был так пьян. Зачем он ужрался в том баре? Как ему продали спиртное? Ах, да! Отцовская золотая «Американ Экспресс» была ему вместо ID-карты и напрочь отбивала у всех желание задавать вопросы. Что там были за люди? Нанюхали его чем-то за его же бабки, напоили, так ещё и дали сесть за руль! Блять, как же он влип! — Леншерр! На выход! — раздался окрик офицера, гремящего ключами возле решётки, — за тебя залог внесли. Питер с трудом встал, борясь с отвратительным состоянием и кружащейся головой, и, шатаясь, побрел за полицейским. Выйдя из помещения к дежурному посту, он обнаружил там какого-то незнакомого мужика, заполнявшего бумаги. — Что ты, блять, наворотил, Эрик… — мужчина взглянул на Питера и осекся. Его левая бровь многозначительно выгнулась, и он озадаченно уставился в бумаги. — Что-то не так? — спросил офицер, глядя на мужчину. — Хммм… Интересно… Нет, все в порядке, — мужчина все еще выглядел удивленным, но бумаги заполнил. Он отдал их офицеру на проверку и подошёл к Питеру, который еле на ногах стоял. — М-да, Питер Леншерр. Иди на парковку и жди меня там, я отвезу тебя домой. Питер молча направился к выходу, с трудом ориентируясь в пространстве. Он вышел на улицу и прислонился к стене, шумно дыша. Ему было плохо, его мутило, хотелось где-нибудь лечь и сгнить. Спустя какое-то время показался незнакомец, вызволивший его из участка. — Идём в машину, — резко произнес он, взяв Питера под руку. — Я с вами не пойду… Вы кто? — язык еле ворочался во рту, Питер старался мыслить трезво. — Я тебя отвезу домой к Эрику, чтобы он тебя там и пристрелил! — прозвучало в ответ, и Питера втолкнули на пассажирское сидение, — заблюёшь мне салон — языком убирать будешь! Питер попытался сосредоточиться на том, чтобы не сдохнуть по дороге и как-то объяснить все отцу. Его выдернули с заднего сидения и встряхнули, приводя в чувство. Питер ощутил чужую хватку на шее. и его поволокли к дому, сопротивляться он уже не мог и не хотел. Как они прошли холл — он не помнил, зато помнил, как приложился коленями на лестнице и лбом об дверь отцовского кабинета. — Это чьё?! — его снова встряхнули, чтобы встал ровно, — Эрик? Ты совсем ёбнулся?! Ответом послужил взрыв хохота. Питер силился сфокусировать взгляд на отце, но выходило хреново. — Чарли, я же говорил тебе месяц назад, что у меня будет в доме щенок! — Я вижу. Могу узнать, какой ЭТО породы? Нет, не говори! Американская оборзевшая?! Эрик, он влетел в мусорные баки и снёс кусок кирпичной стены! Он пьяный в хлам обрыгал полицейскую тачку! У него в карманах кокса больше, чем мы с тобой вынюхиваем за месяц! Когда мне позвонили и сказали, что Леншерр задержан, я решил, что это ты! От какой шлюхи ЭТО приблудилось? — тот, кого отец назвал «Чарли» был просто в ярости, и его рука все сильнее впивалась в шею Питера. — Моя мать — не шлюха! — хрипло рявкнул Питер и дернулся в сторону. — Ну-ка, стоять ровно! Мне после тебя тачку мыть придется, весь салон провонял дешёвым пойлом! Твоя мать — шлюха, потому что от порядочных женщин не рождается такое отребье! Стоять, я сказал! — «Чарли» рычал ему куда-то в ухо, теперь уже держа и за шею, и за волосы. Питер попытался высвободиться и толкнул мужчину в плечо. Тот отшвырнул его вперёд так, что он пролетел до отцовского стола и приземлился лицом в край столешницы. — Я думал, ты любишь детишек. Ты же работу в Оксфорде писал по социальной адаптации несовершеннолетних? — Эрик даже не поднялся из кресла, чтобы посмотреть, как там Питер, а только чуть перегнулся вперед, чтобы поправить сбитый со стола лэптоп. — Да я их терпеть не могу! Даже своих! Запихал бы обоих в ящик и выкинул с моста в Лоуэр-Бэй! — раздраженно рявкнул в ответ «Чарли» и прошёл по кабинету, чтобы открыть окно, — он нам тут сейчас весь кислород выжжет своим перегаром! Эрик снова рассмеялся и наконец решил подойти к сыну. К сыну, который, к слову, сидел на полу, размазывая пьяные слезы и сопли по лицу. — Ну что, сынок? Ты, я смотрю, в разнос пошел? — Леншерр-старший стоял над