Львенок

      Кинн с Кхуном забыли бы напрочь про этот небольшой эпизод с Саймоном, если бы во время тихой, мирной, по-домашнему уютной сходки аккурат после возвращения Арма и Пола из Аргентины к Кхуну не подошел с поклоном дежурный телохранитель. Старший Тирапаньякул сразу же насторожился, посерьезнел и потребовал кого-то привести, чутко вслушиваясь в шум проливного дождя за окном.       Спустя пять минут в светлую, полную смеха и атмосферы праздника комнату, оставляя за собой небольшие лужи, вошел Саймон. Джинсы были порваны на коленях, причем отнюдь не художественно, синяя ветхая рубашка рассыпалась от старости прямо на нем, в кедах, старых как мир и тоже рваных, при каждом шаге громко хлюпала дождевая вода. Разговоры и смех в комнате затихли, как по мановению волшебной палочки. Саммер ловко спрыгнула с колен Чана, метнулась в дальний угол, рывком сорвала с бокового стола непрозрачную плотную скатерть, заставила Бадди, отдыхающего от дневных игр в ногах у Порша, распластаться по ковру, накрыла собаку скатертью и нырнула следом. Подумав, к сестре с другой стороны присоединился Винтер. Кхун сунул свой бокал со слабоалкогольным коктейлем Чаю, медленно, как к пугливому животному, подошел к Саймону и протянул руку навстречу.       — Что случилось, исчадие? — его голос был ровным, мягким и успокаивающим.       Парень вскинул голову со слипшимися мокрыми волосами и произнес тусклым, безжизненным голосом:       — Друзья отца по пьяни зажали меня в моей комнате.       — Они?..       — Только рот.       — Блять, — Кхун скользнул поближе, опустился перед ребенком на колени, приподнял его за подбородок и вопросительно заглянул в безжизненное бледное лицо, больше похожее на маску: — Что случилось дальше?       — Я сопротивлялся, отец начал бить ремнем, я вырвался и спрыгнул со второго этажа. Ногу подвернул, но успел добраться до остановки и запрыгнуть в первый попавшийся автобус. Простите, мне больше некуда пойти, — сбился парень на мандарин, начиная крупно дрожать и от холода из-за кондиционера, и от эмоций после пережитого.       — Могу я тебя обнять, змейка?       Саймон кивнул и обессиленно упал на колени рядом с Танкхуном, цепляясь за него, как за последнюю надежду. Хотя, если судить по его грустной и печальной истории, именно так все и было. Чай отогнал от мужа и Саймона любопытных и сочувствующих в лице Графа и Тэ, выключил кондиционер, организовал для ребенка воду, легкие успокоительные, аптечку и чистую одежду снова из гардероба Бена, которую тот принес уже лично, сходу проникшись серьезностью ситуации.       Когда Саймон снял рубашку, чтобы показать следы избиения, Кхун резко втянул воздух через сжатые зубы, Пакин машинально пригреб к себе Графа, Вегас неприязненно поморщился, а Макао потер бок, за что тут же получил успокаивающий поцелуй в щеку от Тэ. По всему торсу мальчишки, болезненно-худому, с выпирающими ребрами и впалым животом, проходили царапины, синяки и красные воспаленные следы от широкого ремня.       После того, как парень принял быстрый теплый душ в одной из гостевых комнат, его взяли в плотный оборот Кхун и Чай, тщательно обработав все следы. Когда они входили обратно в комнату к переговаривающейся о ситуации семье, мальчишка запнулся в слишком больших для него гостевых тапочках и навернулся, едва успев подставить локти, чтобы не уткнуться в пол лицом.       — Давай в кресло, — Танкхун хотел было поднять парня на руки, но помешал Чай, суровым взглядом отгоняя супруга, чтобы не таскал тяжести.       Стоило Паначаю ненадолго отойти, чтобы позвонить своим друзьям и попросить о небольшой услуге, как возле усаженного в кресло подростка каруселью закружились Тэ, Бен, Порче, Порш, Пит и Граф, как самые неравнодушные и сопереживающие из Тирапаньякулов. Ребенка, малость обалдевшего от количества незнакомых взрослых людей с четко выраженным состраданием на лицах, вдоволь напоили чистой теплой водой, помогли высушить полотенцем волосы, натянули на ноги толстые теплые носки из запасов вечно мерзнущего Тэ и даже умудрились впихнуть что-то сладкое.       — Не бойся их, тайпанчик, они тебе больно не сделают, — успокоил ошарашенного мальчишку Кхун, присев на мягкую полукруглую ручку кресла, чтобы в случае чего оказаться к Саймону как можно ближе.       — Ваш муж сильно злился? — тихо уточнил Саймон, когда основной ажиотаж стих, а сам он выпил большой стакан молока с медом и закусил лично изготовленным рассыпчатым и сладким печеньем Вегаса.       — За что?       — Ну… за спину, — густо покраснел ребенок, утыкаясь в недопитое молоко. Кхун поначалу непонимающе нахмурился, а после рассмеялся и потрепал парня по темным чуть вьющимся волосам:       — Конечно, нет, тайпанчик. Чай мне верит и любит, он не стал бы злиться на наше с тобой общение. Да и я бы никогда не стал ему изменять, даже с самым идеальным партнером.       — Почему?       — Потому что он мне доверяет, а я — ему. Он поддерживает меня, заботится, часто носит кофе в постель. Еще он умный, умеет отпадно заниматься сексом, красив, как дьявол, и никогда меня не бил, так что одноразовый перепихон, пусть даже и с идеальным телом, не стоит и капли того, что я получаю от него.       — В такие моменты, как этот, я влюбляюсь в тебя заново, детка, ты знал? — Чай, предусмотрительно выслушавший эту оду самому себе на небольшом отдалении, неслышно подошел к Кхуну со спины и наклонился, беря руку мужа в свою, чтобы запечатлеть нежный поцелуй на нежном, сделанном на заказ кольце в виде изящной тонкокрылой ласточки.       — И я тебя, мой тигр, — разнежено улыбнулся Кхун, потираясь крашеным в медно-рыжий затылком о солнечное сплетение мужчины.       — Я этого не слышал, — закатил глаза Пакин, но свой бокал поднял, показывая, что пьет за здоровье лучшего друга и его супруга.       — Ты разобрался?       — Да, туда уже едут. Найдем всех, не переживай. Держи, нонг’Саймон, тебе медики передали.       Саймон принял от Чая лечебный бальзам для губ в фиолетовой пластиковой баночке, открутил крышку и тупо уставился на кремообразное жирное содержимое, не зная, что с ним нужно делать.       — Позволь мне, — Порче, первым заметив его затруднения, забрал баночку и очень аккуратно, едва касаясь пострадавших и опухших губ парня, размазал по ним лечебный состав, сладко пахнущий ванилью даже на расстоянии. — Вот так. Не облизывай только. Вреда особого не будет, но он невкусный. Это хорошая фирма, я тоже такой пользуюсь.       — Интересно знать, зачем? — тут же прищурился на младшего брата Порш.       — Хиа’, а ты точно хочешь это знать? — хитро щурясь в ответ уточнил Че, и Порш вспыхнул скулами под незлой смех остальных мужчин, догадавшись, что младший брат прозрачно намекнул ему на свои разнузданные постельные развлечения с Кимом.       — Давай хоть познакомимся, что ли? — Тэ обаятельно улыбнулся, и Саймон тут же залип на эту улыбку — с годами мужчина становился все более привлекательным, да и Макао не дремал, заставляя спутника жизни расцветать все ярче с каждым прожитым вместе днем. — Меня зовут Тэ, а это мой жених Макао.       — Я Пит, а вон мой муж Вегас и сын Венис, — представился Пит, показывая свои знаменитые ямочки. Вегас вяло помахал рукой, а Венис спрыгнул с дивана и подошел ближе, на языке жестов показав, чтобы мужчины окружили Саймона кольцом, позволяя Саммер и Винтеру незаметно вывести из комнаты Бадди.       — Я Порче, вот мой муж Ким, мы профессионально занимаемся музыкой, возможно, ты даже слышал песни WIКа. А это мой старший брат Порш и его старший сын Бен. И муж Кинн, вон в кресле сидит, на самоеда похож.       — Да когда вы уже прекратите прикалываться! — взвыл Кинн с шутливой обидой — на невинные подколы Порче он уже давно не обращал внимания, тем более, тот был в своем праве, мелочно и беззлобно мстя за недоверие, оказанное ему Кинном во время сообщения сногсшибательной новости об их с Кимом скоропалительном браке.       — Я — Граф, вон мой муж Пакин. Мы держим автобизнес и давно дружим семьями с пи’Кхуном.       — Вон тот серьезный мужчина в кресле — жених моей матери, да, не удивляйся, влюбиться можно в любом возрасте, — усмехнулся Порш на комично распахнутые глаза ребенка. — Это наши хорошие друзья и сотрудники, тот, что в очках, Арм, а тот, что повыше и пошире, его муж Пол, кстати, мы как раз праздновали их возвращение из Аргентины. А вот и наши с Кинном младшие дети. Саммер и Винтер.       Увидев дружелюбно улыбающуюся девочку, Саймон съежился и начал испуганно озираться.       — Не бойся, пи’. Мы увели его, — Саммер подошла совсем близко и накрыла ладошками руки Саймона, сжавшиеся на стакане. — Тебя собаки в детстве покусали, да?       Саймон кивнул, поморщился и указал на правое плечо.       — Бадди не такой. Ты же знаешь, что с английского «buddy» — это «приятель»? Он хороший и добрый, просто очень большой. Мы же не выбираем, какими нам быть, правда, пи’?       Саймон настороженно кивнул, но рук девочки с себя скинуть не попытался. Винтер, как обычно, поддерживал сестру, стоя за ее спиной нерушимой стеной. На гостя он поглядывал с любопытством и трезвым расчетом, но без неприязни или страха. Как на обычного подростка, к которому подошла поговорить его дружелюбная и со всеми милая близняшка.       — А ты, значит, Саймон? — полюбопытствовал Порш, одними взглядами общаясь с по-лисьи улыбающимся Танкхуном.       — Саймон, — подтвердил мальчик, вскинул голову, бросил вопросительный взгляд на старшего Тирапаньякула и дополнил со вздохом: — По документам Ли Цзелян, но я не люблю это имя.       — Красиво как, пи’, — с восхищением заметила девочка и ослепительно улыбнулась: — Но Саймон тоже хорошее имя. И звучит хорошо, и тебе подходит.       — Мгм, тебе твое тоже, — кивнул Саймон, немного оттаивая — улыбка у Саммер, как и у Порша, была располагающей и доброй, не ответить на нее было трудно. — Ты такая… летняя.       — А я тогда повелитель тьмы, император ужаса и господин холода, — Винтер забавно растопырил пальцы и изобразил не то голодного вампира, не то полоумного ежа.       — А ты еж колючий, — не преминул подколоть сына Порш, привычно целуя в макушку и сбивая ему напрочь весь образ. — Император ужаса он, ага.       — Ну пап! — обиделся ребенок, пока взрослые и Саммер пытались не выдать предательский смех.       — Я не хотел мешать вашему празднику, — Саймон повернулся к Полу и Арму и попытался поклониться сидя — встать мешала толпа Тирапаньякулов и сопричастных, сгрудившаяся вокруг.       — Мы совсем не в обиде, — чуть ли не хором заверили мужчины.       — Тебе уже подготовили комнату, мелочь, если боишься оставаться один, я посплю с тобой, — пропел Танкхун, подметив, что глаза парня начали сами по себе закрываться из-за легкого снотворного эффекта успокоительного.       — Нет, все в порядке! Я смогу один, — быстро и весьма экспрессивно выдал ребенок, очень стараясь не смотреть при этом в сторону Чая.       — Чай тебя отнесет в комнату, — Танкхун светло улыбнулся, разгоняя родню, чтобы его муж мог придвинуться вплотную и взять парнишку на руки.       — Не надо! Я же не принцесса какая, — возмутился Саймон и тут же замер, стараясь не доставлять Чаю никаких неудобств — то, что он его безумно боялся, читалось невооруженным взглядом. Кхун и Чай переглянулись, и последний повернулся в сторону Макао. Парень без колебаний подскочил с места и забрал Саймона прямо с рук старшего.       — Не бойся, малой, все хорошо. Я тебя отнесу, а у пи’Чая тут еще дела есть. Пошли, кузен, дорогу покажешь.       Танкхун клюнул супруга в щеку, помахал всем рукой и вышел вслед за младшим кузеном. Паначая сразу четыре руки толкнули в освободившееся кресло, а дети так и вовсе уселись прямо на ковер у его ног, грея уши и заодно мешая мужчине встать.       — А теперь, пи’Чай, рассказывай, — не выдержал любопытный Порче, подползая поближе к слегка смутившемуся от такого внимания мужчине, а после и вовсе уселся на подлокотник кресла, в то время как второй непринужденно занял Порш.       Кинн и Чай общими усилиями восстановили картину событий двухнедельной давности, а Вегас даже вспомнил крысу, так как несчастного зачинщика беспредела с педофилией в клубах семья спихнула на него, чтобы выведал все оставшиеся связи и ниточки. Опухоль на территории клана оказалась небольшой, но неприятной. Три стрип-клуба, толкающих товар Тирапаньякулов, попутно решили слегка подзаработать на несовершеннолетних работниках, которых нанимали из самого бедного слоя общества. Так в эту категорию и попал Саймон, чью хлипкую двушку на втором этаже постепенно разваливающегося без ремонта домика со склочной и сумасшедшей старушкой внизу грозились отобрать коллекторы отца.       — Вообще пацан правильно в той ситуации поступил: лучше лечь под одного, чем потом кучей, да еще и без дома остаться, — заметил вслух циничный и прагматичный Пакин, пока Кинн, Порш и Вегас скрипели зубами из-за того, что умудрились проморгать под носом эту вроде как небольшую, но вонючую и отвратительную грязь, способную со временем перерасти в целый клубок скверны.       — Я проверил: он не колется, но иногда курит и пьет, — дополнил Чай спокойно. — Кхун просил с его коллекторами разобраться, я в процессе все выяснил. Он в дом по дереву залезает, через окно, потому что снизу соседка невменяемая, может и кипяток на него вылить по настроению, и злобную собаку с цепи спустить.       — Бедный, — пожалела парня Саммер. Повернулась к Кинну и серьезно спросила: — Папа, а можно вылечить боязнь собак?       — Да, милая, только для этого нужно много сил, времени, терпения, и чтобы человек, которого лечат, был к этому готов и сам хотел лечиться, — развернуто ответил мужчина, переглядываясь с Поршем. Было очевидно, что девочка что-то задумала, и она не подвела:       — Выходит, пи’Саймон теперь наш новый кузен?       -А?! — У Пакина аж бокал из рук выскользнул.       — Ну, когда пи’Саймону было плохо, он пришел к дяде Кхуну, значит, у них есть… как это называется? Духовная связь, вот! Дядя Кхун добрый, он не оставит пи’Саймона с таким отцом и собакой под стенкой, значит, заберет себе. И у них с дядей Чаем тоже будет свой ребенок!       — Это немного не так работает, принцесса, — попытался урезонить дочь Порш и напоролся на два совершенно одинаковых прищура.       — Да что ты говоришь? — протянул Кинн, весьма непрозрачно намекая супругу на подробности усыновления Бена.       — Да, пап, обычно это так и происходит, — поддержал старшего отца сам Бен, но в его усмешке не было яда или сарказма, только легкая ирония.       — Кхун не потянет. Одно дело пару раз помочь, а другое… — вмешался Чай, отчаянно закусывая губу.       Кинн знал, что родители Паначая недолюбливали Танкхуна и стабильно выедали сыну мозг, чтобы либо развелся с ним и женился «на ком-то нормальном», либо порадовал их внуками. Чай сносил все нападки с каменным лицом, домой старался лишний раз не заглядывать и даже не звонить, но Кхун обо всем знал и молчаливо винил себя в неполноценности и неправильности, что множило недопонимания между супругами. Они уже пару раз аккуратно поднимали между собой тему усыновления детей, и Чай был морально готов взять на попечение ребенка или даже двух, но Кхун упрямился, боясь, что его ментальное здоровье не выдержит присутствия капризного и хрупкого малыша рядом.       — Он сможет, Чай. Я знаю брата всю мою жизнь, и он потянет хоть одного, хоть троих. Он просто боится стать вторым Корном. Но любви и готовности заботиться и защищать в нем не на одного ребенка хватит, уж поверь мне, — Кинн подобрался ближе и положил руку на плечо Паначая, слабо сжимая в жесте поддержки. Тот пожевал губу и задумчиво кивнул.       — Ребенок меня боится.       — Саммер боялась меня, — выпалил Кинн, не успев себя остановить.       — Папа, мы познакомились днем у кхун Йок, а ночью я уже спала возле тебя, — выдала Саммер с явным осуждением в голосе. Затем заставила Кинна присесть, потянув за штанину мягких домашних брюк, и крепко обняла за шею: — Мы боялись, что нас раскроют, а не тебя. Ты же лучший папа, как тебя можно бояться?       — И я вас очень люблю, пантерка, — прочувствованно отозвался Кинн, целуя поочередно дочь и обоих сыновей, чтобы никого не обделять теплом и вниманием.       — Бро, ты тоже такой слащавый со своим? — обратился Пакин к Вегасу, но тот лениво пожал плечом, продолжая придерживать второй рукой тонкую талию мужа.       — Мой Пита обожает, а не меня. Если я к нему с нежностями полезу, он на меня как на говно посмотрит.       — Отец, блять! — громогласно возмутился десятилетний Венис. Приблизился к приемному отцу, забрал у него стакан алкоголя, отложил на столик перед диваном и обхватил за щеки ладонями, бесстрашно заглядывая прямо в глаза: — Я тебя очень люблю. Папа тебя очень любит, пи’Макао и пи’Тэ тебя очень любят. А ты до сих пор носишься со своими древними обидами и загонами, как с тухлым яйцом.       — Вот же задница мелкая, — прикрыл хищные темные глаза Вегас, рывком дернулся вперед, поймал тихо взвизгнувшего сына, затащил на колени и начал безжалостно щекотать.       Венис выворачивался и непривычно звонко и громко смеялся, умоляя Бена помочь. Дав Вегасу спустить пар, Бен отобрал кузена, привычно укачивая на руках — Кинн сильно подозревал, что даже будь этим двоим по семьдесят и шестьдесят соответственно, Венис бы все равно ездил на ручках, как избалованный принц, потому что Бен всегда был перед ним слишком слаб.       — Хиа’, у меня пресс болит, хочу воды и клубочиться, — простонал Венис, держась на живот и обессиленной тряпочкой вытягиваясь на сильных руках парня.       — А я тебе сколько раз говорил: качай. Сейчас бы так не стонал, — пожурил его Бен, но послушно организовал тонкий плед, стакан воды и уютное убежище между своим телом и подлокотником последнего свободного дивана, куда Венис, с хорошо различимым на лице удовольствием, и забился.       — Сначала ты говоришь детям, что их любишь, несмотря ни на что, а потом дети говорят тебе, что ты дурак и все неправильно понял, — подытожил Кинн, подхватывая мелких на руки, и разместился с ними в кресле.       — Ну что, господа, ставки! — сладким голосом объявил вернувшийся от Кхуна Макао. — Кузен уболтал малого и теперь лежит рядом и на него смотрит, как на подарок под Рождество.       — Как на сокровище и дар свыше? — предположил Тэ, снова с комфортом откидываясь на грудь любимого человека и получая за это слабый поцелуй в висок.       — Как на херню, которую не знаешь куда деть, но и выкинуть жалко.       — Ладно, пока засунем его в мою старую квартиру, под присмотр надежного человека, а там посмотрим, — решил Чай, который, судя по застывшему взгляду и бисеринкам пота, лихорадочно просчитывал в уме все возможные комбинации событий с учетом непростого характера ребенка и психологических травм Танкхуна.       — Кстати, кузен просил мелких к ним присоединиться. Вроде как Саммер положительно на Саймона влияет, так что утром ему будет спокойнее, — вспомнил Макао, рассеянно играя с тоненьким серебряным браслетом на руке Тэ.       — Хорошо, — покладисто согласилась девочка. — Хиа’ вы с пи’Венисом заберете на ночь Бадди? Он не любит спать один и скулит.       — Мы с отцом заберем, милая, идите, — пообещал Порш, а Кинн мысленно застонал, понимая, что при пробуждении завтра просто не почувствует своего тела. Плечо и грудь ему благополучно отлежит Порш, а ноги — забравшийся к ним в поисках утренних обнимашек Бадди. Но ради любви, тем более такой чистой, бескорыстной и взаимной, часто приходилось идти на добровольные жертвы.       — Поставь от нас обоих на то, что Саймон войдет в семью до наступления осени, — прошептал Винтер на ухо Кинну и как ни в чем не бывало ушел вслед за сестрой.       — Наши дети выросли маленькими чудовищами, они сказали мне отдать за них ставку до сентября, — пожаловался вслух Кинн, едва за младшими закрылась дверь гостиной.       — Поддерживаю, — в один голос высказались Пакин, Ким и Вегас и отсалютовали бокалами. Пит после недолгих колебаний присоединился к мужу, а вот Чан, Граф, Арм, Пол, Порш и Тэ поставили на то, что Кхуну потребуется больше времени. Чай в гонке не участвовал, как заинтересованное лицо, Кинн, подумав, присоединился к детям, а вот Порче, улыбаясь неуловимой джокондовской улыбкой, поставил крупную сумму на то, что это произойдет еще до начала лета. И ни один человек в комнате даже не подумал поставить на то, что в семью Саймон не войдет в принципе.       

***

      Анакинн в который раз в жизни убедился, что у Порче был свой закрытый канал со вселенной. В апреле Саймон посещал их дом еще три раза, вместе с Танкхуном. Мужчины устроили его на постой в старой квартире Паначая, со специально нанятой психологиней, которая помогала парню выбраться из токсичной среды, а заодно в меру сил присматривала за жилплощадью и питанием мальчика. Саймон старался вести себя тише воды ниже травы и без истерик и криков согласился поменять школу на более качественную и высокооплачиваемую. Отца мальчика засунули в клинику, но медики считали, что помочь не в силах — мужчине была нужна только бутылка, с пришедшим его навестить сыном он разговаривал исключительно громкими и нецензурными выражениями, чем быстро довел Саймона до слез.       Танкхун стал более задумчивым и тихим, часто выпадал из разговоров, зависая в своих мыслях. Чай супругу не мешал — во-первых, у него хватало своей работы, Пакин открыл очередной мотосервис при поддержке Сайфы и Пхайю, и работы у них всех резко прибавилось. А во-вторых, Паначай Кхуна безмерно любил и был заранее готов на любое его телодвижение, кроме травмоопасного. В таком беспокойном, суетливом, но вполне удобоваримом распорядке прошли март и большая часть апреля.       