***
Кинн и Порш впервые на памяти младших детей поссорились настолько сильно, что первому пришлось ночевать вне супружеской спальни. Причиной разногласий послужила последняя перестрелка на одном из складов. Порш едва не поймал пулю в грудь из-за того, что оттолкнул в сторону новичка, а Кинн до одури испугался за мужа и сорвался на нем. Они знатно повздорили, высказывая разом все накопившиеся за несколько лет претензии, со вкусом и наслаждением побили вазы и мелкие статуэтки, которые хитрый и предусмотрительный Кхун специально для таких случаев расставил по всем углам комплекса, и Кинн сам не заметил, как в обнимку с личной подушкой оказался за порогом их спальни. Ночевать в гостевой было одиноко и холодно, несмотря на наличие отличной сплит-системы. Кинн полночи ворочался с боку на бок, не зная, стоит ли ему забить на свою гордость и все еще клокочущую внутри ярость и пойти извиняться первым или оставить все как есть и дать им обоим остыть. Руки сами по себе пытались нашарить на отвратительно просторной и пустой кровати теплое тело Порша, и Кинн в конце концов уснул хорошо если около двух ночи, тесно обнимая свернутое трубкой запасное одеяло. Ранним утром, едва рассвело, Порш собрал вещи на первое время в небольшую спортивную сумку и уехал погостить к Вегасу и Питу. Злой Кинн попытался закопаться в дела, но все валилось из рук, словно его кто-то проклял. Вчерашний страх потери все еще вливался ядом в вены, а пробуждение без родной тяжести на груди и вовсе испортило настроение качественно и надолго. Кинн срывался ни за что ни про что на подчиненных, порвал несколько важных бумаг и семнадцать раз прогнал через полосу препятствий того самого неудачливого новичка, что стал причиной размолвки. С презрением посмотрел на стонущего на полу измотанного двадцатилетнего мальчишку, скинул рубашку и обувь, провел короткую агрессивную разминку и полез на полосу сам. На пятом круге ему встретился такой же полуголый и босой Бен, изогнувший бровь в немом вопросе. Кинн упрямо мотнул головой и направился дальше, переходя к турникам. Руки и ноги двигались сами, отдельно от головы, позволяя выплеснуть скопившиеся агрессию, недовольство и разочарование в самом себе, Порше и ситуации в целом. Кинн полностью отключился от происходящего, сосредоточившись на правильном дыхании и выполнении нужных комплексов упражнений. Бен молчаливой тенью следовал за ним. Через два круга к ним присоединился Арм в спортивном костюме. Еще через три — Пол. На двенадцатом Кинн краем глаза заметил на краю спортивной площадки Чана с планшетом, фиксирующего скорость прохождения и чистоту движений среднего воспитанника и подопечных телохранителей. Еще через три круга Бен ушел, но на его месте оказался Чай. Кинн же, как заведенный, продолжал двигаться, пока не услышал нежный и тонкий голосок дочери: — Сколько уже, дедушка? — Двадцать первый пошел, — завороженно ответил вместо Чана тот самый новичок — не то Кыа, не то Ныа, не то Ыа — Кинн так и не запомнил. Мальчишка не сводил с него глаз и едва ли не слюной капал при виде поджарого и крепкого тела начальника. Саммер сокрушенно покачала головой, отвесила парню легкий безвредный подзатыльник и попросила Чана «прекратить этот пиздец». Заслышав преувеличенно бодрый голос дочери, произносящий такие нехорошие слова, Кинн слез с полосы сам, с коротким стоном опуская гудящие от напряжения руки. — Принцесса, с каких пор ты такие слова знаешь? — С тех самых, как тут живу, — невозмутимо отозвалась Саммер, протянула Кинну короткое чистое полотенце и поманила к себе, прося опуститься на ее уровень. Едва Кинн стер обильный пот с лица и присел перед девочкой на колено, как тонкие маленькие пальчики с острыми ноготками больно вцепились ему в ухо и потянули с силой, которую он не ожидал ощутить от почти девятилетней крохи. — Папа, так нельзя! Двадцать один круг, ты завтра не встанешь просто! А послезавтра так тем более. — Мне нужно было скинуть напряжение, — Кинн даже не пытался высвободиться, хотя ухо потихоньку начинало гореть от властной хватки дочери. — Нужно было поехать к дяде Вегасу, найти папу и снимать напряжение с ним! — не поняла проблемы взрослых Саммер. — Малышка, мы с Поршем немного поссорились. Ничего страшного, мы быстро помиримся, я обещаю… — Нихрена себе «немножко поссорились», — заметил от дверей Винтер, держа в руках телефон с каким-то видео. — Посмотри только. Саммер взяла гаджет в свободную руку, все еще не выпуская из цепкой хватки ухо Кинна, и повернула телефон так, чтобы они могли смотреть на экран вдвоем. На видео Порш с крайне сосредоточенным лицом и бисеринками пота на висках драил полы в доме побочной семьи, стоя на коленях. Пит стоял в дверях и сокрушенно качал головой, Вегас лениво ухмылялся, а Венис, судя по всему, вел репортаж. — Он уже перемыл им всю посуду, надраил унитазы, подмел дорожки, везде пропылесосил и теперь моет полы. И все это исключительно руками. Пап, вы ебнутые. Давай к нему. — Винтер, я не уверен… Ребенок изящно приподнял правую бровь, идеально копируя недовольную Нампын. Кинн, разумеется, против такого напора не продержался и минуты, сдался и осторожно выпутался из цепких пальчиков Саммер. — Ладно, хоть душ принять дайте, воняю, как помойная яма. Душ занял всего пятнадцать минут, сушка волос — пять. Кинн переоделся в удобную повседневную одежду, взял с собой пару телохранителей и отправился в дом побочной семьи. По пути он спонтанно заехал в цветочный за букетом едва распустившихся чистых и нежных белоснежных лилий — мириться с пустыми руками не хотелось. На пороге особняка Вегаса его встретил удивленный Пит, нервно улыбнулся и сказал, что Порш как раз поехал домой. Минут двадцать назад. Кинн выругался и снова полез в машину. По пути они встряли в пробку, и он начал сильно нервничать, отчего и ребята в машине неловко дергались. Наконец пробка рассосалась, и Кинн выскочил из авто, едва то затормозило у входа в комплекс, но Порша в доме не оказалось. Узнав, что Кинн уехал, Киттисават развернул машину и поехал обратно. Кинн скрипел зубами от недовольства — кататься вот так они могли до бесконечности, а телефон Порша оказался разряжен. В итоге он плюнул и поехал на особое для себя