Львенок

      Решать конфликт с семьей Чая не хотелось никому из Тирапаньякулов. Пак и правда выглядел забитым и тихим, жался к Саймону, круглыми глазами смотрел на остальных детей и испуганно шарахнулся в сторону, закрываясь локтем, когда Саммер в шутку треснула Винтера раскрытой ладонью по спине. Дети сориентировались быстрее взрослых и окружили мальчика теплом и негромким гомоном. В руки сунули коммуникабельного и доброго Чэнса, напоили горячим шоколадом, рассказали сказку, благо Чоко неплохо прокачался в навыках, помогая Питу выбраться из комы, и даже вытащили поиграть в саду на свежем воздухе. Чай и Танкхун долго о чем-то совещались в комнате последнего, а когда вышли оттуда, глаза старшего мужчины были красными и припухшими, но на губах сияла слабая улыбка.       Бин, как оказалось, довольно часто пила после развода с мужем. Супруга она никогда не любила, тот действительно был нужен ради статуса и чтобы приемные родители не давили на самооценку и нервы. Спешно вернувшиеся из поездки Нум и Ли попытались забрать Пака домой, но тот вцепился в Саймона намертво и отказался отпускать, оставив на руке парня синяки. Родителям Чая пришлось смириться с тем, что мальчик временно останется на попечении Саймона, Кхуна и Чая, хотя Нум кривился и ворчал, а Ли снова много плакала, то и дело поднося платочек к воспаленным глазам. Плохо соображающую после длительной пьянки Бин устроили в дорогостоящей клинике, специализирующейся на лечении неврологических расстройств, с хорошим реабилитационным курсом, помогающим восстановиться после алкогольной или наркотической зависимостей. Однако Пак боялся о матери даже упоминать, хотя Саймон и Кхун не раз предлагали съездить и проведать ее всем вместе.       Мальчик на поверку оказался весьма сообразительным, милым и усердным ребенком. Он внимательно слушал взрослых, старался вести себя тихо и аккуратно и инстинктивно тянулся к Поршу, Танкхуну и Саймону, а те особо и не препятствовали, возясь с ним так же, как с Фаер, Луной, Люци и Чоко. Пака по приказу Кхуна включили в протоколы охраны, а Винтер, послушав скупые рассказы о регулярном абьюзе в семье, пообещал научить мальчика защищать себя, когда рука окончательно восстановится.       Чай только головой качал, глядя на то, как преданно и трепетно его приемный сын возится с новым ребенком. Саймон был тем, кто первым вечером выслушивал о том, как прошел день Пака. Саймон помогал со сложностями в школьной программе, которую Пак теперь изучал самостоятельно дома. Саймон был тем, к кому мальчик прибегал среди ночи из-за кошмаров. Саймон быстро и прочно стал для Пака настоящим старшим братом, чутким, заботливым и понимающим, опорой и поддержкой, за которой можно было спрятаться в плохие дни. Они продолжали звать друг друга «гэ» и «сяобао», и за Саймоном эту ласковую кличку подхватили и остальные обитатели комплекса, даже охрана.       Порш хихикал в кулак, Кхун улыбался, широко разводил руками и помогал Паку завязывать шнурки на кедах, так как чувствительность в сломанной руке пока восстановилась не до конца. Близнецы, Бен и Венис просто включили мальчика в семью, а Чоко на правах еще одного ребенка, пострадавшего от травматической ситуации, помогал адаптироваться и влиться в социум, приручая Пака, как дикого зверька. В целом, Кинна все устраивало, а уж когда мальчик завершил восстановительный период и смог пойти в ту же школу, что и Чоко, дышать всем сразу стало спокойнее.       Окончательно лед тронулся, когда на огонек к Тирапаньякулам заглянул Лю Дайкунь — договориться с Беном о совместной фотосессии и забрать в парк на прогулку Графика, который должен был приехать туда же, но задержался в пробке. Модель, скучающе копаясь в телефоне, устроился в фойе, чтобы подождать товарища, никому при этом не мешая. Пак шел из сада к лифтам в компании одного из относительно свободных телохранителей, его взгляд, натолкнувшись на как всегда великолепно выглядящего Дайкуня, замер, глаза распахнулись во всю ширь, он осторожно подкрался ближе и тихо уточнил:       — Вы друг гэ?       Дайкунь подскочил от неожиданности, приложив узкую изящную ладонь к белоснежной рубашке поверх сердца. Осознав, что перед ним всего лишь ребенок, парень выдохнул, встал и поклонился по всем правилам:       — Лю Дайкунь к твоим услугам. Могу я узнать, кто такой твой гэ?       — Меня зовут Пак. Но все тут зовут меня сяобао, а мой гэ — это Саймон.       — Стоило ожидать, — хмыкнул Дайкунь, устроился на диванчике вновь и поманил к себе Пака. — Я знаю твоего гэ, но больше общаюсь с близнецами, Беном и Тэ.       — Вы очень красивый. Как с картинки в журнале.       — Я модель, быть красивым и выглядеть, как картинка — моя профессия. Можешь отбросить вежливый тон, зови меня Лю-гэ или Лю-сюн, так обращаются ко мне близнецы и Бен.       — Что значит «сюн»?       — Обращение к старшему брату или человеку старше тебя, только чуть более формальное и вежливое, чем «гэ», — охотно пояснил Дайкунь, азартно сверкая темными глазами охотящегося хули-цзин*. Они с Паком еще немного мило поболтали о том о сем, пока запыхавшийся и малость растрепанный Граф не влетел в фойе, как на пожар.       Встреча с Дайкунем сильно повлияла на Пака — он ходил и особенно внимательно и пристально приглядывался к окружающим, а через три дня после визита модели, когда семья получила отличную совместную фотосессию Дайкуня и Графа из парка и закончила ее просматривать на большом проекторе, мальчик посмотрел Кхуну в глаза и громко, отчетливо произнес:       — Кхун-сюн!       — Да, сяобао? — мужчина, совсем недавно поменявший стиль и выкрасивший волосы в темно-каштановый, почти черный цвет, что делало его лицо более взрослым и строгим, прищурил глаза, как кот, единолично вылакавший целую банку молока.       Пак смутился, не ожидая такой спокойной и открытой реакции на свой экспромт, а Кхун, все же не выдержав и расхохотавшись, подкрался к мальчику и пересадил к себе на колени, обнимая и поддерживая одной рукой и трепля по отросшим волосам второй.       — Мы очень ценим, что ты пытаешься вписаться в нашу семью и перенять повадки. Ты просто чудо, сяобао, спасибо, что решился вывести наши отношения на новый маленький уровень.       