Львенок

      Это был самый обычный, ничем не примечательный удушливый и липкий апрельский день. Кинн вполуха слушал отчеты двух доверенных семейных юристов через Zoom, открытый на рабочем ноутбуке, пока Порш натаскивал в спортзале недавно принятых новичков, отобранных лично Чаном. Все было настолько обыденно, скучно и серо, что каждая секунда песком скрипела на зубах, ныла затекшая поясница, а в висках, после многочасового сидения на одном месте и монотонного бубнежа одного из юристов, уныло долбились неприятные колокольчики подступающей мигрени. Ровно до того момента, пока в кабинет начальства без стука не влетел запыхавшийся Арм в одних забавных пижамных штанах в тигриную полоску.       — Кхун Кинн! У меня сработал датчик, с кхуном Беном беда!       Кинн никогда не думал, что однажды окажется одновременно на месте и матери, и отца. Живот скрутило спазмом от боли и страха, ладони и виски мгновенно покрылись липким потом, а сердце забилось в ушах набатом, мешая расслышать отчет подчиненного, но Кинн как никто другой знал, что паниковать и истерить ни в коем случае нельзя. Взмахом руки прервав доклад и парой судорожных кликов завершив конференцию, он рявкнул в раскрытую настежь дверь, чтобы срочно позвали Порша.       — Можно за ваш ноут? — деликатно попросил Арм, теребя в пальцах простую черную флешку.       Кинн молча встал, уступая технарю комфортное офисное кресло. Арм подлетел к нему, быстро вставил флешку в разъем и начал набирать какой-то код, едва не промахиваясь мимо клавиш из-за спешки и волнения.       — Я это сделал просто ради предосторожности, не думал, что пригодится. Помните, кхун Танкхун кхуну Бену подарил механические часы? Невзрачные такие, но на деле качественные. Я на них одну штуку прикрутил, забавы ради, ну и чтобы сноровку не терять, кхун Бен знает. В общем, там есть маленькое устройство, которое можно переключать, и со стороны кажется, что он просто часы настраивает, ну или просто выбраться пытается. Вряд ли их с него сняли.       — И? — рявкнул Кинн, в уме прикидывая, кто такой неадекватный из врагов или конкурентов семьи мог осмелиться похитить его сына и с какой целью — все острые конфликты они решили еще в конце зимы, с посильной помощью Вегаса и двух старых партнеров Корна — Форта и хитрой, изворотливой и находчивой госпожи Тины, держащей в ежовых рукавицах большую часть борделей на местной улице Красных фонарей.       — С помощью этого устройства можно подать сигнал азбукой Морзе, я его научил. Я возвращаюсь из душа, а у меня устройство слежения мигает, хотя маячок исправно показывает, что кхун Бен все еще возле школы. Сейчас, я расшифрую его сообщение: «Пять. Ствол. Тай. Дани».       — Их пятеро, у них пистолеты, говорят на тайском, я не понимаю только, что такое Дани, — нахмурился Кинн, прикидывая, что бы это могло быть.       В кабинет пулей влетел встревоженный, испуганный Порш в мокрой насквозь спортивной форме, и Кинн тут же поймал его под скулы, фиксируя и поглаживая, чтобы успокоить.       — Мы найдем его, Порш. Я обещаю, найдем.       — Требования? — В голосе Киттисавата слышалась ощутимая дрожь, но он изо всех сил старался сохранить спокойствие и здравый смысл, прекрасно понимая, что от их осведомленности, собранности и скорости реакции напрямую зависит жизнь ребенка. Их ребенка.       — Пока никаких. Все агентурные сети спокойны, открытых угроз в ближайший месяц не было, — отчитался Арм, что-то набирая на собственном рабочем ноуте, который ему вовремя поднес один из охранников.       — Кхун Кинн, кхун Форт просит его принять, — сообщил Ноп, один из самых старших охранников комплекса, частенько несущий дежурство именно возле кабинета Кинна.       — Не до него сейчас, — отмахнулся мафиози, перебирая в уме мозаику из воспоминаний за ближайший месяц, чтобы отыскать хоть какой-то намек на личность похитителя.       — Он сказал, что есть новости о кхуне Бене.       — Сюда его, живо.       Спинка кресла скрипнула под его рукой, сгибаясь. Кинн несколько секунд тупо смотрел на кулак, в котором остался приличный кусок подголовника кресла, а затем выкинул обломок, сосредотачиваясь на непростом госте. Порш тоже едва не рыл ногой землю, как готовый к бою бык при виде раздражающего яркого и активного матадора. Внутри Кинна клокотала ярость — Форт приходился двоюродным братом Пакину, правда, сильно опережая его в возрасте и больше годясь организатору нелегальных гонок и преуспевающему акционеру нескольких автомобильных компаний в дяди*. Также он был давним и выгодным партнером семьи Тирапаньякул и надежным, нетрепливым и верным человеком, насколько это вообще было возможно в мафии. Они с Кинном всерьез ни разу не конфликтовали, да и правая рука и лучший друг Пакина совсем недавно сошелся с Кхуном, сдувая с него пылинки и легко мирясь со всеми многочисленными загонами и фобиями. Собранный, аккуратный, уравновешенный Паначай хорошо влиял на нервного и экспрессивного Кхуна, к общей радости всей семьи. Подставы с этой стороны Кинн не ожидал, но автоматически вытащил пистолет и щелкнул затвором, готовясь к бою.       И он непременно выстрелил бы хотя бы в воздух, если бы не влетевшая в кабинет зареванная высокая и худая девочка лет двенадцати в форме школы Бена, с разбитыми коленями и кровью на локте. Форт, вбежавший следом, рефлекторно попытался прикрыть ее рукой, явно опасаясь неадекватной реакции Кинна. Завидев дуло пистолета, направленное прямиком ей в лоб, девочка замерла, как статуя, с широко распахнутыми глазами и мелко дрожащими, белыми от страха губами.       Порш выпал из прострации первым, поставил оружие Кинна на предохранитель, отвесил Тирапаньякулу крепкий воспитательный подзатыльник и встал на траектории выстрела, закрывая оружие своим телом.       — Привет. Я — Порш, а тебя как зовут?       