***
— Кинн, я в полной жопе, выручай, нужен твой родительский опыт! — напряженный голос в динамике телефона принадлежал Пакину. — Погоди секунду, — Кинн устало вздохнул и отложил месячные отчеты о работе отелей прямо на ковер в детской, на котором только что валялся сам. Единственный выходной за последние две недели, который он старался максимально провести с детьми и мужем — и тот испоганили делами и проблемами. Но Пакин уже давно не был Тирапаньякулам чужим, и через Чая, и как друг и коллега, так что Кинн подал близнецам знак, что ненадолго отлучится, и встал, собираясь выйти в коридор. — Папа, не уходи, — Саммер вцепилась в рукав тенниски Кинна, а Винтер оперативно преградил ему дорогу своим не шибко мощным телом. — Это дядя Пакин, он опять ругаться будет, как сапожник, — пояснил мужчина, но упрямые дети изъявили горячее желание поприсутствовать при разговоре, и Кинн быстро сдался, вернувшись на ковер в позу лотоса. Близнецы с довольными улыбками подобрались к нему, пристраиваясь с двух сторон. — Ну вещай, — разрешил Кинн в трубку и включил громкую связь. Пакин с готовностью разразился долгой матерной тирадой, к большому восторгу Винтера ни разу не повторившись ни в эпитетах, ни в конструкциях. Суть возмущений сводилась к тому, что Граф, недавно перенесший операцию на сердце и все еще находящийся на лечении, решил, что им срочно нужно пополнение в семье. Пакин и сам после операции мужа ходил, как чумной — кто бы что ни говорил, но Графа он любил всей душой и очень переживал за его состояние, поэтому без колебаний соглашался на любые просьбы, даже странные или сумасбродные. Граф утром уведомил его, что они едут за каким-то не то Греем, не то Грином, про которого трещал, не затыкаясь, последние несколько недель. Их пес, Хотпот, которого они вместе завели еще на самой заре отношений, умер чуть больше года назад, и, видимо, График решил, что теперь самое время завести нового питомца. Пакин не обрадовался, но послушно привез супруга в питомник, где им в специальной переноске выдали до соплей счастливого и дружелюбного щенка, маленького золотистого ретривера. Пакин поскрипел зубами и поехал по новому адресу, все время косясь на заднее сидение любимой черной Бентли, где Критити безудержно ворковал с их новым питомцем. — От меня ты чего хочешь-то? Номер нашего кинолога тебе дать? — уточнил Кинн, когда Пакин прервался, чтобы отдышаться после пространной и весьма насыщенной сложносочиненными нецензурными оборотами речи. — И фонтан свой приглуши, тут дети под боком. — Привет, малые, — не растерялся Пакин. — Сорри, бро, фонтан не заглохнет, потому что я в ахуе. — Да где ты вообще, хуле так шумно-то? — вмешался в разговор мужчин Винтер. На заднем фоне все время раздавались какие-то истошные визги и крики, почему-то только детские, возня, шум, топот ног и оглушительный свист. Пакин врубил видеозвонок и покрутил телефон вокруг себя, показывая незнакомый Кинну двор, ораву бедно одетых и одинаково коротко подстриженных детей примерно от трех до пятнадцати лет и несколько не особо новых, потрепанных серых мрачных зданий на заднем фоне. — Я в детдоме, — убитым голосом закончил хмурый, угрюмый и бледный Пакин. — Граф сказал, что все доки уже оформил и подписал. Потребовал найти этого Грета, или Грега, или как там его и ушел с заведующим. Что мне делать? — Он сказал, как ребенок выглядит? — нахмурился Кинн. — Сказал: на него похож. Я думал, он про собаку тогда говорил! Ты ж знаешь Графа, ну чисто ретривер: вкусно пожрать, хорошо погулять, и чтобы баловали. А я еще удивлялся про себя, почему он трехлетку хочет, а не просто щенка. — Пи’Пакин, ты идиот, — нежно прожурчала Саммер. — Покрути телефон, поищем твоего ребенка. Пакин умолк, ошарашенный резкими словами обычно вежливой и тактичной Саммер, и послушно покрутил телефон в стороны показывая панорамной съемкой резвящихся в отдалении детей. — Вон там! У дерева, — Винтер первым заметил сидящего в тени древней монстеры трехлетнего