Мальчик доверчиво прижался щекой к груди мужчины, сворачиваясь в клубочек. Кхун ласково потрепал его по плечу, но по красивому, породистому лицу на несколько секунд скользнула тень грусти и дурного предчувствия. Не дав ей разрастись, он принялся ласково щекотать Пака, вызывая приглушенный смех, похожий на кваканье лягушки. Поймав ладонь Кхуна двумя своими, Пак заглянул ему в глаза и выпалил:       — Когда ты обнимаешь, я как в домике! — и снова прильнул щекой поближе, а Кхун замер с широко распахнутыми глазами и приоткрытым ртом.       — Почему, малыш? — решился спросить он наконец, стараясь не смотреть в сторону затаивших дыхание родственников и друзей.       — Когда мама… когда я сломал руку, ты и гэ были первыми, кто подошел. В машине я ехал на твоих руках, а ты все время говорил, что нужно еще чуть-чуть потерпеть, и мне станет легче. Когда врач делал укол, ты держал меня за руку, когда меня засунули в ту страшную гудящую штуку, я слышал твой голос, и мне было не так страшно. Ты завязываешь мне шнурки и помогаешь с уроками, если гэ занят. И тебя хорошо обнимать. Ты как плюшевый мишка, у меня никогда такого не было, но я всегда хотел. Нет, ты намного лучше мишки, ты живой, теплый и добрый! — Пак перевел дыхание после долгой прочувствованной речи, а Кхун неуловимо быстрым движением стер со щек слезы и прижал к себе мальчика, невесомо целуя в макушку.       — Спасибо, сяобао. Ты замечательный сладкий малыш, я очень рад, что судьба свела нас вместе.       Тэ и Порш молча делали пятьсот фото для будущего семейного альбома. Че улыбался так светло, что его легко можно было спутать с ангелом, а Ким и Кинн переглянулись, как никогда ясно осознавая, насколько сильно их старшему брату было важно слышать слова о своей значимости и важности. Саймон решительно встал, таща за собой и Чая, немного смутившегося от искренности ребенка и необычности ситуации. Присел на колени возле Кхуна и малыша, обнял их обоих, указывая Чаю на место с другой стороны. Пак при виде Саймона расцвел, охотно погладил его по щеке и удобно уперся спиной в Чая, присевшего сзади. От них веяло уютом и покоем, Кинн подумал и тоже достал телефон, украдкой делая пару снимков и для себя — он очень редко видел старшего брата настолько безмятежным и счастливым.       Разумеется, огромный плюшевый тряпичный карамельный медведь с вышитым черным носом и глазами-бусинками, ростом почти с самого ребенка, появился у того буквально на следующий день. Но Пак, хоть и визжал от счастья, все равно чаще обнимал Саймона и Танкхуна, чем подарок.

***

      День был солнечный, летний, душный, яркий, невыносимо слепящий глаза солнечными бликами от любой отражающей поверхности. Кинн, как ответственный родитель, вышел в фойе комплекса проводить близнецов на соревнования по скейтбордингу. Винтер запаздывал — в последний момент у него порвалась рубашка, а Саммер расслаблено о чем-то разговаривала с Деймоном и Саймоном в дверях здания. Закончив беседу, девочка пошла к пока еще пустой машине, подогнанной прямо к выезду из гаража. Из глубины комплекса раздался оглушительный лай Бадди, Саммер нахмурилась и через рацию ближайшего телохранителя попросила выпустить пса. Черная крупная молния вырвалась на свободу, схватила Саммер зубами за край серой футболки и поволокла обратно к дому, сдавленно рыча и мотая лобастой головой.       — Бадди, хватит! Сидеть! Я скоро вернусь, и мы поиграем в саду, хватит нервничать. Ну чего ты, мы быстро! — девочка не хотела идти вслед за псом, ласково потрепала его по холке и двинулась к машине, куда уже садился их сегодняшний охранник и водитель.       В душе Кинна заскребло дурное предчувствие, Саммер почти дошла до машины, но Бадди, оглушительно лая, сорвался к ней, вырвав поводок из рук не самого немощного охранника комплекса, без жалости вцепился девочке в левую руку зубами и оттащил подальше.       Грохнул взрыв. Сигнализация сработала мгновенно, телохранители оттеснили детей от пылающей машины, сразу несколько человек бросились к авто с огнетушителями. Кинн разогнал удушливый дым вокруг себя и тоже бросился к детям. Саймон и Деймон не сидели в стороне — они первыми добрались до Саммер и оттащили ее вместе с собакой подальше от открытого огня, в фойе.       Кинн присел на колени рядом и попытался осмотреть дочь. Девочка мертвым, застывшим взглядом смотрела на пса, в карих умных глазах которого больше не отражалась жизнь. Большой бок не вздымался, темная волнистая ухоженная шерсть была во многих местах опалена и окровавлена — перед самым взрывом верный натренированный пес успел закрыть девочку собой, защищая от огня и осколков.       Сердце Кинна кольнули боль и жалость. Он жестами приказал Саймону и Деймону увести Саммер вглубь комплекса, в одно из заранее оговоренных безопасных и защищенных мест, куда уже направились проверенные медики. К нему подбежал бледный всколоченный Арм в криво сидящих очках, больничной пижаме в синий горох и мягких тапочках. Пару дней назад технарь подхватил вирус и валялся в больничном крыле с высокой температурой, кашлем и соплями, но все равно, заслышав взрыв, сорвался с места, поторопившись на помощь.       — Взрыв. Направленный. Цель — Саммер и Винтер. Среди нас крыса, возможно, не одна.       — Понял, найду, — подобрался Арм, некрасиво вытер длинным рукавом сорочки опухший красный нос и рванул к своей серверной.       Кинн опустился на колени, снял пиджак и осторожно затушил тлеющую шерсть, отдавая последнюю дань храброму пушистому защитнику. Закрыл псу глаза, коротко молясь о том, чтобы душа Бадди нашла быстрый путь в собачий рай. Встав, он привычно влился в суету вокруг камер слежения. Водитель, один из молодых парней недавнего набора, погиб на месте в пылающей машине. Остальные служащие, к счастью, не пострадали. Из дома побочной семьи по срочному вызову примчались Тет и один из его учеников, начинавший в армии сапером. Высокий худощавый парень с легкомысленными фиолетовыми прядями в высветленных волосах поправил на переносице уродливые круглые очки с огромными линзами, натянул перчатки, внимательно осмотрел машину и взрывное устройство и вынес вердикт:       — Направленный взрыв. Тротил. Немного совсем, чтобы сгорела только машина, ну и те, кто рядом. Кто должен был ехать?       — Дети, — сглотнув, ответил Кинн, только сейчас вспомнив, что должна была быть и вторая машина, в которой поехали бы Саймон и Деймон. Ее тоже тщательно осмотрели, но никаких следов взрывчатки или испорченных тормозов не нашли, целью были именно близнецы, причем вредители точно знали, в какую машину те должны сесть, а значит, крыса была в ближнем круге охраны.       