Девочка перевела на него взгляд, глубоко вздохнула и устало опустилась прямо на пол, даже не пискнув, когда основательно разбитые колени соприкоснулись с колючим коротким ворсом темно-коричневого ковра.       — Дани. Ее зовут Дани, — объяснил чуть запыхавшийся Форт, приветственно кивая Поршу. — Она — одноклассница Бена. Кинн, выглядит тупо, я понимаю, но я ни при чем, я просто привез ее сюда.       — Блять, — бессильно ругнулся Кинн, спрятал оружие в кобуру на бедре и подошел ближе, опускаясь на корточки перед испуганной девочкой. — Прости меня, Дани. Я не собирался в тебя стрелять, я клянусь. Меня зовут Кинн, я опекун Бена. Что ты о нем знаешь?       Расторопный и сообразительный Арм поднес малышке стакан воды, которую она жадно выпила, давясь и позволяя жидкости стекать по дрожащему подбородку. Порш тоже присел на корточки рядом с ней, приказав одному из охранников принести аптечку. Немного успокоившись, отдышавшись и с помощью Порша пересев на диван, девочка вытерла лицо от слез и начала рассказ:       — Мой папа… он связался с плохими людьми, они с мамой часто ссорились. Мы переехали в новый дом, я перешла в другую школу. Утром меня нашел охранник и сказал выйти на улицу, мол, там меня ждет папа, я сбежала с урока, а Бен меня заметил и пошел следом. Я отошла от школы в боковой проулок, на меня кинулось три взрослых, большие, страшные… сильные. Меня попытались засунуть в большую черную машину, из-за угла выскочил Бен. Он начал их бить, как-то очень быстро и странно, и они меня отпустили. Бен приказал бежать… Я побежала, но другой охранник в школе меня не пустил обратно, сказал, что я все вру, он стал меня прогонять и замахнулся… Я побежала домой, но возле дома тоже были те страшные люди. Я спряталась в кафе, там меня нашли эти дяди… Мне страшно, я боюсь за Бена, папу, маму и Кыа!       — Сейчас мы обработаем твои раны, а потом ты сможешь точно показать, откуда тебя пытались похитить? — уточнил Порш ласковым и миролюбивым тоном, доставая из аптечки антисептик, вату и пластыри. Пожалуй, из всех присутствующих в комнате людей только Кинн догадывался, какой непомерной ценой даются ему эти дружелюбие и спокойствие.       — Да… Да, конечно. Я не хотела, чтобы Бен попал в беду! Он хороший, правда, я не хотела!.. — В глазах малышки бился страх, что ей снова не поверят, и отчаянье, разбавленное здоровой опаской перед вооруженными и сильными взрослыми людьми.       — Тебя никто не винит, Дани, мы со всем разберемся. Ты пыталась звонить домой? — спросил Кинн как можно мягче, хотя для того, чтобы разжать сведенные на кобуре пальцы, ему потребовалось буквально все его немаленькое самообладание.       — Они мой телефон разбили, — девочка огорченно помотала головой, отчего короткие косички весело запрыгали по плечам. Видя, что ей не пытаются причинить вред, она начала успокаиваться и больше не дрожала так явно. — А когда дядя Форт со своего позвонил, мама скинула вызов.       — Назовешь свой адрес и номер телефона, солнышко? Сможешь показать на карте, в каком тупичке тебя пытались поймать? — Ласково погладив девочку по голове, попросил Арм, и Кинн резко вспомнил, что их главный технарь — старший брат двух очаровательных девочек-подростков.       — Да. Я все скажу.       Арм присел возле нее с ноутбуком, и Дани быстро перечислила цифры, стараясь не сбиваться и с надеждой глядя на улыбчивого и милого технаря. Кинн выпрямился, устало потирая виски.       — Если тебе нужна помощь, сведенья, люди — все мои ресурсы в твоем распоряжении, — добродушно прогудел Форт, кладя тяжелую ладонь на его плечо.       За спиной высокого и крепко сложенного сорокатрехлетнего мафиози с острым орлиным профилем и черными смоляными волосами, закрывающими уши, топтался незнакомый худощавый молодой человек лет двадцати пяти — тридцати, с аккуратной бородкой и простецкой стрижкой. Он не был похож на телохранителя, но и на «мальчиков» Форта тоже не походил — слишком открытое, доброе лицо, простая невзрачная одежда и одно-единственное украшение, помимо качественных часов, в виде сапфировой сережки-гвоздика в правом ухе**. Заметив интерес к себе, незнакомец сделал вежливый вай и попытался еще глубже спрятаться за своего спутника.       — А, это кро… Сайфа, мой партнер.       — Серьезно? — усмехнулся Кинн кончиками губ, слегка приподнимая бровь в скупом жесте удивления.       — На своего посмотри, — спокойно ответил Форт, но в его узких черных глазах сверкнул угрожающий огонек.       Кинн сходу его узнал — он сам частенько смотрел так на многочисленных «доброжелателей», считающих, что Порш ему не пара. Подняв руки, Тирапаньякул сделал ответный вай и приглашающе махнул в сторону гостевого дивана. Сайфа благодарно кивнул, но остался стоять рядом с Фортом, явно борясь с собой, чтобы не вцепиться со всей дури в рукав чужой рубашки.       — Сайфе прижало пообедать в городе, и мы зашли в первое попавшееся кафе на улице, а там эта девочка на ступеньках. Ну, Сайфа начал ее расспрашивать, а потом имя Бена всплыло, и я насторожился. Да и школа совпала.       — Откуда вы про школу знаете? — подобрался Кинн, снова проваливаясь в параноидальное настроение и возвращая руку на кобуру. Сайфа все-таки вцепился в одежду своего партнера, да так сильно, что костяшки побелели, и Кинн отстраненно заметил, что Форт ловко сместился, чтобы своим телом закрыть его от возможной атаки — значит, у них все действительно серьезно, ибо однодневное увлечение дети мафии собой не защищают.       — Паначай встречается с твоим братом. Двое из гонщиков Пакина — твои родственники. И Пхайю, лучший механик Пакина и их друг — старший брат Сайфы.       — Блять. Ладно, убедительно. Спасибо, что привезли ее сюда. И за предложение тоже, — хоть Кинн и не успокоился до конца, слова Форта, да и ровный тон его голоса, помогли взять непослушное тело под контроль.       — Кхун Кинн! Я нашел дом Дани и место, откуда похитили Бена, — раздался из-за спины напряженный голос Арма.       — Чем занимается твой отец? — спросил Кинн у девочки, прикидывая в уме, можно ли решить дело мирным путем.       — Он занимался дезинсекцией помещений. А потом начал приносить домой какие-то странные пакеты, обмотанные скотчем. И мама постоянно кричала на него и плакала.       — Так, ладно, готовь ребят, я домой к Дани, ты — к школе, — скомандовал Кинн, коротко переглядываясь с Поршем.       — Будь осторожен, — Порш на секунду прижался ко лбу Кинна своим по их старой традиции. Кинн вытащил из кобуры пистолет и повернул к нему рукоятью, уступая удачу. Порш замялся, и мафиози силой вложил в теплую ладонь оружие, которое его еще ни разу не подводило.       — Мне будет спокойнее, если я буду знать, что он с тобой.       — Я люблю тебя, кот. Береги себя.       — Ты тоже, малыш.       Кинн выскочил из кабинета, на ходу заставляя охрану шевелиться активнее. Бронежилет он натягивал уже в машине, морально готовясь к хорошей драке и перестрелке, однако ничего из этого, к счастью, не потребовалось. Узнав одного из его охранников в лицо, лидер пятерки, засевшей в доме у Дани, вышел сам, предложив переговоры еще до того, как машина Кинна притормозила у нужного дома на ничем не примечательной узкой улочке в старом и застроенном до предела районе Бангкока.       Кинн дал добро, послав вместо себя Джета, одного из опытных и проверенных временем телохранителей, с наушником, портативной камерой и парой людей для подстраховки. В довольно бедном и маленьком, но чистом и ухоженном одноэтажном домике, на диване посреди гостиной, которую заняли захватчики, обнаружилась заплаканная, но внешне совершенно целая и здоровая женщина, сжимающая в объятиях напуганного и такого же зареванного пятилетнего мальчика. Джет на ходу попытался подбодрить их, сообщив, что с Дани все в порядке.       Путем несложных переговоров Джет и Кинн выяснили, что отец Дани решил попробовать свои силы в качестве наркодилера и сбежал с крупной партией кокаина на сумму более чем полмиллиона бат. Банде Тима, находящегося в подчинении у более крупной банды пи’Мона, в основном занимающего по отношению к Тирапаньякулам нейтральную позицию, поручили похитить и взять в заложники его семью. Изначально хотели забрать только девочку, но в конфликт неожиданно для всех вмешался Бен, и все планы банды пошли коту под хвост. Пришлось наспех выслеживать мать Дани и ее младшего сына, а Бена забрали как свидетеля, который мог раньше времени выдать правоохранительным органам описание нападавших. Убивать его не собирались, скорее, просто сильно запугать и, возможно, избить.       Узнав, на кого они замахнулись, Тим — щуплый, невысокий мужчина с жидким крысиным хвостиком на затылке, глубоко посаженными маленькими глазами, переломанным носом и тонким шрамом поперек губ — побледнел, как сама смерть, и рухнул на колени, кланяясь и причитая, что не хотел обижать Бена и все получилось совершенно случайно. Однако расслабиться толком Кинн не успел: Тим набрал своих, чтобы они отпустили ребенка, но оказалось, что тот успел вырубить своего охранника и сбежать.       — Да блять! — бессильно ругнулся Кинн, устав работать через наушник, и влетел в дом, несмотря на причитания осторожного и осмотрительного Арма, последовавшего за ним.       Увидев лидера Тирапаньякулов лицом к лицу, Тим вжался всем телом в пол, многословно моля о пощаде. Его люди тоже сдались без боя, напряженно наблюдая за развитием событий и держа руки на виду.       — Где вы его держали? — рявкнул Кинн, нависая коршуном над перепуганным мужиком.       — В доках. Северный сектор, контейнеры 17-С.       — Там же ебучий лабиринт, хер он выберется оттуда без карты, — ругнулся Кинн, по памяти прикидывая расположение. Тирапаньякулы использовали для своего товара Южный сектор, а Северный и часть Западного считались самыми древними, запущенными и опасными. — Найдем, и уши надеру, герой хуев, — простонал он, в бессильной злости сжимая и разжимая кулаки.       — Ваш пацан двоих моих людей уложил, а одному вообще нос сломал, — влез Тим, глядя на Кинна с оттенком неподдельного восхищения. — Таким сыном гордиться надо.       — Я и горжусь, — отмахнулся Кинн, потирая переносицу. — Только как же это, блять, сложно.       — Наши уже ищут его в секторе 17, кхун Кинн, — с поклоном доложил один из телохранителей.       — Хорошо. На. Пароль 2194. — Кинн не глядя сунул Тиму в руку кредитную карту. — На ней чуть больше лимона, долг этой семьи теперь мой. Еще раз рядом с ними или с моим увижу — закопаю. Сдачу с карты оставь себе.       — Понял. Спасибо, кхун Кинн, — Тим с поклоном забрал карту, выпрямился и полез в телефон.       — Пак? Бабки у нас, бери своих и прочесывайте доки вместе с людьми кхуна Кинна. Пацана не пугать и не трогать.       — Этот ушлепок чуть череп Заку не разъебал! — послышалось громкое и недовольное ворчание в трубке.       — Этот пацан — сын кхуна Кинна.       — Бля, — тон голоса Пака резко изменился с недовольного на сиплый и ошарашенный. — Понял, принял. И волоска не упадет. Найдем — доложим.       — Спасибо. Ты мог просто взять деньги и уйти, — удивился Кинн — все же нечасто в их бизнесе встречались настолько уравновешенные и адекватные исполнители, еще и низшего звена.       — Во-первых, мы люди пи’Мона, а он вам не враг, во-вторых, вы нас не тронули, хотя могли бы, и никто и слова не сказал бы. В-третьих, пол-лимона бат на халяву, надо отрабатывать. И ваш пацан — герой. Мало кто позволил бы себя похитить, только чтобы спасти одноклассницу.       — Сильно избили? — нахмурился Кинн, вспомнив о том, что Бена, в придачу к похищению, могли довольно сильно избить, особенно если он сопротивлялся.       — Нет. Ребра немного, пару раз в живот и по коленям. Он профессионально дергался, пришлось применить силу. Я вот только одного не пойму, кхун Кинн, почему он сразу не сказал, чей сын?       