***
Сам Кхун приехал после своих плановых бьюти-процедур свежим, отдохнувшим и сладко благоухающим разными уходовыми средствами, но натолкнулся на судачащую о произошедшем охрану и едва не поймал паническую атаку — кто бы что про его психическое здоровье ни говорил, но детей и пса он очень любил и всегда за них переживал. — Саммер! Саймон! — найдя всех детей в спальне близнецов, Кхун упал перед кроватью на колени и инстинктивно потянулся, чтобы снять свой пиджак и закутать в него мальчишку, хотя в помещении не было холодно. — Вы в порядке? — Да, Кхун-гэ, не переживай, — Саймон оторопел от такой яркой реакции, но не возражал, позволяя себя кутать и крутить во все стороны. — Звонил ветеринар, Бадди понадобится долгий восстановительный период, но он будет в порядке. Пулю извлекли успешно, его скоро привезут домой, — доложил Порш, стремительным шагом входя в комнату. — Гэ, спасибо, спасибо! — выкрикнула Саммер на мандарине, сорвалась с колен Бена, метнулась к Саймону и крепко его обняла, утыкаясь залитым слезами лицом в костлявое плечо. — Летние девочки не должны плакать, — грубовато погладил ее по голове Саймон, пытаясь успокоить. — Перестань хныкать и заливать мне одежду слезами. Кхун вопросительно вскинул бровь, и Кинн в двух словах объяснил, какую роль сыграл Саймон в спасении Бадди и самой Саммер. Кхун кивнул, поймал подбородок ребенка, зафиксировав его голову на одном месте, заглянул в глаза и раздельно, чтобы точно дошло в полной мере, произнес: — Ты поступил правильно. Я горжусь тобой. Спасибо, что спас их обоих. Саймон замер, как истукан, только шоколадные раскосые глаза медленно заполнялись слезами. Когда же прозрачные капли сорвались с ресниц и покатились по щекам, Саммер вскинула голову и своими ладошками стерла их, одновременно улыбаясь и плача. Саймон молча прижал ее обратно, выдыхая целую вечность в пространство между двумя высокими пышными хвостиками. Кхун с улыбкой сгреб их обоих сбоку, и Кинн тихонько сделал пару фото, сразу же отправляя в личный чат с Паначаем. «Кажется, твой муж созрел для детей, советую начать подготовку к оформлению документов Саймона». 15:42 «Бля, дети в порядке?»15:42 «Уже да. Саймон — герой дня. Помог отбить Саммер и зажимал рану Бадди, приезжай в комплекс вечером, будем праздновать». 15:42 «Ок. Доки уже в процессе». 15:43 «Всегда знал, что на тебя можно положиться». 15:43 «Твой брат не дурак, кого попало не выбрал бы». 15:43 Кинн хмыкнул, закрыл чат и задумался над последней фразой Чая. Саймона Кхун тоже выбрал, пусть пока и не хотел этого открыто признавать. Он уже пару месяцев плотно заботился о ребенке — нанял ему психолога, обеспечивал хорошими, качественными продуктами и одеждой, устроил в дорогую школу, проводил с ним свободное время и охотно учил всяким мелочам вроде хитрых приемов самообороны или дизайнерских решений в одежде. Саймон рядом с ним стал спокойнее, увереннее, уже не напоминал забитого зверька, готового огрызаться на любой чих в свою сторону. Кинн в который раз подумал о том, что из них всех Кхун бы стал самым лучшим отцом, если бы не боялся так сильно облажаться и навредить. Именно он по характеру был больше всего похож на их покойную мать, а значит, заботиться, утешать, учить и вести за собой мог на самом высшем уровне. Вечером они закатили мини-пир, благо с нападающими — мелкой шайкой, совершенно неоправданно почувствовавшей безнаказанность — удалось разобраться быстро и без потерь со стороны Тирапаньякулов. Бордовый от смущения Саймон принимал положенные почести, много кланялся налево и направо и благодарил всех за хорошие слова. Саммер и Винтер с двух сторон ворковали с Бадди, устроенным со всем доступным комфортом в углу помещения на самой большой лежанке. Саймон изредка нервно косился на вялую от препаратов и боли собаку, но, когда дипломатичный Тэ предложил переместиться в другое место без пса, отрицательно покачал головой, пересекаясь взглядом с Саммер. Кинн немного расслабился и выдохнул, но ночью ему все равно снилась всякая муть, и он, не выдержав давления собственных мыслей, тихонько прокрался в спальню детей. Лишний раз желая убедиться, что с ними обоими все в порядке. Саммер и Винтер лежали в одном клубке с Бадди на кровати девочки. Саммер тяжело дышала и дергалась, силясь вырваться из кошмара, Винтер с красными глазами и хорошо читаемой усталостью на лице вяло пытался ее разбудить. Пес лизал детям руки, пытаясь утешить, но получалось слабо. Заметив Кинна, Винтер молча указал на сестру, прося помощи. Тирапаньякул подошел вплотную, подхватил на руки бессознательную девочку, сел на соседнюю кровать, погладил малышку по голове, зашептал на ушко всякие глупости, бережно вытирая капельки слез на полупрозрачных висках с синеватыми венами. Постепенно Саммер успокоилась и затихла. Кинн хотел было отнести дочь в их с Поршем спальню, как на пороге появился его заспанный супруг. Окинув их скульптурную группу понимающим взглядом, Порш раскрыл руки, подзывая сына. Тот пошел, едва переставляя ноги от усталости и желания наконец выспаться, так что Порш практически сразу подхватил его на руки и вышел из комнаты. Устроив дочку на привычном месте на огромной кровати, Кинн прихватил раскладные носилки, и они с Поршем вернулись за псом, чтобы не оставлять его в одиночестве на ночь. Несмотря на то, что ситуация вроде как закончилась хорошо, неприятный осадок все равно остался, и им хотелось быть как можно ближе друг к другу и живому теплу. Ранним утром, когда вся семья сползалась в столовую на завтрак, Танкхун машинально притянул к себе Саймона и чмокнул в лоб, а тот, все еще наполовину пребывая в сонной прострации, не только ему это позволил, но и ответно погладил по волосам. Чай смотрел на них, как на живого единорога — благоговейно, испуганно, неверяще и с искрящейся, яркой надеждой. Кинн показал ему одобрительный знак, желая поддержать, пересчитал детей по макушкам и натолкнулся на удивленные янтарные глаза Чоко, оставшегося ночевать в комплексе после праздника вместе с приемными родителями. Помахав рукой ребенку, сидящему на коленях Макао, Кинн вернулся к любимым макушкам, заодно шепча на ухо Бену, что неплохо было бы проверить северные склады — банда нападавших хоть и была мелкой и незначительной в криминальном мире столицы, явно имела какую-то крышу и базу примерно в том районе, хотя все ниточки кто-то ловко оборвал, и на выяснение личности настоящего заказчика и организатора требовались время и ресурсы. Чоко, понаблюдав за их взаимодействием, повернулся к Макао и робко похлопал себя по голове, намекая. Тирапаньякул расцвел в счастливой улыбке, покивал и оставил на гладких волосах малыша нежный поцелуй. Чоко застыл в напряженной позе, что-то для себя решая, бросил вопросительный взгляд на Саммер, и та без колебаний обняла Кинна за шею и пригнула к себе, ответно чмокая в щеку и на своем примере демонстрируя, как нужно отвечать на родительскую нежность. Чоко понимающе кивнул, покосился на Макао, потянулся ладошкой, но в последний момент отшатнулся, не решаясь на такой откровенный жест. Снова протянул руку, чтобы привлечь молодого мужчину к себе, но замер из-за страха отторжения. В столовую как раз зашел Тэ, и, не зная всей картины, поймал протянутую вверх ладошку малыша прикладывая к своей щеке и накрывая сверху рукой. — Чоко, все хорошо? Ты в порядке? Мальчик покивал, мол, все хорошо, спасибо. И ласково погладил Тэ большим пальцем по щеке, отчего тот замер на месте, не зная, как реагировать. Чоко храбро повернулся к Макао и точно таким же способом погладил и его, на что получил ослепительную улыбку и еще один нежный поцелуй в пухлую щечку. — Ты молодец, Чоко. Ты просто умница, — тихо сказал ему Макао, но в тишине, повисшей в столовой из-за наблюдения за их пантомимой, все слова были слышны четко и ясно. Мальчик немного засмущался, но вырываться не стал и показал Тэ на стул рядом с ними. Мужчина солнечно улыбнулся, празднуя маленькую победу в борьбе со стеснительностью приемного ребенка, послушно сел и стал предлагать ему разные блюда, стоящие на столе. Все Тирапаньякулы потихоньку расслабились и вернулись к своим делам и разговорам, а Кинн сделал мысленную зарубку зарезервировать еще одну спальню комплекса для нового члена семьи.***