место на набережной — туда мама часто водила их с Кимом и Кхуном, когда они были детьми. Вода блестела и переливалась на солнце, мелкие волны набегали одна на другую, куда-то все время торопясь. По речке дрейфовал мелкий мусор — какие-то упаковки из-под чипсов или кальмаров, деревянные палочки, пластиковые бутылки. Кинн оперся о каменные перила моста, залюбовался отвратительно-чарующей картиной единства природы и разложения общества и ушел в хорошие воспоминания и философские размышления настолько, что не заметил, в какой конкретно момент к нему присоединился муж. Просто машинально оторвал от своей талии чужую теплую широкую ладонь, поцеловал костяшки, пахнущие почему-то лавандой, и испуганно отшатнулся, упираясь поясницей в опору заградительного сооружения, когда до сознания дошло, что он сделал. Порш стоял позади него, приобнимая за талию, и смотрел влажными, виноватыми глазами побитого щенка. — Прости, кот. Я правда не хотел тебя… Кинн подался вперед, затыкая его глубоким поцелуем. Порш тут же расслабился, стал податливым и мягким, как расплавленный воск. Охотно ответил на поцелуй, прижался к Кинну всем телом, закрыл глаза, накрепко оплел руками за шею, как тогда в лесу. — Поехали домой, котенок? — прошептал Кинн, отстранившись только для того, чтобы оставить дорожку поцелуев на доверчиво откинувшейся под его напором шее. — Да. Поехали. Сильно мышцы болят? Котята сказали, ты больше двадцати кругов по полосе намотал. Хочешь массаж? — Хочу тебя рядом и много секса, — улыбнулся Кинн с намеком, а затем оттянул ворот свободной черной футболки мужа и оставил небольшой засос на выступающей ключице. — Мхм, тогда поехали в отель, дома дети. — А то дети не знают, как это происходит у взрослых. Вегас, сука, — фыркнул Кинн, намекая на воистину звериные аппетиты кузена, едва дело касалось Пита и секса. В последний раз Кинн с Поршем и детьми застали разнузданный бурный секс хозяев побочного дома прямо на кухне, приехав на пятнадцать минут раньше обещанного. Порш с воплями уволок близнецов, попутно закрывая им глаза руками, Бен искренне рассмеялся и отвернулся, делая вид, что его очень заинтересовала картина на стене, нарисованная им самим, Кинн закатил глаза так далеко, что чуть не увидел свой череп изнутри, а Вегас, скотина похотливая, даже не замедлился, продолжая ритмично и жестко втрахивать совершенно поплывшего и едва одетого Пита в разделочный стол. Иногда Кинн даже сочувствовал своему бывшему работнику, но потом вспоминал, каким мечтательным, счастливым и масляным становится взгляд Пита после секса с Вегасом, и со спокойной душой спускал ситуацию на тормозах. — Я не против гостиницы, кот. Куда угодно, где есть ванна и ты, — решил Порш, ластясь к Кинну с не меньшей отдачей. По пути они заехали в первую попавшуюся аптеку за смазкой и презервативами. Девушка на кассе странно смотрела на сосредоточенного на покупках Кинна и переминающегося у него за спиной Порша, пытающегося удаленно снять им номер в более-менее приличном отеле. Порш удачно выбрал небольшой четырехзвездочный отель на набережной, так что до места они добрались пешком, оставив машину вместе с телохранителями на парковке крупного торгового центра. Целоваться начали уже на лестнице на второй этаж, а свой номер 210 нашли практически на ощупь, ибо Кинн не стеснялся обтирать податливым и томно стонущим мужем все окрестные стены. С годами Порш становился все более матерым и красивым. Кинн обожал его тело от и до; постоянно усыпал поцелуями не только татуировку, но всю кожу супруга, особенно по утрам. Их маленький ритуал, заряжающий обоих на долгий и продуктивный день. Порш терпко пах солью, свежим потом и проклятущей лавандой, и у Кинна кружилась голова от желания пометить, погладить, понежить податливого и страстного мужа, больше похожего на сгусток живого огня. До двуспальной кровати, застеленной светлым покрывалом с цветами, они просто не дошли — Кинн ногой захлопнул дверь, на ощупь засунул карту доступа в нужный разъем в стене и вцепился губами в солоноватую от выступившего пота смуглую кожу на гордой шее мужа. Так вышло, что секс у них в последние три недели откладывался по разным причинам. То у Порша болел желудок со всеми исходящими последствиями, то у Кинна случился герпес, а супруги во время секса обожали целоваться до спертого дыхания и не желали предаваться постельным утехам без такого важного атрибута близости. То их прерывали дети или охрана, а один раз Порш тупо заснул от усталости, не дождавшись Кинна из душа. Пара торопливых передергиваний друг другу в ванной или редких ленивых вечерних минетов за полноценный секс сойти никак не могли, и теперь Кинн отрывался за все упущенное время разом, заставляя Порша прогибаться в пояснице и царапать ему плечи от избытка приятных ощущений. Они больно кусались, катались по пушистому кофейному ковру номера, сплетясь в тугой клубок, терлись друг о друга прямо через одежду, как безумные. И, не прекращая ни на минуту, целовались — грязно, жадно, со слюной, текущей по подбородкам, и влажными, чмокающими звуками. Кинн действовал почти автоматически, полностью поглощенный откликами мужа. Кое-как стащил с него штаны, вылил на пальцы на ощупь распечатанную прохладную смазку и сразу, не грея, приставил к анусу, починившись повелительному и жаждущему взгляду Порша. С ковра, напрочь испачканного липкой смазкой и жемчужной густой спермой, они встали только через полчаса. Кинн, поддавшись любовному туману, забыл надеть презерватив на Порша и уже предчувствовал, как они оба будут краснеть на ресепшене, сдавая номер в таком потрепанном состоянии. Порш, заманчиво виляя крепкими загорелыми бедрами, удалился освежиться в ванную. Кинн последовал за ним, словно на привязи, и точно, стоило ему пересечь порог, как сильная смуглая рука с выступающими венами увлекла его к низкой белоснежной прямоугольной низкой ванне, уже начавшей наполняться прозрачной теплой водой. Кинн первым уселся внутрь, позволяя Поршу со всем возможным удобством расположиться у него на груди. Было тепло и уютно, вода слабо пахла лавандовым мылом, и Кинн принялся медленно поливать скульптурные плечи мужа из сложенных лодочкой ладоней. — Ты такой красивый, Порш. Ты