Кинн отзвонился командированному в Пхукет Поршу, кое-как успокоил взволнованного мужа и пешком, не доверяя лифтам, поднялся наверх, в комнату к детям. Саммер сидела на своей кровати, монотонно поглаживая волосы улегшегося к ней на колени Саймона. Деймон и Винтер в четыре руки обнимали ее, пытаясь утешить. В глазах Винтера дрожали непролитые слезы, которые мальчик изо всех сил сдерживал, не смея плакать раньше сестры. Саммер с отсутствующим видом смотрела перед собой и перебирала каштановые пряди Саймона. Ее разбитые коленки и локоть были заботливо обработаны и перебинтованы, как и небольшой ожог на правой руке, а по левой все еще стекала на кофейный ковер кровь из прокушенной Бадди кожи. Пустой, леденящий душу взгляд девочки медленно поднялся на вошедшего в помещение Кинна.       — Найди их. И приведи ко мне, — медленно разжав пересохшие губы, попросила она бесцветным голосом.       — Обещаю, принцесса, — согласился Кинн и опустился на колени перед дочерью на место отступившего в сторону Саймона. — Только давай руку твою обработаем? А то шрамы останутся.       — Пускай. Я хочу, чтобы остались, — согласилась девочка и посмотрела Кинну в глаза, показывая, что адекватно воспринимает информацию и делает осознанный выбор.       — Мне жаль, милая. Мне так жаль… — вздохнул Кинн, крепко обнимая дочь. Даже в его руках та осталась закаменевшей и безвольной.       Кинн в отчаянии переглянулся с Деймоном, оставил Саммер на двух главных семейных рыцарей и поманил за собой младшего сына. Винтер неохотно вышел в соседнюю гостевую комнату. Кинн уже на пороге, едва закрыв за собой дверь, прижал к себе мальчика, утыкая лицом в свою грудь, крепко, до боли обнял за плечи и прошелестел:       — Я твой отец. Ты не обязан быть сильным передо мной, Винтер. Если больно — плачь.       Ребенок вскинул голову, несколько долгих секунд бегал влажным взглядом по лицу Кинна, что-то отчаянно ища.       — И ты не будешь злиться… за слабость?       Корн влепил бы Кинну щедрую пощечину, посмей он расплакаться перед кем-то из-за смерти собаки. Чан бы деликатно похлопал по плечу и ушел, оставляя воспитанника наедине с чувствами, чтобы избежать после неловкости и стеснения. Кинн только крепче сжал руки на плечах сына, открыто и прямо глядя в его бледное взволнованное лицо.       — Нет. Никогда, котенок. Мне тоже больно, но мои чувства и рядом не стоят с твоими или с болью Саммер. Он был вашим другом, питомцем, любимцем, он до последнего защищал вас от опасности. Он заслуживает быть оплаканным, а ты заслуживаешь открытого выражения чувств.       — Папа… папа… — Винтер наконец отпустил себя, падая на колени прямо на пыльный пол в пустынной гостевой. Он всхлипывал, цеплялся побелевшими пальцами за рубашку Кинна, мочил ее слезами и никак не мог успокоиться, бормоча: — Почему? Зачем он ушел? Как мы теперь без него?..       Кинн не мешал ребенку выплескивать тяжелые, разрушительные эмоции. Молча гладил по спине и голове, раскачивался вместе с ним из стороны в сторону, успокаивая и баюкая. Когда Винтер затих, обессилев, в дверь тихо постучали и в помещение проскользнул Чай. Медленно забрав притихшего мальчика из рук Кинна, он сообщил, что отнесет его к Танкхуну и Полу, в безопасное место. Кинн согласно угукнул, попросил Чая беречь Танкхуна и остальных детей, а сам встал, отряхивая штаны в районе колен. У него было множество дел, откладывать которые из-за обещания дочери он не имел права.       Предателя и заказчиков нашли быстро — одна из небольших банд, промышлявших торговлей живым товаром, и охранник последнего набора, на которого те вышли и пообещали золотые горы и защиту. Кинн со своими «чистыми» руками давно стоял этим людям поперек горла, а в прошлом месяце он и владелица элитного крупного публичного дома столицы, госпожа Тоскана, вскрыли на краю территории Тирапаньякула точку с детьми мигрантов из Индии и Бангладеш, пятьдесят четыре человека от десяти до пятнадцати лет. Дети содержались в тесноте, голоде и грязи, часть из них уже успели «опробовать» охочие до мерзких развлечений конвоиры. Кинн лютовал, как никогда ранее, сдав всех, кого смог поймать, в руки приветливо улыбающегося Вегаса с железной битой в одной руке и щипцами в другой.       Кинн, благодаря Корну и его разностороннему воспитанию, всякое дерьмо в жизни повидал: и наркоманов, убивающих за дозу, и запойных алкоголиков, и сифилисных проституток, и неприглядные и жестокие пытки или профилактические избиения провинившихся партнеров. Но глаза четырнадцатилетней девочки, пущенной по кругу одной из первых, были едва ли не самым страшным, что он видел за всю жизнь. Худенькая большеглазая босая девочка в порванном грязном синем платье бесстрашно протянула к Кинну руку, сплошь покрытую синяками и ссадинами, и тихо, на ломаном английском попросила пистолет. Кинн, не смея ослушаться этих застывших и глубоких, как омуты, глаз на запавшем пыльном лице, вытащил пистолет из кобуры, проверил магазин и снял предохранитель. Девочка поклонилась, взяла оружие, взвесила в руке и пошла по рядам захваченных торговцев.       Выстрел. Крик боли. Второй. Крик боли. Третий. Четвертый. Пятый.       На шестом Кинн подавил трусливое желание зажмуриться и закрыть уши. Девочка не убивала своих насильников, просто методично отстреливала им яйца, пока ребята Кинна держали тех с двух сторон. Последнему, восьмому, девочка сразу после выстрелила в голову, затем повернулась к Кинну, светло, благодарно улыбнулась, вскинула пистолет и прижала к своему виску. Кинн не успел даже дернуться, когда хрупкое тело безжизненно рухнуло на грязный бетон.       Ту точку Кинн выжег дотла, всех, кого пометила погибшая девочка, сдал с рук на руки Вегасу, а сам вернулся домой и до самой ночи прятался в объятиях молчаливого Порша, глуша виски и выкуривая одну сигарету за другой. Утром на личный номер Кинна позвонила Тоскана и скупо сообщила, что еще двое детей, двенадцати и пятнадцати лет, предпочли отправиться вслед за той девочкой. Остальных быстро распределили в несколько реабилитационных центров и уже занимаются поисками родителей. Кинн спросил адреса и недрогнувшей рукой перевел на счета трех клиник приличные суммы с указанием, зачем и почему.       Банда торговцев, разом лишившаяся крупной партии товара, проверенной точки, канала бесперебойной поставки и двух десятков обученных, сработавшихся бойцов, решила мстить. Они не были крупным синдикатом, но имели хорошие разветвленные связи и подговорили рыбку покрупнее себя на маленький акт мести. Дети за детей.       