Бабушка Чоко оказалась маленькой сухонькой женщиной пятидесяти шести лет. На Чоко она похожа не была — разве что в форме носа и челюсти проглядывало нечто общее. Миловидная, суетливая, с темными, почти черными глазами, длинными смоляными волосами, вечно подобранными в пышный тугой пучок — ее можно было бы легко принять за воспитательницу в детском садике, но на самом деле она занималась бухгалтерией в крохотной фирме, сбывающей технику для дома. Ее единственный сын был поздним ребенком, Чоко тоже, поэтому разрыв в возрасте между ними получился воистину впечатляющим, и справляться одной с шустрым и упрямым, хоть и молчаливым, малышом ей было очень сложно. Поначалу кхун Чансуда, или, как она просила себя называть, кхун Чани, дичилась крепких мужчин с оружием, в любое время суток толкущихся в доме побочной семьи, но постепенно привыкла и успокоилась, чему немало способствовали разговор по душам с Вегасом, обаяние Тэ, решительность Макао, убедительность Пита и, что самое важное, Венис, уже на первой встрече попросивший женщину связать ему что-нибудь. На Чансуде был великолепно связанный крючком узорный нежно-лиловый свитер, что сходу покорило Вениса, сходящего с ума от вещей ручной работы. Увидев такой неприкрытый интерес к своему хобби, женщина немного растерялась, однако согласилась попробовать под ворчание Пита о том, что требовать от гостей подарки — высшая форма невежества. Венис на слова отца внимания не обратил, поглощенный разглядыванием узоров, которые Чансуда умела вывязывать. Спустя неделю он хвастался перед друзьями и Беном ажурной золотистой кофточкой, прекрасно оттеняющей его медовую кожу. Чансуда с присущей ей скромностью принимала восхищения семьи, а Венис светился, как звездочка, радуясь обновке. Женщина вместе с внуком уже через неполный месяц после знакомства с Тирапаньякулами переселились в свободные комнаты в крыле Макао и Тэ — и ради безопасности, и чтобы новые опекуны могли проводить больше времени с ребенком. Чоко в незнакомой среде не отлипал от мужчин и сходу поладил с Венисом, что уже могло считаться отдельным чудом. Он с диким восторгом в глазах гладил разъевшегося на элитных кормах рыже-белого Виктори и двух добродушных меховых танков — Блэка и Грея, годовалых мейн-кунов Макао и Тэ, пугался охранников и робко общался со всеми с помощью своих табличек или жестов. Однако переживал малыш зря: его сходу полюбили все — даже Пакин, частенько бывавший в доме побочной семьи, в силу крепкой дружбы с Вегасом и негласного покровительства над Винтером, всерьез увлекшимся возней в гараже, баловал нового члена семьи и привозил ему в подарок то вкусности, то новые игрушки. Облагодетельствовав Вениса, Чансуда принялась за всю остальную семью, так что совсем скоро гардероб членов побочной семьи пополнился новыми штучными ажурными вещами, идеально сидящими по фигуре. Макао и Тэ постепенно привыкали к роли опекунов, активно налаживая контакт с Чоко, а все остальные дети, начиная от Саммер и заканчивая Саймоном, наконец-то узнали, что такое обычная добрая и ласковая бабушка. К сожалению, бабушка Пита покинула этот мир несколько лет назад, да и понянчиться она успела только с Венисом. Нампын, хоть и безумно любила всех детей, в силу особенностей своей прошлой и настоящей жизней могла научить их только рисовать, стрелять и играть в логические игры. Кхун Чани же пекла на всех домашние пироги лучше, чем повар побочной семьи, имеющий множество профессиональных наград и званий, заплетала Саммер потрясающе сложные косы и даже научила Вениса готовить, что не удалось в свое время даже Питу. Из-за взрывного характера маленький Шторм быстро разочаровывался в своей стряпне и не видел смысла тратить так много времени и сил на готовку, когда в любой момент можно заказать доставку. Чансуда же терпеливо показывала, как и что смешивать, в каких пропорциях добавлять и каким вкусным бывает получившееся блюдо. Венис потихоньку проникся, а за ним и Бен, как обычно, приехавший к кузену на выходные. Бен, после выслушивания коротких пояснений, как приготовить острый том-ям по личному рецепту Чансуды, вышел из кухни слегка пришибленный и поделился впечатлениями с Кинном и Поршем, напросившимся в гости к Питу, чтобы передать часть бумаг и обсудить текучку кадров: — Она сходу поняла, что Венис для меня — особенный. Спросила, что между нами, а когда я показал ей «Кошмары» с телефона, она покивала и сказала, чтобы мы друг друга берегли, потому что мы — осколки одной души. — Похоже на правду. Уж извини, львенок, но вы и правда иногда двигаетесь настолько синхронно, что кажется, будто у вас один мозг на два тела, — согласился с мнением госпожи Порш, за обе щеки уминая домашние пироги с мясом. Кинн согласно кивнул, с наиглупейшим выражением лица любуясь мужем, неопрятно перемазавшимся в красном томатном соусе. На периферии сознания мелькнула расслабленная, ленивая мысль о том, как же сильно ему повезло с семьей. Все еще ошарашенный чужой проницательностью Бен вернулся на кухню к Венису и Чансуде, а к Кинну и Поршу на цыпочках подкрался Чоко в одном из любимых темно-фиолетовых комбинезончиков, которые для него с удовольствием и энтузиазмом скупал Танкхун. Поправив очки, слишком крупные для его маленького округлого лица, малыш с легким осуждением покосился на перемазанного в соусе Порша с жирными от начинки пирожков пальцами и опасливо протянул Кинну альбом. Кривоватым детским почерком на страничке было выведено: «Пи’Винтер сказал, вы дали им теплые имена. Можете попросить дядю Тэ и дядю Макао дать и мне?». — Теплое имя? — удивленно спросил Кинн вслух, прочитав написанное. Мальчик серьезно кивнул, снова поправил очки и попытался пантомимой изобразить не то бешеного кота, не то корону на голове, не то «Ужас, летящий на крыльях ночи». Кинн непонимающе покачал головой, мальчик страдальчески заломил брови, прикидывая, как лучше объяснить. Порш, заметив затруднения обоих собеседников, быстро вытер грязные руки полотенцем, взял альбом, прочитал и улыбнулся, светло и широко: — Ты хочешь домашнее имя? Как «пантерка» у Саммер и «котенок» у Винтера? Чоко забавно округлил глаза и приложил палец к губам, чтобы Порша не подслушали. Мужчина заговорщицки подмигнул малышу, повторил его жест и заверил, что все сделает в лучшем виде. Чоко просиял, отвесил им легкие поклоны, забрал альбом и убежал, пока взрослые не догадались его остановить и затискать. — Папы, а где Чоко? — едва малыш скрылся с глаз, из бокового коридора выскочила Саммер. На