бы себя со стороны видел, — заметил он, любуясь перекатывающимися под кожей мышцами и детальной татуировкой феникса. — Мне Бен забавный клип показал, его Дани нашла на просторах интернета. Психоделический слегка, но не бессмысленный. Там одна девушка буквально меняется глазами с подругой, чтобы та посмотрела на себя «чужими глазами» и успокоилась со своей булимией и любовью к апельсинам и похудению*. — О, концептуально, — одобрил Кинн, поглаживая бедро Порша под водой. Холодный бортик ванной неприятно упирался в лопатки, но Тирапаньякул не обращал на это внимания, увлеченный откликами супруга на его незатейливые ласки. — Захочешь, покажет и тебе, — Порш откинул голову ему на плечо, подставляя под губы шею и плечо. — Так хорошо, Кинн… — Мне тоже. Прости за то, что накричал. Я не со зла. Просто очень за тебя испугался. — Даже если меня не станет, ты выдержишь, — Порш светло улыбнулся, а у Кинна по коже прошел мороз, перебив даже согревающий и расслабляющий эффект теплой воды. Порш же, как назло, продолжил, каждым словом добивая Кинна и расширяя рану в его сердце: — Ты самый сильный и храбрый человек из всех, кого я знаю. И ты безмерно любишь наших детей. — Люблю. Но если ты… если тебя… часть меня тоже умрет, Порш, — искренне, на одном дыхании признался Кинн, неосознанно сжимая руки вокруг талии Порша, чтобы никуда его не отпустить. Он тоже знал, сердцем чуял, что не сможет последовать за своим фениксом за грань, хотя бы пока не выпустит детей в большой мир и не убедится, что они смогут справиться с бедами и проблемами самостоятельно. Но даже на секунду представить себе жизнь без Порша было жутко до суматошно колотящегося сердца и потемнения перед глазами. Одно дело, когда тот злился, обижался, расстраивался, кидался в Кинна мелкими предметами или отказывался разговаривать, главное, что был живой и целый. Совсем другое — если бы душа покинула его тело, чтобы больше не вернуться. — Не думай об этом сейчас, Кинн, хватит, — Порш быстро заметил упадническое настроение партнера и отвлек его от тяжелых раздумий поцелуями и нежностью, льющейся через край. — Мы оба живы. Мы в порядке. И я просто без памяти тебя люблю. — Я тебя тоже, малыш, — Кинн с готовностью встретил губы Порша, накрывшие его в теплом, долгом поцелуе. Только теперь, в прямом смысле дорвавшись до любимого тела, он начал осознавать, как невыносимо мало ему было простых, поверхностных ласк, которые они умудрялись подарить друг другу в этот по-своему сложный для их отношений период. — Трахни меня еще раз, кот, — Порш разнежено потянулся, изящно, по-кошачьи выгибаясь и подставляя под руки Кинна все еще поразительно тонкую и подтянутую талию, которую Тирапаньякул боготворил. Взгляд старшего мужчины снова напоролся на татуировку, блестящую от мыла и кажущуюся ожившей из-за тренированных, тугих мышц широкой спины. — С удовольствием, мой Порш, — Кинн наклонился, прижимаясь к пояснице мужа вставшим членом, сильно прикусил плечо над фениксом, оставляя собственническую метку в виде небольшого розового отпечатка зубов, первым выбрался из ванной и помог вылезти Поршу. Они кое-как вытерли друг друга жесткими гостиничными полотенцами и вернулись в спальню, чтобы снова и снова доказывать друг другу свою привязанность и любовь через касания, поцелуи, взгляды глаза в глаза и размеренные, глубокие толчки. — Мы завтра оба не встанем, — снова мокрый от пота Порш, восхитительно затраханный и зацелованный, по старой привычке навалился на Кинна всем телом, хотя кондиционер в номере барахлил, и поток прохладного воздуха был совсем слабым. Лежать вот так было мучительно жарко, но Кинн ни за что не посмел бы спихнуть с себя Порша — и не потому, что тот, словно избалованный кот, отказался бы приходить повторно, а потому что и сам безумно скучал по его теплу и тяжести. — Значит, спихнем все на Пита, Вегаса и львенка, — отмахнулся Кинн легкомысленно, выводя случайные завитки и спирали на влажной спине мужа. — Малыш, ты почему лавандой пахнешь так сильно? — Так мыло же местное, — шкодливо улыбнулся Порш, целуя плечо и грудь Кинна алыми и распухшими от страстных поцелуев губами. — Нет, ты и до ванны так пах. Насыщенно сладко, почти приторно, но в то же время горько. Тебе очень идет, — поделился Кинн, уже прикидывая, в каком именно парфюмерном будет заказывать подарок Поршу на следующий день рождения. — Правда? Не замечал. Лаванда, лаванда… А, точно! — глаза Порша довольно заблестели, а сам он приподнялся на локте, чтобы говорить с Кинном лицом к лицу. — Я еще по старой жизни с Че, когда сильно бесился, начинал дом убирать. Ну, знаешь, руки делают свою работу, и голова сама по себе остывает. Вот я и решил у Вегаса немного убрать, а у них мыло для пола с лавандой, пропах ей насквозь. — Смешной, — фыркнул Кинн и притянул к себе Порша, снова и снова целуя податливые, чуть шершавые губы и шепча прямо в них: — Любимый. Единственный. Драгоценный. Мой Порш… Домой они вернулись поздно ночью и прокрались в свою спальню, точно воры. На кровати кинг-сайз в тесный клубок сбились трое детей и собака. Порш сразу же сделал новые фото для семейного альбома, затем мужчины разделись, по очереди сходили в душ и устроились по двум сторонам от семейного сборища. Порш сделал селфи еще и с такого ракурса, отложил телефон на тумбочку и осторожно, чтобы не разбудить, обнял Винтера. Бен и Саммер все-таки проснулись и получили свои законные вечерние поцелуи, кто в щеку, кто в нос — уж куда родители дотянулись. Саммер вообще потянулась всем телом, как маленькая кошка, и удобно перелегла в свою любимую позу, используя вместо подушки руку Кинна. Лежащий между близнецами Бен пригреб их обоих поближе, давая мужчинам больше места, и снова прикрыл глаза. За окном сеял мелкий осенний дождь, еле слышно стуча в окна, дети тихонько сопели во сне, Бадди изредка подкидывался и дергал лапами, явно видя во сне погоню за шустрыми котами или резиновыми мячиками. Теплая рука Порша лежала под подушкой на руке Кинна, переплетенная в тесный замок. Кинн в тысячный раз поблагодарил небеса за то, что их и в этот раз пронесло. Шальная пуля не отняла жизнь его супруга, они все еще продолжали оберегать с двух сторон их маленький семейный рай, и ради этого Кинн был готов на что угодно.***