Вполне ожидаемый и логичный вопрос больно ударил Кинна под дых. Видимо, Бен все еще не чувствовал себя своим в их семье и не думал, что заслужил называть себя их с Поршем сыном, хотя они оба делали все, чтобы ребенок чувствовал себя в комплексе как дома. И от ядовитой горечи, так похожей на неожиданное, обидное поражение после хорошей и долгой игры, у мужчины опускались руки и хотелось бессильно выть в небо — как же Кинн в этот момент понимал свою мать и Чана, старающегося не показывать эмоций, но всегда переживающего за похищенных подопечных куда больше, чем их кровный отец.       — Он усыновленный, — тихо сказал он наконец, начиная массировать глухо ноющие виски. — Мы… только учимся быть семьей.       — Если вы зовете себя его отцом, значит, не за горами тот момент, когда и он назовет себя вашим сыном, — философски заметил Тим, и эта поддержка от чужого помощника омыла исстрадавшуюся и раздерганную тревогой душу Кинна приятным успокаивающим теплом.       — Есть дети?       — Двое: сын и дочка, — растянул губы Тим в щербатой из-за выбитого резца улыбке. — Оба не мои, так что знаю, о чем говорю. Терпение, труд и еще раз терпение, кхун Кинн. С таким пацаном у вас точно все получится.       — Бля, Дани, — Кинн вспомнил, что в машине осталась девочка и приказал через рацию, чтобы ее пустили в дом.       Плачущая и перепуганная Дани тут же, спотыкаясь и дрожа, вбежала в гостиную и оказалась в крепких объятиях матери. Дав им минуту на то, чтобы осмотреть друг друга и убедиться, что все в порядке, Кинн вышел вперед и опустился перед женщиной на колено, привлекая внимание.       — Кхун, скажите, где ваш муж?       — Я не знаю. Я бы сказала вам с большим удовольствием, но я не знаю, — красивая, но усталая женщина лет тридцати пяти, чьи изящные черты в полной мере унаследовала Дани, резким движением стерла со щек слезы, огорченно покачала головой и покрепче прижала к себе слабо хнычущих детей. — Муж стал пропадать на работе, потом появились эти странные пакеты, я слишком поздно поняла, что в них, так что… простите, я не знаю, где он.       — Вы ее не трогали? — уточнил Кинн у Тима. Семья выглядела пусть и напуганной, но целой, а там мало ли что. Травмировать Дани еще больше Кинну отчаянно не хотелось — Бену с ней и дальше как-то учиться.       — Не, мы ж не звери, и тут пацаненок, куда. Телефон отобрали, пушками пригрозили, но руками не трогали, — отчитался подошедший ближе Тим.       — Джет, бери двоих, останетесь здесь, приберете мусор и поможете даме и детям. Арм, найди их отца.       — Моя семья теперь в долгу у вас? — спросила женщина, хватая его за рукав, когда Кинн уже собирался встать на ноги.       — Да, но это я буду обсуждать исключительно с вашим мужем. Сейчас нужно найти моего сына, затем вашего мужа, успокоиться, и только потом что-то решать.       — Хорошо. Спасибо, кхун…       — Кинн. Все будет в порядке, кхун.       — Спасибо, дядя Кинн! — Дани бойко соскочила с дивана и порывисто обняла Кинна, утыкаясь заплаканным лицом ему в грудь. — Бен же найдется, да? Я не хотела, чтобы все так вышло, дядя Кинн, правда!       — Все хорошо, Дани, тебя никто ни в чем не винит. Мы найдем Бена и все решим. Побудь пока с мамой и братиком.       Восемь месяцев, прожитые бок о бок с одиннадцатилетним ребенком, благотворно повлияли на способность Кинна разговаривать с чужими детьми — совсем недавно он всерьез опасался даже Порче, не зная, как с ним взаимодействовать, чтобы ничего не повредить в их и без того хрупких взаимоотношениях, а теперь спокойно утешал чужую плачущую дочь.       — Хорошо, дядя Кинн. Вы же скажете нам, когда найдете?       — Конечно. Я передам моим людям, а они — вам.       Кинн мягко выпутался из цепких рук девочки и вежливо поклонился на прощание ее матери. Вернувшись в машину, он позволил неприметной темно-серой машине Тима встроиться в их кавалькаду, и они двинулись в сторону доков.       — Ты маячок в его часы случайно не вставил? — поинтересовался Кинн у Арма мимоходом, удачно вспомнив о параноидальных порывах главного технаря, уже давно ставших притчей во языцех среди телохранителей главной семьи.       — Вставил, но не в часы, а в браслет. И браслет с него на улице сорвали, возле школы, Порш его уже нашел.       — Блять, ладно.       — Мы найдем его, кхун Кинн. И надерем ему уши все вместе, — чистосердечно пообещал Арм, что-то сосредоточенно выстукивая на клавиатуре крохотного рабочего ноутбука.       Однако искать толком и не пришлось. Когда машины остановились у въезда на территорию порта, где их чуть ли не с фанфарами встречала местная охрана, трое служащих главной семьи, дежуривших у их контейнеров и отправившихся на поиски Бена, вывели ко входу в порт ребенка, неловко потирающего шею. Позади него плелись двое незнакомых Кинну людей, которые низко поклонились ему и начали тихо, но эмоционально рассказывать что-то своему непосредственному начальнику, постоянно косясь при этом на Бена.       Увидев своего относительно целого ребенка, Кинн очень медленно и вдумчиво выдохнул, позволяя скопившемуся напряжению выйти хотя бы наполовину. Часть подсознания твердила, что он должен быть собранным и не терять лицо, голос отца в голове строгим и непреклонным тоном напоминал, что Кинн обязан соответствовать образу главы мафии и не позволять себе позорных и нелепых слабостей, особенно, при подчиненных. Что он должен выдать Бену как минимум крепкий подзатыльник за то, что копался так долго и вообще позволил втянуть себя в скверную ситуацию. Вместо этого Кинн затолкал отвратительный скрипучий голос как можно глубже и на полном ходу рванул вперед, падая перед ребенком на колени прямо в портовую грязь и с размаха вжимая вздрогнувшее от неожиданности тело в себя.       