***
Дженни оказалась именно такой, какой ее себе представлял Кинн — маленькая, тощенькая, чем-то внешне похожая на Со Юну, эдакая миловидная мышка с оттопыренными ушками, остренькими чертами лица и коротким гладким каре. Она сильно робела перед экраном, и Кинн как можно мягче улыбнулся, пытаясь ее приободрить. За рабочий стол главы клана они набились впятером — Кинн, Порш и дети. Саммер и Винтер дружелюбно помахали новичкам руками и тут же наперебой начали выяснять у Ёнсо, как продвигаются дела, пока Минхёк, пыхтя от натуги, как крохотный ежик, старательно переводил слова детей для еще больше растерявшейся от их напора Дженни. — Малыши, потише и помедленнее, Минхёк не успевает, — аккуратно осадил детей Порш и уточнил у Ёнджуна, как идут дела. — Все в порядке, Порш-хён, мы все-таки перестроили кладовку и сделали две полноценные комнаты. Документы уже собраны, остались формальности. Дженни теперь будет жить с нами, — отчитался Ёнджун, улыбаясь немного устало, но в целом довольно. За тот месяц, что они провели каждый в своей стране, он пару раз строчил Кинну панические сообщения-простыни, описывая ситуации с детьми, и тот старался в меру сил и умений помогать. В этом молодом мужчине Кинн словно видел еще одного младшего кузена, с которым — о чудо! — не нужно было соревноваться и драться за лишнюю кроху внимания родителя. Порш на рассуждения Кинна только по-лисьи улыбался, довольно щурился и каждый раз повторял, что гордится им, отчего в душе главы мафии поднималась теплая исцеляющая волна признательности и нежности. Заметив, что Минхёк перестал справляться с потоком слов, Ёнсо по-доброму улыбнулась и сменила его на посту сурдопереводчика, перед этим ласково потрепав по макушке. Мальчишка уже не так дичился прикосновений, выглядел ухоженным и спокойным, хотя по старой памяти старался держаться так, чтобы подруга все время оставалась за его плечом. — Кинн-хён, там отец тебе документы отправил частным рейсом, вечером должны быть. — Знаю, мои все заберут. Спасибо, Ёнджун, — кивнул Кинн, отстраненно любуясь молодой семьей. В глаза сразу бросалось, что они еще не до конца притерлись друг к другу — Дженни сторонилась прикосновений взрослых и все время норовила спрятаться за Минхёком, а тот иногда пугливо вздрагивал от резких звуков и все время держался настороже. Но Ёнджун и Ёнсо выглядели намного спокойнее и увереннее, чем в первый день, и Кинн мысленно еще раз пожелал им удачи в этом нелегком деле. Еще немного поболтав и перезнакомив детей — Саммер и Винтер специально для встречи выучили пару несложных фраз на жестовом корейском языке, чтобы вовлечь в разговор и Дженни, взрослые отпустили детей. Кинн с удовольствием спихнул все возможные вопросы по воспитанию на Бена и Порша, а сам связался со второго ноутбука с Чон Минхо и продолжил работать, с легкой улыбкой вполуха слушая нравоучительный бубнеж мужа и сына. К вечеру прибыли документы, но, помимо заявленного чемодана, проходящего как багаж одного из подручных семьи Чон, в дом Тирапаньякулов также доставили большую практически плоскую коробку с непонятным содержимым и подписью «Для Кинн-щи». Пак Джунки, тот самый подручный, только головой качал, Минхо и Ёнджун тоже не знали, что внутри, и Кинн попросил ребят из охраны прямо так, не распечатывая, сжечь «подарочек» от греха подальше. По пути, поднимаясь наверх, он поделился этим с мужем, который все еще на полставки подрабатывал главой охраны и его личным телохранителем. Порш согласно покивал, а Бен, чудом заставший конец разговора, переменился в лице и бросился вниз сломя голову, по пути требуя через рацию, чтобы сверток оставили в покое. Он успел выдернуть его буквально за минуту до сожжения — конкретно эти ребята, которых нашел для семьи Вегас, в прошлом были заядлыми пироманами и просто обожали утилизировать отходы путем сожжения. Бен рухнул на колени перед металлической бочкой, в которой парни хотели сжечь непонятный сверток. Бережно ощупал его края, попросил у ребят нож и аккуратно, боясь повредить содержимое, вскрыл плотную упаковку. Кинн, Порш и Чан, следовавшие за старшим ребенком практически неотступно, сгрудились вокруг, разглядывая картину. Яркие, сочные, где-то резкие мазки, четкие линии, хорошо очерченные тени и многогранные переходы — Кинн почти сразу узнал броский стиль Ким Джинхёна. И только потом пригляделся, не понимая, почему Порш спрятал лицо с увлажнившимися глазами у него на плече, Бен благоговейно замер, придерживая простую раму из светлого дерева, а Чан удивленно присвистнул. На картине были изображены они впятером. Бен посредине, с довольным лицом и мягкой, смущенной улыбкой, очень похожей на ту, что иногда появлялась на губах Бига после скупой похвалы начальника. Слева стоял расслабленный Кинн в профиль с Саммер на руках. Справа — Порш в таком же положении с Винтером. Художник чутко уловил и переложил на полотно игривость и легкость Порша, монументальность и осознанность Кинна, милую, неопасную хитрость котят и доброжелательность Бена. Но самым главным было ощущение тепла, исходящее от картины. Нарисованная семья была цельной, счастливой и крепкой, даром что Кинн все еще изредка ловил себя на мысли, а смог ли он со своим характером и мафиозными заскоками стать для детей хорошим отцом. Бен сглотнул, шмыгнул носом, передал картину в руки подбежавшего встревоженного телохранителя и быстрым движением стер с лица слезы. — Львенок! — Кинн тут же присел на колени перед ребенком, окидывая его сканирующим взглядом с головы до ног. — Папа… — прошептал Бен разбито и потянулся к Кинну, мгновенно превращаясь из уверенного и холеного молодого мужчины в потерянного мальчишку, который только-только начал осознавать, что его по-настоящему любят и никуда не прогонят. В его глазах, как и девять лет назад, отражалось вечернее, темно-голубое летнее небо, и Кинн интуитивно понял, что нужно сделать — со всей силы прижал его к себе, накрыл ладонью затылок, уткнул лицом в плечо, старательно закутывая в свое тепло, как в одеяло. — Я здесь, малыш. Я тебя очень люблю, львенок. Ну чего ты плачешь, сынок, все же хорошо? — Плечи Бена уже давно сравнялись по ширине с плечами приемного отца. Но Кинн не обращал на это внимания, поглаживая сына их излюбленным семейным жестом, который ввел в обиход сам Бен, и продолжал бормотать, стараясь интонацией передать свои чувства: — Тише, львенок, тише. Мы рядом. Мы тебя любим. Ты не один. — Ты больше никогда не