Третий день в комплексе царила тяжелая и мрачная атмосфера. Саймон снова подрался в школе, на этот раз — из-за того, что пытался отстоять честь Танкхуна и Чая, вот только его обидчики оказались лучше подготовлены и превосходили числом. Свое поражение парень воспринял философски, хотя и с большим разочарованием. Увеличил количество и продолжительность силовых тренировок, постоянно проводил спарринги с самыми молодыми телохранителями, часто спрашивал советов у Танкхуна и Чана. И очень просил старших мафиози не вмешиваться в его дела, дать возможность разобраться самому. Те, несмотря на желание защитить подопечного, скрипели зубами и поддавались шоколадным глазам, умеющим смотреть с воистину щенячьей непосредственностью. Однако вмешательства взрослых и не потребовалось, так как вступиться за пострадавшего парня решила Саммер, которая, во-первых, терпеть не могла, когда обижают слабых, а во-вторых, уже давно считала Саймона членом своей семьи. Увидев крупные иссиня-черные синяки на ребрах, ссадины на руках, разбитую губу и рассеченную бровь парнишки, девочка молчать не стала, как, впрочем, и истерить, требуя выполнения своего желания от влиятельных и успешных родителей. Вместо этого девочка придумала сложную многоходовую интригу, провела целое расследование, собрала показания свидетелей и жертв тех самых школьных хулиганов, спокойно зашла в директорский кабинет, попросив Арма, поехавшего с ней, сопровождать ее до самого конца. И плюхнула перед ошарашенной сухопарой и похожей на коршуна директрисой пухлую папку, ангельским голосом попросив «разобраться со всем этим дерьмом». Разумеется, женщина была весьма поражена рвением Саммер отстоять справедливость, а после мягкой улыбки Арма и визитки Тирапаньякулов, переданной ей лично в руки, смертельно побледнела и нервно уточнила, кого и где обижали ее подопечные. Саммер, улыбаясь доброй и нежной акульей улыбкой, ткнула пальчиком в фото зачинщика, который — вот совпадение! — приходился двоюродным племянником мужа директрисы. По словам Арма, в светлой, мягкой, сострадательной Саммер на несколько минут проглянуло что-то темное и очень опасное, как в настроенных на хорошую драку Нампын, Порче или Танкхуне. Девочка, не превышающая в росте и 130 сантиметров, в милом розовом платьице с пышной юбочкой и двумя высокими пышными хвостиками смотрела на испуганную и ошарашенную напором взрослую самодостаточную женщину словно через прицел оптической винтовки. И хоть разрыв шаблона получился значительным, это не выглядело смешно или глупо, как раз наоборот, казалось, будто в юном теле поселилась столетняя и много повидавшая душа, способная надрать зад кому угодно. Директриса нервно сглотнула и пообещала исправить ситуацию, на что Саммер улыбнулась еще нежнее и потребовала отчисления зачинщика и двух его верных вышибал. — Я не могу так поступить! Это противоречит правилам школы! — возмутилась директриса и тут же затихла, с непониманием и опаской глядя на ожесточившееся личико Саммер. — Вы ведь в курсе, кто мой отец, — стальным тоном отчеканила девочка, не отводя от женщины змеиного немигающего взгляда. — Одна моя просьба ему — и вы вылетите со своего теплого места и больше никогда не сможете устроиться в нормальную школу. Более того, я лично могу вытрясти дерьмо из вашего племянника, и, поверьте, вам не понравится результат. Я знаю, как сделать человека инвалидом на год или на всю жизнь. И Саймон тоже знает. Но он пощадил этого отвратительно воспитанного отброса. Больше не будет. Сейчас я предлагаю вам самый мирный и простой вариант разрешения ссоры. Подумайте об этом, я вернусь в пятницу, и мы поговорим еще раз. Саммер чуть поклонилась и вышла, печатая шаг. Тоже весьма впечатленный отповедью малышки Арм последовал за ней, возвращаясь с ней в комплекс. Кинн, выслушав рассказ впечатленного и проникшегося Арма, со стуком зашел в комнату дочери, попросив прогуляться вместе с ним в сад для важного приватного разговора. Саммер послушно встала из-за стола, где делала задания по английскому, и вышла вслед за ним, по пути легкомысленно болтая ни о чем. Кинн, решив сделать разговор как можно более неформальным и комфортным для них обоих, привел дочь на обновленную садовую качель, усадил рядом и, с трудом подобрав нерезкие слова, спросил, что это была за эскапада с директрисой. — Они тронули Саймона, — как само собой разумеющееся ответила девочка, даже не думая смущаться, теряться или отводить взгляд. — Я это понимаю, милая. Но тебе не кажется, что это слишком? — А если бы он не остановился и продолжить бить Саймона или остальных? А если бы он рассек ему не бровь, а глаз? А если бы разбил голову? — Ты уверена, что сможешь нести этот груз в одиночку, принцесса? Если этих мальчиков исключат после такого резонансного дела, они вряд ли смогут снова поступить в хорошую школу, — заметил Кинн, хотя отчасти ощущал себя настоящим лицемером — в школьные годы он был тем еще маленьким избалованным говнюком и сам несколько раз подвергал других ребят травле. — Папа, хорошая школа — это всего лишь более качественное оборудование. Если человек хочет учиться, он будет спрашивать, искать информацию, учиться сам, куда бы он ни попал. А там из хорошего только коридоры с коврами и спортзал с хорошими матами, — Саммер выглядела не как девятилетняя девочка, а как взрослая женщина, рассуждающая о школе для любимого племянника. — И уж прости, пап, но они заслужили. Саймон хотя бы сдачи дать смог, пусть и не до конца, а еще пятеро просто молча терпели избиения и издевательства. — Ты бы правда избила тех ребят? — спросил Кинн, затаив дыхание. Девочка внимательно посмотрела на него и накрыла крохотной нежной ручкой широкую, чуть шершавую на костяшках ладонь мужчины. — Папа, я сделаю все, чтобы защитить мою семью. Я люблю каждого ее члена, и Саймона в том числе. Так что да, я бы просто надрала зад этому паршивому индюку. — Милая, я бы очень хотел сказать, что это неправильно. Более того, как хороший родитель, я обязан это сказать, потому что насилие всегда порождает насилие. Как бизнесмен, я бы посоветовал тебе сравнять дирекцию с землей, чтобы за косяки в воспитательном