Бен замер на середине движения, даже дышать ненадолго перестал. Его начало колотить, едва ощутимо, но дрожь постепенно усиливалась, и Кинн теснее сомкнул руки, обнимая сына и пряча лицо на узком твердом плече. Одновременно хотелось плакать, курить, материться, орать в небо и спустить в мишени пару-тройку обойм, но он только крепче обнял Бена, краем сознания ища переломный момент, когда окончательно и бесповоротно принял храброго и хитрого мальчишку в свою семью.       — Сынок, так нельзя. Порш и с сединой будет красивый, а вот я — нет, — пробормотал Кинн в школьную белую рубашку, в трех местах порванную и испачканную кровью, пылью и какой-то непонятной бетонной крошкой.       Он старался как можно глубже дышать, чтобы прогнать накатившие слезы облегчения, но те все равно прорывались сквозь заслоны воспитания и психики, и Кинн, сдавшись, немного отпустил себя, убеждаясь окончательно, что с ребенком все хорошо и можно наконец выдохнуть.       Бен молчал, казалось, целую вечность, а потом медленно, словно через силу, поднял руки и обнял мужчину в ответ, ласково поглаживая по голове и спине и не скрывая слез облегчения, покатившихся по щекам — каким бы храбрым, отчаянным, подготовленным и дерзким он ни был, ему все еще было одиннадцать лет.       — Мои родители будут красивыми даже в сто.       Теперь наступила очередь Кинна жалко вздрагивать от болезненно-сладких и до одури желанных слов ребенка. Он с трудом оторвался от его плеча и машинально потянулся, чтобы стереть слезы и кровь из разбитой губы Бена.       — Львенок, ты нас очень напугал.       — Я знаю. Прости, пап, но я не мог оставить там Дани одну. А если бы они ее избили? — судя по взгляду исподлобья, ребенок хоть и сожалел о содеянном, но раскаиваться и обещать, что больше так не будет, не собирался. Кинн снова испытал прилив неуместной и иррациональной гордости, которая, впрочем, почти сразу сменилась тревогой.       — Точно, избили. Как ты? Где болит? С нами медик, пошли, он тебя осмотрит.       — Да я в порядке, правда. Пальцы пришлось вывихнуть, чтобы из наручников выбраться, ну и по ребрам пару раз приложили. А все остальное вообще понты. Вот им помощь больше нужна, — Бен невозмутимо кивнул на ребят Тима, и впрямь выглядящих не лучшим образом.       — И как ты умудрился только? — удивился Кинн, свежим взглядом окидывая значительные повреждения нападавших. У одного сломанный нос опух так, что глаз почти не было видно, второй хромал и держался за голову — сквозь пальцы кое-где проступила уже начавшая запекаться кровь.       — Ну, меня же дядя Чан и пи’Пит учили, куда бить. И пи’Вегас тоже показал, как нерабочей рукой удивить. А пи’Порш сильно злится?       — Начал их отцами называть, так до конца зови, — незло пожурил Бена Тим, неслышно, как кошка, подкравшийся к ним поближе. — И извини моих людей, они не хотели тебя поранить.       Бен серьезно кивнул, принимая извинения, и быстренько отвернулся, повторно стирая рукавом рубашки кровь с разбитой губы.       — А с Дани все хорошо?       — Коленки и локоть разбила и напугалась сильно. А так все в порядке. Твоя подруга молодец, нашла нужных людей, и ее доставили сразу к нам.       — Она не вернулась в школу? — удивился Бен.       Кинн помрачнел, про себя намечая серьезную ротацию в штате учебного заведения сына. Прочитав все по его лицу, Бен поморщился, как от зубной боли, и неодобрительно качнул головой, произнося себе под нос:       — Конечно, этот уебок ее не пустил.       — Ты о чем? Это уже не первый раз?       — Ну да. Там на внешней охране мудак стоит совсем отбитый. Они день через два работают, и как этот на смене, так какой-то пиздец. Хамит ученикам, и один раз молодую учительницу облапал, хорошо хоть мелкие не видели. И это только то, что я знаю. Так что не пустить Дани в школу он запросто мог, — пояснил ребенок, и Кинн даже не подумал ругать его за использование нецензурной лексики, ибо сам думал примерно в таком же ключе.       — Считай, что его там уже нет, малыш, — Кинн поднялся на ноги и зло сверкнул глазами, предвкушая, как незадачливого мужика доставят к ним в клетку в подвале.       Заодно негативные эмоции спустят всем домом, а вообще, чудо, что Танкхун вовремя свалил на курорт в обнимку с Чаем, а то от мужика остались бы только рожки да ножки в первые же полчаса «допроса». Все же Бена в семье полюбили все без исключения и мстить за его обиды стали бы тоже все.

***

      Месяц спустя       — Львенок, ты давно был?.. — Кинн со стуком вошел в комнату Бена и осекся, широко раскрытыми глазами глядя на то, как ребенок с крайне напуганным и смущенным видом пытается спрятать голубой боксерский бинт под подушку. — Так-так, что это тут у нас?       — Не злись, пожалуйста, я просто… ты будешь сильно ругаться? — Бен состроил умильную мордочку и заглянул Кинну в глаза снизу вверх, прекрасно зная, что такой его взгляд безотказно действует на большую часть жильцов и работников комплекса, начиная от в принципе добродушного и ласкового Порша и заканчивая поварами, горничными и даже строгим, неподкупным внешне Чаном.       — Смотря что ты натворил, — усмехнулся Кинн, подошел ближе и присел на колено перед кроватью, беря поцарапанную в трех местах ладошку Бена в свои руки и вопросительно заглядывая снизу вверх в темно-карие беличьи глаза, полные сомнений и неясной надежды.       — Помнишь Дани? — со вздохом вселенской тоски спросил ребенок, благодарно пожимая пальцы Кинна в ответ.       — Помню, — настороженно отозвался Кинн, таки нашедший отца девочки и лично выдавший высказавший ему и за наркоту, и за то, что крупно подставил собственную семью. Теперь тот обрабатывал долг семьи, работая охранником на все тех же многочисленных складах Тирапаньякулов.       