Стряхнув дурные воспоминания, Кинн убедился, что все маленькие и не очень жители комплекса в порядке и под надежнейшей защитой, и позвал в свой кабинет Кхуна, Кима, Чана и Сомсака, чтобы переговорить по поводу ответного удара. Отцу погибшего водителя, которого, по иронии судьбы звали Корн, Кинн сразу после совещания позвонил сам, перед этим выпив залпом бокал крепкого коньяка. Мужчина в ответ на неутешительные новости задышал чаще, из динамика послышался звук глухого удара.       — Как?       — Машина взорвалась. Удар был нацелен не на него, на моих детей. Ваш сын — побочная жертва. От всего сердца соболезную вашей утрате, кхун Корн.       Мужчина помолчал, затем с усилием сглотнул и хрипло, на грани слез, спросил:       — Твои дети целы?       — Мелкие травмы и шок, но да, целы.       — Мой сын погиб не зря. Жду тебя на похоронах.       Кинн пообещал, что придет. Не мог не прийти после того, что услышал.       К вечеру из командировки вернулся Порш и сразу же, не переодеваясь, помчался к детям. Саммер все еще напоминала статую, но хотя бы Винтер немного отошел и помогал взрослым, чем мог. Бадди они впятером вывезли в небольшой лесок на окраине и закопали, завернув в длинную белую простыню. Саммер нежно погладила получившийся холмик и так сильно сжала в кулаке медальон с ошейника, что символы клички и адрес комплекса отпечатались на смуглой коже. Руку она все еще упорно не позволяла зашить, только дала медикам обработать и перевязать раны, чтобы не вызвать заражение.       Кинну потребовалось три дня, чтобы найти всех, кто был причастен к произошедшему. Мелких сошек, попадающихся на пути, сразу убирали, а вот главарей и их приближенных направляли в бездонные подвалы Вегаса. Кинн, за эти дни спавший от силы восемь часов, переоделся в одежду, которую было не жалко испачкать или порвать, и спустился в подвал кузена, где держали пятерку лидеров. Вегас в своем залитом кровью полупрозрачном дождевике производил двоякое впечатление — с одной стороны, безумным огоньком в глазах и улыбкой маньяка он пугал даже Кинна, а с другой — жизнерадостный желтый дождевик поверх алой шелковой рубашки выглядел нелепо и вызывал нервную улыбку.       — Чего ты ждал вообще, ублюдок? Чистенький стал, а? Сем-е-ейный, — с издевательскими интонациями протянул довольно молодой и наглый лидер торговцев детьми и сплюнул на бетонный пол подвала сгусток черной крови из-за выбитого во время задержания зуба. Кинн, не обращая внимания на смертника, натянул второй дождевик, поднесенный молчаливым и равнодушным внешне Питом. Будущая жертва меж тем продолжила изгаляться: — Скажи спасибо, что мы твою дочурку не пустили по кругу, а всего лишь грохнуть хотели. Считай, легко бы отделалась.       Кинн дернулся, пытаясь усмирить вспыхнувший гнев. Даже Вегаса проняло — крылья носа стали раздуваться намного чаще, а тонкие губы поджались, выдавая ярость.       — Не скажу, — раздался от лестницы ровный голос, который Кинн был готов сейчас слышать меньше всего. В подвал спускалась Саммер, не сводя ледяного взгляда с затихшего от неожиданности мужчины. Девочка подошла к привязанному к стулу заказчику и посмотрела ему в глаза, уверенно и спокойно, будто не было вокруг разложенных орудий для пыток и ярко-белых ламп над связанными мужчинами. — Ты пытался убить моего брата. Ты убил моего пса. Из-за тебя погиб человек, верный моей семье.       — Да что ты можешь, соплюшка… — мужчина, лет на пять младше Кинна, заорал от боли, когда Саммер одним плавным движением вогнала короткий острый стилет ему в живот. Приглядевшись, Кинн узнал в орудии дочери подарок Сомсака, который ранее принадлежал его жене. Девочка удобнее перехватила рукоять и чуть провернула, сразу вытаскивая с влажным чмокающим звуком.       — Ты будешь подыхать долго и больно. И с осознанием того, что твои жена, сын и дочь уже на полпути в Китай, в грязном контейнере, без света, воды и еды. Они больше никогда не вернутся домой. Они больше никогда не увидят тебя и могилы предков. Они больше никогда не посмотрят спокойно на небо, потому что с ними сделают все то, что ты и твои дружки сделали с теми детьми. Ты сдохнешь здесь, в этом подвале, зная, что больше ничем не сможешь им помочь.       Мужчина, преодолевая боль, задергался в оковах, рыча на одной ноте. Саммер, не меняя выражения лица, забрала у Пита ту самую железную биту и со всей силы обрушила ее на колено дергающегося мафиози. Подвал огласил истошный крик боли, похожий на вой раненого животного. Саммер повернулась, размахнулась еще раз и опустила биту на вторую ногу, безнадежно дробя вторую кость. Мужчина обмяк, потеряв сознание от боли. Девочка повернулась к оставшимся четырем притихшим, глядящим на нее с немым ужасом, мужчинам, подошла к самому старшему и меньше всего избитому. Посмотрела и ему в глаза, и тот без страха, твердо взглянул в ответ.       — Я знаю, что вы пытались их отговорить и что это вы отказались класть взрывчатку во вторую машину. Вашу семью не тронут. Вас мы отпустить не можем, вы и сами это хорошо понимаете. Но ваши дочь, сестра и племянник будут в безопасности, в Штатах. Вас похоронят отдельно от этих отбросов, поставят могильный камень. Скромный, но через пару лет ваша семья сможет вас найти и достойно оплакать.       — Спасибо, — мелкий мафиози пятидесяти трех лет низко склонил голову, искренне благодаря девочку за заступничество. Саммер бросила биту Питу, теряя к связанным жертвам всякий интерес.       — Спасибо, дядя Пит.       — Обращайся, принцесса, — чуть заторможено кивнул тот, машинально заведя за спину пугающее орудие.       Саммер на прощание сжала предплечье Кинна и вышла из подвала, наверху лестницы столкнувшись с Винтером. Мальчик подошел к Кинну, приветственно махнул Вегасу и Питу и улыбнулся, совсем невесело.       — Я не буду в этом участвовать лично, не вывезу просто. Мои яйца явно меньше, чем у Сам, — с содроганием указал он на все еще бессознательную жертву сестры. — Но я хочу посмотреть. Мне нужно. Разреши.       Кинн только и смог, что кивнуть, позволяя. Винтер предусмотрительно отошел в дальний угол, чтобы не путаться под ногами взрослых, а Вегас поправил облачение, перехватил у мужа биту и подошел к тому самому мужчине, с которым разговаривала Саммер.       — Скальпель, пуля, бита или сломать шею?       — Сломать шею, — выбрал мужчина спокойно, будто не способ казни выбирал, а булочку в кафе.       — Как скажешь, — согласился Вегас невозмутимо, отложил биту, зашел тому за спину и одним точным быстрым движением провернул шею, так что мужчина умер моментально и безболезненно.       Остальным трем, которые, собственно, и организовывали торговлю детьми и покушение на близнецов, повезло не так сильно. Винтера трижды выворачивало над тазом, заранее притащенным Питом из подсобки, но он упорно досидел до конца, стараясь не шуметь и не отвлекать взрослых от их занятия. Через три с половиной часа, отдав приказ сжечь тела и развеять прах по ветру, а пятого человека скромно похоронить, Кинн сдернул заляпанный кровью, слюной и рвотой дождевик, подхватил совершенно зеленого сына на руки и вынес из подвала. На первом этаже их уже ждали Кхун, Порш, Че и Тэ с успокоительным, согревающим сладким чаем и объятиями.       Кинн с рук на руки передал вялого Винтера Поршу и пошел искать дочь. Саммер обнаружилась на втором этаже в комнате Бена и Вениса. Хозяев на месте не было, девочка стояла в одиночестве у окна и смотрела на двор внизу остановившимся взглядом.       — Саммер. Все закончилось, они мертвы, — с трудом отыскав слова, заговорил Кинн.       Девочка, не оборачиваясь, кивнула, показывая, что все услышала.       — Ты и правда отдала приказ отправить его семью в Китай?       — Нет, — Саммер повернулась к Кинну лицом, на котором наконец проступили тщательно сдерживаемые боль и страдание. — Я никогда не опущусь до уровня этих отбросов. Не совершу непростительное. Но он заслужил сдохнуть с мыслью, что из-за его ебучих грязных дел пострадали те, кого он звал семьей.       — Я очень сильно люблю тебя, ты же помнишь, пантерка?       — Все еще? — горько спросила Саммер, обнимая себя руками за голые плечи. На левой вызывающе белел свежий бинт, под которым прятались незажившие следы от клыков Бадди. Врачи комплекса, качая головами, в один голос сообщили, что на этом месте останется глубокий шрам, который Саммер, по всей видимости, не собиралась прятать.       — А почему не должен?       — Разве я теперь не монстр, папа?.. Я у тебя на глазах раскрошила человеку коленные чашечки. Я в лицо ему соврала о том, что сделала с его семьей, чтобы он страдал морально перед смертью. Я мстила тем людям…       — Ты позволила быстро умереть наименее виновному. И ты позаботилась о его семье и достойных похоронах. Саммер, мне тяжело и больно, потому что именно из-за моего образа жизни это вообще случилось, но я по-настоящему горжусь тобой и Винтером. Вы самые замечательные, храбрые и сильные дети в мире, я не могу описать словами, как мне повезло, что мне достались именно вы. Нет ничего, что заставило бы меня вас ненавидеть. А теперь иди сюда, я очень хочу тебя обнять.       Саммер сделала робкий пробный шаг навстречу Кинну. Другой, третий. Кинн тоже приблизился, и они встретились на полпути, крепко обнимаясь. Девочка, после стольких мучительных часов молчания и внутренней скорби смогла раскрыться, выпустить эмоции, разрыдаться, разбиться вдребезги в руках отца, падая на пол и сгибаясь от невыносимой душевной боли. Кинн добросовестно укачивал ее в объятиях, как и Винтера днями ранее, бормотал извинения вперемешку со словами любви и нежности. Целовал пахнущие грейпфрутом и кровью пушистые волосы, заплаканное лицо, дрожащие плечи. Помогал высмаркиваться и стирал мутные слезы, хотя на их место сразу же приходили новые.       Постепенно комната заполнилась людьми. Первыми пришли Венис и Бен, молча присоединяясь к семейным объятиям. Следом присоединились Порш и все еще пассивный, слишком тихий и бледный Винтер. Ужасно не хватало Бадди, в такие моменты всегда крутящегося рядом и лизавшего щеки детей шершавым языком, чтобы сменить слезы на смех. Саммер согнулась в три погибели, прижимая к груди левую руку, ее рыдания из тихих и сдавленных превратились в громкие и надрывные, рвущие сердце не только Кинну и Поршу, но и Бену с Венисом.       Дверь приоткрылась вновь, на пороге появились Чоко и Луна. Младшая девочка, словно невесомая фея, скользнула к плачущей подруге, растолкала сгрудившихся вокруг взрослых, села рядом и просто обняла.       — Он умер, зная, что ты в порядке. Он до последнего любил тебя и Винтера, и точно не хотел бы, чтобы ты так убивалась, — заговорил Чоко, пока Луна монотонно раскачивалась, обнимая Саммер за плечи и мурлыча под нос какой-то медленный английский напев. — А теперь встань и вытри слезы. Похороны Тима через два часа.       Саммер постепенно затихла, в сопровождении Порша сходила умыться, переоделась в ванной в закрытое черное платье и присоединилась к отцам и братьям в таком же трауре.       — Принцесса, вам с котенком не обязательно идти, — попытался Кинн оставить дочь дома.       Девочка упрямо и гордо вскинула острый подбородок, и мужчина отступил. Они загрузились в три машины, вместе с телохранителями, и добрались до кладбища, где уже собралась небольшая семья погибшего парня. Отец выглядел сгорбленным и разбитым, матери не было, а младший брат, подросток семнадцати лет, молча сидел на лавочке неподалеку, прожигая землю у носков своих туфель пустым взглядом. Винтер и Бен, отделившись от толпы, направились к нему. Саммер же первой подошла к безутешному отцу Тима и поклонилась по всем правилам.       — Мне очень жаль, что он погиб. Примите мои соболезнования.       Мужчина посмотрел на серьезную, бледную до синевы девочку. На Винтера, терпеливо выслушивающего короткую истерику младшего брата погибшего парня, снова вернул взгляд на Саммер и произнес, властно и жестко:       — Сделай так, чтобы его жертва не пропала зря.       Саммер снова поклонилась и подошла к свежей могиле, опускаясь на колени перед камнем, под которым лежал прах, оставшийся от двадцатипятилетнего преуспевающего и всегда веселого парня. Она больше не плакала, только скорбно смотрела на могилу и мягко гладила выбитые на сером камне имя и годы жизни.       По дороге с похорон одна из машин дернулась, резко останавливаясь на окраине города. Кинн и Порш привычно выхватили пистолеты, ожидая нападения, но водитель с руганью отозвался, что под колеса ему бросился щенок. Беспородная и довольно крупная, Кинну по середину бедра, сука, уже выхватившая непоседливое, громко тявкающее чадо из-под колес, лаяла на глупыша. Саммер подтолкнула Винтера, вышла из машины вслед за братом и присела, наблюдая. Щенок, на вид месяцев двух от роду, потешный, с желто-черными треугольниками ушей, песочной мордой и черным упитанным тельцем оставил точно такую же по расцветке мать и запрыгал вокруг девочки, крутясь юлой вокруг ее голых колен. Поставил на них лапки, склонил голову, пару раз звонко тявкнул, попытался облизать поджившие ссадины, залечивая. И спрятал черный мокрый нос в изгибе здорового запястья Саммер, усиленно махая длинным желтым хвостиком-метелкой.       