процессе отвечали ответственные взрослые, и ситуации, подобные этой, больше не повторялись. Как лидер крупного мафиозного синдиката, я могу предложить отправить с тобой людей, чтобы тебе не пришлось марать руки о всякую шваль. Как говорится, выбери опцию. Саммер, внимательно выслушавшая его спич до конца, придвинулась ближе и обняла за руку, прижимаясь щекой к бицепсу под тонким серым пуловером. — Папа, ты самый лучший! Я очень ценю твои советы и помощь, но постараюсь справиться сама. Не думай о плохом, ты очень хороший отец, нам сильно повезло. — Люблю тебя, милая, — Кинн поцеловал дочь в лоб, мысленно выдыхая и запрещая самому себе вмешиваться в это дело. Как бы сильно ему ни хотелось помочь и взять этот груз на себя, Саммер должна была научиться нести ответственность за свои поступки сама. В четверг Саймон вернулся из школы пришибленный и потерянный, приехал в комплекс, нашел Саммер и о чем-то долго с ней спорил за закрытыми дверями спальни близнецов. А когда вышел оттуда спустя пару часов, то выглядел так, будто пережил торнадо. Но зато его движения стали спокойными и медленными, а в глазах поселилось странное выражение не то непонимания, не то прострации. Как оказалось, его обидчиков из школы все-таки исключили, даже повторного визита Саммер не понадобилось. Саймон выдохнул и смог окончательно залечить все свои синяки и травмы, заодно взяв под крыло пятерку жертв, которых активно донимали те хулиганы. Саммер довольно щурилась и улыбалась, Винтер и Венис насмешливо фыркал, взрослые качали головами, а Кинн тихо гордился дочерью — несмотря на то, что растить троих детей все еще было безумно сложно, он уже видел результаты этого воспитания, и страх за будущее воспитанников понемногу утихал.***
— Отец, постой, — Винтер поймал Кинна прямо у кабинета, когда тот уже планировал вернуться в пентхаус к нежащемуся в кровати Поршу. — Да, котенок, — Кинн стряхнул усталость и приглашающе открыл дверь, чтобы Винтер мог зайти и с удобством расположиться в гостевом кресле напротив. Кресло главы семьи еще не успело остыть от его тепла, и Кинн расслабленно откинулся на тихо скрипнувшую под его весом ортопедическую спинку, снимая маску вечно занятого бизнесмена и превращаясь в обычного отца, заинтересованного в помощи сыну. — Я… увидел пару видео, — начал Винтер очень напряженным голосом. — Какого рода, котенок? — Разумеется, первым делом Кинн подумал о порно, потом о том, что мальчик мог увидеть часть их кровавых мафиозных разборок, следом — застать на камерах их с Поршем недавний взаимный минет в бильярдной. Все три ситуации были сложными и муторными, и мужчина всерьез приготовился к длительным пояснениям и сложным, неоднозначным темам. — Вы с папой несколько раз направляли пистолеты друг на друга. Почему? Перед глазами Кинна красной строкой и крупными буквами побежало слово «блять». Он потер кончиками пальцев ноющие от напряжения виски, собираясь с мыслями и подбирая правильные, щадящие слова. Потом вспомнил, кто воспитывал Винтера и чей он внук и племянник, и все-таки решил быть откровенным и честным: — Да, такое было, котенок. И даже не раз. Мы с твоим отцом… по молодости мы были дурнее и агрессивнее, чем сейчас. Не доверяли друг другу, боялись за жизни близких, искали во всем подвох. Я люблю Порша, влюбился чуть ли не с первых месяцев знакомства, но в нашей среде… часто бывают осечки, вроде той твари, что застрелила старшего брата Бена. — Ты бы мог убить папу? — после паузы уточнил Винтер, не меняя напряженной позы и не опуская зажатых, каменных плеч. — Нет! — Кинн истово помотал головой, и это тоже было честным ответом. Он никогда не стремился убить Порша, никогда не думал об этом всерьез. Припугнуть, да, было, не раз и не два. Осадить — тоже, как в некрасивой истории со спортзалом, о которой Кинн потом долго в глубине души жалел. Ранить физически — возможно, если бы того и правда требовали обстоятельства. Но не убить. — Вы дрались. Всерьез. Я видел это, отец. — Дрались. И я вел себя с ним как последний мудак, — с неохотой признал Кинн, вспомнив свое отвратное поведение в первые полгода знакомства с будущим мужем. — Я был типичным представителем элиты, мальчиком с золотой ложкой в заднице, избалованным, высокомерным, себялюбивым. Я просто не знал, что можно иначе. Порш показал мне это, как Пит вывел Вегаса к свету, Тэ дал Макао желание совершенствоваться, а Чай создал для Танкхуна опору. — Но ведь и ты сделал что-то хорошее для отца? — Конечно. Я несколько раз прикрывал его собой во время перестрелок и собираюсь продолжать это делать, стремлюсь обеспечить его комфорт и помочь разрешить любую проблему. Признаю, мне было очень сложно научился его правильно любить, и иногда мои чувства бывают агрессивными и слишком подавляющими, но Порш всегда искренне радовался моему вниманию, и со временем я научился быть с ним рядом, не причиняя боли. Он — моя душа, Винтер. — Ясно. Ладно, я понял. Спасибо за честность, — Винтер немного расслабился, встал и вышел, а Кинн еще пару минут сидел в кресле, уставившись перед собой невидящим взором и думая, каким чудом ему удалось выровнять положение в этот раз. Таки добравшись до спальни и супруга, он нашел его в таком же подавленном состоянии, какое испытывал сам. Как оказалось, пока Винтер допрашивал одного отца, Саммер обрабатывала другого. — И что ты ей сказал? — Кинн присел на край кровати слева от Порша и привлек его в объятия, привычно успокаивая тактильными ощущениями. — Что мы с тобой два долбоеба, которые не умели в нормальные отношения, — улыбнулся Порш слабо, утыкаясь холодным носом Кинну под челюсть. — И ведь даже не соврал. — Я куда больше лажал в отношениях, малыш, — честно признался Кинн, покрепче обхватывая мужа двумя руками за плечи, чтобы поддержать и показать, что он рядом и все еще безумно любит. — Зато я — в бизнесе, — грустным голосом дополнил список их совместных прегрешений Порш, удобнее устраиваясь подбородком на плече Кинна. — Ну… у меня была фора в двадцать пять лет. — А у меня в двадцать три, — Порш перелез к Кинну на колени, позволяя широким ладоням мужа обхватить округлые ягодицы. — Я люблю тебя. И мне очень жаль, что мы творили всю ту дичь. — Я тоже тебя