будешь один, — прошелестел откуда-то сверху Порш, присел рядом на колени и крепко обнял Бена со спины. Неподалеку от них замерли младшие дети, и Кинн хотел было поманить их к себе, но Саммер медленно покачала головой, удерживая на месте дернувшегося навстречу Винтера. Кинн легко уловил, что хотела сказать девочка — сейчас поддержка требовалась в первую очередь Бену, и только он мог решить, звать их к себе или нет. Порш тоже заметил их и мягко подтолкнул старшего сына в бок, указывая подбородком на держащихся за руки близнецов. Бен поднял голову, посмотрел на них мокрыми глазами и протянул обе руки, приглашая к себе. — Хиа’! — Саммер сорвалась, словно маленькая птичка, первой влетая в широко распахнутые для нее объятия. Прижалась к Бену всем телом, тоже захлюпала носом, сопереживая брату. Винтер вел себя куда сдержаннее, но обниматься охотно пошел, и даже успокаивающе погладил Бена по короткому хвостику на затылке. — Мы рядом, хиа’. Мы никогда не заберем их у тебя, — произнес он размеренно и четко, выдавая тем самым, что близнецы были в курсе ревности Бена. — Ты наш брат, ты нас всегда защищал, мы тебя любим и никогда не отберем то, что ты считаешь своим. Грубоватое, но искреннее признание ребенка не добавило спокойствия Бену. Он влажно выдохнул, уселся прямо на недавно подстриженную траву и затащил котят на свои колени. Кинн и Порш чуть отступили, давая им пространство и мнимое уединение, чтобы разобраться самим, хотя вылезать из теплых семейных объятий не хотелось. — Я больше не ревную. Не так, как раньше, — пояснил Бен, наконец совладав с голосом и эмоциями. — Вы правда очень похожи на папу, и я подумал, что вас будут любить больше, чем меня. Что я не имею права требовать больше, чем мне дают. Что я… второй сорт. Кинн ловко зажал рот Поршу, уже вознамерившемуся выдать сыну подзатыльник за настолько упаднические и несправедливые мысли. Хотя слышать о подобном из уст горячо любимого первого ребенка ему тоже было неловко и дискомфортно. А Бен меж тем продолжил, рассеянно теребя пуговку в виде вишенки на салатовом сарафанчике Саммер: — Но вы сами всегда просили всего на троих. Делились со мной едой и подарками. Звали играть. А ты даже специально просила папу целовать и меня тоже, — Бен слабо улыбнулся, с нежностью глядя на Саммер. Потискал за щеку Винтера, почесал ха ушком Саммер. — Мне очень с вами повезло, котята. — А нам с тобой, — Винтер покраснел от смущения и неловкости, но снова скупо потрепал Бена по хвостику. — Мы думали, что нас накажут и выгонят, но первым, кто за нас вступился, был ты. Мы никогда этого не забудем, хиа’. — Это я должен был быть младшим, — Бен прикрыл глаза, вспоминая погибшего брата. По его щекам снова скользнули две крупные слезы. — Но вместо одинокой жизни с ненавидящей меня тетей я получил лишний год с мамой, двух котят и огромную семью. Надеюсь, хиа’Биг и мама сейчас счастливы на небесах. — Они бы тобой очень гордились, хиа’, — Саммер обхватила щеки Бена ладошками, стирая капли. Парень с коротким всхлипом прижал к себе детей, словно прячась за ними от собственных чувств. И только тогда Кинн позволил им с Поршем приблизиться, чтобы снова обнять их маленькую семью. Оставляя на тесно склоненных друг к другу макушках поцелуи, Кинн поймал влажный взгляд Кхуна, наблюдающего за ними из окна дежурки. И послал брату ободряющую улыбку, уже предчувствуя грядущие изменения в семье.***
Четыре месяца спустя, май. Первым неладное с младшими заметил Бен. Он отловил Порша возле их с Кинном кабинета и сообщил, что мелкие ведут себя как-то странно, будто снова что-то скрывают. Многозначительно переглядываются, когда думают, что их никто не видит, спрашивают у повара о еде на завтрак и ужин, просят одолжить некоторые продукты. Порш, не выдержав психологического давления даже половины дня, рассказал все Кинну, подумывая о новом предательстве малышей. Кинн тоже испытал целый спектр разнообразных не особо позитивных эмоций — от расстройства и разочарования до непонимания, что они делают не так, что дети снова решили переметнуться на другую сторону. Но с плеча рубить не стал и уговорил супруга немного понаблюдать за близнецами. Те, о чем-то сосредоточенно шушукаясь, два раза в день прокрадывались в дальнюю комнату на двенадцатом этаже в ремонтируемом гостевом крыле. С собой у них всегда были какие-то свертки, да и повариха сообщила, что маленькие госпожа и господин стали часто просить у нее по чуть-чуть молока и отварного мяса. Порш и Кинн спрятались в соседней комнате и услышали, как дети с кем-то тихо разговаривали, правда, ответов неизвестного слышно не было. Побыв там около получаса, близнецы один за другим вышли из комнаты и закрыли дверь на ключ. Убедившись, что они отошли достаточно далеко, Кинн выскользнул в коридор и постучал о косяк запертой комнаты, оповещая неизвестного о своем присутствии. Все равно из закрытого помещения с двенадцатого этажа он бы никуда не делся. Выждав пару минут, Кинн ловко вскрыл дверь навороченной отмычкой, распахнул створку, ожидая увидеть неизвестного мужчину или женщину, но комната была пуста. Заваленная строительным мусором и пленкой, пыльная и грязная, практически без мебели, зато в дальнем конце возле едва прикрытого пленкой встроенного в стену одежного шкафа виднелось какое-то небольшое темное пятно. Порш первым подошел к непонятной вещи, привычно держа палец на курке, и громко, пораженно выдохнул. Кинн прикрыл тихо скрипнувшую дверь, в два шага добрался до мужа, становясь с ним плечом к плечу. И тоже облегченно выругался. На кучке темно-красного тряпья, которое раньше явно было старой портьерой в одной из гостиных, пристроился, как в гнезде, потешный чисто-черный щенок с месяц-полтора от роду. Явно из крупной породы, но не чистокровный — выдавали слишком сильно вьющаяся шерсть и чуть сплюснутая морда. Рядом с ним стояли глубокая тарелка с чистой водой и блюдце с остатками вареной курицы. — Какой красивый, — Порш поставил оружие на предохранитель, спрятал в поясную кобуру и присел на корточки перед ненормально вялым щенком, приоткрывшим умные глазки цвета горького шоколада и слабо завилявшим длинным хвостом. — Так вот почему сорванцы на кухне молоко и мясо просили, кормили тебя, да? Кинн, давай ветеринара ему вызовем, он совсем слабенький. — Конечно, Порш, все, что захочешь, — Кинн тоже мягко погладил малыша, дав ему предварительно себя обнюхать. Пальцы приветственно лизнули шершавым розовым