Кинн спустился на лифте в фойе, намереваясь раздать приказы охранникам внизу и попросить кого-то отвезти мелкие рабочие документы Вегасу, но вовремя заметил на диванчике понурившегося Саймона с синяком на скуле, разбитой губой и в порванной форменной светло-синей рубашке с вышитым гербом школы. Отдав папку ближайшему секьюрити, Кинн попросил его коллегу принести аптечку. Саймон при виде Тирапаньякула с аптечкой наперевес вздрогнул и попытался забиться в дальний угол дивана, но Кинн не позволил, мягко беря сильную и слишком крупную для почти четырнадцатилетнего мальчика руку со стесанными костяшками в свою.       — Ну и что случилось?       — Ничего такого, — буркнул ребенок, отвернувшись.       — Кхун все равно узнает, он дотошный, вредный и въедливый. А так я могу помочь тебе сгладить последствия. Так что давай, делись.       — У некоронованного короля мафии наверняка есть более важные дела, чем возиться со мной.       — Есть, конечно, но ты мне интересен. Мой брат к тебе медленно, но верно привязывается, — с добродушной усмешкой пояснил свою позицию Кинн, благодаря небеса за то, что Венис, Саммер и Винтер научили его общаться с детьми, особо не настроенными на общение: — И как человек, по своей воле усыновивший троих очень разных по характеру детей, я понимаю, что ты уже стал переменной, которую я должен учитывать. Так что говори, Саймон.       — Меня задирают в школе.       — Потому что отстаешь по программе?       — Что? Нет, там программа совсем легкая, они там вообще хуи пинают… в смысле, ничего не делают, особенно в точных науках, — поморщился ребенок, которого Кхун специально отдал в школу с языковым и экономическим уклоном.       — Тогда что не так?       — Национальность, — огорченно вздохнул мальчик. — И то, что я — из бедной семьи. Они как-то это пронюхали, и теперь травят.       — Что делали? — светским тоном осведомился Кинн, размеренно и четко выполняя положенные действия по обеззараживанию небольших, но неприятных царапин. Сам он в школе тоже порядочно дрался, и, было дело, травил парочку парней, которых лично для себя считал неприятными. Но с обратной стороной буллинга никогда не сталкивался в силу высокого положения и больших доходов своей семьи, которые весьма уважали его «друзья».       — Сначала клей на стуле, но я успел заметить ненормальный блеск и не сел. Исписанная матюками парта. Порезанная спортивная форма. Испорченная еда. Три раза пытались заставить драться.       — И от чего у тебя сорвало стоп-кран?       — «Летняя девочка», — произнес Саймон на мандарине, и до Кинна только спустя секунд десять дошло, что речь о Саммер. — Она приехала ко мне в школу вместе с братом и водителем, Кхун-гэ хотел передать мне кое-какие вещи. Ее начали дразнить, я не смог промолчать.       — Будда, почему наши дети всегда дерутся только ради других? — закатил глаза Кинн, задавая небесам риторический вопрос.       — Простите?       — Мой старший сын, несмотря на легкий характер и незлобивость в принципе, в школе дрался больше, чем мы с братьями вместе взятые. И никогда ради себя, всегда только за других. Саммер тоже подралась с год назад, когда обижали ее подружку, кстати, тоже китаянку. Теперь вот ты.       — Я не ваш ребенок, — Саймон чуть отшатнулся, глядя на Кинна со смесью страха и тревоги.       — Не мой, — спокойно подтвердил Кинн и приложил к разбитой губе мальчишки ватку с антисептиком. — Брата. Считай, племянник.       — Я вам чужой. И ему чужой.       — Трое усыновленных детей, парень. Трое. Да, двое из них по крови дети моего мужа, но поверь, когда мы узнали, что нам нужно будет их усыновить, охуели все, включая детей.       — Я не… я не уверен, что это правильно. Мой отец…       — Тайпанчик, он вряд ли вылезет из клиники, — Кинн легко подхватил ласково-саркастичную кличку, которую часто использовал в адрес ребенка Танкхун. — Скорее всего, у него будут редкие моменты просветления, когда он будет узнавать тебя и вести себя как раньше, но прогноз врачей неутешителен: зависимость сожрала его слишком сильно.       — И что теперь? Что я должен буду делать? Убивать по вашему приказу? Спать с кем-то? — Саймон им явно не верил, но Кинн на самом деле и не рассчитывал на быструю адаптацию. В отличие от Саммер и Винтера, которым с самого детства говорили, что родители за ними вернутся, и Бена, которого они взяли пусть и из неполной, но любящей и крепкой семьи, Саймона воспитывала улица, с ним по определению не могло быть легко и просто.       — Спать точно нет. А вот убивать… мы же мафия, малыш, и школьные хулиганы в нашей жизни — это незначительная мелочь. Обычно за нами охотится рыбка куда крупнее и опаснее. И тут уже либо ты, либо тебя или твоих близких. Например, Бен в первый раз убил, когда их с Венисом и Макао похитили. Испугался за малого, которого пытались забрать. Кхун впервые убил вообще в двенадцать, вытер нож и полез драться дальше. Не мог отступить, потому что наши телохранители были заняты снаружи, а внутри остались только мы с Кимом, малолетние, избитые и связанные, он и трое нападавших. Попроси его, кстати, рассказать эту историю подробнее, он не откажет.       — И вы согласны на такую жизнь для детей?       — Никто не застрахован от смерти, Саймон. Мы все можем умереть в любой момент. Кирпич на голову упадет, сердечный приступ застанет внезапно, авария на дороге случится. Но я учу детей защищать себя и близких. Я стараюсь вовремя предотвратить появление опасностей. Это не всегда удается, врагов у моей семьи много, но я делаю все возможное. И я очень люблю свою семью. Всю семью, — Кинн подчеркнул голосом слово «всю», стараясь показать упрямому и недоверчивому мальчишке, что он сам скоро войдет в это определение.       — Кхун-гэ будет сильно злиться за драку? — после недолгого, но ненапряженного молчания уточнил Саймон, теребя плоскую кремовую пуговицу на рубашке.       — Нет. По такому поводу — нет, он тебя наверняка еще и похвалит и сводит куда-то в кафе отметить. Ты их хоть раскидал?       — Да. Драться они тоже не умеют. Я владею стилем Синъицюань*, меня мастер-сосед учил.       — Необычно, — одобрил Кинн. — А из наручников выпутываться умеешь?       — Да.       — Корейский знаешь? Ничего такого, просто самые тесные рабочие связи у моей семьи именно с Кореей, хотя бы основы нужно знать, ради твоей же безопасности.       — Нет. Не знаю.       — Оказание первой помощи?       — В общих чертах.       — Давай ты немного с нашими потренируешься? Хотя бы пару-тройку занятий. Я нанял женщину, которая тренирует моих младших детей, она весьма хороша в своей нише, я могу устроить к ней и тебя.       — Ладно, как скажете, — кивнул Саймон, и тут же встал, вытягиваясь в струнку при виде Чая и Танкхуна, держащихся за руки.       Он все еще боялся младшего мужчину, но уже хотя бы не ежился и не пытался спрятаться в его присутствии. Заметив свежие травмы, Танкхун подлетел к ребенку, встревоженно расспрашивая и ощупывая его ребра и грудь. Саймон начал успокаивать Тирапаньякула, а Чай с Кинном обменялись долгими говорящими взглядами. Пока ближе всех к получению суммарного миллиона на ставках по факту оказался хитрюга-Порче.       