люблю. Так и сказал котенку, что ты — моя душа. Прости, Порш, я ранил тебя так много раз, что даже подсчитать не получится, — повинился Кинн, буквально дыша запахом мужа, таким родным и теплым, что где-то у самого сердца вновь зазвенела туго натянутая струна. — Оба хороши, — Порш сильно толкнул Кинна в плечи, заставив упасть спиной вперед на кровать, и наклонился, горячо целуя в губы и потираясь полутвердым членом о пах. Это заводило не хуже, чем в первые годы их совместной жизни, и Кинн охотно повелся на провокацию, слизывая с губ мужа горьковатый привкус травяного чая. — Папа, я забыла спросить… ой, — Саммер, ввалившаяся в комнату через не запертую Кинном дверь, неловко замерла на пороге, прикрыв ладошкой глаза. Порш слетел с Кинна, точно лист, сорванный с дерева бурным ветром, чинно уселся рядом и прикрыл внушительный бугор на штанах подушечкой. Старший мужчина тоже принял вертикальное положение и уставился на дочь во все глаза. Саммер же, дав родителям достаточно времени, чтобы привести себя в порядок, убрала руку и очень мило улыбнулась: — Вы бы себя сейчас видели. Как будто я вас застукала на чем-то ужасном, хуже детей, ну правда. — Милая, обычно взрослые стараются не показывать свои откровенные чувства при детях, — попытался спасти ситуацию Порш, хотя на его щеках уже расплывались яркие пятна смущения. Кинн чувствовал себя не лучше, а Саммер, спокойная и сосредоточенная, прошла вперед и уселась перед ними прямо на пол в позу лотоса, внимательно разглядывая то одного мужчину, то другого. — Это потому, что я девочка и не должна знать, как у вас все происходит? — Нет, конечно, нет, если бы тут был Винтер или Бен, мы бы поступили так же, — вступил Кинн, пока Порш хватал воздух широко распахнутым ртом. — Тогда почему это надо прятать? Разве это что-то плохое? Но почему тогда все взрослые говорят, что любовь — это так хорошо и здорово? Кинн очень медленно вдохнул, выдохнул, еще раз вдохнул и начал объяснять, стараясь сделать так, чтобы голос не дал петуха в самый ответственный момент: — То, что мы делаем с твоим отцом, или то, что делают Пит и Вегас, Порче и Ким, Чай и Танкхун, Арм и Пол, да и все остальные наши друзья или родственники — это не плохо и не грязно. Но и выставлять отношения на всеобщее обозрение тоже не принято. Такие моменты только для двоих, понимаешь? — Но ведь есть люди, которые живут втроем, — нахмурилась Саммер, пытаясь постигнуть непонятный и слишком сложный мир взрослых людей. — Есть, принцесса. Такое не поощряется обществом, потому что идет вразрез с традициями, и большинство людей моногамны, то есть в отношениях предпочитают одного партнера, но есть и полигамия, когда несколько партнеров одновременно. Главное, чтобы такой формат отношений в равной мере устраивал всех участников. Но даже так проявления нежности обычно остаются за дверями спальни. — А как тогда нам понять, что делать, когда мы встречаем свою пару, если не видели, как это происходит у взрослых? — Милая, секс — это очень приятно, но начинать им заниматься нужно лет с пятнадцати, в идеале — с шестнадцати или даже семнадцати. Тогда организм становится к этому готовым, и психика не пострадает. Вам пока очень рано об этом думать, но обещаем, как только вам с котенком исполнится четырнадцать, мы все расскажем и покажем, — пообещал Кинн, цыкнув на Порша, распахнувшего глаза от непонимания. — Сейчас существует множество энциклопедий, чтобы лучше понять, как это работает. Я уже сейчас могу купить вам парочку самых простых и доступных, если ты хочешь. — Хочу! — Саммер решительно кивнула и поднялась на ноги. Еще раз окинула обливающихся потом родителей и расцвела в типично кошачьей мудрой улыбке: — Я знаю, что вы не успели зайти дальше поцелуев, а поцелуи я уже много раз видела, так что не тряситесь так. Ой, точно, папа Порш, а ты разве не давишь на папу Кинна, когда вот так на нем сидишь? Ты же большой и сильный. — Давит, — признался Кинн, вовремя закрывая рот мужа ладонью. — Но, во-первых, это очень приятная тяжесть, я люблю фигуру твоего отца и понимаю, что его мышцы не невесомые. Во-вторых, это само по себе удобно и приятно. В-третьих, у каждого человека есть кинки и фетиши, то есть взрослые вещи, которые ему особенно сильно нравится делать с партнером, но только если тот согласен. Держать Порша на руках — как раз один из моих кинков. Мне это просто очень нравится. — О, я понимаю. Ладно, не буду вам мешать. Я жду твою энциклопедию, папа. И дверь закройте, а то мало ли кто еще захочет вас навестить, — Саммер подмигнула и упорхнула из комнаты, оставляя мужчин в полнейшей прострации. Кинн вздохнул, отлепил себя от матраса и пошел закрывать за дочерью дверь — их дети хоть и умели уважать чужое личное пространство, в возбужденном состоянии или во время приступа здорового энтузиазма частенько забывали о правилах и могли ввалиться к родителям в любой момент. Настрой на секс пропал, как не бывало, зато разом навалились усталость и апатия. День был отвратительно сложным, бесконечно долгим и раздражающим. Поэтому Кинн заволок мужа в ванную и почти час валялся с ним в теплой воде, лениво целуясь и напитываясь энергией и теплом для следующих свершений. Становилось жутковато от того, с какой скоростью росли их малыши и как быстро начинали интересоваться взрослыми вопросами. Однако в их среде по-другому быть и не могло. Старшее поколение Тирапаньякулов училось сексу либо с помощью порно, либо через советы телохранителей и горничных, поэтому результаты порой получались не очень удачными, например, сам Кинн в пятнадцать подсмотрел в одном из роликов, как мужчина щипал своего партнера за соски, а тот удовлетворенно стонал в ответ. Применив эту практику во время первого полового акта, Кинн не рассчитал силу и вызвал у своего партнера — нежного и хрупкого мальчика-ровесника, не удовольствие, а слезы. В итоге за самого себя было мучительно стыдно, и то неприятное, скребущее чувство непонимания происходящего запомнились Кинну надолго. Так что пускать этот вопрос на самотек с детьми он не собирался, но и говорить откровенно о таких сложных вещах было дискомфортно. Энциклопедии могли немного помочь, по крайней мере, так дети смогли бы разобраться с процессом на физиологическом уровне, и лет до тринадцати — четырнадцати этого должно было хватить с головой. А вот дальше начинался этап откровенных разговоров на интимные темы, который Кинна заранее пугал и отвращал. Порш, заметив, насколько глубоко его муж ушел в себя, повернулся к нему лицом и стал целовать шею, щеки и плечи, отвлекая от мыслей и позволяя немного разгрузиться на чисто физиологическом уровне. Как и всегда, ласки супруга быстро переключили Кинна на нужный лад, и хотя секса у них в тот день все-таки не было, долгая прелюдия в ванной и сеанс нежной и аккуратной взаимной мастурбации в спальне удались на славу, отчего оба мужчины смогли забыться крепким сном без сновидений и тревог.***