языком, Кинн передал щенка супругу и невольно залюбовался им, самозабвенно воркующим с собачьим ребенком. Очнулся он только тогда, когда Порш, немного подумав, сообщил, что хочет отвезти щенка в клинику сам, мало ли какие анализы могли понадобиться по ходу дела. Возник вопрос с клеткой для питомца, так как тот мог испугаться машины, но Кинн сообразил притащить старую пообтрепавшуюся переноску Милка, куда щенка и запихнули вместе с портьерой, пока предупрежденный Кхун всеми силами отвлекал детей от этого крыла особняка. — Интересно, как они его назвали? — усмехнулся Порш, усаживаясь на заднее сидение бронированного авто. Место водителя занял Ноа, удивленно сверкающий глазами на щенка, но согласившийся хранить молчание. Кинн пожал плечами и просунул пальцы сквозь пластиковые прутья клетки, чтобы щенок, все же сильно испугавшийся большой, странно пахнущей и тарахтящей со всех сторон штуки, не нервничал и знал, что люди рядом и его не бросили. Ветеринар Милка, заранее предупрежденный о визите эксклюзивных и щедрых клиентов, удачно выкроил небольшое окно в расписании и с улыбкой принял четверолапого крепыша, попросив только в следующий раз не возить его в чужих переносках — сильный и пока незнакомый малышу запах Милка мог его отвращать и пугать. После предварительного осмотра ветеринар выяснил, что у щенка приключилось воспаление гортани, поэтому он и был таким слабеньким. — Но он же крупный, — удивился Порш, наблюдая, как врач ловко, профессионально смазывал горлышко мотающего головкой малыша специальной мазью против воспаления. — Конечно, крупный, он же наполовину ньюфаундленд, — широко улыбнулся врач, придерживая малыша, чтобы не ерзал. — Ч-что? — Кинн от сногсшибательных новостей едва не сел мимо гостевого стула в смотровой. — А вы не знали? Я думал, вы специально завели такую собаку. Он не чистокровный, конечно, но вырастет красавцем. Если правильно кормить, будет здоровым и сильным, килограмм под шестьдесят, если не больше. — Сколько?! — теперь захрипел Порш, широко распахивая глаза. — Это очень крупная порода. И второй родитель щенка тоже был довольно крупный, хотя я затрудняюсь сходу сказать, какой именно, но точно не чистокровный. Малышу примерно месяц, самец. Кроме горла есть еще блохи и дефект задней правой лапки, но жить он не мешает, просто на один палец меньше. Такое и с людьми случается, если гены неправильно сложились. Как зовут, кстати, это счастье? — Мы не знаем, — покачал головой Кинн, пытаясь уложить в голове мысль, что уже спустя год по их дому будет скакать огромное жизнерадостное и игривое черное чудовище весом чуть меньше Бена. — Его дети завели, а мы случайно обнаружили. — Чтоб я так жил, как говорится, — добродушно усмехнулся пожилой кругленький улыбчивый доктор и ласково погладил щенка по головке, благодаря за терпение во время неприятной процедуры. — Я передам вас своему помощнику, если не возражаете. Билд расскажет вам, как кормить, ухаживать и когда на прививки. Вы ведь хотите его оставить, я правильно понял? — Да. Дети вряд ли согласятся с ним расстаться, — кивнул Кинн, мысленно прикидывая, где лучше ставить лежанки для сокровища и какое количество мячиков будет оптимальным для здоровенного особняка. Улыбчивый с людьми и осторожный с животным Билд, отдаленно напоминающий Пита худощавой фигурой, глубокими и милыми ямочками на щеках и светлой, доброжелательной аурой, провел мужчинам целую лекцию о том, как кормить, когда и с чем купать питомца и показал Поршу, как обрабатывать больное собачье горло. Сообща они подобрали ошейник на вырост, Билд посоветовал поскорее приучать животное к поводку. Еще Тирапаньякулы заказали пару удобных просторных и мягких собачьих лежанок, на которых при желании поместился бы и сам Кинн, большие упаковки сбалансированных кормов специально для щенков этой породы, несколько симпатичных мисок-поилок, регулируемый мягкий намордник, пакетики для экскрементов и пару-тройку крепких резиновых плотных мячиков, которые выбирал сам щенок. Кассир просто вывалила перед собакой пару десятков мячиков в огражденном игровом уголке, а Билд мягким, но непреклонным голосом попросил щенка принести ему мячик. Те игрушки, что выбрал малыш, отправились в машину вместе с прочими приблудами, пока Билд примерял на щенка поводок и ошейник, показывая Кинну и Поршу, как его цеплять, регулировать и снимать. — Еще дней пять-шесть, пока горло не заживет, не надевайте на него ошейник, иначе ему будет больно, — наставлял мужчин Билд, ласково поглаживая по холке слегка приободрившегося после лечения щенка. — Ну что, сладкий пирожок, встретимся через неделю на прививке, м? Щенок в ответ завилял хвостом, вывалил язык и облизал запястье доброго доктора, обнажившееся между рукавом халата и синей медицинской перчаткой. Запихнув его в новую переноску, Кинн взялся одной рукой за ручку на крышке, а другой — за руку Порша, получающего последние наставления от Билда. Что ж, их семья снова получила спонтанное расширение, но против он не был.***
Для того, чтобы понаблюдать за детьми, Кинн просто проломил стену, все равно потом ремонтировать, и кое-как прикрыл пролом пленкой, оставляя окошко. Дети, зайдя в комнату и обнаружив щенка на комфортабельной синей лежанке в белый горошек и с ядовито-красным новеньким мячиком в зубах, виновато понурились и начали оглядываться, ища родителей. Не став томить маленьких конспираторов, Кинн и Порш зашли в комнату, внимательно разглядывая смущенных и расстроенных детей. — Папы, только не ругайтесь! Мы его в мусорке недалеко от школы нашли. Он маленький был совсем, пищал тихонько, плакал, ну не бросать же, — первой начала Саммер, прекрасно зная, что против ее обаяния Кинн просто не устоит, тем более, ничего противозаконного или опасного они с братом не совершили. Порш ведь учил их быть сострадательными и добрыми к слабым, вот они и были. — Как его зовут? — Порш тоже не мог долго сердиться на эти две виноватые, но любимые мордашки. Присел рядом на корточки, погладил по голове чуть более веселого и активного после начала лечения щенка. — Мы не знаем. Мы не думали, что нам разрешат его оставить, поэтому не называли, чтобы не привязываться. — Но вы уже привязались, котята, — заметил Кинн, пока Порш несдержанно тискал детей, до сих пор не верящих, что на них никто не злился. — Давайте голосование устроим. Позовем всех членов семьи, пусть напишут на бумажке имя, опустят в непрозрачную шкатулку и наугад