ребенка. Пакин заинтересованно подошел поближе, заодно показывая находку близнецам и Кинну. Малыш выглядел еще более изможденным и побитым, чем другие дети — тихонько сидел в тенечке, не бегал, не орал, ни с кем не играл. Остальные на него не смотрели, словно он был призраком. Кинн тоже отметил то, что сразу выхватил зоркий глаз Винтера — малыш действительно напоминал внешне Графа: та же бледная тонкая кожа, схожая форма черепа, подчеркнутая стрижкой почти под ноль. И маленькие тонкие и сплошь исцарапанные ручки и ножки, торчащие из порванной грязно-фиолетовой майки и коротких шорт, цвет которых колебался в диапазоне от серого до коричневого. — Эй, клубок! Иди сюда, — неловко позвал ребенка Пакин, приседая на корточки неподалеку. Кинн закатил глаза от удручающих навыков коммуникации друга, но ребенок, заслышав хриплый и низкий голос взрослого, медленно разжался из своей позы, поднимая огромные прозрачные глаза-вишни. — Вы мне?.. — голосок у хрупкого создания оказался под стать внешности, высокий и чистый. Пакин несмело кивнул, ребенок медленно встал и с опаской приблизился, подволакивая правую ногу. — Эй, ты чего это? Болеешь? — подозрительно уточнил Пакин. — Нет. Поранили, — показал малыш на разбитое практически до кости колено, и мужчина снова покосился на экран, прося совета у Кинна и детей. — Возьми его на руки, только аккуратно, рану не зажми, — подсказал Винтер, с превосходством наблюдая за мечущимся взглядом Пакина. Тот частенько шутя подкалывал детей на семейных встречах, а Винтера — в гараже у Сайфы, и теперь близнецы неприкрыто смаковали растерянность и неловкость извечного шутника. Пакин сунул телефон малышу, попросив подержать ровно, и подхватил на руки, неумело зажав голые ножки. Исцарапанные пальчики ребенка со срезанными почти до мяса ногтями вцепились в его шею, как коготки котенка. — Как звать? — Гретхен. — Пакин. Тебе же три, да? — Ага. — Эм… мой муж хочет взять ребенка. Ты… подходишь. Поедешь с нами? — А можно? В голосе малыша звучало столько бешеной надежды, радости и восторга, что Кинн подавил желание зажмуриться и потрясти головой. Из приюта чужих детей он уже однажды забирал, но тогда все было более быстро, цивилизовано и согласовано, теперь же Пакин остался с крохой практически наедине, и характер у него был куда жестче и непримиримее, чем у того же Чон Ёнджуна. Ребенка Пакин хоть и не боялся, но и в восторге от затеи Графа тоже не был, а дети, особенно усыновленные, всегда остро чувствуют настроение взрослых, так что ситуацию требовалось срочно стабилизировать, чтобы избежать дальнейший проблем. Хотя Кинн уже сейчас предчувствовал, что в ближайшие полгода будет просыпаться не только от звонков волнующегося за Луну Кима, но и из-за матерящегося и растерянного Пакина, впервые пробующего силы в роли отца. — Да. Я же пригласил. — А у тебя есть кровать? — Конечно есть, но спать будешь в своей. — У меня будет своя кровать? — удивился ребенок, с непониманием глядя на Пакина, будто собственная кровать — это огромная непредвиденная роскошь, которую сначала требовалось заслужить. — Конечно будет. Большая и мягкая, — заверил мужчина, и, чтобы успокоиться самому и заодно подружиться с ребенком, начал перечислять, что еще будет в их красивом и чистом доме. А Кинн наконец допер, что именно его царапнуло в имени ребенка, но сказать другу не успел — послышался окрик Графа, Пакин развернулся к нему вместе с ребенком и натолкнулся на мужа, держащего на руках счастливого упитанного малыша почти четырех лет. — Бля, — севшим голосом выдал Пакин, с ужасом глядя то на одного ребенка, то на другого. Заметив соперника на руках у Пакина, второй малыш обиженно заверещал противным громким голосом: — Гретхен, маленькая сука! Зачем ты полезла к моему новому папе! Слезай! — Полезла-а? — голос Пакина позорно дал петуха на последнем слоге. Малыш на его руках поморщился от чужой тональности, глаза-вишни быстро наполнились слезами. — Ты теперь меня бросишь, потому что я девочка, да? И