День рождения Кхуна приходился на апрель — самый дождливый месяц в Таиланде. Уже третий день лило как из ведра, изредка среди темно-серых мрачных туч мелькали ветвистые длинные молнии, и Саммер с Винтером прибегали прятаться к Кинну и Поршу в постель. Однажды мужчины из-за усталости забыли закрыть на ночь дверь спальни и сильно удивились, обнаружив утром в постели не только друг друга, но еще и двух маленьких котят, которым было плевать на то, что родители спят в одних трусах. Саммер, как обычно, легла со стороны Кинна, Винтер устроился на вытянутой руке Порша, как на подушке, Бадди развалился у мужчин в ногах, придавливая лодыжки. Так они просыпались в предрассветных сумерках уже третий день подряд, укладывались удобнее уже с учетом детей и засыпали снова часов до семи. На четвертый день Саммер за руку привела старшего брата, жутко уставшего после нескольких командных университетских проектов, идущих подряд. Бен в черных семейках с принтом из зеленых скорпионов — стебном подарке Танкхуна на двадцатилетие, молча упал на кровать между сонными и пассивными близнецами, сгреб их практически на себя и вырубился, а Порш с Кинном, хихикая, как две гиены, сделали два десятка фото на память, устроились поудобнее с двух сторон от детей и тоже заснули, набираясь сил перед очередным тяжелым днем. Но выспаться, увы, так и не удалось. Спустя минут двадцать в дверь с силой замолотили кулаком, затем ногой. Порш, лежащий к двери ближе всех, с тихой руганью поднялся с кровати и открыл — в помещение вихрем ворвался пылающий праведным гневом всклоченный Танкхун в тонкой нежно-розовой шелковой пижаме на невесомых бретельках. За его спиной топтался босой Чай в одних спортивках задом наперед. — Какого хрена, Кинн Анакинн Тирапаньякул! — Танкхун шипел потревоженной змеей и рассерженно тряс перед собой какой-то увесистой пачкой бумаг. Кинн медленно встал, машинально погладив по голове медленно хлопающего глазами сонного Бена, и подошел к брату, приглядываясь к мелкому шрифту в бумагах. — Документы на усыновление. И? — Это твоя идея была, да?! Признавайся, что твоя! Чай бы сам до такого не додумался, если бы его не подтолкнули. Анакинн, я… — Очень хороший отец, — перебил брата Кинн уверенным, бескомпромиссным тоном. Положил руку на твердое плечо, улыбнулся самой искренней и широкой улыбкой и одобрительно кивнул встревоженному такой бурной реакцией мужа Чаю. — Кхун, ты не станешь им, успокойся. Да, будет безмерно тяжело, да, ты будешь постоянно оглядываться назад, анализировать свои поступки, придумывать новые стратегии и сомневаться в себе, но ты не станешь таким, как он. Ты справишься. Нет никого, кто справился бы с этим лучше тебя. Саймон — сложный и закрытый ребенок с тяжелой судьбой, но он уже готов открываться, готов к новому этапу своей жизни, и ты тоже готов. Хиа’, я знаю, что ты справишься. Кхун зябко поежился и подался вперед, ненадолго прячась в объятиях Кинна, словно потерянный ребенок. Тот с удовольствием их предоставил, потрепал взъерошенные со сна и жесткие от краски волосы, переглянулся с Чаем. — Хиа’, ты воспитал нас. Неужели не воспитаешь еще одного змееныша? — А Саймон не против?.. — Нет. Нет, детка, он не против, — Чай положил тяжелую сильную руку на спину Кхуна, согревая и создавая для него бесценное ощущение безопасности и поддержки. — Я первым делом у него спросил. — Он же… ты… — Мы найдем общий язык, обещаю. Не плачь, мы вместе со всем разберемся. Саймон — сознательный, пусть и упрямый без меры мальчик, с ним можно выстроить нормальные отношения. Не плачь, Кхун. Мы со всем справимся, я обещаю. — Начался День рождения… конспираторы хуевы, — недовольно проныл Танкхун и перевесился на Чая, привычно позволившего ему спрятаться на своей груди. — Плакса мой любимый, — проворчал Чай с такой очевидной нежностью в голосе, что Кинн в который раз убедился, что его брат выбрал себе в мужья самого правильного человека. — И я тебя, Чай, — Кхун вскинул голову, чмокнул мужа в губы, покосился на разворошенное гнездо в кровати брата и утащил Чая за руку, по пути громогласно причитая, что малому нужно подготовить хорошую и удобную комнату в комплексе, всему его научить и все показать. Кинн запер за ними дверь и вернулся на кровать, позволяя накопленному близкими теплу и одеялу окутать озябшее тело мягким расслабляющим коконом. Им все же удалось урвать неполный час утренней сонной семейной неги, а после члены семьи разбежались по делам, чтобы к шести собраться в гостиной на вечеринку в честь Дня рождения Танкхуна. Саймон приехал из своей квартиры еще к четырем и два часа ответственно помогал близнецам, Венису и горничным развешивать яркие бумажные гирлянды, резать фрукты и расставлять на столах пока еще закрытые бутылки с напитками, приборы и тарелки. К шести вечера в комнате собралась вся привычная компания, расширившаяся на Пхайю с Рэйном, нескольких доверенных помощников Чая и нового друга Танкхуна по имени Джимми, с которым тот познакомился в своем салоне красоты полгода назад и сошелся быстро и тесно. — Спасибо, что собрались здесь сегодня, — Кхун встал во главе стола с бокалом шампанского в руках. Все шепотки затихли, а взгляды обратились к явно нервничающему мужчине. — У меня есть новость для вас. Вы все знаете, что я присматриваю за одним сорванцом и настоящей занозой в заднице, которую мы ласково про себя зовем змеенышем. Чуть больше года назад этот храбрый, сообразительный мальчишка спас мою племянницу и ее четверолапого друга от