ее голове красовалась сложная, необычная прическа с кучей цветных тоненьких резиночек. Кинн с легкой тоской и искренним сожалением признал, что их с Поршем грубые и кривые руки при всем желании владельцев не сумели бы сотворить такое сложное и многоэтапное чудо на голове дочери. — На второй этаж пошел, а что? — Его дядя Пит ищет, — Саммер ловко стащила со стола сладкий пирог с засахаренными фруктами и надкусила, жмурясь от удовольствия. — Не кроши, принцесса, — пожурил Порш и тут же рассыпался в похвалах новой прическе дочери. Он, как и Кинн, признавал свою неполноценность в этом аспекте, но хотя бы мог заплести дочке простую косичку, если та просила. Кинн в такие моменты чувствовал себя отвратительно ущербным, и единственное, что у него получилось более-менее ровно — это два высоких хвостика, которые Саммер, при желании, могла бы соорудить себе и сама. Но все равно приходила и просила, а после благодарила улыбкой и поцелуем в щеку, чутко улавливая, что Кинн чувствовал себя дискомфортно из-за своей криворукости. Такая поддержка дочери сильно грела изнутри, поэтому Кинн, чтобы хоть немного искупить свою несостоятельность в этом вопросе, накупал ей множество резинок, заколок и прочих приблуд для украшения волос. В итоге обе стороны чувствовали себя счастливыми и удовлетворенными, а Порш, наблюдая за ними со стороны, веселился от души и отпускал беззлобные шуточки. — Выглядит круто, только возиться долго, и в таком не поспишь, — девочка задумчиво почесала нос, доела небольшой закрытый пирог и весело сверкнула глазами: — Вы, кстати, в курсе, что у Чоко очки фальшивые? — В смысле?! — хором высказались мужчины, встревоженно переглядываясь. — В прямом. Мы с Вином проверили зрение Чоко, и он отлично видит и без них, а пи’Венис какое-то преломление проверил, а его не оказалось. Они декоративные. — Зачем тогда он их носит? — вслух удивился Кинн. — Потому что это любимый аксессуар его матери, — кхун Чансуда поставила на стол большое блюдо со свежими пирогами и грустно улыбнулась. — Он был очень к ней привязан, даже внешне сильно похож на Мали. А вот упрямство у него от моего сына. Чоко долго плакал, когда их не стало, все время трогал очки Мали в футляре, и я не решилась их забрать. Они и правда без диоптрий, я проверила, вреда от них нет, разве что тяжелые не по возрасту, но пускай. — Он попросил ласковое имя. Как у остальных наших детей. Что скажете, кхун Чани? — уточнил Кинн осторожно. — Сам попросил? Так и написал? Кинн кивнул, и женщина расцвела в слабой, но счастливой улыбке, отчего глубоко посаженные глаза сошлись в две маленькие черные запятые, что сделало ее круглое лицо еще милее и добрее. — Конечно, я за. Нонг’Макао и нонг’Тэ — очень добрые и милые люди, думаю, они придумают для него что-то хорошее, — приятным, низковатым голосом заверила она. — Обязательно, — Порш снова светло улыбнулся, чмокнул Кинна в щеку, сжал его плечо и ушел искать свой телефон, чтобы написать сообщение с просьбой ребенка Макао и Тэ. Саммер последовала за отцом, что-то по пути обсуждая. — Вы очень любите свою семью, — заметила Чансуда, садясь на свободное место за столом наискосок от Кинна. — Люблю. Они — моя жизнь. — Не жалеете о том, что не решились на своего кровного? Хотя простите, не в свое дело лезу, — женщина сильно смутилась и принялась разглаживать складки на длинной клетчатой юбке. — Не жалею, — ответил Кинн после небольшой паузы, отвечая не то Чансуде, не то самому себе: — Мы с братьями никогда не любили нашего отца. Боялись, уважали, трепетали, но не любили. Он был властным, жестоким, ограниченным человеком, а после смерти нашей матери утратил последние крохи человечности. Я не хочу продолжать этот род. Не скрою, если мои братья захотят кровных детей, я с радостью это приму и буду воспитывать их как племянников. Но сам… нет. К тому же, мне часто говорят, что львенок перенял мои привычки и стал похож на меня, мне этого хватает с головой. — Львенок это нонг’Бен? — Да. Бен — львенок, Саммер — принцесса или пантерка, Винтер — котенок, Саймон — тайпанчик, Венис — шторм. Скоро такое имя появится и у Чоко. — Большой глупый лев! — рявкнул из коридора чем-то сильно недовольный Порш, и Кинн поспешил на зов мужа, выныривая из мечтательного настроения. Порш стоял в коридоре в позе «руки в боки» и с ходу принялся отчитывать Кинна за то, что тот по уши нагрузил Арма в его законный выходной. — Малыш, но это не я, — начал оправдываться глава семьи, разводя руки в стороны. Никаких приказов о сверхурочной работе он Арму не давал, тем более, в выходной день. — Это мы попросили, — перед Кинном выстроились два котенка, отважно прикрывая его от гнева супруга своими пока еще маленькими телами. — Дядя Арм же умеет всякие классные технические штуки делать, и мы попросили, чтобы он сделал ящичек с вибрацией. — Зачем вам? — Мы у дяди Кима и дяди Порче в студии записали красивую мелодию. Через месяц дядя Ёнджун прилетит сюда по делам, мы хотели вместе с ним отправить подарок для Дженни. — С вибрацией? — удивился Порш, усиленно пытаясь выстроить в голове логическую цепочку. — Она же не слышит, пап. А если будет вибрация, она сможет распознать мелодию на ощупь, — пояснила свою мысль Саммер, переводя уверенный в своей правоте взгляд с одного отца на другого. — Нам в школе рассказали про Бетховена, мы подумали, что это хорошая идея и попросили у дяди Арма помощи. Он сам согласился, мы только попросили! — Тише, котята, тише, — Порш сунул телефон в карман свободных бежевых брюк и присел на колено, раскрывая объятия для детей. — Вы умницы, мы с отцом вами очень гордимся. Только нехорошо дарить подарок одной Дженни, нужно что-то выбрать и для Минхёка. — Обижаешь, папа, мы уже выбрали, — с гордостью от хорошо проделанной работы поделился Винтер. — Мы с пи’Ноа и пи’Лианом облазили все книжные, но таки нашли полное собрание «Хроник Нарнии» на английском. Дядя Ёнджун говорит, Минхек обожает эту книгу и знает чуть ли не наизусть, а там такое издание красивое, подарочное, полное… — Мы и правда вами гордимся, — поддержал мужа Кинн, перехватывая Саммер на руки и соединяя семейное объятие. Из арки выглянул Бен и, заметив родителей и близнецов, поспешил присоединиться. Кинн по сложившейся традиции пересчитал членов семьи поцелуями в макушки, машинально наклонился вместе с дочкой и звонко чмокнул удивленного Чоко вместо Бадди. Осознал, что сделал, и покраснел, но малыш смутился не меньше и, испугавшись, сбежал к Питу, прячась за его ногами. — Чего ты, зайчонок? — Пит покрутился и подхватил мальчика на руки, выпрямляясь вместе с ним. Чоко бросил на Кинна удивленный взгляд, поднял руки к голове на манер кроличьих ушей и чуть ими покачал. Потом ткнул себя в грудь и внимательно посмотрел на Пита, уточняя. — Ну да, ты пушистый маленький зайка, милый и ласковый, — со смехом подтвердил Пит и позволил ребенку потыкать пальчиками в ямочки, которые обожала вся его семья, начиная от Вениса и заканчивая стабильно стебущим зятя Макао. Вернувшиеся из магазина, нагруженные, словно мулы, Макао и Тэ как раз застали конец семейной сцены. Младший Тирапаньякул оставил тяжелые пакеты в коридоре и перехватил у Пита ребенка, весело расспрашивая, как у них дела. «У нас семья животных — ты рысь, дядя Тэ лис, а я кролик. Так дядя Пит сказал», — изобразил ребенок на языке жестов, возбужденно сверкая глазками-бусинками. Макао по инерции