Питером, скрестив руки на груди, — какую из моих машин он угробил? — Красную Альфу, — отозвался «Чарли». — Губа не дура! — присвистнул Эрик, — что мне с ним сделать, Чарли? На твой выбор! — осведомился он, жутко скалясь на Питера. — На свой выбор я бы отстрелил этому недоразумению обе ноги прямо здесь. Но так как этим ты понесешь дополнительные расходы, то можно просто сломать ему правую руку, — буднично отозвался мужчина. — Почему правую? — спросил через плечо Эрик. — В гипсе дрочить неудобно, — заржал «Чарли» и, взяв со столика бутылку с янтарной жидкостью плеснул себе «на два пальца» в стакан. Питер весь напрягся в ожидании и уставился своими темными глазами на отца. Тот стоял в полоборота и вроде бы намеревался уходить, как вдруг развернулся и дал Питеру наотмашь по лицу. Тот завалился на бок, прижав ладонь к щеке, чувствуя как лопнула губа. — Ты, блять, понимаешь, что из-за твоей выходки завтра меня взъебёт департамент опеки? Ты понимаешь, что твоё дерьмо разгребать буду я? Завтра я буду выслушивать нотации от недоёбаной бабы, которая работает на ставке в пятьсот долларов в месяц о том, какой я хуевый родитель! Мне, по твоему, заняться нечем? Что? От денег берега потерял? — Эрик схватил сына за волосы, — хочешь чтобы я занялся твоим воспитанием? Питер таращился на отца в ужасе, не зная, что можно сказать, чтобы не разозлить его еще больше. Его никогда особо не били, и он впервые видел взрослого человека в такой ярости. — Я… Мне жаль! Я не знаю, что на меня нашло! Я не хотел… — во рту пересохло, и Питеру казалось, что с дикцией у него сейчас большие проблемы. — Чарли, ты слышишь? Он не хотел! — Эрик отпустил волосы сына и отвесил ему пинка. — Когда чего-то не хотят, то не делают! Придумай себе другое оправдание, а заодно, что ты будешь отвечать службе опеки! Ты понимаешь, что если им не понравятся твои ответы, ты поедешь в самый зачуханный приют Нью-Йорка, а оттуда — в какую-нибудь приемную семью? — Где на тебя с вероятностью семьдесят процентов залезет какой-нибудь любитель сладких мордашек, — буднично объявил «Чарли», расхаживая по кабинету со стаканом. — Да его раком поставят уже в распределительном центре! Там таких любят! Глянь на него: губки бантиком, глазками стреляет, сладкий ты мой! — все также жутко улыбаясь, произнес Эрик и больно потрепал сына за щеку. Питер в ужасе пялился на обоих мужчин и понимал, что, похоже, они не шутят. — Отправь этого алкоголика спать. Я завтра все улажу, и с опекой тоже. Даже если они и узнают про привод в полицию, переводи их на меня, — произнес «Чарли», стоя за спиной Эрика. Тот нагнулся, за руку рывком поднял мальчишку и потащил на выход. — Ты сейчас пойдешь в душ, потом ляжешь спать. Завтра мы или поговорим, или я тебя в гараже на своем галстуке повешу. Зависит от того, в каком настроении я завтра буду. Молись, чтобы я встал с утра без желания тебя расчленить! — зловеще прошипел Эрик, волоча сына до спальни. Питер плохо соображал и из сказанного уловил только то, что завтра его или расчленят или повесят. Что одна, что вторая перспективы были так себе. Нужно было придумать на трезвую голову хоть какое-то внятное объяснение. — И когда ты собирался посвятить меня в свои дела? — осведомился Чарльз, расхаживая по кабинету. — Как насчёт «никогда»? Это было мое личное дело, никаких рисков для компании… — Кроме ущерба твоей репутации, Эрик! Этот выблядок попался обдолбанный! Не просто пьяный, а нанюханый! Эрик, это не шутки! Мне завтра придётся жопу себе порвать, чтобы в прессе не появилось никаких статей на эту тему… — Ты уж постарайся не порваться, любимый! Твоя задница мне очень дорога, — хмыкнул Эрик и нахально прижал его к себе за талию. — Леншерр! Я серьёзно! Мне не до смеха! — Чарльз был зол, а Эрика это все веселило. — Ты моя злюка, — промурлыкал Эрик, прижимая Чарльза к себе плотнее, — ты такой очаровательный, когда злишься. Не понимаю, как ты в суде выступаешь? Как там все выдерживают твои прекрасные глаза? — Эрик уже откровенно притирался к