вытащим. Хотите? — Да! — Саммер бросилась Кинну на шею, утыкаясь туда же мокрым лицом. — Папа, спасибо, мы вас очень любим! Мы бы правда его отдали, только выходили бы. Жалко же, он кушать не мог совсем, ел, только если мы просили. — У него горло воспаленное, принцесса, — пояснил Порш, садясь рядом с ними прямо на пол. — Мы его уже лечим. Купили ему все, что нужно, от мячиков до лежанок. Но, котята, вы должны хорошо понимать, что он — живое существо со своим характером, а не пушистая игрушка. Его нельзя обижать или бить. — Мы бы не стали! Когда жили с дядей и тетей, мы кормили кота соседки, мы знаем, как нужно ухаживать, — серьезно пояснил Винтер, беря тихо тявкнувшего щенка на руки. — Ладно, тогда давайте соберем завтра семью на ужин и заодно придумаем ему кличку. И найдем кинолога, чтобы научил его и вас основным командам. — Спасибо, — Винтер подошел к Кинну и крепко его обнял, хотя был склонен к нежным жестам намного меньше, чем сестра. Кинн прикрыл глаза, в очередной раз благодаря небеса и Порша за появление в его жизни двух маленьких добрых и чутких котят.***
Все собравшиеся в столовой близкие к семье Тирапаньякул люди за огромным круглым столом торжественно, по очереди опускали в непрозрачный бархатный красный мешок одинаковые клочки бумаги. Участвовали даже Дани с Кыа, пришедшие вместе с Беном на семейный ужин. Как понял Кинн, у Дани появился новый парень, но с Беном они продолжали сохранять теплые дружеские отношения. Примерив ситуацию на себя, мужчина с толикой тоски признал, что сам бы он так никогда не смог ни с одним из бывших — врожденное собственничество не позволило бы видеть бывшего партнера в чужих руках. Вытаскивать бумажку доверили девушке, и та, покопавшись, вытащила невзрачный листочек, развернула, откашлялась и громко провозгласила: — Оникс. Кхун заулыбался так ярко, что всем сразу стал понятен автор клички. — Дядя Кхун, что такое оникс? — спросила Саммер, чуть хмурясь. — Это минерал, милая, разновидность кварца. Он бывает разных цветов, но особенно ценится черный. Из него делают четки, украшения, поделки, вазочки и прочее. Считается хорошим камнем, символом мудрости, процветания и сильной воли. — Давайте хотя бы три вытянем и уже из них выберем, раз уж собрались такой толпой, — предложил Бен, хитро щурясь на пыхтящего от недовольства Вениса — они снова между собой что-то не поделили, и теперь маленький Шторм дулся и обижался. Мешочек перешел к Танкхуну, и тот вытянул бумажку с надписью Фриски, автором которой был Пит. Покопавшись в мешочке, Пит торжественно вытащил последнюю бумажку и развернул. — Бадди, — провозгласил он, и Макао лениво поднял руку, признаваясь в авторстве. Дети пошушукались между собой, спросили о чем-то у Бена, снова пошептались и позвали щенка, сидящего на одной из лежанок в углу комнаты: — Оникс! Тот не отреагировал, продолжая увлеченно грызть один из плотных резиновых мячиков. — Фриски! Та же реакция. — Бадди! — щенок поднял голову, любопытно наклонил ее в сторону, вернул обратно, поднялся и подбежал к маленькой хозяйке, смешно подкидывая пушистую задницу. Выбор был сделан, и Бадди поселился в комплексе на правах еще одного жителя. Он обладал игривым и незлопамятным нравом, быстро учился командам, защищал детей, стоило кому-то криво на них посмотреть или резко вскинуть руку, спал в ногах то у одного, то у второго, и звонко лаял, приветствуя, едва чуял знакомый запах маленьких хозяев. Милк и переселившийся в комплекс Чэнс поначалу шарахались от нового жителя, как от чумы, но потом попривыкли и стали подходить ближе, чему щенок был крайне рад и выражал эту радость в невысоких прыжках, кружении на одном месте и попытках облизать котам холку и морду. Спустя три недели они уже вполне мирно сосуществовали на одной территории — Милк иногда катал для Бадди цветные мячики, а Чэнс благосклонно позволял щенку вылизывать свою шерсть и бил его лапой без когтей, если собачий ребенок заигрывался и делал ему больно. Они даже пару раз спали рядом, на радость Танкхуну, умиленно делающему пятьсот фото для приватного чата с Чаем. Впитывая всей душой еще больше потеплевшую семейную атмосферу, Кинн в который раз подумал о том, что правильно сделал, убрав с арены отца — тот ни за что не допустил бы подобного «разгильдяйства и слабоволия» в собственном доме.***
Кинн как раз вышел из кабинета на поиски Порша, и едва успел поймать собаку, прибившуюся к его ногам в страхе. Этажом ниже шли настоящие разборки, с надрывными недовольными криками, жалобным звоном бьющейся посуды и прочими спецэффектами. Кинн потрепал щенка по холке, рванул вниз, намереваясь выяснить, что происходит, и замер в дверях спальни, которую в комплексе выделили для Порче, когда тот приезжал ненадолго погостить из пентхауса Кима. Посреди безликой комнаты — так как ночевал парень исключительно в старой спальне бойфренда — замерли напротив друг друга рассерженные Порш и Порче. Давно Кинн не видел такой чистой и незамутненной ярости на породистом лице своего обожаемого мужа. Че в харизме брату ничуть не уступал, за эти годы окрепнув физически, раздавшись в плечах и приобретя такую же, как у Порша, отточенную, звериную плавность движений. Вокруг них валялись осколки, явно бывшие частью гостевого чайного сервиза, несколько порванных тетрадей и перья от разорванной в клочья подушки. — Пусть только попадется мне, утырок мелкий, я его на ленты порву! — раненым бизоном взревел Порш, находясь на очередном витке горячего спора. — Нет, хиа’, ты не тронешь моего мужа! Кинн замер на середине движения, уже не слушая ответных воплей раздосадованного Порша. Сознание зацепилось за пугающее слово «муж», и в голове сразу же завертелась карусель из болезненных флешбэков, когда Ким толком и не жил, находясь в вынужденной разлуке со своим ангелом. Липкий ужас сжал сердце Кинна — несмотря на непростой характер, прошлые разногласия и культивируемое отцом и до конца не изжитое соперничество, он очень любил младшего брата и не хотел снова видеть его страдания. А тот факт, что Порче умудрился выйти за кого-то замуж, причинил бы Кимхану именно их. — Порче… как давно? — прохрипел он, прерывая обоих покрасневших от эмоций и криков спорщиков. — Две недели назад, — неохотно ответил парень, потирая довольно крупное серебряное кольцо на безымянном пальце. Две недели назад Ким как раз находился на гастролях в соседней провинции, а Че ездил куда-то за город с кемпингом из университета, присматривал