похвалил Пита и резко обернулся на звук бьющегося стекла, раздавшийся со стороны Тэ. — Лис? Лисенок, ты что?.. — Он сказал «у нас семья», — белый как мел Тэ смотрел на ребенка стеклянным взглядом, выронив все свои пакеты. — Ну да, сказал, мы же… блять, — Макао уставился на малыша, как на оживший прямо в его руке бутерброд. «Так нельзя?», — робко уточнил малыш. — Можно, зайка, конечно, можно, — Макао вместе с малышом на руках шагнул к партнеру и приобнял его свободной рукой. Тэ снял очки, не глядя сунул их в руки Винтера — ближайшего к нему человека — и вжался носом в волосы Чоко, тихонько всхлипывая. «Тогда почему вы плачете?» — пантомимой уточнил ребенок, все еще не понимая, что не так с этими загадочными и сложными взрослыми. — Все так, зайчонок, просто ты впервые назвал нас семьей, — пояснил Макао и порывисто стер с лица тонкую соленую дорожку. Светло улыбнулся, потрепал Чоко по голове, вернул руку на талию Тэ, успокаивая его своим присутствием. — Ну, чего ты так плачешь, лисенок? Не плачь, пи’Тэ, не плачь… Но Тэ рыдал и не мог остановиться, крепко вжимаясь в бок Макао и пряча мокрое лицо на плечике Чоко. Мальчик поднял руку и нежно погладил его по волосам, путаясь пухлыми пальчиками в крашеных в блонд прядях. Он пару раз подергал их, привлекая внимание, а когда Тэ поднял голову на зов, ласково стер слезы и на языке жестов изобразил: «Не плачь, мы в порядке». — Да. Конечно, зайчонок. Конечно, мы в порядке, — пробормотал Тэ, улыбаясь сквозь слезы. Поймал ладошку Чоко, поцеловал в центр, приложил к своей щеке и накрыл сверху ладонью, выражая безграничную нежность. Только теперь Кинн понял слова Макао, как-то поделившегося с ним мыслью, что в Тэ живет целое море нерастраченной нежности и любви. Макао не хотел тонуть в нем один, видимо, поэтому и нашел Чоко, бывшего почти точной внешней копией Тэ. — Идите к нам, кхун Чани, — позвал женщину Макао. — Уверены? Я же всего лишь бабушка, — госпожа тоже плакала в уголке, наблюдая за тем, как расцветает в чужих руках ее единственный внук. — Вот именно, вы — бабушка Чоко, его родной человек. Конечно, вы должны быть в семейных объятиях, — твердо произнес Макао, и женщина покорно подошла поближе, становясь с края. Мужчины тут же, не сговариваясь, сместились так, чтобы они с Чоко оказались ближе к центру. Кинн от всей души пожелал им удачи и счастья и потихоньку пригреб к себе мужа, свободной рукой лапая его за задницу. Порш прошипел себе под нос что-то о сплошных извращенцах, выпутался и вместе с младшим сыном ушел на кухню, ворча по дороге. — Что? Тут аура такая, это все Вегас и Пит виноваты, — усмехнулся Кинн в ответ на легкую укоризну в глазах дочери. — Пап, оправдывайся как хочешь, но мы в курсе, что вы тоже не белые и пушистые, — фыркнула в ответ Саммер и спрыгнула с его рук, независимо отряхивая синюю пышную юбочку с белыми оборками. — Мы с пи’Венисом во дворе будем. И не давай им долго плакать, а то головы потом болеть будут.***
Впервые семейное собрание инициировали Арм с Полом. Пригласили только основных членов побочных и главных семей, включая детей. Телохранители выглядели собранными и крайне серьезными, и Кинн не на шутку встревожился, но все остальные в ответ на его вопросительные взгляды и приподнятую бровь только жали плечами и разводили руками, выражая общее для всех недоумение. Только Саммер, Винтер и Венис довольно улыбались, явно зная немного больше, но выпытать у них правду Кинн не успел — Арм встал и церемонно постучал ножом по бокалу, привлекая всеобщее внимание. — Простите, что оторвали вас от дел для этого разговора, — прокашлявшись, начал технарь, установив бокал и нож на стол перед собой. — Мы с Полом… у нас есть важная новость, мы хотим спросить совета и попросить… — Арм, все в порядке, — поддержал мнущегося работника Кинн, внимательно приглядываясь к технарю, весь вид которого выражал сомнение, отчаянье и даже страх. — Ты можешь сказать без опаски, мы вас внимательно выслушаем и поможем, чем сможем. — Мы хотим ребенка! — выпалил Арм, вскинув голову и заглянув Кинну прямо в глаза. — Ребенка Пола, кровного. Ну, то есть, через суррогатное материнство. Но это означает, что у нас появится на попечении младенец, маленький, крикливый, беззащитный. Мы… мы не знаем, как будет лучше… Порш молча встал и вышел в коридор. Арм совсем смешался, пряча разбитый взгляд, а Пол расстроенно закусил губу. Даже Кинн оказался поражен реакцией мужа, все эти годы поддерживающего тесные дружеские отношения с бывшими товарищами по службе. К тому же, подобная резкость Киттисавату свойственна отнюдь не была. Извиниться за грубое поведение супруга Кинн хоть и попытался, но не успел. Вернувшийся Порш положил перед так и не опустившимся на стул и еще больше расстроенным Армом ключ-карту. Затем вторую. — Что это?.. — Ключи от комнаты на два этажа ниже нашей и от соседних с ней апартаментов. Их можно соединить дверью, там не несущая стена. Получится детская и ваша спальня. — Я могу помочь с ремонтом и звукоизоляцией, — широко улыбнулся Пит. — После здоровенного особняка пара комнат — сущая фигня. — А я могу подыскать няню. Уж простите, ребята, но без вашего опыта нам сейчас придется туго, так что отпустить мы вас не сможем, — светло улыбнулся Танкхун. — Но мы готовы предоставить Полу официальный отпуск по уходу за ребенком, если продолжит на выходных тренировать новичков. — Вы… мы… как же так?.. — Арм выглядел по-настоящему растерянным, а Пол так и вовсе, словно рыба, открывал и закрывал рот, не в силах выдать что-то внятное. — Я подберу надежную женщину для охраны и помощи с ребенком и прослежу, чтобы она соответствовала всем вашим критериям, — дополнил слова родственников Кинн, улыбаясь от того, насколько выбитыми из колеи казались оба мужчины. — Может, пи’Эппл? — предложила Саммер невинным голосом. — Нет, пантерка, слишком большое распределение труда. И вас тренировать, и за малышом следить. Лучше спрошу у нее, вдруг кто из ее знакомых обладает нужными навыками. — Вы правда?.. Мы можем остаться? — наконец выдавил из себя Пол, чьи глаза стали глубокими и влажными от эмоций. — Не было и речи о том, чтобы куда-то вас выселять, — строго сказал Кинн, пытаясь интонацией и весомой четкостью слов убедить мужчин в том, что говорил: — Вы — наши друзья, соратники, телохранители, по сути — семья. Мы бы в любом случае не оставили вас на произвол судьбы. — Спасибо, — Арм низко поклонился всем сразу, быстро вытирая лицо. — Я же говорила, что все обойдется, дядя Арм, — Саммер обняла растрогавшегося мужчину за пояс и привычно отогнала тоже возжелавшего обнимашек Бадди. — Мы будем рады новому сводному братику или сестричке. Нам уже очень интересно с ним или с ней познакомиться. Нам же можно будет приходить и играть? — Конечно. Конечно, можно, котята, — Арм ответно улыбнулся и осторожно погладил Саммер по щеке. — Спасибо за поддержку, малышка. Кинн залюбовался воркующей с Армом дочкой, думая о том, что такое решение мужчин было вполне логичным и обоснованным. Арм и Пол давно жили вместе в своей комнате на этаже телохранителей и помогали мафиози и в бизнесе, и в личных проблемах, уже давно став не просто наемными работниками, а частью семьи. Они по привычке обращались к Тирапаньякулам через уважительное «кхун», хотя дети не делали различий между ними и кровными членами семьи, называя их дядями или через «пи’». Кинн решил, что пора менять устоявшиеся привычки, и Порш, судя по такому же задумчивому взгляду, пришел к той же самой идее. Увидеть и подержать на руках ребенка Пола было любопытно, и Кинн наметил несколько пунктов плана, чтобы их соратники чувствовали себя по-настоящему дома. Семья снова становилась больше, но это всего лишь означало, что в уравнении появились новые переменные. Кинн в предвкушении потер руки и написал Эппл в рабочий чат — нерешенных дел была уйма, и чем раньше он начнет с ними разгребаться, тем лучше для всех.***