Чарльзу, нагло шарил свободной рукой у него по заднице, тиская в свое удовольствие. — Господи, Эрик! Мне ещё домой ехать сейчас! Прекрати немедленно! — Чарльз отбивался как-то слабо, и голос у него был хриплый. Он очень хорошо ощущал чужое возбуждение, и у самого член болезненно напрягся. Эрик что-то мурлыкал, забираясь языком ему в ухо, а потом резко отстранился. Чарльз смотрел на него потемневшими глазами, и Эрик игриво чмокнул его в губы. — Ты, кажется, домой собирался? — как ни в чем не бывало спросил он. — Идиот! — раздраженно прошипел Чарльз и, нервно дернув плечами, направился к выходу. — До завтра, любимый! — крикнул ему вслед Эрик, тихо посмеиваясь. Чарльз старался успокоиться, чтобы не ехать за рулём в таком состоянии. Он сел в машину, выехал за территорию дома и, проехав до ближайшего поворота, остановился. Он отстегнул ремень безопасности и принялся стягивать брюки, спуская их вместе с бельём. — Чтоб ты сдох, Эрик! — зарычал сам себе Чарльз, обхватывая ладонью мокрый, ноющий от возбуждения член. Он уже было решил подрочить, как в кармане пиджака завибрировал телефон. Чарльз остервенело шарил в кармане и с трудом смог ответить на вызов с незнакомого номера: — Дрочишь там? — раздался весёлый голос на том конце. — Пошёл ты нахуй! — рявкнул в трубку Чарльз и сбросил вызов. — Да чтоб тебя, Леншерр! Чарльз дрочил с такой злостью, что если бы физически можно было оторвать член рукой, он бы, наверное, это сделал. Вытирая руки салфеткой, он размышлял над тем, в какой момент его жизнь пошла под откос. Чарльз Ксавьер. От упоминания этого человека половина сотрудников окружного суда начинала биться в припадке, а вторая половина срочно писала заявление на расчёт. Его боялись и боготворили одновременно. Если в открытом слушании выступал Ксавьер — в зал заседания набивались толпы студентов юр. фака и ещё больше журналистов. Чарльза любили и ненавидели. Он производил впечатление очень милого и добродушного человека ровно до того момента, пока не открывал рот. Чарльз обладал удивительным даром: при всей своей аристократической натуре, он ругался, как портовый грузчик. Его запасу грязных ругательств, пошлых шуток и скабрезных анекдотов позавидовали бы завсегдатаи самых злачных мест Нью-Йорка и окрестностей. Буквально все, кто встречал Чарльза по долгу работы, просто диву давались тому потоку нецензурной брани, который он выливал на своих подчинённых и частенько на коллег. Фраза «Твою мамашу все окрестные собаки ебали, чтобы тебя заделать!» стала крылатым ругательством в судебном департаменте Нью-Йорка, благодаря стычке Чарльза с сыном окружного прокурора. Каким образом Чарльз тогда выкрутился, не знал никто, но у «этого ублюдка Ксавьера» всегда были козыри в рукаве, пусть и порой весьма нелегальные. Чарльз в общем славился умением нарыть компромат на любого, кого ему покажут. И абсолютно никто не удивился тому, что в какой-то момент Ксавьер снюхался с Леншерром. Снюхались они в прямом смысле: однажды ночью оба закинулись Кетамином и заправились алкашкой так, что на следующее утро проснулись в соседнем пригороде, не имея понятия, как там оказались. Они даже не могли вспомнить, как познакомились, но понравились они друг другу сразу. Трахаться они начали спустя три месяца знакомства, когда выпивший Эрик на пробу поцеловал Ксавьера, и тот оказался не против. Было одно НО: Чарльз был уже довольно давно женат, имел двух детей, и его все вполне устраивало. Устроило это и Эрика, который был не против иметь под боком хорошего юриста и страстного любовника, который в состоянии разделять личное и деловое. Периодически Чарльз срался с женой и временно переезжал в свой городской пентхаус, где они с Эриком предавались разврату и излишествам, а потом спокойно возвращался домой и изображал из себя порядочного мужчину. Чарльз ненавидел всю эту семейную идиллию и иногда думал о том, как бы избавиться от жены законно и навсегда. В голову ничего не приходило, и он уговаривал себя терпеть ради положения в обществе.