Мать Дани, не слушая оправданий и истерик мужа, подала на развод. Ее провинившийся по всем статьям муж съехал на съемную квартиру, и Бен как мог поддерживал подругу, иногда специально задерживаясь у нее в гостях, чтобы поиграть с пятилетним Кыа и хоть немного развеять сложную обстановку, тем более, что телохранители мальчика могли помочь хозяйке дома с «мужскими» делами по дому, а Бена женщина вообще обожала, всегда угощая вкусной домашней едой и давая дружеские советы в отношении девочек, уже начавших проявлять к нему недюжинный интерес.       — Ее в школе снова обижают. Ну и других ребят. Я пару раз вступился, но мне не хватает сил. Не применять же против них приемы пи’Вегаса или дяди Чана? Поэтому я решил заняться стандартным боксом.       — И ты думал, что я буду ругаться, — проницательно заметил Кинн, пока не видя в происходящем особой проблемы. Ну, разумеется, кроме той, что какие-то малолетние ублюдки посмели обижать Бена и его друзей.       — Ну да. Вы же типа мафия, нужно уметь стрелять, прятаться, выбираться из наручников, а бокс — это так, кулаками помахать.       — Пошли, — Кинн взял длинные эластичные синие ленты в одну руку, а ладонь Бена в другую и потащил его в сторону своей детской спальни, из которой смотался раз и навсегда, едва ему исполнилось шестнадцать.       По сторонам он специально старался лишний раз не глазеть, чтобы не разбудить ненароком еще больше болезненных воспоминаний. Сосредоточенно покопавшись в пыльных ящиках шкафа — горничных он сюда до сих пор не пускал из принципа — Кинн достал спутанную связку из почти десятка серебряных и золотых медалей и кинул ее ребенку.       — Что это?       — Мои спортивные достижения. После того, как с музыкой у меня не прокатило, я решил попробовать себя в спорте. Эти медали — мои достижения в теннисе.       — Серьезно? Теннис?       — Не суди строго, это развивает ловкость и координацию.       — Ладно, ладно, я понял. Ты был очень крут, — пальцы Бена, кое-где покрытые пластырями, нежно огладили ребристые бока тяжелых металлических кругляшей. — Вы с папой такие классные и сильные.       — Ага. Твой папа тоже совсем не промах. Но с боксом, наверное, лучше все-таки к Питу и Вегасу. Насколько я знаю, кузен в юности увлекался им, а у Пита статус мастера спорта.       Скажи кто Кинну еще два года назад, что он по своей воле посоветует собственному сыну обратиться за помощью к Вегасу — и он бы покрутил пальцем у виска, искренне считая предсказателя идиотом. Но Порш, Пит, Порче, Тэ и маленький Бен смогли многое сделать, помогая мафиози, по уши погрязшим во внутренних застарелых сварах, наконец освободиться и зажить более спокойной и нормальной жизнью. Кинн не уставал благодарить за это Порша, задаривая милыми подарками и частенько доказывая в постели, насколько сильно любит и желает близости, несмотря на усталость, проблемы и бесконечные бизнес-вопросы, требующие колоссальных затрат внимания и времени. Впрочем, Порш от него не отставал, оставаясь все таким же отзывчивым, понимающим и щедрым на ласку, как и в первые месяцы их полноценных отношений. С каждым прожитым вместе днем Кинн влюблялся в него все сильнее и знал, что это чувство полностью взаимно.       Да и кузены от него не отставали: Макао и Тэ, переехавшие в свободное крыло дома побочной семьи, завели кота — обычного уличного подранка, против больших и несчастных зеленых глаз которого не смог устоять Тэ. Макао быстро сдался под натиском не менее больших и выразительных умоляющих глаз Тэ и изможденного вида животины, и теперь по дому, звеня монеткой на ошейнике, бегал отъевшийся рыже-белый игривый засранец по кличке Виктори***. Праздновать новоселье кота позвали всю семью, потому что так захотел малыш Венис, которому оба приемных родителя старались в меру сил потакать.       Кима от клички животного знатно перекосило, Че весь вечер не спускал кота с рук, наглаживая и хихикая, как пятиклашка, а Макао довольно щурился на них всех, поглаживая привалившегося к нему Тэ по покатому плечу. Вегас тоже выглядел куда здоровее и нормальнее, чем год назад. Смотрел на улыбчивого, счастливого Пита, как на сокровище, подливал ему в высокий бокал пиво, а затем и вовсе отнес задремавшего мужчину в спальню на руках, не доверил ни одному охраннику. Танкхун же просто наслаждался и посиделками, и компанией, чуть ли не впервые в жизни обретя человека, который о нем действительно заботился. У Паначая обнаружилось много достоинств, но самым главным из них, пожалуй, было умение слушать и успокаивать — панические атаки и приступы хандры Кхуна все еще случались с завидной регулярностью, но Чай научился поддерживать своего парня даже издалека, когда не мог приехать лично из-за дел Пакина. Арм и Пол по-прежнему неотлучно находились при своем господине, однако теперь работать им стало куда комфортнее и спокойнее — если Кхун начинал плакать из-за эмоционального перегруза, всегда можно было набрать Чая, и его размеренный, ласковый голос быстро возвращал Танкхуна в реальный мир.       — Ого! Пи’Пит не говорил, — из воспоминаний о недавнем прошлом Кинна выдернул удивленный голос ребенка, все еще нежно гладящего его старые медали.       — У нас у всех были свои увлечения. Порш, например, в прошлом не самый плохой уличный боец. Пол обожает плавать, Арм — мастер спорта по легкой атлетике и отличный стрелок, Кхун тоже великолепно стреляет, при иной жизни мог бы быть снайпером, а Ким отлично владеет холодным оружием и кулачным боем, — перечислил Кинн то, что вспомнил сходу.       — Но ему же нужно беречь руки для игры, — Бен вскинул ровную черную бровь, намекая на то, что Ким крайне бережно относился к своим рукам, вплоть до посещения личной маникюрщицы два раза в месяц.       — Нужно, но иногда ему приходиться нарушать это правило. В школе он постоянно дрался, даже больше, чем Макао. А однажды голыми руками раскидал людей Вегаса, когда те пришли в бар к Йок за Порче, — вспомнил Кинн не самую светлую страницу их семейного прошлого.       — Это когда вы враждовали?       — Да, сложные были времена.       — Хорошо, что я их не застал. Пи’Пит и пи’Вегас крутые.       — Да. Точно. — Кинн рассеянно потрепал сына по голове, окончательно выпав из задумчивого и меланхоличного состояния от простого, но очень болезненного и трепетного вопроса:       — А это бабушка?       Молодая женщина, запечатленная на фото, была ослепительно красивой и хрупкой: с длинными черными тяжелыми волосами, спадающими широкими волнами на плечи и спину, фарфоровой кукольной кожей, нежной, но грустной улыбкой, огромными серо-голубыми глазами и тонкими, аккуратными чертами лица, которые в полной мере унаследовал счастливец Ким. Она сидела на низком стульчике перед раскидистым вечнозеленым кустом, держа на коленях толстую раскрытую книгу. Белое длинное платье с открытым верхом выгодно подчеркивало покатые плечи, идеальное неглубокое декольте и мягкую линию талии, оставшейся довольно аккуратной даже после рождения трех крупных здоровых пацанов.       — Да. Это моя мама. Ее звали Анет*, она была француженкой.       — Почему ты хранишь ее фото здесь?       — Когда она умерла, мне было тяжело смотреть на ее изображения, и я сложил их сюда. Она очень любила нас троих, но я, пожалуй, был привязан к ней сильнее всех, — даже после долгих одиноких и тоскливых лет, прошедших со дня смерти матери, Кинну было мучительно больно смотреть на ее фото. Словно какая-то часть его души все еще застряла в прошлом, где мать была жива и ласково, искренне хвалила за любую победу.       — Жаль, что я не успел с ней познакомиться. Она была очень красивая. А дедушка? У тебя есть фото дедушки?       — Есть общее: он, я и братья. Он не был хорошим человеком, львенок, сказать по правде, он был настоящей тварью. Все человеческое, что в нем было, умерло вместе с мамой, и на месте пусть и властного, но справедливого и любящего отца остался только лютый зверь, не знающий ничего, кроме интриг, власти, игр с человеческими жизнями и наживы. — Кинн обхватил Бена за плечи, инстинктивно прижимая к себе, словно неупокоенный призрак Корна мог как-то навредить ему с того света. — Поэтому я сделаю все, чтобы ты рос в любви и ласке. Мы с Поршем были сиротами при живых родителях, так что…       — При живых родителях? Родители папы живы?! — Бен отшатнулся, едва не начав трясти удивленного Кинна за плечи.       — Только мать. Но она… ее очень долго кормили лекарствами, подавляющими волю. Сейчас она живет под присмотром врачей в удаленном санатории, целыми днями гуляет, рисует и читает книги. И не узнает ни Порша, ни Че. Для нее они чужие взрослые люди, а не потерянные много лет назад любимые дети.       — Это поэтому папа сам не свой, когда возвращается из некоторых поездок? — помрачнев, уточнил Бен, поглядывая то на фото Анет, то на Кинна.       — Да. Мне и самому сложно и больно на это смотреть. Я люблю Порша, а он любит ее, но видеть, как она молча смотрит сквозь него — невыносимо.       — Мы должны поехать с папой, — спокойно произнес Бен, полностью уверенный в себе и своем решении.       — Что?.. — сказать, что Кинн был ошарашен внезапным энтузиазмом ребенка, это ничего не сказать.       — В следующий раз, когда папа поедет к ней, мы должны поехать с ним и Че. Мы же теперь семья, должны поддерживать друг друга. И папа много раз ездил со мной к моей маме, она при нем даже улыбалась больше. Вдруг мы сможем помочь и его маме тоже?       — Нужно спросить Порша и Че, а еще доктора кхун Нампын, но если они согласятся, то конечно, мы возьмем тебя с собой, — решил Кинн, уже зная, что Киттисаваты артачиться точно не будут. Во-первых, потому что они действительно стали настоящей семьей и Бена оба любили глубоко и преданно, а во-вторых, хуже, чем есть сейчас, мальчик не смог бы сделать при всем желании.       — А я бы понравился твоей маме? Она бы сильно злилась, что я приемный и не даю вам с папой завести еще детей?       Кинн едва не подавился воздухом, и, если бы не узнал Бена так хорошо, точно решил бы, что любознательный ребенок пытается убить его таким странным и необычным способом.       — Ты бы ей очень понравился, — честно ответил мужчина, на секунду вспомнив свою мать и ее ласковый, теплый, похожий на тягучую топленую карамель смех, с первых же секунд делающий всех жителей комплекса счастливыми. — И почему это из-за тебя мы не можем завести еще детей?       — Ну, я уже взрослый. А вы могли бы взять совсем маленького, — невозмутимо пожал плечами Бен и тряхнул головой с заплетенным на затылке низким хвостиком. Вся его пока еще нескладная долговязая и худенькая фигурка активно транслировала в пространство скепсис и недоверие.       — Бен, если нам с Поршем вдруг захочется еще детей, мы с твоего согласия усыновим еще одного. Просто пока нам хватает тебя, — как мог аккуратно пояснил Кинн, стараясь поскорее отделаться от нарисованной буйным воображением картинки звонко смеющегося Порша в обнимку с годовалым весело пищащим карапузом. Или двумя.       — То есть, я проблемный, — оперативно сделал какие-то свои выводы Бен.       — Нет! Определенно, нет. Это мы пока не готовы к другим детям.       — Ладно, пап, сделаю вид, что поверил, — хмыкнул Бен, осторожно возвращая медали на прежнее место. Однако, когда Кинн уже собирался покинуть свою прежнюю спальню, кишащую призраками прошлого, ребенок тихо, но уверенно спросил: — Прозвучит странно, но можно мне взять это фото?       — Зачем тебе?       — Над моим столом висит фото мамы, хиа’ и маминого папы. Можно фото твоей мамы тоже будет висеть там?       — Хорошо. Конечно, если хочешь. Но это немного странно: создавать над столом подобный фотоальбом.       — Это мотивирует, на самом деле. Я не могу лениться, потому что подведу их и вас. Несмотря на то, что их уже нет, они остались в нашей памяти, и они сделали нас такими, какие мы есть.       — Львенок?.. — негромко окликнул Кинн ребенка, когда они почти вышли из комнаты.       — А? — Бен едва успел обернуться, когда Кинн опустился перед ним на колени и крепко обнял, пряча лицо на окрепшем от постоянных тренировок жилистом плече. — Ты чего, пап?       — Возношу благодарственные молитвы за то, что у Порша хватило яиц и упрямства отстоять тебя год назад. Львенок, ты…       — Я знаю. Я знаю, отец, знаю, — Бен мягко обнял его в ответ, поглаживая по спине излюбленным жестом — как он поделился однажды со старшими, этому его научила в детстве мама. — Я тоже обязательно скажу ему спасибо.       Внешне Кинн быстро взял себя в руки, хотя изнутри продолжал рассыпаться на куски от боли, тоски по матери, страха потерять близких и неукротимого желания их защитить. Не выдержав внутренней бури, он вломился к Поршу в зал и сдернул его с ленивой и явно подходящей к концу тренировки с новичками. Жадно обняв его у ближайшей стенки в коридоре, Кинн зарылся носом в шею, влажную от пота, и глубоко втянул любимый запах, пытаясь собрать себя по кускам.       — Что случилось? Кинн, что-то с семьей?       — Нет, все в порядке, можешь просто постоять так две минуты?       — Конечно, могу, но я мокрый, как скаковая лошадь после заезда. Это подождет до душа? — Порш, немного расслабившийся после заверений, что с семьей все нормально, и не думал выдираться, вместо этого обнимая Кинна в ответ и нежно поглаживая по лопаткам в попытке утешить. Как оказалось, не только они влияли на Бена, но и Бен незаметно влиял на них, прививая свои привычки и милые жесты поддержки.       — Нет, и ты прекрасно знаешь, как я люблю твой запах, — возразил Кинн, не желая ни на миг расставаться с таким уютным и родным Киттисаватом.       — После секса же, а не когда я три часа подряд мутузил на татами новоприбывших пиздюков. Но воля твоя, ты же у нас глава семьи, — смешливо фыркнул Порш, последовательно целуя Кинна в лоб, щеку и кончик носа.       — Язва, — хмыкнул тот беззлобно и вернул чуть кусачий, жесткий поцелуй в угол челюсти — очень чувствительное для Порша место.       — Кинн, не надо. У меня сейчас адреналина в крови полно, нам крышу сорвет прямо здесь, — судя по низкому тону и рычащим ноткам, Киттисват действительно находился в шаге от сильнейшего сексуального возбуждения. Что, впрочем, полностью устраивало Кинна, остро нуждающегося в поддержке и нежности партнера после непростого разговора с ребенком.       — Пусть срывает. Камеры Арм потом почистит.       — Кинн, тут нет смазки.       — Хочешь ртом? — Анакинна вело от запаха, от участившегося дыхания, от ставшего хриплым и низким голоса, от силы, с которой сжались руки Порша на его плечах. Вело так, будто они не развлекались в душе при помощи рук и глубоких, грязных поцелуев буквально этим же утром.       — Готов встать на колени прямо здесь? А если кто увидит, дурак?..       — Неужели ты думаешь, что они до сих пор не знают?       — Обычно ты отсасываешь, когда за что-то извиняешься, — Порш спиной вперед затащил Кинна в небольшую подсобку со старыми татами, усадил на одну из стопок и захлопнул дверь, для надежности подперев ее валяющимся неподалеку деревянным шестом. — Ну и что ты натворил?       — Не я. Львенок. Он решил заняться обычным боксом, потому что Дани и других обижают хулиганы, а наш сын слишком благороден, чтобы применять против пиздюков приемы Чана. Потом мы прогулялись в мою детскую, и я показал ему свои медали. Он увидел фото мамы… в общем, в следующий раз, когда поедем к Нампын, возьмем его с собой?       — Напросился? — ничуть не удивился Порш, нежно поглаживая по волосам откровенно и бесстыдно ластящегося к нему Кинна.       — Ага. Сказал, он и я должны тебя поддерживать, потому что мы семья.       — Возьмем, почему нет. Не думаю, что Че будет против. Но это не ответ на вопрос, почему тебя так кроет, кот. Что случилось?       — Потому что я тебя люблю, Порш. И его люблю. Он ужасно похож на Бига, такой же упрямый и дерзкий борец за справедливость, и он все время меняет нас, заставляет становиться лучше, чем мы есть. Я рад, что он с нами. Спасибо, что тогда настоял, — признался Кинн, укладывая тяжелую от мыслей и переживаний голову на колени устроившегося на стопке татами Порша.       — Я ведь не настаивал, Кинн, — сильные, но ласковые пальцы Киттисавата глубже зарылись в волосы Кинна, поглаживая кожу головы и перебирая пряди. Кинн замурчал, как огромный хищный кот, и подался под прикосновения, желая запечатать в себе эту щемящую нежность, которой с ним так щедро делился любимый человек.       — Ты сделал большие глаза, немного рассказал про систему, и я увидел твои слезы. Мне хватило.       — Дурной. Иди ко мне, — Порш потянул его за плечо, собираясь устроиться поудобнее, но Кинн не позволил ему лечь на прохладные матрасы голой спиной — не считать же за одежду тоненькую белую майку-борцовку, полностью мокрую от выступившего на тренировке пота — и подстелил быстро снятую с себя рубашку.       — Вот за эти рыцарские жесты я каждый раз влюбляюсь в тебя все сильнее, — довольно промурлыкал Порш, охотно прижимаясь к Кинну и позволяя ему влезть на себя сверху.       — И я тебя, мой феникс. Может поженимся?       — А малой?       — Усыновим. Полноценно усыновим. И он думает, что мешает нам завести детей, — сдал сына Кинн, не испытывая при этом и тени моральных колебаний и сожалений.       — Чушь. Это я пока не готов становиться мамочкой. И хозяйкой твоего дома тоже, уж извини.       — Ему это объясни. Порш, почему мы все еще просто лежим?       — Вот же нетерпеливый! — Порш попытался привстать, но у него банально не вышло — Кинн снова толкнул его в плечи и полез к паху, вытаскивая из серых спортивных штанов уже начавший твердеть крупный ровный член с покрасневшей головкой.       — Я не мылся, Кинн, ты уверен?       — Более чем, — мягко фыркнул старший в бронзовую кожу подтянутого бедра, длинно лизнул ее и практически сразу накрыл губами член, глубоко проталкивая в рот и старательно подавляя рвотный рефлекс — его котенок заслуживал самого лучшего обращения.