Кинн с улыбкой наблюдал из коридора за тем, как Саммер довольно бойко общалась с Дженни на корейском жестовом языке. Чон Ёнджун действительно приехал лично, чтобы сверить документы, обсудить текущие дела и похвастаться прогрессом в строительстве задуманных отелей, вот только помимо охраны прихватил всю свою маленькую семью, и теперь дети познакомились вживую и усиленно общались, пытаясь коммуницировать сразу на трех языках: корейском и тайском жестовом и кривом английском. Рядом с общающимися девочками переминался с ноги на ногу Чоко. Он все время нервно поправлял очки, тискал своего страшного одноглазого зайца и очень забавно хмурился, пытаясь понять, что не так, и почему язык вроде жестовый, но совсем другой и ему непонятный. Заметив это, Дженни, куда более спокойная, уверенная в себе и дружелюбная, чем год назад, указала Саммер на Чоко интересуясь, кто это. Саммер охотно пояснила, Дженни взяла свой альбом и написала на английском: «Привет, я Дженни, и я не слишу*. Рада с тобой познакомиться». Чоко прочитал, кивнул и несмело улыбнулся, показывая слабенькие ямочки. Дженни протянула ему альбом, но мальчик достал из мягкого рюкзачка за спиной свой и написал, тоже на очень кривом английском: «Привет, я Чоко. Я слишу, но не гаварю». «Почему?». «Страшно». «Почему страшно говорить?». Кинн и Саммер затаили дыхание, боясь спугнуть Чоко. Мальчика уже водили по психологам, но так ничего от него и не добились, он просто отказался общаться с людьми на эту тему, и Тэ с Макао приняли его нежелание разговаривать как данность. Чансуда тоже не знала причин, только вспомнила, что, когда Чоко вытащили из покореженной машины, в которой погибли его родители, он плакал в голос первый и последний раз. «Мама и папа ушли. Я не могу гаварить. Страшно», — написал Чоко после недолгих колебаний. Кинн дрожащими руками напечатал слова ребенка в семейный чат, тут же отключая в нем звук, потому что телефон буквально взорвался писком уведомлений. «Это неправильно, — Дженни покачала головой и серьезно, строго посмотрела на смешавшегося Чоко: — Твои новые радители заслуживают услышать, как ты их любишь. Я хочу сказать словами маме и папе, что я их люблю, но не могу. А ты можеш. Не потеряй свой щанс». Макао и Тэ вместе едва протиснулись в дверной проем, желая как можно быстрее добраться до сильно смущенного отповедью Дженни Чоко. — Зайка, ты в порядке? Мы тебя очень любим, ты же знаешь это? Нам неважно, говоришь ты или нет, мы все равно тебя очень любим, — заговорил Макао, пока более эмоциональный Тэ молча сжимал ребенка в объятиях. — Ты ни в чем не виноват, зайчонок. Ребенок за спиной старшего приемного отца показал Кинну на пальцах: «Стукач». Поправил свои извечные очки без диоптрий, покосился на серьезную, даже грустную Дженни и изобразил на языке жестов: «Время. Нужно. Я вас люблю, но мой страх больше». — Конечно, малыш. Конечно, мы подождем, сколько нужно. Твое молчание нам ничуть не мешает, — горячо заверил приемного сына Тэ, ласково заправляя ему за уши отросшую шоколадную челку. — Мы тебя очень-очень любим, зайчонок. Спустя пару часов, аккурат после ужина в теплой и семейной обстановке, Саммер и Винтер при всех вручили Минхёку и Дженни свои подарки. Мальчик ужасно обрадовался книге и не мог от нее оторваться, благоговейно перелистывая странички и разглядывая цветные, яркие иллюстрации сияющими от счастья глазами. Дженни же преподнесли черную коробку 20*15, со специальными углублениями для пальцев. Девочка робко пристроила туда руку, Винтер нажал на кнопку включения, и Дженни невнятно охнула, отдернув ладошку от неожиданности. Но потом вернула обратно, пересиливая себя, и замерла, улавливая довольно сильные вибрации. Ёнсо и Ёнджун подобрались, Минхёк тоже отвлекся от книжки, несмотря на бурный восторг от подарка, и даже воздух в комнате, казалось, загустел от ожидания реакции девочки. Наконец мелодия закончилась, Дженни вытащила руку, и с трудом спросила жестами, кто это сделал. — Придумали мы с Саммер, а сделал дядя Арм, — ответил очень напряженный Винтер, которому, собственно, и принадлежала идея о подобной шкатулке. Девочка кивнула, поискала глазами Арма, и тот выступил вперед, облегчая ей задачу. Дженни уже на тайском языке жестов изобразила «спасибо» и низко поклонилась. Затем подошла к близнецам и сгребла их в объятия, выражая горячую благодарность на международном языке. Дети разом расслабились и позвали к себе Минхёка и Чоко. Бадди обвил сбившихся в тесную кучку детей всем телом, вылизывая руки и щеки, чтобы подбодрить. Обниматься пес любил, а вот когда грустят, особенно самые маленькие члены семьи, уже не очень. Кинн приманил к себе и крепко обнял Порша, успокоившегося наконец после сотни сделанных семейных фото детей. Киттисават приткнулся к его боку, обнял за талию, устроил лохматую голову на плече. — Спасибо, мой феникс, — шепнул Кинн, лаская губами мочку уха, тут же покрасневшего и ставшего совсем горячим. — За что, кот? — За то, что твое решение остаться привело нас сюда, в эту точку. — Наши решения, Кинн, — Порш повернулся в его руках, кладя руки Кинну на плечи и сцепляя в замок за шеей. Его глаза сияли, полные губы изгибались в невыносимо светлой, широкой улыбке, которую Кинн был готов созерцать часами, как самые изысканные картины. — Ты тоже вложил в семью силы, время и старания. Это не только моя, это наша заслуга. — Люблю тебя. С каждым годом все сильнее, — признался Кинн, любуясь выверенной, зрелой красотой мужа. — А я тебя, Кинн. Сильнее, чем ты можешь представить.***
Это было самым страшным кошмаром Кинна. Хуже, чем смерть близких, хуже, чем пытки, хуже, чем воспоминания о матери. Кинн был готов буквально на что угодно: хоть на коленях умолять Прана оставить детей в покое, хоть подставиться под пули самому, хоть лизать чужие ботинки. Но по глазам бывшего любовника — жестоким, бешеным, безумным — понимал, что это совершенно бесполезно. Их ловко опоили на банкете и похитили вместе с тремя детьми после школьного концерта, в котором участвовала Саммер, а затем привезли на заброшенный пыльный и старый склад. Огромная пустая комната с потолками свыше трех метров была наполнена ярким солнечным светом, льющимся из трех больших окон, стекла в которых были либо потрескавшимися, либо мутными настолько, что рассмотреть через них местность не представлялось возможным. Руки всех взрослых Тирапаньякулов предусмотрительно находились в наручниках и жестких строительных стяжках. На Кинне, Порше и Бене остались многочисленные ссадины и синяки от избиения, помимо этого из-за интоксикации кружилась голова и ныл желудок. Близнецов, к счастью, бить не стали, только запугали оружием, связали и закрыли рты какими-то грязными тряпками. Порш тоже оказался безмолвным свидетелем ситуации, а вот Бену и Кинну рот закрывать не стали. Пран, бывший любовник Кинна, средний