***

      Всегда аккуратный, собранный и внимательный к окружению Чай в начале мая загремел на операционный стол, прикрывая Пакина во время покушения. Кхун сидел под дверью реанимации, словно безжизненная статуя — белый от тревоги, с испариной на лбу и пустыми глазами. Он, кажется, даже дышал через раз — грудная клетка почти не колебалась. Примчавшийся на панический зов брата Кинн сел в соседнее неудобное, тесное пластиковое кресло и накрыл ледяную мокрую руку Кхуна своей, куда более широкой, крепкой и сильной. На касание тот не отозвался, продолжая равнодушно пялиться в противоположную плохо выкрашенную голубоватой краской стену одной из многопрофильных городских больниц, куда Чая привезли на скорой час назад. С тех пор вестей не было, из операционной никто не выходил, красное табло «Идет операция» не потухало. В нос забивался едкий запах лекарств, антисептиков, крови и смерти — уж это Кинн, благодаря семейному опыту — мог отличить на раз.       Он не знал, как поддержать брата, кроме как держать его за руку в этот страшный момент. Чай незаметно и быстро влился в их семью, носил Кхуна на руках, иногда в прямом смысле, помогал ему с многоэтапным и сложным лечением, водил к психотерапевту, успокаивал после кошмаров, теперь уже редких, но все еще изматывающих и жутких. Чай был идеальным мужем, но также он был хорошим, надежным другом для Кинна, Порша и остальных. Обожал активный отдых на природе с палатками и рыбалкой и иногда таскал с собой Вегаса, Пакина или Бена, всегда лично проводил техосмотры машин Кхуна и детей, без вопросов впрягался в сделки Тирапаньякулов, если того требовала ситуация, и пару раз на деле прикрывал спину Вегасу и Поршу. Потеря Чая стала бы невосполнимой брешью в их сложной, но счастливой жизни. Да и Кхун вряд ли оправился бы после такого удара.       — Кхун-гэ!       В коридор на полной скорости, едва не растянувшись на самом верху крутой боковой лестницы, влетел Саймон в школьной форме. Кинн машинально бросил взгляд на наручные часы, исправно показавшие 11:34, самый разгар обыкновенной учебной среды. Саймон добежал до Кхуна, опустился перед ним на колени и взял за руки, заглядывая в глаза снизу вверх. Он вел себя не как четырнадцатилетний подросток с улицы, а как ответственный и зрелый человек, столкнувшийся с тяжелой ситуацией и старающийся справиться с ее последствиями.       — Давно он так? — серьезно утончил парнишка у Кинна, привстал и стер подолом своей рубашки холодный пот со лба ко всему равнодушного Кхуна.       — С начала операции, около часа уже.       — Понял, — Саймон тяжело вздохнул и попросил Кинна принести воды.       Мужчина послушно прогулялся к кулеру, решив понаблюдать за действиями подростка. Саймон взял стаканчик, печально улыбнулся, поднял голову Кхуна за подбородок и резким движением выплеснул всю воду ему в лицо. Кхун словно по щелчку пальцев ожил, опрокинул Саймона на пол и прижал коленом горло в очень опасной стойке, Кинн даже дернуться навстречу не успел. Но страха в глазах Саймона не было, только странная обреченность и покорность.       — Кхун-гэ, прости, — прохрипел он, не обращая внимания на острое колено, ощутимо давящее на кадык. Кхун озадаченно моргнул раз, другой, третий. Выпал из состояния берсерка, сполз на пол, поднял Саймона за плечи и крепко обнял поперек спины, прижимая к себе, как подушку или большую плюшевую игрушку.       — Придурок малолетний! Я же мог тебя поранить, идиота кусок! Никогда так больше не делай, понял?       — Да, Кхун-гэ. Тебе лучше?       — Да. Мне лучше, тайпанчик, — Кхун помог Саймону встать и усадил его в кресло справа от себя. — Блять, малой, в тебе просто куча скрытых талантов.       — Стараюсь, Кхун-гэ, — отозвался Саймон невозмутимо и тыльной стороной ладони стер с лица Тирапаньякула лишнюю влагу. — Он обязательно придет в себя, вот увидишь.       Саймон говорил ровным, спокойным голосом, как мог успокаивал Кхуна, хотя Кинн видел, что у парня дрожали руки от адреналина, выплеснувшегося в кровь при прямой угрозе для жизни. Вскоре к их бдению под дверью присоединился Пакин, окровавленный, в пыльной и грязной одежде, с простреленной и криво перетянутой какой-то тряпкой левой ногой, но относительно целый и очень злой. Убедившись, что Кхун в порядке, он, грязно матерясь сквозь зубы, поковылял в приемный покой, чтобы сделать нормальную перевязку и зашить неопасное, но весьма крупное рассечение над правой бровью, грозящее остаться шрамом-напоминанием.       Мужчины остались ждать новостей, причем Саймон ни на шаг от Кхуна не отходил, держал его за руки, поил водой, отвлекал беседой. Например, рассказал, что это Саммер ему написала о том, что Чай в больнице. Предприимчивый пацан наврал с три короба охране в комплексе, и ему выдали адрес больницы. Остальное было делом техники и ловкостью тренированных рук.       — И как ты из школы сбежал, негодник? Я же специально проверял, чтобы охрана была надежная.       — Всего-то со второго этажа в подсобке в кусты спрыгнуть, гэ, это ерунда, — отозвался на китайском задумчивый Саймон. — Я так дома делал, чтобы той стерве старой на глаза не попадаться.       — Вот уж точно дитя улиц, — Танкхун потрепал ребенка по плечу, попытался слабо улыбнуться, и, видимо, именно эта попытка его и сломала. Он в секунду превратился из взрослого мужчины в разбитое, затравленное, трясущееся от страха бесполое существо вне возраста. Лицо скривилось и снова стало мокрым от слез, плечи поникли, как сломанные птичьи крылья, нескладные, длинные руки затеребили край одежды, раздергивая его на нитки.       — Нет. Хватит. Не думай об этом. Он придет в себя. Он тебя любит, а когда любят, не бросают, — Саймон совсем как взрослый прижал к себе Кхуна, позволяя ему спрятаться в теплых поддерживающих объятиях. — Он обязательно выберется, слышишь, гэ? Тише, тише. Все наладится, вот увидишь.       И все действительно наладилось. Чай был очень слаб после операции, к нему не пустили даже Кхуна, хотя тот был официальным супругом. Врач настоятельно порекомендовал прийти завтра и не ждать много — Чай в буквальном смысле побывал на волосок от смерти, так что сейчас отсыпался после наркоза и извлечения пули в районе правого легкого. Саймон искренне и многословно поблагодарил врача вместо Кхуна, сопроводил потерянного в своих мыслях мафиози до машины и даже заботливо пристегнул его ремнем. Кинн подбросил Саймона к его школе, проследил, чтобы парень скрылся в трехэтажном аккуратном здании, и улыбнулся своим мыслям — кажется, в их семье намечалось-таки еще одно пополнение, ценное и весьма Кхуну с Чаем необходимое.       

***

      Винтер плакал очень редко и только по серьезным поводам. Кинн знал всего с десяток случаев, когда его младший сын лил слезы не от физических повреждений. И все же он не мог ошибиться — котенок забился на крышу, от досужих взглядов подальше, и тихо, разбито плакал, обнимая себя за подогнутые к груди колени. Кинн крайне осторожно, чтобы не спугнуть, подлез к нему и бесшумно опустился сбоку. Ребенок, почуяв его приближение, сжался еще сильнее, отказываясь поднимать голову.       — Ну и как ты меня нашел? — пробормотал он наконец, когда пауза неприлично затянулась.       — Бадди привел, — отозвался Кинн спокойно, хотя больше всего на свете хотел сгрести сына в охапку и обнять, выпытывая, что случилось. На крышу его действительно привел пес, ухвативший за штанину и упрямо притащивший взрослого хозяина к расстроенному и подавленному маленькому.       — Отец?! Я не… все хорошо, я еще тут посижу и пойду к дяде Кхуну на шахматы, — Винтер спешно подхватился, отвернулся и начал вытирать со щек слезы, явно опасаясь, что его начнут ругать за слабость и бесхребетность. Корн бы так и поступил. Кинн же мягко остановил мальчика, положив руку ему на плечо и протянул пачку сухих салфеток, которые всегда таскал с собой со времен появления в комплексе первого ребенка, просто на всякий случай.       — Что случилось, котенок?       — Ничего, правда. Я в порядке.       — Винтер, я по пальцам одной руки могу пересчитать моменты, когда ты за последний год плакал не от физической боли. Я знаю, что что-то не так, и я хочу помочь. Это из-за последнего похищения Вениса?       — Нет. Дядя Вегас же его вернул, вы успели вовремя. Какой смысл плакать о таком?       — Тогда что не так, малыш? — Кинн постарался вложить в голос всю возможную мягкость.       — Я устал драться и доказывать всем вокруг, что моя семья — полная, — после долгих колебаний признался Винтер, громко шмыгая забитым носом и еще теснее сжимаясь в клубок.       — Что?..       — В школе… есть пара старшеклассников, они из восьмого класса, вечно цепляются к младшим, устанавливают свои правила. И им не нравится, что я из такой семьи. Ну знаешь, без мамы.       — Ты бы хотел традиционную семью? — упавшим голосом спросил Кинн больше для проформы и поддержания разговора, с горечью и разочарованием понимая, что всех его усилий не хватило для того, чтобы дети считали себя счастливыми.       — Нет! Меня устраивает моя семья, — поторопился объяснить Винтер, прежде чем Кинн успел сам себя накрутить до невменяемого состояния. — Да и папа не был бы так счастлив ни с кем, кроме тебя. Я просто… немного устал. Драться, отгораживать от этого Саммер, делать вид, что все в порядке. В школе нам недавно рассказывали про родительский инстинкт. Ну, знаешь, когда рождается ребенок, у человека происходит всплеск гормонов. Я сказал, что даже без гормонов можно кого-то любить, мы же не настолько животные. А одноклассники начали смеяться и снова вспомнили вас. И мы же вас предали тогда, когда только появились. Саммер вам легко любить, она милая, красивая и дружелюбная, а я пытаюсь вписаться, правда, но мой характер…       Кинн молча сгреб ребенка в охапку и усадил к себе на колени. Прижал к груди теплое и довольно тяжелое от регулярных изнурительных тренировок тело, погладил по худой спине, ласково поцеловал в лоб.       — Никого не слушай, котенок. Неважно, что у нас нет общей крови, главное, что я вас люблю. Вы мои дети, слышишь? Все трое. Да, в моем организме нет того взрыва гормонов, о котором вам говорил учитель, но это всего лишь значит, что я осознанно выбрал вас любить. И даже не смей думать, что мы кого-то из вас любим меньше. Винтер, вы нам дороги. Все вы. Просто Бен чуть старше, и уже может сам за себя постоять, а Саммер немного слабее тебя физически. Вот и все. Не плачь, котенок, те хулиганы не стоят твоих слез.       Винтер повозился, и Кинн хотел было отпустить, думая, что ребенку противны телячьи нежности, но тот просто чуть подвинулся, чтобы сильно на мужчину не давить, и обнял его двумя руками за шею, сбито дыша в область под ухом.       — Папа… — Еле слышный зов утонул в волосах Кинна, и тот с готовностью обхватил мальчика руками, создавая из своего тела надежное убежище. –Почему ты так нас любишь? Если бы мы не были похожи на папу Порша, ты бы любил нас меньше?       Несмотря на то, что Винтер чаще делал, чем думал, правильные вопросы он умел задавать ничуть не хуже Саммер. Кинн скупо усмехнулся, понимая, что им с Поршем придется очень тяжко, когда дети подрастут и начнут все чаще интересоваться сложными и спорными темами. Но как бы там ни было, сдаваться и оставлять близнецов наедине с их проблемами Кинн не собирался. Во-первых, такой поступок был бы мини-предательством по отношению к тем, кого Кинн уже «приручил», во-вторых, он желал своим детям только добра. И в-третьих, Тирапаньякулы не привыкли сбегать от проблем, а жить с закрытыми глазами Кинну до смерти надоело еще при Корне. Поэтому он решил быть с Винтером откровенным и честным, хотя знал, что некоторые слова могут быть довольно колкими и болезненными.       — Не знаю, котенок. Это сложно представить, и, если честно, я и не хочу. Но что я знаю точно, так это то, что в любом случае был бы готов защищать вас ценой жизни. Вы же наши дети, малыш, как я могу вас не любить?       Винтера, к счастью, такой ответ полностью удовлетворил. Он слабо улыбнулся, показывая крохотные острые клычки и потерся щекой о щеку Кинна, совсем как Саммер.       — Папа, мы тоже тебя очень любим. Я редко это говорю, куда реже, чем Сам, но мы…       — Я знаю котенок, знаю. Я все это чувствую, — Кинн снова поцеловал сына, на этот раз в щеку, впитывая всем телом доверительную и мягкую атмосферу, которую они смогли создать вдвоем. — А по поводу хулиганов поговори с Тэ. Он подскажет, что лучше сделать, чтобы обидно, но без членовредительства отомстить.       — Дядя Тэ? Он же такой добрый и милый, разве он мог драться с хулиганами?       — Драться? Нет, конечно, нет. Вообще он умеет драться, в последнее время даже не хуже, чем Макао, но он старается применять кулаки только в крайнем случае. Поверь, малыш, физическая сила иногда теряется на фоне морального уничтожения противника, а уж в этом Тэ мастер, — по-доброму рассмеялся Кинн и вкратце пересказал Винтеру пару историй из их с Таймом и Тэ совместного школьного прошлого.       Ребенок проникся мстительной и ревнивой натурой Тэ и искренне посочувствовал Макао. Кинн удивленно спросил, чему тут можно сочувствовать, на что Винтер так же удивленно похлопал глазами в ответ и попросил хотя бы прикидочно представить, что может сделать разъяренный Тэ с человеком, который его предал, если даже невинным людям, заигрывающим с Таймом, доставалось настолько сильно. Пришлось Кинну в лицах пересказывать занятную историю Макао, Тэ и Тайма. Ребенок проникся еще больше и пообещал поговорить с Чайситом. Однако никто не мог предугадать, как будут развиваться события в побочной семье дальше.       

***

      Кинн быстро заметил неладное даже без намеков от внимательного и всевидящего Порче. Тэ стал намного чаще приезжать в дом главной семьи и оставался с ночевкой в безликой гостевой спальне. Много улыбался, преувеличенно бодро и почти натурально, но фальшь все равно прорывалась в улыбку и, в особенности, в выражение глаз. Теперь он реже трепался с Макао, вновь ненадолго уехавшим по работе в Аризону, много работал со счетами и бухгалтерскими отчетами, помогая Вегасу и Кинну. И с каждым днем таял, как свеча.       — Что происходит, Тэ? — Кинн больше не мог молча за этим наблюдать и решил поговорить откровенно, заявившись в спальню друга без приглашения. Тот перевел на него пустой взгляд, обращенный внутрь себя, и поднес руку к губам, обкусывая ногти до мяса. — Тэ!       Кинн по-настоящему испугался, увидев возвращение старой вредной привычки друга, который во время сильного волнения буквально поедал себя не только изнутри, но и снаружи, обгрызая ногти и губы, чтобы болью физической перебить душевную. Тэ поморгал, скрывая влажный блеск грустных глаз, и попытался улыбнуться, но вышло настолько неправдоподобно, что не проняло бы даже толстокожего и совсем не чуткого к людям Пакина.       — Все хорошо, Кинн, я в порядке…       — Мне позвонить Макао?       — Нет! Все хорошо. Я в норме, правда. Я в норме. В норме, — несмотря на уверенные интонации, многократные повторы фразы и ломкую, слабую улыбку, по щеке Тэ пробежала одинокая слеза. В огромном кресле, свернувшийся в клубок, он выглядел уязвимо и хрупко. Кинн сокрушенно покачал головой, достал из шкафа тонкий плед, завернул в него Тэ и приказал горничной принести какао и кофе прямо в комнату.       — Говори, Тэ. Просто расскажи, и возможно, тебе станет легче.       — Макао… Макао мне изменяет, — выпалил Тэ, съеживаясь еще сильнее.       Кинн едва не пролил крепкий горячий кофе себе на брюки. Макао, как и все кровные Тирапаньякулы, был однолюбом, да и к Тэ всегда относился как к святыне, благоговейно и заботливо. Сама мысль об измене просто не укладывалось в голове, но Тэ выглядел по-настоящему подавленным и грустным, будто всей душой верил в свои слова. Кинн достал телефон и написал пару коротких сообщений в один из групповых чатов. Помочь сейчас могли только грубоватая забота Пакина, хитроумие Кхуна и внимательность Порче. Пришлось подождать около часа, во время которых Тэ молча литрами пил какао и плакал, стараясь прятать слезы от расстроенного Кинна, деятельно напрягшего всю охрану, начиная с Арма и Тета. Вместе с Порче в дом главной семьи приехал и Ким, но Кинн, подумав, впустил в комнату Тэ и его, все же тот вполне заслуженно считался лучшим аналитиком клана.       — Ну и че случилось? — Пакин развалился на трехместном диване, широко раскинув длинные ноги в стороны. Ким занял второе место, Порче присел на подлокотник над ним, опираясь на плечо мужа окольцованной рукой.       