Сука отступила, оставляя щенка на попечение людей, и рычанием загнала оставшихся трех малышей во двор частного дома. Бен решительно позвонил в ворота. Выглянувшая на звук молодая длинноволосая женщина с пятном муки на щеке вытерла руки от влаги о видавший виды зеленый фартук, увидела Саммер в обнимку со щенком и даже не стала дослушивать Бена, сразу сказав, что они могут забрать щенка себе.       — Как его зовут? — спросила Саммер, подойдя ближе с беспокойной черно-желтой юлой на руках.       — Вообще его зовут Ричи, богатый на английском, но вы можете дать свою кличку. Он маленький еще, быстро переучится.       — Спасибо, — Саммер сунула щенка Винтеру и сняла с шеи тонкую золотую цепочку высшей пробы, статусный подарок одного из партнеров Кинна на ее двенадцатилетие. — Это вам. За него.       — Что ты, милая! Это слишком дорого, просто щенок же…       — Мой любимый пес погиб, защищая меня от взрыва, — ровным голосом ответила Саммер. — И он был не просто щенком. Никто из них не просто щенок.       — Бедная! Мне так жаль! — Женщина сжала цепочку в кулаке, шагнула вперед и без колебаний обняла Саммер, ласково поглаживая по голове. — Прости, если обидела словами, я не хотела.       Повернувшись в сторону дома, хозяйка позвала недовольного прыщавого нескладного парнишку лет пятнадцати в огромных наушниках и черной толстовке размера на три больше, чем нужно, попросив принести любимые игрушки Ричи и угощение из кухни. Парень справился за пять минут, за которые женщина успела загладить и затискать Саммер и Винтера, познакомиться с Беном и Поршем и рассказать немного о суетливом и беспокойном характере щенка. Вручив вкусно пахнущий домашней выпечкой пакет Кинну, а второй — с игрушками щенка — Поршу, женщина обменялась номерами с Беном, чтобы получить пару фото Ричи на новом месте. Саммер стойко выдержала еще одни крепкие объятия, вежливо попрощалась и унесла малыша в машину, ничуть не боясь, что тот попортит ей дорогое платье, если испугается транспорта. Щенок любопытно оглядывался в странной передвижной штуке, но на коленях сидел спокойно, только лизал детям руки и цеплялся коготками за бедра Саммер на крутых поворотах.       — Ты не сильно спешишь с новым щенком, пантерка? — уточнил Порш, с любопытством поглядывая на дочь на заднем сидении.       — Без тяжести в ногах по ночам я быстро сойду с ума, — отмахнулась девочка. — Он никогда не заменит нам Бадди, но этого и не нужно.       — Оставите его кличку?       — Нет, его зовут Гард**, не так ли? — спросила Саммер у щенка и тот звонко залаял в ответ, изо всех пока еще скромных силенок виляя хвостом и облизывая руки и лицо новой хозяйки.       Во дворе комплекса Кинн поймал дежавю. Чоко сидел на ступеньках у входа и кормил с рук пугливого енота.       — Зайчонок, это Карл, Ракета или Дарла? — тут же заворковал над мальчиком Порш.       — Карл. Пи’Тильда сказала, что подростки повредили ему лапку и подпалили шерстку, когда они с пи’Пертом на пару минут отвернулись. Так что Карл теперь поживет тут, дядя Кхун разрешил.       — Мгм, хорошо. Стой, почему тут? Его разве не на тебя оставили?       — На меня, — кивнул мальчик, протягивая боязливому еноту еще один очищенный орешек, которые для них любезно колол пальцами стоящий рядом телохранитель побочной семьи. — Я тоже пока буду жить тут.       — Родители твои в курсе?       — Да. Мы с бабушкой тут поживем, у папы Тэ и папы Эм скоро годовщина, ну и они там ремонт в спальнях делают.       — Тэ тридцать восемь уже, куда им блять… — пробормотал Кинн себе под нос.       — Кто бы говорил, пап, — весело заметил Бен у него из-за спины. — Это не вас ли с отцом я застал в кабинете за устным отчетом главе семьи не далее, чем вчера?       — Молчи. Просто. Молчи, — прошипел Порш, отчаянно пламенея щеками. Они не виноваты, что стресс привыкли скидывать не только алкоголем, сигаретами, спаррингами и стрельбой, но еще и спонтанным горячим сексом. Иногда прямо на рабочем месте. Иногда не успев закрыть дверь.       — То-то же, — довольно провозгласил Бен и помог Саммер со щенком вылезти из машины. Тот сразу побежал знакомиться к странно выглядящей полосатой толстой кошке, и Карл, добродушно ворча и теребя лапками треугольное мягкое щенячье ухо, позволил ему облапать себя за хвост, немножко покусать пушистые бочка и даже заботливо пригладил малышу шерстку на мордочке.       — А, и пи’Тильда сказала, что Вуди тоже тут поживет, — добил взрослых невозмутимый Чоко, покровительственно трепля енота по голове.       — Че в курсе? — упавшим голосом спросил Порш, на лице которого, как в зеркале, отражались судорожные попытки спланировать маршруты брата и птицееда так, чтобы они никогда не пересеклись.       — Да, в курсе. Сказал, что ноги его не будет в той комнате, где теперь живет Вуди, зато Луна счастлива.       — Паука тоже обидели подростки? — уточнил Кинн, присаживаясь рядом и осторожно поглаживая пушистого знакомца по холке.       — Не, он от людей устал, — отмахнулся Чоко и требовательно протянул руку охраннику за новым орешком.       — А Луна типа не человек? — мягко подколол Бен, садясь по другую сторону от Чоко и играя веточкой с активным и любопытным щенком, чтобы енот мог спокойно поесть, не воюя с новым жителем комплекса за орешки.       — А Луна — это Луна, — важно заметил Чоко, вызывая у взрослых и близнецов веселые улыбки. Не согласиться с таким железным доводом было невозможно.       Пак оказался арахнофобом похлеще Че. При виде птицееда он истошно закричал и попытался залезть на первого попавшегося человека, которым оказался Ким. Тот закатил глаза в раздражении, но послушно уволок мальчика подальше, с рук на руки передавая Танкхуну. У Кима вообще были веские поводы раздражаться на все и вся — Луна снова начала близко сходиться с Тхи. На днях мальчик набрался храбрости и предложил подруге сходить в океанариум. Тот самый, куда хотел сводить дочь Ким, но все время откладывал из-за плотного графика и приближающегося крупного концерта. Просительной мордочке Луны Ким отказать не мог, поэтому отпустил, но на ни в чем не виноватого мальчика взъелся еще сильнее, злобно шипя на любое упоминание о нем в разговорах. Выходные, которые заработавшийся и смертельно уставший Ким хотел провести в кругу семьи, эпично обломались о планы дочери и «недоделанного ухажера-подлизы». Хотя Тхи упрекнуть в чем-либо предосудительном было просто невозможно: он вел себя галантно и вежливо, помогал Луне в школе с учебой и адаптацией, преданно защищал от собственного мелкого злобного фанклуба и иногда провожал на дополнительные занятия, таская сумку девочки и угощая заранее купленными вкусностями.       