у меня кровати не будет? И дома? И щенка? И тебя, да?.. На Пакина без шуток было больно смотреть. Девочка едва не выронила телефон, но мафиози машинально поймал его, второй рукой крепче прижимая к себе маленькое истощенное тело, забив на то, что поврежденное колено начало кровить, и алая жидкость потихоньку пропитывала его дорогущий тонкий серый пуловер. На несколько секунд мужчина столкнулся взглядом с мужем, из-за длительного и сложного лечения ставшим еще более худым и прозрачным. Столкнулся, ухмыльнулся уголком губ и покрепче перехватил девочку, гордо вскинув волевой подбородок. — Нет, клубок. У тебя будут своя комната, своя кровать, щенок и я. И даже еще один папа. А ты, маленький паршивец, не смей больше называть сестру сукой. — Папа-а-а, — зарыдала Гретхен, обнимая Пакина двумя руками и утыкаясь грязным личиком ему в шею. — Не реви, а то щенка ему отдам, — фыркнул мафиози и повернулся к заведующему приютом — полноватому низенькому мужчине лет пятидесяти, с мелкими крысиными глазками и приторным, чересчур угодливым выражением на одутловатом и красном от жары лице. На его синей рубашке в районе подмышек расплывались огромные пятна пота, а живот выпирал над ремнем на добрые сантиметров десять. Пакин окинул сжавшегося мужчину презрительным, холодным взглядом и уронил: — Мы забираем обоих детей. Сейчас. Документы отдам после. — Но… — Но?.. — в голосе мафиози ощутимо звякнул металл. Толстячок сдался и кивнул, затем с ноткой безнадежности и печали посмотрел на девочку. — Может, кого другого возьмете? Галф прав, Гретхен — не самый лучший и подходящий наш ребенок. И у нее только-только вывели вшей… Граф побледнел, неосознанно закрывая рукой «своего» ребенка от невидимой опасности. Пакин снова сунул телефон чуть успокоившейся малышке и повторил, давя на заведующего харизмой, авторитетом и понизившимся, огрубевшим голосом: — Я. Забираю. Ее. С собой. Пошли, клубок. — Пакин… — Что, малыш? — голос Пакина так и сочился ядом. — Двое и собака? — убито уточнил Граф, опасаясь смотреть мужу прямо в глаза, так как косвенно признавал за собой вину за случившееся. — Да, счастье мое, двое и собака. Ты, кажется, хотел сменить зону ответственности — отлично, вот и сменишь. — Кин, я не готов… — Я тоже не был готов. Ты же, блять, даже не потрудился мне нормально все объяснить и показать. Знал же, что у меня завал с последними поставками, ремонтом и треком, и под шумок пропихнул мне обоих. Так вот, детка: учись быть ответственным за то, что натворил. — Не ругайся, — малышка неожиданно накрыла губы Пакина ладошкой. — Не ругайся с худым дядей, давай, я тут останусь. Галф задавака, но он чистенький и тут мало был. Он подходит лучше. — Ну уж нет, клубок. Я сам тебя выбрал и кровать тебе уже пообещал. И комнату свою. Так что держись крепче. — Ну да, ну да, пошли мы нафиг, — негромко хмыкнул Винтер, однако Пакин его услышал. Повернул телефон к ребенку, показывая ей близнецов и Кинна. — Поздоровайся, клубок, это дядя Кинн, мы с ним дружим семьями, а это его дети — Саммер и Винтер. — Пи’Пакин, приезжай к нам с мелкими, мы им все покажем и расскажем, — близнецы с приветственными улыбками от уха до уха помахали смутившейся и снова спрятавшейся за шеей Пакина девочке. — Хорошая идея, кстати, — подтвердил Кинн, любуясь смутившейся малышкой и впавшими в ступор Графом и Галфом, подошедшим ближе. — Ждем вас всех на субботний ужин. Только предупреди своих креветок о Танкхуне, а то будет у них культурный шок. — Слышишь, а можешь своего старшего попросить, чтобы присмотрел за этим воинством хотя бы один вечер? Мне в ближайшие дни потребуется нажраться в сопли, — попросил Пакин, направляясь на выход из этого темного и мрачного места. Граф, с трудом перебирая ногами и понурившись, последовал за ним, все еще держа мальчика на руках. Остальные дети притихли и провожали их завистливыми, больными или невыносимо усталыми взглядами. — Любишь ты моего сына, конечно, — ответил Кинн, но и сам уже прикинул, как бы