за младшими по просьбе подруги. — Ким знает? — тихо спросил Кинн, и глаза Порче распахнулись во всю ширь. Было жутко даже ненадолго представить, на какие глубины могло скатиться желание жить Кима после раскрытия правды. Порче был его жизнью, вдохновением, музой, буквально ангелом, что по-своему защищал и оберегал беспокойную душу мафиозного принца. Кинн всегда знал, что Киттисаваты мстительны, горды и злопамятны, но не представлял, что настолько. Сразу вспомнились давние слова Тэ о том, что Порче так Кима и не простил, и Кинн даже думать не хотел о том, что парню хватило выдержки, безжалостности и обиды, чтобы выжидать так долго и нанести разрушительный удар в самое подходящее время. — Пи’Кинн… — Ангел, почему охрана опять по стенке ходит? — Ким зашел в комнату как ни в чем не бывало, подходя к Че и беря его за руку. Кинну стало дискомфортно видеть их вместе, тем более, Порче переплел пальцы с Кимом и совсем не возражал, когда сын мафии ненавязчиво оттер его к себе за спину, прикрывая от родственников плечом. — Эй, Кинн, ты слишком бледный, что случилось? — насторожился Ким, даже делая крохотный шажок навстречу. — Че… женился, — выдавил мужчина из пересохшей глотки, понимая, что кто-то должен сказать это вслух, а он глава семьи и ему по статусу положено быть самым выносливым, сильным и ответственным. Ким нахмурился, и Кинн с трудом подавил желание зажмуриться и прикрыться руками, как делала Саммер в моменты сильного страха. — А ты настолько против? Мне казалось, вы с Порче хорошо ладили. — А? Ким не выглядел пораженным и разбитым. Скорее, настороженным и готовым отстаивать свое перед кем угодно. Кинн наконец догадался посмотреть на руки их с Поршем младших братьев. На безымянных пальцах левых ладоней поблескивали одинаковые серебряные кольца в виде маленького скрипичного ключа, украшенного мелкими синими камушками. — Блять… — прохрипел Кинн и осел на колени, упираясь кулаками в пол перед собой. Порш, тревожась за него, оказался рядом, поддерживая под локоть и на всякий случай считая пульс. — Пи’Кинн, какого хуя?! — возмутился Порче громко и обиженно, сообразив первым. — Это такого ты обо мне мнения, да? Девять лет как одна семья живем, и ты меня сходу в интрижке заподозрил?! — Но ты его не простил, — оправдываясь за свои и впрямь обидные для младшего Киттисавата подозрения, Кинн вскинул голову и напоролся на задумчивые глаза Кима. — Простил. Давно уже простил, — сокрушенно покачал головой Порче, закусывая губу. Помял край футболки в огрубевших от струн пальцах, покосился на кольцо на руке и продолжил: — Мы действительно спонтанно поженились, никому не сказав, но я не собираюсь за это оправдываться. Ни перед кем, хиа’, слышишь? Я люблю его, я живу с ним, я трахаюсь с ним, я готовлю ему сраные завтраки, я, блять, два совместных альбома с ним выпустил! И я имею полное право носить кольцо и фамилию моего мужа! — Так ты еще и фамилию его взял?! — взвыл Порш белугой, пока Кинн тряс головой, как промокший под проливным дождем пес, пытаясь уложить в голове новые подробности жизни младших. — Да, взял и горжусь этим, ясно? Для продолжения рода у нас мелкие есть, а я свободный самостоятельный человек, и только мне решать, какую фамилию носить. — Какого хрена, Че, даже я, когда женился, фамилию Кинна не взял! — снова возмутился Порш, но Че уже давно прокачал навык сопротивления в регулярных спорах с менеджером, работниками индустрии и самим Кимом, переупрямить которого мог разве что дьявол. Вот и теперь Порче только гордо вскинул подбородок и высокомерно бросил брату в лицо: — Очень даже зря. Знаешь, как тебя в мафиозных кругах называют? Королева Тирапаньякул! Только в глаза говорить ссут, потому что ты же взбесишься и наделаешь в них кучу лишних отверстий. — Блять… — теперь настала пора Порша опасно шататься и хвататься за голову. Кинн прикрыл глаза и сделал медленные вдох и выдох. Рано или поздно Порш все равно бы об этом не совсем приятном для себя факте узнал, а так обошлось малой кровью — на фоне спонтанной женитьбы Че и Кима странное и в чем-то пренебрежительное прозвище само по себе терялось и блекло. — А тебе, пи’Кинн, я еще припомню это недоверие в мою сторону, — Порче Питчая уже Тирапаньякул гордо взмахнул головой и вышел из комнаты, утягивая за руку отвратительно довольного развернувшимся представлением Кима. — Они правда меня так называют? — Порш упал рядом с Кинном на пол и крепко обнял, привычно прячась в его руках от всего мира. — Да, малыш. — Пиздец, Кинн, я же… — Моя единственная королева, — Кинн обхватил любимое лицо ладонями, заглянул в глаза, полные расстройства и непонимания, и постарался вложить в свои слова как можно больше гордости, благодарности и уверенности: — Ты — мой официальный супруг. Отец моих детей. Мой спутник жизни и моя родственная душа. И если меня называют некоронованным королем тайской мафии, разве ты не заслужил титул моей королевы? — Ладно, ладно, убедил, — Порш, жутко смущенный и от того напоминающий юного мальчишку, покрепче вжался в Кинна, пряча пылающие щеки возле его шеи. Кинн облегченно выдохнул и обнял супруга, а затем и младших детей, примчавшихся узнать, почему все так шумят, а дядя Че с дядей Кимом стреляют в тире на скорость.***
Ладно, Кинн был готов признать, что сильно недооценил своего мужа, за годы в бизнесе ставшего уверенным в себе, жестким и властным. Они вдвоем — Кинн и Вегас — сидели в ночном клубе давнего партнера, который в последнее время начал активно брать левый курс. Сначала неполадки с выплатами и товарооборотом заметил въедливый и аккуратный Пит, затем Вегас убедился в правильности расчетов мужа, а затем и люди Кима доложили, что кхун Дэт* осознанно мутит воду и мухлюет с товаром. Темно-красное приглушенное освещение придавало и без того смуглой коже Дэта воистину кирпичный нечеловеческий оттенок. Хозяин недешевого трехэтажного ночного клуба «Lust»** сидел напротив них на диванчике в вип-ложе и глотал воздух широко открытым ртом. Кинн очень хотел сделать то же самое, но нужно было держать лицо: слегка опоздавший на встречу Порш был облачен в удивительно красивый костюм-двойку цвета слоновой кости. Но главной изюминкой образа стала небольшая металлическая тиара из трех переплетенных тонких нитей платины, удерживающих небольшой прозрачный камушек на лбу. «Венец королевы», — про себя подумал Кинн и жадно отпил виски из бокала, чтобы немного успокоить нервы. Также он мысленно