Остальная часть семьи над Кимом активно стебалась, кто во что горазд, не упуская редкого случая поддеть главную семейную язву. Язык у младшего сына Корна всегда был подвешен на все сто, а после смерти отца, служившего для всех сыновей своеобразным стопором, самоуверенность и язвительность Кимхана вышли на новый уровень, обогнав Танкхуна, Порче и Тэ. Наблюдать за тем, как гордый и властный Ким прогибается под желания Луны, было весело, да и Тхи оказался весьма надежным парнишкой, что подтверждал даже придирчивый и подозрительный Венис.       В субботу нарядная и радостная Луна в сопровождении трех телохранителей и Тэ с Макао на приличном удалении отправилась под ручку с Тхи в новый океанариум за чертой города, а пышущего яростью Кима Че со смехом утащил в спальню, попросив по пути родственников не трогать их лишний раз ближайшие четыре часа. Саммер и Винтер занимались в саду вместе с кинологом и новым щенком, Чоко тискался в гостиной с Карлом, попутно уча его новым командам, Венис и Бен ушли в сад, рисовать и позировать, а Кинн перебирал мелкие не особо важные бумаги, периодически по-хозяйски лапая талию сидящего рядом мужа. К Поршу по стеночке аккуратно подобрался Пак. Подергал увлеченного книгой мужчину за штанину, привлекая внимания, и попросил о разговоре. Кинн усиленно притворился мебелью, беззастенчиво грея уши. Мальчик с сомнением покосился на него и на увлеченного енотом Чоко и все-таки заговорил негромким голосом:       — Кхун-сюн, гэ и Чай-сюн для меня много делают. Что я могу сделать в ответ?       Порш подумал, потеснил Кинна на диване, тесно прижимаясь бедром, чтобы освободить место для Пака, дождался, пока мальчик усядется поудобнее и заговорил, теплым, как топленая карамель, тоном, который часто использовал в адрес детей, животных или Кинна по утрам, когда они, почистив зубы и умывшись, пару минут уделяли исключительно друг другу, валясь на кровати, целуясь, ласкаясь и мурча от удовольствия.       — Сяобао, я не думаю, что они ждут от тебя каких-то особенных жестов. Им важно, чтобы ты был здоров и счастлив. Нам всем это важно.       — Но я хочу сказать им спасибо! Не только словами…       — Тогда давай вместе сделаем открытку для них? Если хочешь, можешь почти все делать сам, а я просто присмотрю, чтобы ты не поранился, и помогу, если нужно.       — Но ты же занят? — нахмурился мальчик, кивая на книгу в руках Порша. Пит в последнее время с головой провалился в Гюго, приобщая к своему увлечению и ближний круг — во время восстановления после комы он слушал аудиокниги со старого аудиоплеера Танкхуна, в число произведений на котором случайно затесались «Отверженные». Пит проникся, за ним и Вегас с Тэ, затем пришел черед Порша, который хоть и не любил подобную литературу, все же согласился прочитать, чтобы быть на одной волне с лучшим другом.       — Ничего, это просто хобби, я могу почитать и потом. Пошли, попросим у котят цветную бумагу, карандаши и фломастеры.       Пак важно кивнул и за руку с загоревшимся идеей Поршем вышел из комнаты. А Кинн всерьез задумался о том, что в последнее время он преступно мало говорил с Поршем на языке романтики и практически не оказывал супругу знаков внимания. Дела, встречи, разборки, согласования поставок и выматывающая таможенная возня отнимали огромное количество времени и сил, так что оба приползали в постель только к вечеру, наскоро мылись, целовались и засыпали в процессе.       Они сто лет не были в отпуске, да какой там отпуск, Кинн уже пару месяцев банально не вытаскивал мужа в кафе или ресторан хотя бы на пару часов. Порш вкалывал наравне с ним, больше занимаясь кадрами и вопросами безопасности, но все равно жутко уставал, успевая помимо рабочих обязанностей еще и возиться со своими и чужими детьми. Необходимо было срочно восполнить баланс, вернуть хоть какую-то романтику, и Кинн задумался о том, что может сделать, ведь, глядя на ухаживающих друг за другом детей, он испытывал мучительный стыд за свою сухость и ограниченность в отношении мужа.       Поэтому, ранним утром следующего дня Кинн встал, разбуженный вибрацией специально надетых на руку смарт-часов, которые терпеть не мог, но нацепил, чтобы случайно не разбудить чутко спящего Порша обычным будильником. И направился на кухню и навстречу курьеру, пока супруг сладко спал на соседней подушке, уютно и невинно подгребая ее под щеку, как ребенок. Самым сложным было быстро, тихо одеться и не пялиться на глуповатое, умилительно-сонное расслабленное выражение любимого лица, которое унаследовали младшие дети. Кинн выполз на кухню, чтобы приготовить легкий романтичный завтрак в постель, и замер, наблюдая за сонно копошащимися полуголым Кимом и Чаем в темно-синей шелковой пижаме. Последний вполголоса поздоровался, взъерошенный и хмурый Ким же молча поднял руку, показывая, что увидел брата.       — Видимо, мысль немного побыть романтичным пришла в голову не одному мне.       — А знаешь, кто ее тебе вложил? — хмыкнул Ким в привычной язвительной манере, доставая из верхнего шкафчика чистые белые кофейные чашки на шестерых.       — Эти мелкие паршивцы, которых вы зовете детьми, — хмыкнул Бен, подталкивая Кинна в спину, чтобы не загораживал проход. Ким оценил вполне бодрый, как для семи утра, внешний вид племянника и молча полез в дальний шкафчик за вторым сервизом.       — И пи’Сом. Точно от него пошло, — дополнил Кинн, вспомнив мелкие подарки мужчины для избранницы и других женщин комплекса, его безукоризненное отношение к рабочему персоналу и то, что он не постеснялся лично объяснить зарвавшемуся работнику, что нагло обращаться с Чани нельзя.       Женщина отвечала своему зрелому ухажеру улыбками, собственноручно сделанными вязанными подарками, вкусной домашней едой и заботой о состоянии здоровья и бытовых дел. В целом, они шли так же медленно и уверенно, как Нампын и Чан в свое время, и семья просто привыкла, что эти двое как бы вместе. Особенно пикантной стала ситуация после того, как Чоко на вопрос Порша, где его бабушка, спокойно ответил, что она в малой гостиной целуется с дедушкой Сомом.       — Да как бы дядя Чан тоже неплох, — пожал плечами Бен и заварил себе кофе, а Венису, в этот раз оставшемуся ночевать в комплексе, травяной чай.       — Доброе утро! — Пол в сером спортивном костюме, какой был у любого постоянного жителя комплекса, зашел на кухню последним. Мужчина оценил собравшуюся толпу, ослепительно улыбнулся и занял очередь к кофемашине сразу за Кинном.       — Интересно, а младшие дети тоже так делают? — фыркнул Кинн, подставляя кружку под свой эспрессо, пока Ким и Чай сообща мазали тосты маслом, а Бен и Пол пошли встречать курьеров с цветами и другими мелкими подарками.       — Ну, я пару раз видел, как Дей и Сай тайком перекладывают Саммер лучшие куски, — ответил Чай, с сомнением глядя на криво выложенные тосты. Ким, не выдержав нарушенной гармонии, потеснил его плечом и принялся сосредоточенно выкладывать какую-то ему одному известную картинку из кусочков клубники, треугольных тостов и взбитых сливок.       — А я видел, как этот мелкий подлиза дарит Луне браслетики и еду, — поддержал Ким, скрипя зубами. — Бесит — пиздец. Еще вчера пешком под стол ходил, а сейчас уже тянет грабли к моей дочери!       — Слушай, молодой отец, поумерь злость, ничего он ей не сделает, мы его вдоль и поперек проверяем и пасем, — отмахнулся Чай, помогая Кинну вытащить из холодильника свежий пирог Чани с сухофруктами и медом.       — Тебе легко говорить, у тебя два сына, а у меня дочь.       Чай едва не уронил пирог, спасла ситуацию только отменная реакция Кинна, подхватившего широкое плоское блюдо снизу. Мужчина с минуту смотрел стеклянным взглядом внутрь себя, затем повернулся к Киму и почти жалобно произнес:       — Но я не хотел, чтобы все так… Это ее ребенок, ее сын. Будда, да я даже отца его не знаю, он же точно жив, да и бывший муж Бин тоже…       — Муж Бин, насколько я знаю, сделал тест ДНК, убедился, что это не его ребенок, и с чистой совестью свалил в закат, — заметил Ким спокойно. — И я его понимаю, хотя и не оправдываю — твоя сестра весьма своеобразный человек. Да и в конце концов, хуле ты дергаешься? Твои родители хотели, чтобы ты занялся его воспитанием — ты занялся его воспитанием. В чем проблема?       — В том, что мой отец все еще считает, что у него нет сына? — криво улыбнулся Чай и выпустил блюдо, позволяя Кинну поставить его на стол и отрезать одинаковые кусочки на всех.       — Наш отец не стеснялся пиздить нас чем под руку попадет, если что-то было не по его желанию. Это Кинна, как основного наследника, он берег и лелеял, нам с Кхуном доставалось по самое не балуйся, и вот что я тебе скажу: лучше вообще без отца, чем с таким хуевым. Я понимаю, тебе в уши годами заливали про важность кровной связи, линию предков и прочую фигню. Но сам подумай: сколько из наших детей нам родные по крови? Мы их от этого меньше любим? Меньше заботимся? Нет. Мы сами выбираем свою семью, Паначай. Кровь важна, но нормальное человеческое отношение не менее важно.       — Никогда не думал, что скажу это, но я горжусь тобой, мелкий, — Кинн отложил большой острый нож, которым резал пирог, подошел к Киму и ласково взъерошил хвостик на макушке. — Из тебя вышел охуенный отец и дядя.       — Как и из всех нас, — пожал плечами Ким в ответ. — Иногда я думаю, что мы страдали в детстве только затем, чтобы потом не повторять этих ошибок с нашими детьми. И все чаще склоняюсь к мысли, что оно того стоило.       Кинн молча сжал плечо брата в поддерживающем жесте. Подобные мысли посещали и его голову, особенно когда он видел Чана, не боящегося больше проявлять привязанность к детям, воспитанникам или Нампын, или ловил в объятия младших детей, когда тем требовалась безусловная родительская поддержка.       — Там привезли букет тигровых лилий для кхун Нампын, украшение из ювелирки для кхун Чани и сладости для Луны, Фаер и Саммер от пи’Сома, — сообщил Пол, входя на кухню с ворохом пакетов.       Собравшиеся на кухне мужчины негромко рассмеялись — не было никаких сомнений, что Сомсак достойно позаботится о маленьких и не очень женщинах комплекса. Нагрузив подносы вкусными подношениями вторым половинкам, они разошлись по спальням. Кинн поднялся в комнату, осторожно вошел и растерянно выругался под нос — жалюзи были открыты, комнату заливал бледный, призрачный свет раннего утра, а их супружеская кровать была пуста. Пристроив поднос на тумбочку, Кинн уже потянулся к селектору, чтобы позвать охрану и выяснить, куда делся супруг, как поперек груди его обвили теплые сильные руки, а в затылок вжались носом, шумно сопя.       — Порш?..       — Соскучился по тебе. В одной комнате живем, на одной кровати спим, а скучаю невыносимо. Есть полчаса перед работой? — пробормотал Порш ему в волосы, еще сильнее сдавливая руки, будто боялся и не хотел выпускать Кина хоть на секунду.       — Конечно, малыш. Я освободил нам все утро, как минимум часов до одиннадцати нас не тронут, только если не ЧП. Завтрак вот хотел для тебя сделать, — Кинн указал на уставленный тарелочками поднос, на котором тоже успел отметиться креативный Ким — сервировка напоминала хитрую кошачью мордочку с глазами из ягод, основой из тостов и усов из сливок и ушек из пирога.       — Мы съедим его потом, кот, — промурлыкал Порш низко, залезая горячими ладонями под свободную футболку Кинна.       Грубые пальцы прошлись подушечками по поджавшемуся от щекотки и удовольствия животу, игриво потерлись о солнечное сплетение и ребра, обвели впадинку пупка и самыми кончиками пролезли под нетугую резинку спортивных штанов. Кинн удовлетворенно и влажно вздохнул, наслаждаясь вниманием мужа, и испуганно охнул, когда Порш рывком развернул его за плечо к себе лицом, упал на колени и потянул штаны и трусы вниз, обнажая истекающее смазкой твердое возбуждение. Взгляд снизу вверх был одновременно просительным, невинным и развратным. Кинн не знал, как у Порша это получилось, но член в смуглой ладони дернулся от одной только открывшейся горячей картинки. Кинн опустил руку на доверчиво поднятое к нему лицо мужа, погладил щеку, надавил на нижнюю губу, и полуобнаженный Порш, одетый разве что в одно белое полотенце на бедрах, податливо приоткрыл рот, глядя снизу вверх с обжигающим желанием и немым вопросом.       Кинн, не в силах вынести этого зрелища, наклонился, переместил Порша на кровать, укладывая на спину поперек, и навис сверху на руках. Его очаровательный супруг был целиком и полностью прав: завтрак мог и подождать.