Кинн и Кхун уселись перед Тэ на ковер, желая поддержать расстроенного мужчину с помощью тактильного контакта. Тэ еще раз внимательно осмотрел каждого гостя по отдельности и прошептал, разбито и устало:       — Макао мне изменяет.       — Хуйня, — отрезал Пакин, скептически глядя на съежившегося Тэ. — Во-первых, я эту мелкую сволочь еще с юности помню. И он со своих восемнадцати смотрел только на тебя. И сейчас смотрит. Так что все это хуйня из-под коня.       — Я бы не выражался так резко, как пи’Пакин, но мне тоже кажется, что тут что-то не так, — мягко заметил Порче, неосознанно лаская шею Кима кончиками огрубевших от гитарных струн пальцев. — Макао тебя очень любит.       — Он стал засиживаться на работе допоздна, а потом врать в лицо о том, что его задержали дела. Но я видел камеры, он за час уехал!       — Может, в пробку попал?       — Я проверил трафик, Че, я не идиот, — огрызнулся Тэ устало, но Порче на выпад ничуть не обиделся. А Чайсит меж тем продолжил, даже не пытаясь себя остановить, захлебываясь одновременно словами, слезами и эмоциями: — У него появился новый контакт: «Солнышко», и он нихуя не мой. Он теперь смотрит увлеченно в телефон, общается с кем-то в чате, улыбается, как дурак, когда думает, что я не вижу. А я не тупой, блять! Я все это слишком часто видел с Таймом…       — Мы проверим, — серьезно пообещал Кинн, кладя ладонь на холодную от нервов руку Тэ. На тонких, ухоженных пальцах кое-где проступила кровь от напрочь сорванных заусенцев. — Не торопись рубить с плеча раньше времени.       — Я же, блять, знал, что все так и кончится… Восемь лет разницы, нахрен ему такой старик убогий, как я? Получше себе найдет. Уже нашел, — ломко рассмеялся Тэ, утыкаясь носом в поджатые к груди колени.       — Что за внеплановая сходка, господа? О, Будда, Тэ, что происходит? — их бдения над расстроенным Чайситом прервал появившийся в дверях Порш, за которым топтались немного смущенные Арм и Пол.       — Тэ думает, что Макао ему изменяет, — сформулировал мысль Че, неосознанно вжимаясь боком в плечо Кима.       — Чушь, — тут же отреагировал Порш под заунывные всхлипывания все-таки разрыдавшегося от расстройства Тэ. Порш тут же кинулся успокаивать друга, и мужчины молча переглянулись между собой, согласовывая действия.       К большому сожалению, за те три дня, что Макао провел в командировке, все неприятные предположения Тэ полностью подтвердились. Тет аккуратно влез в телефон Макао удаленно, но многого найти не смог, чтобы не спалить контору. И все же удалось выяснить, что в Лайне у Макао действительно есть контакт с ником «Солнышко», да еще и улыбающимся смайликом в конце. Макао писал этому контакту минимум раз в сутки, но обычно два — утром и вечером, а также прикреплял к чату фото, скорее всего, интимного характера, хотя на том единственном, что удалось засечь Арму, был какой-то безобидный парк с аттракционами. Еще Макао весь последний месяц стабильно по несколько раз в неделю уходил с работы раньше или пропадал на пару часов в течение дня. Телохранителей он с собой либо не брал, либо это были те двое, что отправились вместе с ним в командировку, так что допросить сопричастных с пристрастием не вышло бы при всем желании.       Тирапаньякулы устроили дежурство с Тэ, как и много лет ранее, чтобы не допустить повторения истории с затвором и отказом от еды и речи. В этом им активно помогали Джинджер с ее мелкими сорванцами пяти и трех лет от роду и Стар со Стиви**, тоже недавно отпраздновавшим восемь лет крепкого брака. Однако, несмотря на все старания друзей, Тэ снова почти ничего не ел, смотрел мертвым взглядом в пустоту и всеми силами избегал общения с Макао, особенно по видеозвонкам, отговариваясь завалом на работе и сильной усталостью. Встревоженный таким отчуждением Макао начал расспрашивать Кинна, Порша и Вегаса, но те, сговорившись, передавали ему слова про усталость и легкое рабочее выгорание Чайсита.       Развязки семейной драмы ждали даже дети, которые чутко среагировали на изменение семейной атмосферы и тоже не остались в стороне, развлекая Тэ всеми возможными способами — от придумывания планов мести для школьных хулиганов по задумке Винтера до пары весьма убедительных портретных набросков кисти Бена и Нампын. Да и в гараже Тэ стал частым гостем, объясняя заинтересованному и увлеченному Винтеру азы ремонта техники, в то время как Саммер в уголке тихонько что-то читала, вмешиваясь только в тех случаях, если Тэ начинал откровенно хандрить.       Макао вернулся в дом побочной семьи около полудня, веселый и с подарками для семьи, а без пяти час уже раскидывал охрану комплекса главной. Добравшись до Кинна, он схватил его за грудки и с силой впечатал в стену кабинета, не обращая внимания на разницу в росте и размерах далеко не в свою пользу.       — Где он?!       — Может, лучше расскажешь, кто такой «Солнышко»? — ядовито отозвался Кинн, которого отнюдь не радовал вид уходящего в себя и стремительно худеющего от недоедания и недосыпа Тэ.       Макао пошатнулся, как от удара, потемнел лицом, выпустил Кинна и начал бегать по комплексу, заглядывая во все щели и комнаты. Разумеется, Тэ нигде не было — об этом своевременно позаботились Кхун и Порш, спрятав мужчину в одном из многочисленных тайников дома, о которых Макао не знал.       — Где он? Где Тэ?! — Макао выглядел взбешенным и отчаявшимся. — Дай мне с ним поговорить!       — Неужели ты думал, что сможешь вот так с ним играть? Макао, тебе его совсем не жаль? Я никогда не думал, что ты способен на такое предательство. Честно сказать, что разлюбил, это одно. Но за спиной, как трус… я разочарован, брат, — Вегас, приехавший вслед за братом из дома побочной семьи, встал в дверях, непримиримо скрестив руки.       Макао повернулся к нему, поджав губы в тонкую полоску. Глаза у него стали совсем темными и бешеными:       — Не лезь в то, чего не знаешь, хиа’.       — Тэ мне не чужой, — пожал плечами Вегас, за эти годы действительно успевший включить Тэ в состав своей семьи на правах еще одного младшего брата. — Сейчас я на его стороне, потому что ты поступил как мудак.       — Я знаю, — Макао горько улыбнулся и потер грудь, словно ему тоже было невыносимо больно от своего предательства. — Но я не могу выбирать между ними, как бы сильно мне этого не хотелось.       Вегас в два шага оказался рядом и без замаха врезал Макао кулаком по лицу. Еще раз. И еще, пока не потекла кровь.       — Ты ничем не лучше того отброса! You're a huge disappointment***…       — Вегас, хватит! — К ним подбежал испуганный Тэ, каким-то чудом сумевший уболтать Танкхуна и Порша и выбраться из тайника, и всем телом повис на руке мужчины, не давая ему избивать Макао, который даже не подумал сопротивляться или дать сдачи.       — Не защищай его, polar fox, он виноват.       — Это только наше с ним дело, если он меня разлюбил, то ничего. Мне на роду, видать, написано всегда быть преданным. Но я не хочу, чтобы вы из-за меня ссорились, вы же братья!       — Смотри! — Макао стер с губ кровь, покопался в своем телефоне и повернул экран к Тэ, Вегасу и подошедшему ближе Кинну. Там была фотография пухлощекого потешного малыша в круглых, как у Гарри Поттера, очках в тонкой золотой оправе. На вид ему было года четыре, и он сильно напоминал Тэ — такой же разрез глаз, подбородок, даже форма носа, а вот сами глаза светлее по тону, что только подчеркивали слишком большие и явно неудобные очки.       — Вот это — Солнышко. Прости меня, лисенок, прости, я не знал, как сказать… — Макао опустился на колени у ног Тэ, уставившись в половицы перед носками его туфель. Чайсит перехватил телефон, жадно, во все глаза рассматривая ребенка, пока Кинн и Вегас изучали фото через его плечо. — Ему почти четыре, его родители разбились в автокатастрофе полгода назад. Я встретил Чоко в кафе и не смог пройти мимо. Его бабушка со стороны отца в одиночку воспитывает. Я помогаю, чем могу. Пи’Тэ, поверь, я не изменял, я люблю тебя больше жизни…       — Почему ты сразу не сказал?.. — Тэ присел рядом с Макао, все еще не сводя взгляда с экрана гаджета.       — Он не говорит с того дня, как погибли его родители. Мы пересеклись в кафе, случайно, я хотел купить тебе твой любимый латте, а Чоко подбежал, обнял меня за ногу и отказался отпускать. Он очень милый, пугливый и похож на тебя. Ты бы только видел, как он похож…       — Как его зовут?       — Тача Суметтикул по документам, а домашнее — Чоко, он обожает шоколад, поэтому…       — Ты говорил ему обо мне? — перебил Тэ, заглядывая Макао в глаза так пристально, словно пытался уличить его во лжи.       — Нет, но он видел помолвочное кольцо. Пи’Тэ, я правда не хотел тебя расстраивать. Прости, лисенок, прости меня.       — Ты же купил ему подарки в Штатах? Отвези меня к нему. Сейчас. Пожалуйста.       Макао кивнул и помог Тэ подняться на ноги, касаясь его с крайней бережностью. Вегас, Кинн, присоединившийся к ним Порш и Кхун отправились вместе с ними на трех машинах — познакомиться с ребенком, невольно ставшим причиной упаднического настроения всего комплекса, хотелось всем.       Макао привез их в детский садик в центре, хороший и дорогой. Поговорил о чем-то с охранником, тот позвал воспитательницу, которая привела малыша. Он и правда оказался ужасно похожим на Тэ в детстве — те же пухловатые хомячьи щеки, большие светлые глаза в обрамлении пушистых ресниц, и даже проблемы со зрением и привычка колупать кожу на пальцах были на месте. Завидев Макао, Чоко бросился к нему со всех ног, обнимая присевшего на колено молодого мужчину за шею. В его руке болтался тряпичный тощий грязно-серый заяц без одного глаза.       — Чоко, я привез к тебе своих друзей. Можно мы заберем тебя в кафе и познакомимся поближе? — Макао ласково погладил малыша по спинке поверх джинсового светло-голубого комбинезончика и тот, окинув подозрительным взглядом всю компанию мужчин, медленно кивнул. — В наше любимое? — Еще один кивок.       Кафе было тем самым, в котором Тэ и Макао отмечали восемнадцатилетие парня, а также там были отмечены пару годовщин Тирапаньякулов и даже последний день рождения Саммер и Винтера. Им благоразумно выделили самый большой столик на всю компанию, причем Макао сразу усадил малыша к себе на колени, видимо, чтобы выказать поддержку и успокоить.       — Ну что, Чоко, давай знакомиться. Вот это мой будущий муж, Тэ, я тебе о нем пару раз говорил, помнишь? А это мои кузены, Кинн, Порш и Танкхун и мой старший брат Вегас.        Мальчик внимательно посмотрел на Тэ и сложил слегка неряшливый вай. Такие же достались Поршу, Кинну и Кхуну, а вот Вегаса ребенок откровенно боялся — не то из-за глубокого ветвистого шрама на лице, оставшегося после одного из нападений на дом побочной семьи, не то от тяжелой ауры власти, с годами все сильнее укрепляющейся вокруг лидера второй ветви семьи.       — Они очень хотели познакомиться с тобой, — добавил Макао мягко и тут же, не глядя в меню, заказал у подошедшей к ним официантки в зеленом пышном фартуке большой карамельный латте для Тэ, ягодный чай для малыша, какое-то пирожное, капучино с малиновым сиропом для Танкхуна и три эспрессо для остальных мужчин.       Чоко меж тем помахал официантке ладошкой, как старой знакомой, покопался в своей маленькой поясной сумочке и выложил на стол залакированную ярко-оранжевую бумажку с надписью «Зачем?».       — Ты мне дорог. Им хотелось познакомиться с тобой, чтобы узнать о тебе больше.       «Ты уходишь? Пока-пока?», — появились новые таблички на столе. В сторону Тэ мальчик усиленно старался не смотреть, хотя янтарные глаза за круглыми стеклами очков уже начали наполняться слезами.       — Нет, малыш, я…       «Ты забираешь его?», — Ребенок сложил новую фразу и толкнул на этот раз ядовито-салатовые карточки в сторону Тэ.       Мужчина тоже сморгнул слезы и помотал головой.       — Это просто недопонимание. Макао будет с тобой, я его не заберу. Мне было страшно и горько, потому что я не понимал, почему он что-то от меня прячет. Но теперь я познакомился с тобой, и больше не боюсь.       «Ты меня прятал?», — малыш нахмурился и повернулся к Макао, требуя разъяснений.       — Простите меня, оба. Я сглупил. Ужасно боялся, что вы не поладите, и мне придется выбирать между вами, — Макао запустил пальцы в свои волосы, сильно потягивая и ероша, и Тэ тут же привычно перехватил его ладонь, не давая причинять себе боль.       Чоко понаблюдал за ними немного, поправил все время сползающие на кончик носа очки и снова закопался в свои карточки, выкладывая фразу:       «Что дальше?»       — Я хочу познакомиться с твоей бабушкой, если ты не против. И забрать тебя вместе с Макао на следующие выходные в парк. Мы знаем там много крутых аттракционов, будет весело. Пойдешь? — Тэ мило улыбнулся, и ребенок, потихоньку поддаваясь обаянию старшего, кивнул.       Кинн, Порш, Кхун и Вегас переглянулись между собой и расслабились. Теперь, когда правда о Чоко вышла на поверхность, Тэ казался успокоенным, хотя болезненная бледность и худоба никуда не делись. С детьми он всегда был добр и ласков, но о своих даже не заикался, как и Танкхун, считая, что не сможет стать для них хорошим примером для подражания. Со своими родителями Тэ старательно поддерживал вооруженный нейтралитет — так и не найдя в себе сил простить их за то, что они годами использовали его в своих играх за власть и влияние. Макао же твердил, что ему хватает общения с племянниками, но, как оказалось, в этом он сильно лукавил. Его взгляд зажигался неподдельной нежностью, наталкиваясь на остриженную под горшок макушку Чоко. И Кинн, принимая пост лидера и главы семьи даже в таких мелочах, решил идти до конца и напрячь еще и своих детей для быстрой адаптации маленького Чоко в их большой и странной семье. В то, что ребенок совсем скоро станет им близким и родным, верилось с первого взгляда — Макао уже вел себя не то как внимательный и заботливый старший брат, не то как молодой и очень осторожный любящий отец, а Тэ так и вовсе казался полностью завороженным ребенком.       С веселой иронией Кинн подумал о том, что пришла пора делать ставки на то, каким будет следующий ребенок, появившийся в их беспокойной и огромной семье. В конце концов, именно они с Поршем все это начали, усыновив Бена и показав остальным, сколько счастья и тепла могут принести всем сторонам здоровые семейные отношения. Немудрено, что все прочие Тирапаньякулы захотели пойти по их стопам. И пусть Танкхун двигался к Саймону медленно и по чуть-чуть, тщательно выверяя каждый свой шаг, словно на минном поле, а Макао глупо и по-детски прятал Чоко, потому что думал, что это напугает и оттолкнет Тэ, но Кинн уже сейчас видел, как расширяется и крепнет его семья. Как она становится максимально нормальной в тех условиях, в которых они с братьями жили с детства. Как сходит на нет вынужденное безумие Вегаса, как все чаще в его хищных глазах загорается уверенность в себе и своих тылах, как широко улыбается Пит, как Венис упрямо жмется к Бену при любой удобной возможности, как Кхун оттаивает и учится быть собой, а Чан охотно отзывается на теплое и родственное «дедушка».       Да, без издержек было не обойтись — все их дети поголовно умели драться, выпутываться из наручников и веревок, проходили специальные еженедельные занятия со вдоль и поперек проверенным на лояльность Тирапаньякулам психологом и активно учили иностранные языки. И все же, ни один из них не выглядел забитым, зашуганным, забытым или несчастным. Дети твердо знали, что взрослые готовы ради них на все, они с самого начала чувствовали беззаветную любовь всего клана, и Кинн был эгоистично рад, что позволил всему этому случится. Даже если в низшие ряды прислуги или охраны изредка прокрадывались крысы и предатели, дети были надежно защищены верностью остальных работников и искренней любовью всей семьи.       Кинн сердцем чувствовал, что эти поступки — правильные, а потому как можно дружелюбнее улыбнулся слегка освоившемуся в их компании Чоко и придвинул к малышу блюдце с пирожным-корзиночкой, которое официантка по ошибке поставила перед мафиози. Его семья крепла и расширялась, к плечу справа жался любимый муж, слева — понимающий и добрый брат, перед которым уже не нужно было притворяться ради выгоды или жалких крох отцовской любви.       И это, пожалуй, было самым ценным, чего Кинн мог добиться за всю свою жизнь.