сделал зарубку открутить Кхуну какую-нибудь не особо важную часть тела, например, голову — почерк вдохновителя и создателя образа чувствовался даже на расстоянии. — Как же тут жарко, — капризным тоном пожаловался Порш, лукаво сверкая темными глазами, и снял пиджак, аккуратно повесив его на край диванчика. Кинну поплохело во второй раз, Дэт из кирпичного стал почти оранжевым, а Вегас все-таки подавился алкоголем и закашлялся. И было от чего, ибо и без того довольно аккуратная и тонкая талия Порша была туго затянута в бежевый корсет. Кинн очень давно вышел из пубертата, да и спонтанную эрекцию в силу возраста уже давненько не ловил, но в этот момент ощутил, как член позорно твердеет в штанах от одного только вида. Его супруг был великолепен, и алая пошлая подсветка помещения это только подчеркнула. Порш меж тем с грацией уселся на диванчик рядом с Кинном, бесстыдно соприкасаясь коленями, прямо и жестко взглянул в глаза провинившегося бизнес-партнера и нехорошо оскалился: — Кронпринцесса прибудет с минуты на минуту, а пока можешь начать рассказывать, о том, кому ты продавал остатки первоклассного товара, предназначенного для верхушки. — Я не… — основательно выбитый из колеи Дэт начал нелепо и глупо оправдываться, но не преуспел. Во-первых, потому что сложно врать в глаза людям, которые знают правду, а во-вторых, потому, что в комнату с улыбкой и каким-то большим подносом в руках вошел Пит. Его обруч был серебряным и содержал в себе небольшой голубой камень редкой чистоты, который Кинн опознал как сапфир. — Извините за задержку, — Пит очаровательно улыбнулся, сделал пару шагов к столику, и Вегас резко вскочил на ноги, глядя на мужа, как на воплощение Будды — с трепетом, легким ужасом и неверием. На Пите были простой белый пуловер и широкая черная плиссированная юбка, которая заканчивалась чуть ниже середины икры и открывала вид на легкомысленные, мальчишеские черно-белые кеды с молниями на боках. Образ делал его еще милее обычного, но Кинн не обманывался хрупкой красотой и внешней невинностью — Пит все еще оставался тренированным опытным телохранителем и отменным бойцом муай-тай. Пит снова очаровательно улыбнулся, взглядом обласкал растерянного мужа и грохнул перед Дэтом поднос, на котором оказались пухлая черная папка, пакетик с наркотой и паркер. — Можешь начинать извиняться. Желательно, в письменном формате, — жестко произнес он, без страха нависая над немаленьким мужчиной. — Я знаю обо всех твоих мелких и не очень грешках, тварь, и если ты думал, что раз уж я его женушка, то только жопу подставлять умею, то сюрприз, сахарный, ты не мог проебаться сильнее. Дэт дернулся и попытался встать, но Пит мощным пинком по голени отправил его обратно в кресло и упер ствол в висок со вспухшими венами, похожими на жирных червяков. — Шевельнись только, — рыкнул Пит и взглядом указал Вегасу на кресло, в которое тот, после недолгих колебаний, послушно вернулся. Пит словно по щелчку сменил гнев на милость, ласково улыбнулся проштрафившемуся Дэту и кивнул на папку и ручку. — Пиши. Кто, где, когда и с кем. А мы потом с Его Величеством, — короткий взгляд в сторону Порша — посмотрим, что с тобой делать. Дэт раскололся быстро, Кинну и Вегасу даже делать ничего не пришлось. Пит и Бен провели отличную работу по вскрытию сети побочного сбыта товара, а Тэ с Армом тщательно проверили базу документов и поставок. Рыльце в пушку было не только у Дэта, но и у нескольких его друзей, которых тот, поломавшись, все-таки сдал. Пит кивнул, мягко улыбнулся и, не меняя благостного выражения лица, прострелил мужчине ногу, да так ловко, что ни одна капля крови не замарала его фривольный наряд. — Следующий будет в голову. Свободен, — бросил он холодно, и Дэт, хромая, выбрался из кабинки на всей доступной скорости. По полу за ним протянулся кровавый след из сквозной раны. Пит плюхнулся в освободившееся кресло, поставил пистолет на предохранитель, разулся и закинул ноги на бедра Вегаса. Тот машинально начал массировать узкие стопы, а Пит довольно прижмурился и переглянулся с не менее расслабленным Поршем. Вегасу и Кинну только и оставалось, что налить благоверным по бокалу крепкого алкоголя и мысленно пообещать Танкхуну все возможные кары. Хотя кого они оба обманывали, сюрприз удался на славу, да и оправдать название клуба как-то хотелось, так что Пит и Вегас, переглядываясь, как возбужденные до предела малолетки, почти сразу ушли в сторону уборной, а Кинн затянул к себе на колени сыто скалящегося Порша. — Это что за маскарад ебучий, малыш? — Кинн, я бы правда поверил, что тебе не понравилось, но мне в задницу сейчас твой член упирается, так что слинять не получится, — Порш обольстительно улыбнулся, всласть поерзал на коленях Кинна, возбуждая их обоих сильнее, и наклонился, припадая к губам долгим и нуждающимся поцелуем. Кинн и сам не заметил, как расстегнул штаны мужа и залез под них, пытаясь уложить руки поверх белья. Которого там не оказалось. Осознание молнией ударило в голову, внизу живота заплескался кипяток, а непоседливый Порш к тому же расчетливо прикусил мочку его уха, играя языком с крупным титановым кольцом. Кинн сжал ладони на подставленных ягодицах, пытаясь успокоить самого себя и не сорваться прямо здесь, но пальцы, рефлекторно скользнувшие в ложбинку, напоролись на основание плотно засевшего внутри плага, и крышу сорвало окончательно и капитально, благо смазку и презервативы Порш предусмотрительно захватил с собой. Через полчаса, когда все последствия бурного и быстрого секса были устранены, а Порш с расстегнутым корсетом и засосами по всей шее лениво потягивал свой виски, делясь с Кинном последними новостями, в вип-комнату вернулись Вегас и Пит. На пижонской бордовой рубашке Тирапаньякула недоставало двух пуговиц, Пит же красовался алыми искусанными губами, розовыми следами от пальцев на шее и все еще слегка поплывшим взглядом. Приятный вечер в хорошей компании продолжился, а уже через пару дней слухи о «королеве преступного мира» расползлись по всей столице, на что Порш только гордо вскидывал голову и с превосходством улыбался. Кинн, вспомнив горячий секс и роскошное представление мужа, признал сто очков в его пользу.***