сын известного в мафиозных кругах старого воротилы и менялы кхуна Чена и яркий представитель бывшей «золотой молодежи» медленно, играючи наводил пистолет то на Бена, то на Винтера, то на Саммер, не слушая просьб Кинна остановиться и нормально поговорить. В каждом движении невысокого, бледного, хищного, словно ласка, мужчины сквозили неприкрытая ненависть, злость и обида. — Ладно уж, в память о наших прошлых развлечениях я выкину девочку из основной игры в суперприз. Выбор прост, дорогой Кинн: выбери ребенка, которого я пристрелю. На раздумья три минуты, потом я застрелю твою дочурку. Следующим станет отброс, которого ты зовешь мужем, — и, издевательски расхохотавшись, перевернул песочные часы, стоящие на единственном в помещении столе. Кинн пытался умолять, упрашивать, грозить, от отчаянья он даже тело свое предложил под сдавленные вопли Порша и неприязненную гримасу на лице Бена, но Пран не изменил условий, а время бесполезно и безжалостно утекало. Младшие дети тихо плакали и дергали связанными руками, безуспешно пытаясь выбраться. Порш сосредоточенно дергался, обдирая до крови запястья, чтобы вырваться хотя бы из стяжек. А Бен улыбался, расслабленно и мягко, будто ничего страшного не происходило, но видеть на лице сына эту улыбку для Кинна было просто невыносимо. Снова Кинн оказался виноват в том, что пострадал Бен. Сначала это был его любимый старший брат, а теперь и сам парень. И в обоих случаях виноваты были бывшие бойфренды Кинна, которых он не смог вовремя убрать или приструнить. Бен не дергался, не кричал, не спорил, не плакал, не просил защиты или помощи. Просто светло и понимающе улыбался, а Кинна рвало наизнанку от страха и боли. Они все знали, кого выберет глава семьи. Это было неправильно, но логично, и все же Кинн упрямился, чувствуя, как утекает сквозь пальцы драгоценное время. — Скажи, Кинн. Скажи, или твоя малышка умрет, — Пран громко и злобно смеялся, как безумный, Порш продолжал самозабвенно дергаться и сверкать бешеными, налитыми кровью глазами, а Саммер в отчаянии мотала головой и переводила умоляющий, полный слез взгляд с Кинна на Бена и обратно. Сердце Кинна разрывалось от страха, боли и гнева, но, несмотря на все усилия, выбраться у него не получалось — слишком туго и крепко были стянуты запястья. — Все хорошо, сестренка, все в порядке. Вы с мистером колючкой должны быть сильными, умными и очень осторожными. И всегда помните, что я вас люблю, — заговорил Бен тихо, но твердо. Перевел внимательный взгляд на Порша, и тот замер, только по красному от прикладываемых усилий лицу потекло два соленых ручейка. — Папа, спасибо. За все. Я тебя очень люблю. Осталось меньше минуты. Бен перевел взгляд на Кинна, став предельно серьезным и собранным: — Ты не будешь винить за это себя. Я поступил бы так же, отец. Скажи Венису, что моя жизнь не стоит его. И помни, папа, я тебя люблю. — Бен… — забывшись, прошептал Кинн, запуская тем самым в голове Прана неправильную логическую цепочку. Похититель рассмеялся — высоко, весело, счастливо, и навел пистолет на Бена. Кинн взвыл и подавил инстинктивное желание зажмуриться — хотя бы этот момент он должен был разделить с сыном. С ног Прана сбила маленькая молния. Пуля безвредно чиркнула по бетону над головой рефлекторно пригнувшегося Бена, а Саммер ловко откатилась в сторону и медленно поднялась на ноги. В руке девочки был зажат какой-то ржавый и заостренный кусок металла. Она держала его за широкий край, безжалостно раня нежные маленькие руки, а вторым умудрилась попасть Прану по торсу, не смертельно и даже не особо серьезно, но кровь пустила, что вывело мужчину из себя. — Ах ты сука! — взревел Пран и попытался выстрелить в девочку, но та ловко увернулась и припала к земле. Две пули пришлись ровно по тому месту, где она стояла раньше. Саммер же внимательно, ни на миг не отрываясь, следила за обидчиком, пугающе сильно напоминая дерущегося Танкхуна. Пран слишком сосредоточился на погоне за верткой и быстрой малышкой, упустив то, что ноги мужчин были связаны между собой, но не зафиксированы в пространстве. Бен, улучив момент, сильно пихнул его под коленями, заставляя рухнуть на пол, а затем еще раз лягнул по голове. Тяжелых милитари-ботинок с него никто не снял, и удар получился оглушительный. Пран заорал от боли и выпустил пистолет, хватаясь за поврежденную голову. Саммер отбросила свою железку в сторону Порша, хищной лаской бросилась к Прану и подобрала оружие, вырубая мужчину окончательно ударом рукояти в висок. Приложив его еще пару раз для надежности, девочка поспешила вместе с пистолетом к Поршу, помогая ему выбраться сначала из стяжек, а потом и из наручников, которыми Пран приковал всех взрослых к толстым металлическим петлям в стенах. Едва Порш обрел свободу, он тут же бросился вязать бессознательного Прана все теми же наручниками, пока Саммер колупалась отмычкой из своей заколочки в наручниках Бена. Кинна они освобождали уже вдвоем. Кинн наскоро перемотал руки Саммер своим галстуком, чтобы остановить кровотечение из рассеченных ладоней. Пока руки машинально выполняли все необходимые действия, какая-то часть его сознания все еще пребывала в жутком моменте, когда Бен оказался буквально на краю гибели. Саммер не плакала, только морщилась и ежилась, пока освобожденный Винтер наскоро осматривал сломанный нос Бена, а Порш разведывал обстановку. Выбраться со склада получилось быстро и без проблем — Пран, желая без свидетелей насладиться триумфом над давним любовником, беспечно отпустил людей в другую часть здания. Тирапаньякулы спокойно вытащили фанеру, которая служила заменой стеклу в одном из окон, еще раз, более подробно, разведали обстановку и по одному перебежали в пышные жесткие разросшиеся кусты, срезав путь через свалку заброшенных автомобилей. До ближайшей конспиративной было рукой подать — Кинн прекрасно знал эту местность, так как совсем недавно приказал людям Вегаса оформить здесь жилье. Район был бедный, но в целом тихий, спальный. Кинн привел семью по указанному адресу, ловко вскрыл замок на грязной, потрепанной двери в скромную однушку и пропустил всех вперед. — Вы блять кто вообще?! — Навстречу им выскочила девушка лет двадцати пяти с кухонным полотенцем в руках. Кинн грязно выругался, осознав, что перепутал этажи, а Порш, обезоруживающе улыбнувшись, попытался успокоить хозяйку вежливыми словами и природной харизмой. — Простите, мы спутали помещение, уже уходим. Простите за беспокойство… — Сам! — Винтер едва успел поймать и придержать сестру, плавно опускаясь вместе с ней на пол — та, не выдержав тягот побега, просто потеряла сознание. — Давайте ее сюда, — увидев пострадавшую девочку, хозяйка квартиры мгновенно сменила гнев на милость и махнула рукой в направлении единственной небольшой комнаты, служащей одновременно и спальней, и гостиной. Предложила уложить девочку на старенький скрипучий диван, застеленный застиранным черно-красным пледом, и принесла из ванной небольшую аптечку. — Кто-то все равно должен пойти в нашу и предупредить пи’Кхуна, –нахмурился Бен. Порш переглянулся с Кинном, цепко ухватил сына за локоть и поволок в нужном направлении, на этаж вверх. — Меня Юй зовут. А вы?.. — девушка, чьими самыми яркими чертами были гладкие светлые волосы, стриженные под короткое каре, и большая родинка в форме кривоватой бабочки на правой щеке, пристроилась на подлокотник дивана, обтирая