похищения. Более того, Саймон, который ужасно боится собак, особенно крупных собак, сидел и около десяти минут зажимал рану Бадди, чтобы предотвратить кровопотерю, потому что знал, как дорог этот пес нашей семье. Спасибо за это, малыш. Гости вежливо и с удовольствием поаплодировали, а Саймон покраснел аж до шеи, опустил глаза в свою тарелку и начал смущенно теребить бумажную салфетку, разрывая ее на крохотные белые клочки, похожие на снежинки. Кхун нежно улыбнулся, сглотнул и продолжил, набравшись смелости перед финальным рывком. — Но это еще не все. Мы с Чаем хотим это сделать не потому, что ты спас Саммер и Бадди. Не потому, что ты послушно выполняешь то, что мы говорим. Я просто… я хочу, чтобы ты стал целым. Хочу тебя защищать, как отец защищает своего сына. Хочу учить тебя новому, баловать, проводить вместе время, смотреть глупые ток-шоу. И Чай тоже этого хочет, не смотри на его строгое лицо и хищные манеры. — По щекам Кхуна покатились первые слезы, а голос ощутимо задрожал от волнения. Саймон подобрался, с ужасом заглядывая в покрасневшее лицо именинника, который, все-таки собравшись с силами, продолжил говорить: — Я знаю, что не лучший вариант опекуна. Я сломанный, истеричный, громкий и местами властный. Но я буду стараться, чтобы тебе было тут хорошо. И Чай тоже. Ты разрешишь нам это, тайпанчик? Саймон резко встал, отодвигая стул, который в последний момент успел придержать сидящий слева от него Пхайю. Резко побледневший мальчик подошел к Кхуну, двигаясь механически, словно кукла на батарейках, и сгреб испуганно замершего мужчину в объятия, утыкаясь лицом ему в грудь. Плечи Саймона тряслись, и Кхун, быстро догадавшись, в чем дело, вскинул бокал, залпом выпил, отложил на стол и крепко обнял подростка в ответ. — Ну, чего ты, тайпанчик? Хорошо же все, не плачь. — Гэгэ… гэгэ — раздавались глухие рыдания, приглушенные мягкой черной толстовкой Кхуна с надписью «I'm drama queen and I'm proud of myself» во всю грудь. Чай встал со своего места рядом с мужем и обнял сбоку переплетенных в объятии мужчин. Саймон, что показательно, даже не вздрогнул, когда на его спину опустилась тяжелая и сильная рука второго опекуна. Они уже выглядели как маленькая семья — такие разные, но отчаянно цепляющиеся друг за друга, сильно битые жизнью, недоверчивые, колючие. За яркими образами и громким голосом Кхуна крылась прорва нерастраченной нежности, Чай за маской жесткого и хищного мафиози прятал нежное и всегда открытое близким нутро, а Саймон пусть и умел впиваться зубами за врагов до последнего, все равно оставался простым мальчишкой, жаждущим тепла, любви и родственной поддержки. — Не хнычь, тайпанчик, Чай не справится с двумя плаксами, — влажно всхлипнул Танкхун, потихоньку возвращаясь к своему нормальному состоянию. Саймон медленно, нехотя выпустил Кхуна из объятий, вытер текущий нос рукавом подаренной Чаем красной толстовки, громко шмыгнул, повернулся и раскрыл руки для Саммер. Девочка со счастливым солнечным смехом спорхнула со своего места и упала в объятия, а Саймон, подумав, поманил к себе еще и Чоко, Винтера и Вениса. Маленький шторм закатил глаза, но пошел — а как же иначе, если за шкирку его тащил тоже приглашенный в семейное кубло улыбающийся до ушей Бен. Завидев сеанс семейных обнимашек, Бадди влетел в центр, счастливо лая и распихивая детей в стороны грудью и мощными лапами. Симпатичное, остроскулое лицо Саймона исказилось от страха, но он быстро взял себя в руки и выдавил некое подобие нервной улыбки. Саммер строгим голосом отчитала пса и хотела увести его подальше, но Саймон ее остановил, выдохнул, набрался смелости и протянул руку в сторону зверя. Бадди дружелюбно обнюхал заметно дрожащую крупную ладонь, поддел ее носом, подбрасывая повыше, и подставил широкий лоб, чтобы рука упала прямо на него. — Он тебе рад, — сообщила Саммер, накрывая ладонь Саймона своей, крохотной и кукольной по сравнению с крепкой, пусть и пока еще нескладной рукой мальчишки. Обе ладони утонули в густой вьющейся черной шерсти пса. Бадди активно завилял длинным ровным хвостом, потом отбежал в сторону и в два прыжка вернулся, неся в зубах резиновый зеленый мячик — одну из своих любимых игрушек. — Вряд ли тут можно играть… — тихо сказал Саймон, осторожно поднимая мячик, уложенный к его ногам. — Он не играть хочет. Вернее, хочет, но потом. Сейчас он показывает тебе, что ты ему нравишься, — пояснил Винтер с важным видом. — Что мне надо сделать? — Верни обратно ему. Саймон отважно протянул руку, и пес аккуратно забрал мячик, ни разу не коснувшись впечатляющими клыками ладони парнишки. Саймон облегченно выдохнул, немного расслабляясь, и притянул к себе Саммер, прячась за ней, как за живым щитом. Но все собравшиеся в банкетной зале люди знали, что при реальной опасности все окажется с точностью до наоборот, и у детей появился еще один человек, готовый их до последнего защищать. — Пошли поиграем в соседней комнате. Там настолки есть, — Саммер покрепче ухватилась за руку Саймона, поманила парней, и те пошли, и из уважения к девочке, всегда хоть немного, но разделявшей их увлечения, и чтобы не мешать взрослым. — Я, пожалуй, тоже с ними побуду, чтобы Бен с ума не сошел с таким воинством, — улыбнулся Че и клюнул мужа в щеку. — Потом перескажешь мне все-все сплетни, пи’Ким. — Конечно, ангел, — Ким оставил на тыльной стороне руки Че легкий поцелуй и отпустил его к детям. Теперь, когда руки обоих были украшены парными кольцами, а в паспортах стояли соответствующие печати, он окончательно отбросил ненужную ревность и ярое собственничество. Они отлично посидели, отмечая тридцатидевятилетие Кхуна. За столом царила расслабленная, семейная атмосфера, Кхун и Чай с удовольствием принимали поздравления и пожелания долгой совместной жизни и удачи в воспитании Саймона, а Кинн, любуясь успокоившимся и выглядящим почти здорово братом, только крепче прижимал к себе мужа, периодически целуя то в макушку, то в висок, то в губы. Препятствия и проблемы все время появлялись и исчезали, но одно оставалось неизменным: каждый из них и их детей больше не чувствовал себя брошенным, одиноким или преданным. И только ради этого стоило продолжать бороться с неприятностями и дальше.