Неполный год спустя, март — Кхун Кинн, там в фойе кхун Танкхун с ребенком дерется, что нам делать? — к Кинну быстрым шагом подошел встревоженный молодой телохранитель последнего набора. Кинн, все еще мысленно погруженный в детальный разбор последней сорвавшейся сделки с нелегальными бриллиантами, попытался перестроиться и отмахнулся от мужчины, пробормотав, что пусть Арм и Пол разбираются с подопечным сами. Уже дойдя до двери кабинета и взявшись за ручку, он резко вспомнил, что Арм и Пол взяли отпуск и на две недели полетели в Аргентину отмечать шестую годовщину брака, а детей, кроме Саммер, Винтера и Бена с Венисом, в доме не было. Кинн напрочь забыл про свое амплуа серьезного руководителя и побежал на первый этаж, о котором упоминал охранник, чьего лица и голоса Кинн даже не запомнил. На первом этаже, посреди фойе на черном мраморе пола сидел взъерошенный мальчишка лет пятнадцати в костюме проститутки — иначе короткое черно-белое недоплатье, с пышными кружевными воланами и сильным закосом под горничную прямиком из секс-шопа, было не назвать. Сидел и рассерженным котом шипел на устроившегося рядом Танкухна, пытаясь осмотреть свои основательно разбитые колени. Танкхун обиженно тер живот и правое плечо, скорее всего, от души укушенное. Неподалеку от них стоял сильно выросший за эти годы Рэйн, хороший друг Макао и Тэ и довольно популярный архитектор, занимающийся нетривиальными постройками для клубов, парков развлечений и других не менее веселых и злачных мест. — И что тут происходит? — Кинн подкрался к Рэйну со спины, как кот на мягких лапах, нехило шуганув увлекшегося наблюдением молодого человека, сильно высветлившего волосы после их последней встречи на дне рождения Макао. — Пи’Кинн, рад видеть, — Рэйн сделал вай и кивнул подбородком на двух все еще яростно собачащихся мужчин на полу. — Мы с пи’Пхайю, пи’Кхуном и пи’Чаем в клубе были, я ждал, пока мой хороший знакомый закончит представление, он на пилоне танцует, сегодня был дебют, а пи’Кхун ждал пи’Чая. Ну, это стриптиз-клуб, так что… этот пацан попытался соблазнить пи’Чая, пока пи’Кхун отошел в туалет. — И почему пиздюк еще жив? — удивленно уточнил Кинн, прекрасно зная мстительную и ревнивую натуру брата. Нет, ребенка бы тот не поранил, но выволочку бы устроил знатную еще в клубе. — И что вообще пацан там забыл, ему вряд ли есть хотя бы пятнадцать? — Да отцепись ты от меня, ушлепок драный! — взвыл Кхун во весь голос, первым поднимаясь на ноги и отряхивая изрядно запыленный ядовито-зеленый «клубный» костюм-двойку, надетый на голое тело. Пацан остался на полу сверкать темными колючими глазами и кривить красивые, пусть и немного крупные губы. — Мы с Чаем утку кинули, что у нас разлад, ну и что ему нравятся тонкие и звонкие. Хотели узнать, какая крыса из наших сливает данные. Я прихожу из уборной — а там это тело на коленях у Чая! — голос мужчины взлетел почти на октаву от искреннего возмущения. — Крысу нашли? — спокойно уточнил Кинн, прикидывая, как бы половчее провести очередную чистку кадров — вот уже несколько лет Тирапаньякулы удерживали половину теневой власти в городе, что, разумеется, нравилось далеко не всем. — Нашли. — А пацан почему тут? — Точка. Мы вскрыли точку прямо у нас под носом, Кинн, — голос Кхуна стал глуше и ровнее, но как раз это и было страшно. Когда Танкхун становился таким, враги семьи обычно умирали медленно и в муках. Такая диверсия была очень скверным и неприятным знаком. Кинн четко дал понять всем более мелким партнерам, что проституции несовершеннолетних на своей территории не потерпит. Оставалось только вычислить, кто такой умный, и разорвать все связи, дожидаясь, пока оставшегося без покровительства и защиты Тирапаньякулов наглеца не разорвут свои же, отбирая влияние, территории и деньги. Ну и заодно проследить все крысиные каналы, чтобы обезопасить семью и с этой стороны. — Он?.. — Молчит, сученыш, — мрачно усмехнулся Кхун, отрицательно качая головой. Пацаненок с явно выраженной китайской внешностью — высокими скулами, светлой кожей, очень красивыми, неожиданно большими раскосыми «щенячьими» глазами и длинными ресницами недовольно зашипел, что Танкхун — сам сука и может запихнуть свое ценное мнение себе в… Договорить не успел, Кхун скользнул одним махом к нему, оседлал, прибил запястья к полу одной рукой, не давая двигаться, и зашипел, словно аспид, в покрасневшее от напряжения миленькое личико: — Завали свой грязный рот, паршивец неблагодарный! Тебя из жопы жизни вытащили, хризантему твою драгоценную от посягательств спасли, а ты свой рот поганый открываешь не по делу! — Я, блять, просил меня спасать?! — вызверился в ответ мальчишка, бешено сопротивляясь и извиваясь на холодном и твердом полу, несмотря на травмы и неприлично задравшееся платье, обнажившее стройные безволосые ноги и край минималистичного черного нижнего белья. — Мне теперь нихуя не заплатят, хорошо если пинка под жопу не дадут! Благодетели хуевы… — Сколько тебе пообещали? — деревянным голосом произнес Танкхун. — Двадцать кусков, — отвел взгляд пацан, краснея скулами. — Зачем согласился? — Долги отца. Меня убьют, ну или в бордель сдадут, если деньги не отдам до конца недели. — Сколько должен и кому? — Банда Ли Яна, сорок тысяч. — Идиот, — фыркнул Танкхун и слез, знаками показывая охраннику, чтобы принес аптечку. — Как звать тебя, исчадие? — Саймон. — А в документах? Говори, давай, или я сам все узнаю. — Ли Цзелян, — буркнул мальчишка недовольно и потер красные от хватки Кхуна руки. — Саймон, значит. Я — Танкхун, — невозмутимо представился старший Тирапаньякул и принял аптечку, сходу доставая спиртовые салфетки, антисептик, пластыри и какой-то запечатанный бутылек. — Тихо, не рыпайся, я аккуратно. Кинн, точка была маленькая, Чай нашел троих, от четырнадцати до шестнадцати. Сейчас разговаривает с хозяином и его подручными у нас в клетке. Дети уже у девочек, им оказывают помощь. — Кхун тщательно протер руки, поймал парня за ногу, зафиксировал ее и начал умело обрабатывать открытую рану перекисью. — Хорошо, я прослежу, кто такой борзый, — кивнул Кинн, странно глядя на то, как пацан морщится, но терпит, а Кхун ведет себя если не как заботливый отец, то как дядя точно, с руганью отчитывая Саймона за необработанные травмы и неухоженные шрамы. Как только сеанс скорой помощи закончился, пацан потянулся к салфеткам, тоже протер руки, промокнул ватку и приложил к разбитой им самим губе Кхуна. — О, мило, рад, что у тебя есть зачатки совести, исчадие, — хмыкнул Кхун, но в его глазах отразилось на миг что-то очень ранимое и мягкое. Телохранитель по требованию Кинна принес нормальные штаны и рубашку из старого гардероба Бена, который сиротливо