пыльное и замурзанное лицо Саммер чистым влажным полотенцем. — Кинн. А это Винтер и Саммер, мои дети, — отозвался Кинн, все так же размеренно и машинально обрабатывая антисептиком пострадавшие руки дочки. На ладонях оказались длинные глубокие царапины, все еще слабо сочащиеся кровью. Наверняка после них останутся шрамы, и Кинн с горечью признал, что в этот раз полностью провалился как глава семьи и отец — его младшие дети серьезно пострадали и получили психологические травмы, а Бен так и вовсе едва не погиб. Кинна потихоньку начало отпускать, и страх, который он до этого усиленно пытался держать в узде, ширился, рос и крепчал, захлестывая мужчину, как цунами. Осознание того, что они чуть не потеряли Бена, вина перед сыном, его глаза, полные прощения и боли, бессознательна дочь на руках, злость на идиота, посмевшего все это с ними сотворить… Кинн не знал, как теперь смотреть в глаза детям и мужу. Он неосознанно едва не убил Бена, и осознание ситуации давило на плечи не хуже каменной плиты. На плечо легла широкая крепкая рука. Кинн вывернул шею, нежно целуя ее, так как думал, что целует мужа. Вот только сзади раздался сдавленный смешок, и рядом с ним на колени опустился чуть смущенный Бен. Погладил все еще бессознательную Саммер по щеке, отвел прядку припорошенных пылью волос от ее лба. Потянулся к Кинну, и тот приготовился раскрыть объятия, чтобы спрятать в них ребенка, но Бен наоборот сделал так, чтобы «маленькой ложкой» чувствовал себя именно Кинн. — Ты не виноват. Ни в чем, папа. Я бы сам выбрал себя, я тебя не виню. Все обошлось, мы в порядке. Не плачь. — Я не… — Кинн осекся, осознав, что действительно заплакал. Руки Бена сжались еще крепче, практически до боли стискивая тело старшего приемного отца. Впервые за все это время Кинн понял, насколько на самом деле силен физически его старший сын. — Тише, папа. Тише. Я здесь. Я тебя ни в чем не виню, слышишь? И ты не смей. На твоем месте я поступил бы точно так же. Я знаю, что ты выбрал меня не потому, что желал смерти или любишь меньше, а потому что они маленькие, а я — уже нет. Хватит, папа. Хватит. Все обошлось. Кинн с коротким болезненным воем уткнулся сыну в плечо, шепча бессмысленные извинения и заверения в любви. Бен обхватил его двумя руками, мерно раскачиваясь вперед-назад, поглаживая по голове и бормоча о том, как сильно любит и совсем не злится. Вернувшийся в квартиру Юй Порш молча держал на руках утомленного и потерянного Винтера, вторую ладонь положив на безвольную ручку Саммер. Девушка понаблюдала за этим спектаклем минут десять и принесла всем горячий сладкий чай, заставила выпить, а затем, услышав урчание разом из трех животов, еще и накормила остатками лапши с морепродуктами, грозно прикрикивая на отстающих. Кинн сходил в тесную ванную, заставленную бутыльками и коробочками с какими-то уходовыми веществами, умылся, смывая слезы и охлаждая пылающее лицо, пока Юй с ворчанием обрабатывала разбитое лицо Бена. Люди Кхуна прибыли рекордно быстро, сразу на трех бронированных машинах. Бен уселся в первую, Порш с Винтером во вторую, а Кинн подхватил на руки все еще бессознательную Саммер и разместился на заднем сидении третьей. Вместе с Юй на всякий случай остались Ноа и Ли, способные как оградить ее от возможной слежки и нападения, так и починить текущий в ванной кран и выполнить другую «мужскую» работу по дому. В комплексе пострадавших Тирапаньякулов уже ждали профессиональные медики и белый от страха Саймон, только-только вернувшийся из школы и заставший развязку ситуации. Заметив Саммер на руках у Кинна, он рванул к ней на всех парах, но остановился, не решаясь коснуться бледной щеки даже пальцем. — Перенервничала и руки рассекла, но она в порядке, Саймон, — устало объяснил Кинн, уложил девочку на кушетку и отступил в сторону, давая дорогу профессионалам. Саймон медленно кивнул, не отводя испуганного взгляда от Саммер. — С ней все будет хорошо, я обещаю. Тебя пустят к ней, когда операция закончится, — Кхун положил воспитаннику руку на плечо, уводя в сторону. Саймон все равно не ушел далеко: состроив умоляющие щенячьи глаза, что в его исполнении смотрелось ну очень убедительно, он упросил Кхуна, чтобы ему разрешили остаться в коридоре и первым навестить девочку после того, как она придет в себя. В Кинна с Поршем врачи всего лишь залили успокоительное — с остальными травмами те могли совладать и сами, а часть и вовсе оказалась залеченной благодаря неравнодушной к чужой беде Юй. Кхун, улыбаясь, словно Чеширский кот, хищно, мягко и покровительственно, заверил подавленных мужчин, что на свалку уже выехали его ребята во главе с Чаем, Вегасом и Кимом, решившим слегка размяться и в очередной раз показать обнаглевшему мафиозному городу, что в семье Тирапаньякул — три сына, а не два. Кинн же решил не откладывать неприятную ситуацию на потом и попросил всю семью после возвращения Тирапаньякулов собраться в большой столовой. Прямо у него на глазах в двери больничного крыла влетел Венис, сходу запрыгнул на Бена и обнял его руками и ногами. Тот даже не покачнулся, хотя по ребрам его приложили неслабо, это Кинн еще в квартире у Юй понял. Бен без возражений или тени сомнения принял на себя весь вес Вениса, уткнулся ему носом в плечо, обнял руками, поддерживая, чтобы не свалился. — Я в порядке, маленький. I’m alright. Don`t worry, little monkey**. Не плачь, Венис, ч-ш-ш, не плачь, обезьянка. Don`t cry. That`s ok, monkey. Лицо заживет быстро, ты даже не успеешь оглянуться. — Хиа’, я знаю, насколько ты был близко к краю. Я знаю, — Венис дрожал, словно в сильной лихорадке, и цеплялся пальцами за шею Бена с такой силой, что оставил фиолетовые лунки от ногтей. Но Бен не мешал, старательно укачивая его, кутая в свое тепло, как в одеяло, поминутно целуя мокрые от тихих, непроизвольных слез щеки. — I`m here, Venice. Обезьянка моя, я здесь. Живой. Меня Саммер спасла, представляешь? — Хиа’… хиа’… — Венис горько и отчаянно плакал, не скрывая своих слез, а Бен все гладил и гладил его по спине, по бокам, по волосам, утыкался носом в вихры на макушке и повторял, что он живой и здоровый, а мелкие раны быстро заживут. Встревоженные Пит и Тэ топтались за спиной Порша, наперебой выясняя, что произошло. Кинн попросил их подождать, понимая, что из-за особой связи Бена с Венисом ситуация может усложниться в разы. Но отступать от своего решения он был не намерен, как бы тяжело этот выбор ни дался — с высоты накопленного опыта Кинн понимал, что молчание отравило бы его жизнь до конца дней. Чай, Вегас и Ким приехали вечером, запыленные, слегка потрепанные, но совершенно довольные тем, что удалось выяснить. После применения колюще-режущих предметов из запасов Вегаса, Пат сознался, что нападение мелкой банды на Саммер, в котором получил ранение и Бадди, было совершено с его подачи. Отомстить хотел в первую очередь Кинну, как бывшему любовнику, что больше не обращал на его сиятельное высочество никакого внимания, сосредоточившись на воспитании детей и счастливом супружестве. Ну и Поршу подгадить — все-таки девочка была его родной дочерью. Саммер к тому времени полностью пришла в себя, успокоила волнующегося за нее Саймона, Бадди и братьев, позволила всем в семье себя затискать, загладить и захвалить. После успокоительных дети были вялыми и заторможенными, и, ожидая возвращения старших, девочка задремала прямо на полу, свернувшись