пылился в шкафу, так как у парня не было времени его разгрести. Вещи повисли на Саймоне мешком — тот обладал высоким для своего возраста ростом, но оставался худощавым и изящным. Только-только он вышел из подсобки, в которой переодевался, и подошел к Танкхуну, как в дверь вошла довольная Саммер с собакой на поводке, как раз вернувшись с вечернего выгула питомца. Пес за неполный год откормился на элитном корме и свежем воздухе и был уже практически ростом с саму девочку, но слушался и ее, и мальчиков беспрекословно. Дружелюбный и добродушный Бадди сразу заинтересовался гостем и хотел было подойти, чтобы познакомиться, но Саймон испуганно попятился, превратился в белый дрожащий от страха комок с широко распахнутыми глазами, а затем и вовсе замер, будто заледенев изнутри. — Саммер, уведи его отсюда, быстро! — рявкнул девочке Танкхун, первым сообразив, что парень поймал паническую атаку. Девочка послушалась молниеносно, утягивая тихо скулящую от непонимания ситуации собаку в сторону лифта, а Кхун в два шага добрался до подростка и накрепко вжал в свое тело, пряча чужое лицо у себя на плече. — Тихо, тихо, он тебя не тронет. Давай, Саймон, дыши. Вдох-выдох, вдох-выдох, воды принесите быстро! Тихо, он уже ушел, он тебя не тронет. Спокойно, исчадие, расслабься и дыши, — голос Танкхуна был нежным и ласковым, он успокаивал Саймона так, как успокаивал Кима и Кинна в детстве после кошмаров. И снова словно светился изнутри, своими теплом и лаской возвращая испуганного до одури подростка в реальный мир. — Давай мы умоемся, хорошо? Ну же, Саймон, давай! Видя, что от парнишки никакой реакции не последовало, Танкхун сам умыл его водой из бутылки, проливая жидкость прямо на пол, помог ему напиться, закутал в свой пиджак, рукавом вытерев глаза и подбородок, и снова обнял, начиная мерно раскачиваться и успокаивать перенервничавшего парнишку, но уже на китайском, в котором хорошо знал два диалекта. Он ласково называл найденыша А-Ляном и многословно убеждал, что никто его тут не тронет, и потихоньку тот пришел в себя, переставая судорожно цепляться пальцами за худые и острые, хоть и широкие, плечи Кхуна. — Мне мой муж, между прочим, из-за тебя втык вечером сделает, за то, что вся спина расцарапана. Хищный, как кошак лесной, — усмехнулся мужчина, легкой язвительностью выводя Саймона из кокона страха, но тот только головой помотал и забормотал уважительные извинения на мандарине. — Мне больше нравилось, когда ты огрызался, мелочь. Больше огня, больше страсти, больше нецензурной лексики для Кхун-гэ. Давай, исчадие, вставай и на диванчик топ-топ. — Уже усадив пацана на диван рядом с Кинном, Кхун присел перед ним на колено, повторно стер остатки воды с миловидного лица и серьезно произнес, удерживая в длинных тонких пальцах чужой острый подбородок: — Не извиняйся за свой страх, Саймон. Никогда. — Почему оно такое… огромное? — ребенок немного отдышался и уже не напоминал покойника, хотя крупные для его возраста ладони все еще мелко дрожали, и Кхун, заметив это, принялся аккуратно растирать их, возвращая живое тепло и нормальное кровообращение. — Это не оно, это Бадди, милейшее и добрейшее существо, пятьдесят четыре килограмма щенячьей радости, жизнелюбия и игривости, — хмыкнул Кхун, снова протягивая парню наполовину пустую бутылку, чтобы напился и как можно скорее пришел в себя. — Наполовину ньюфаундленд, может, слышал. — Им же жарко тут. — А что поделаешь, кого нашли, того и держим. Не переживай, в основном он в комнатах тусит, там кондеры, — отмахнулся Кхун, расправляя парню мокрую и слипшуюся чернильно-черную челку — его тонкое чувство прекрасного не выносило, когда рядом был кто-то неряшливо одетый. — Пиздец, вы, конечно, устроили оба, — Кинн принял от охранника запрошенный ранее алкоголь из мини-бара и протянул второй стакан Кхуну. Тот взял, сделал глоток, поморщился и отдал пацану. Рэйн, все еще наблюдающий за ними, как за представлением, принял от охранника стакан с гранатовым соком и отсалютовал мафиози, блестя лукавыми и хитрыми беличьими глазами. — Куда, бля, ему пятнадцать?! — машинально выкрикнул Кинн и задумался о том, что сам он алкоголь в четырнадцать уже пил не напрягаясь, как воду. Видимо, замашки здорового и нормального родителя начали незаметно проявлять себя еще и таким образом. — Поверь, братец, эта милая детка умеет пить получше нас с тобой вместе взятых, — фыркнул Кхун, с облегчением откидываясь на спинку дивана. — Только не залпом, исчадие, он крепкий. Саймон принюхался к бокалу, как любопытный кот, аккуратно отхлебнул и удовлетворенно кивнул, наслаждаясь вкусом качественного алкоголя. Вряд ли в его жизни такой был, но низкопробного пойла, привычного для посетителей баров и забегаловок самого низкого яруса столицы, в закромах Тирапаньякулов просто не водилось. — Спасибо, вкусно. Это виски? — Бурбон. — Круто. И мне тринадцать, кстати. — Отдай сюда стакан, — резко изменил мнение Кхун и в два глотка прикончил содержимое, скривившись от горечи и прокатившегося по телу алкогольного жара. — В смысле тебе тринадцать? — Ну… я наврал пи’Ому. Сказал, что мне пятнадцать, а на деле четырнадцать в июне будет. Документов никто не требовал, так что прокатило. Танкхун переменился в лице, что-то быстро напечатал в своем телефоне, поднес динамик к губам и раздельно произнес, сверкая глазами, как охотящаяся кошка: — Отрежь толстому яйца и заставь сожрать. — Вы… — Саймон побледнел, с ужасом глядя то на совершенно спокойного Танкхуна, то на закатившего глаза Кинна, то на подавившегося соком Рэйна. — Он знал, на что идет, когда пытался торговать детьми на нашей территории, — неприятно улыбнулся Кхун. — Контакты кредитора дай. Я сам с ним поговорю. — И что мне за это будет нужно сделать? — Ты больше не полезешь в штаны к моему мужу и не будешь торговать собой на улице. Саймон поморщился и кивнул, хотя и Кинн, и Кхун ему не особо поверили в силу богатого опыта. Но только Кхун мог распоряжаться своей прибылью от нескольких гектаров виноградников и продажи расплодившихся золотых карпов Кои, так что Кинн в это не лез, сосредоточившись на поиске виноватых в косяке подчиненных. Хотя то, как его брат смотрел на этого бойкого мальчика, невольно натолкнуло его на мысль пробить всех его родственников и потихоньку готовиться к тому, что у Кхуна и Паначая, идущего с мужем в комплекте по умолчанию, как минимум появится подопечный. Жизнь становилась все интереснее и интереснее.