калачиком в одной из лежанок Бадди. Саймон, все еще опасающийся большой и грозной внешне собаки, устроившейся на полу рядом с маленькой хозяйкой, осмелился подойти поближе и накрыть ее одеялом, и Кинн, со стороны созерцая неловкие отношения детей, сделал мысленную зарубку поговорить с ними на эту тему в более спокойные и мирные времена. Невысказанные слова и извинения неиллюзорно душили, Кинн спустил пар в тире, покидал ножи в движущиеся мишени, пытаясь упорядочить мысли и усмирить чувства, но желаемое облегчение так и не наступило. Он привык годами жить на острие, потихоньку приучал к этому детей, но сегодняшний выбор словно сломал в нем что-то. Порш успокаивал Винтера и Бена, и Кинн не стал приближаться к мужу — смотреть ему в глаза было безумно стыдно. Наконец, в десятом часу ночи, когда приехали Тирапаньякулы, Арм по просьбе Кинна подключил дистанционно Нампын и Макао, снова ненадолго отправившегося в командировку в Аризону по работе. Вся семья расселась по местам, выжидающе глядя на поднявшегося на ноги Кинна. Мысленно выдохнув, Кинн до скрипа сжал в руках спинку стула перед собой и, глядя куда-то в пустой стол перед собой, спокойно заявил: — Сегодня Бен чуть не погиб по моей вине. Я приношу глубочайшие извинения всей семье за то, что из-за моего раннего дурного увлечения вы оказались в опасности. Что эта ситуация вообще произошла. Простите, — Кинн низко поклонился в сторону дивана, на котором в тесном переплетении замерли Порш, близнецы и Бен с Венисом, не отходящим от парня ни на шаг. Собравшись с силами, он продолжил, перебарывая дрожь в голосе: — Я знаю, вы думаете, что это ерунда. Но нет. Мои слова чуть не убили Бена. Мой выбор. Я не пытаюсь оправдаться, Бен, я знаю, что ты не злишься. Я очень тебя люблю. Но я… Бен выпутался из рук пыхтящего от злости Вениса и вышел вперед. Кинн подавил нелепое, детское желание зажмуриться в ожидании кулака в лицо. Но Бен встал рядом, окинул долгим проникновенным взглядом каждого члена семьи и шало усмехнулся: — Мой отец переживает, что он недостаточно отец и между здоровым двадцатилетним обученным лбом, который, попрошу заметить, делал выбор остаться в семье с открытыми глазами, выбрал спасти восьмилетних связанных детей, моих брата и сестру. Я много раз повторил для него, что не злюсь и на его месте поступил бы так же. Видимо, это не помогло. Поэтому я попрошу сейчас вас, всех вас — взрослых людей, мафиози, бойцов, телохранителей и отцов — поднять руки, если бы вы поступили так же. Пожалуйста. Мне важно это знать. Отцу важно. Я прошу, — подавая родне пример, он первым поднял руку вверх. Вторая рука взлетела в воздух, тонкая, но сильная, с мозолями от гитары на подушечках и короткими, срезанными под ноль, ногтями. Порче ободряюще улыбнулся Кинну и кивнул Бену. За Порче руки медленно подняли Арм и Пол. Пакин. Ким. Кхун. Чан. Вегас. Чай. Пит. Нампын. Макао. Поколебавшись, к ним одновременно присоединились Тэ и Граф. Саймон тоже поднял руку, и из всех присутствующих на семейном собрании остались только Венис, Порш и дети. Кинн обернулся к мужу, в поисках поддержки, за годы в браке он привык это делать, не задумываясь. И напоролся на поднятую вверх смуглую руку. Кинн перевел взгляд на Вениса, пытаясь найти слова, чтобы объяснить, что это неправильно, что он любит всех своих детей, что Бен для него так же дорог и ценен, как Винтер и Саммер, что он не может выбирать между ними… Но Венис медленно, словно через толщу воды, тоже поднял руку, уверенно глядя Кинну в глаза. — Я бы не смог жить без него, кузен, но я понимаю, — обронил он глухо, и темные выразительные глаза на подвижном остроскулом личике на пару секунд стали пугающе пустыми и стылыми. — Вот видишь, — Бен опустил руку и обнял Кинна за плечи. — Вся семья поступила бы так же. Я же взрослый, пап, а котята еще совсем котята. — Ты… и Венис… и ты же… — Ким Джинхён очень помог, пап. Я больше не считаю себя вторым сортом, и сегодняшний день ничего не изменил. На твоем месте я бы тоже выбрал себя, и я об этом не жалею. — Но я не выбирал! Я… Бен, послушай, оно сорвалось случайно, я не хотел, я не хотел, слышишь? — Кинн попытался оправдаться, правда больно жгла глотку и язык, и первым до соли ситуации добрался вездесущий Порче. — Ты не хотел называть его имя, пи’Кинн? — Бен сказал, что любит меня. Чтобы я позаботился о Венисе, и о вас. Я не… я случайно сказал. Львенок, я так виноват!.. — Кинн захлебывался в словах и мыслях, не зная, как показать, как высвободить их, чтобы Бен понял, что это была лишь досадная, нелепая и смертельно опасная случайность. Бен повел плечами, нахмурился, почесал плечо с татуировкой и широко распахнул глаза, когда осознал, что именно ему сказал Кинн. — Пап, так ты?.. Твою ж мать! Бен опустился на колени рядом с потерянным, разбитым Кинном и крепко прижал его к себе, накрывая ладонью затылок, словно пытался защитить и оградить от чего-то опасного и страшного. — Тебе полегчает, если я назову тебя идиотом, тресну по затылку и скажу, что я прощаю твой феерически несдержанный язык? — Не знаю, — Кинн сцепил руки на острых лопатках сына и шмыгнул носом в сильное плечо. — Но давай попробуем. Рука у Бена оказалась тяжелая, у Кинна аж голова загудела. Но уже через секунду он обнаружил себя в тесном семейном объятии. Не только Бена, но и Порша, малышей и даже Бадди, который не упускал ни одной возможности обнимашек. Кинн по очереди поцеловал каждую макушку, начав с мужа и закончив слюняво выражающей радость собакой. В груди постепенно стало спокойнее и тише, боль немного улеглась, позволяя до конца осознать, что они все выбрались из передряги, выжили, уцелели. Он знал, что кошмары еще долго его не отпустят, но рядом была семья, и от этого становилось легче. К тому же, психологические трюки Бена сработали — часть вины ушла, заменившись осознанием ужаса ситуации и ее принятием. Кинн наклонил к себе Бена, придержав за бычью шею, и прошептал в острое ухо: — Спасибо, львенок. Я тебя люблю и очень тобой горжусь. Бен молча боднул его лбом в плечо, как большой и очень ласковый кот. Венис сидел рядышком, не отпуская его руки, словно боялся, что если отпустит, то Бен тут же исчезнет. Поэтому, когда наступила пора ложиться спать, Кинн молча расстелил на полу несколько матрасов, накидал туда подушек и одеял, устроил детей между ними и чуть ли не за руку привел в их спальню Вениса. Мальчик внимательно посмотрел на масштабное лежбище и понимающе, благодарно кивнул Кинну, залезая в середину и укладываясь буквально поверх Бена. Близнецы привычно устроились по двум сторонам от брата, Порш лег слева, Кинн — справа. В ногах развалился Бадди, пачкая одеяла слюной. Тесно прижав к себе дочку, Кинн попытался заснуть, перед этим пространно и многословно поблагодарив небеса за то, что они все каким-то чудом уцелели. Саммер, будто мысли его прочитав, заворочалась, оставила на бицепсе влажный поцелуй и еще плотнее прижалась к груди мужчины, словно спрятаться пыталась. — Спи, папа. Мы тебя любим, просто спи. — И я вас, пантерка, — прошептал Кинн в волосы дочери, зарылся в них носом, глубоко вдыхая запах свежести и грейпфрута от ее любимого шампуня, и дал себе клятвенное обещание больше никогда не допускать подобных ситуаций, благо с протоколами защиты и техникой безопасности ему охотно помогала вся его большая и весьма недружелюбно настроенная к обидчикам семья.