посподручнее попросить Бена, Саймона или Тэ посидеть с новенькими — Пакину и Графу требовался срочный сеанс дружеской и психологической помощи. — Твой старшенький кого угодно построит, его ваш пи’Чан учил. Что мне хоть делать-то с ней? — в голосе Пакина звучало искреннее отчаянье. — Привези домой, пригласи горничную, пусть поможет ей помыться. Еще нужно переодеть в нормальную одежду, накормить… так, ладно, погоди час, к тебе приедет Бен и все объяснит нормально. — Спасибо, мужик. С меня вискарь. — Веди тачку аккуратно и задумайся над тем, чтобы купить детские кресла. Да, сразу два, и да, покупаешь что-то одному, покупай и второму. — Бля. Бля… Ладно, мы домой.***
Кинн позвонил Бену, но у того оказался завал с неотложными делами побочной семьи, Саймон с головой нырнул в подготовку к поступлению, а Тэ уехал с Чоко на плановый сеанс к психологу, так что в особняк Пакина в конечном итоге поехали близнецы, сам Кинн, относительно свободный Пит и Люцерн, не отлипающий от младшего отца при любой удобной возможности. Еще во дворе особняка их встретили зашуганные телохранители Пакина, опасливо поглядывающие в сторону второго этажа, где располагались хозяйские спальни. — Сильно бушевали? — уточнил Кинн у ближайшего парня в строгом черном костюме, учтиво помогая Питу, держащему на руках младшего ребенка, выбраться из машины. — Ага. Всю посуду перебили. — А дети как? — Нормально. Их горничные помыли и переодели, сейчас играют во дворе со щенком. Кинн поморщился, представляя, какой силы буря разразилась в этом красивом, как с картинки, двухэтажном домике, когда хозяева добрались до более-менее уединенного места. Пакин, несмотря на свои вполне зрелые сорок лет, обладал бурным темпераментом, и, хотя его любовь к Графу прошла проверку временем и испытаниями, сахарный характер, жесткость на грани с грубостью и попытки безоговорочного доминирования никуда не делись. Да и Граф от мужа не отставал, обладая врожденным талантом развести масштабную истерику на ровном месте. Когда мужчины вместе с весело галдящими детьми зашли в дом в сопровождении чуть ли не земные поклоны отбивающей охраны, мимо Кинна весело просвистела белая полупорционная тарелка, врезавшаяся в косяк на уровне его лица и расколовшаяся на несколько крупных острых частей. Кинн быстро загнал детей и Пита обратно в коридор, вытащил у ближайшего охранника пистолет и выстрелил в оконную раму. Стекло дрогнуло, но, как ни странно, устояло. В кухне моментально установилась идеальная тишина, Кинн крикнул, что это они, и изнутри послышалась отборная знакомая брань на двух языках — крепкая дружба с Вегасом, учеба в Штатах и работа с иностранными инвесторами не прошли для Пакина зря, и английским он владел практически на уровне носителя. Посреди минималистичной черно-серой кухни в стиле модерн, ныне полностью разгромленной и заваленной осколками битой посуды, лицом к двери стоял Пакин с оружием наголо, прикрывая собой перепуганного Графа. — Остыньте, оба. Вы друг друга любите безбожно, что, двух детей не потянете? — Пакин не имел права так… — Ты тоже, Критити, — строго отрезал Кинн, подхватил дочь на руки, чтобы перенести через бардак, и усадил на чудом уцелевший в ссоре продолговатый разделочный стол. — Двое! Пи’Кинн, двое детей и щенок! И если ты думаешь, что он будет мне помогать с ними, то ты глубоко, блять, ошибаешься! — продолжал истерить Критити, не замечая, как изменилось выражение лица его супруга, из взбешенного и неприязненного переросшее в усталое и задумчивое. — График, ты маленький капризный долбоеб, — фыркнул тот наконец, приблизился к супругу и силой отобрал у него тяжелую сковороду на длинной деревянной ручке, ранее использовавшуюся как весомый аргумент в супружеском споре. — Конечно, я буду тебе помогать. Никто и не собирался спихивать все на тебя одного. Да, просто нам обоим вообще не будет, но ты же всегда мечтал о двоих, целую плешь мне уже проел. А щенка мы быстрее всех воспитаем, еще и нам помогать будет. Лицо Критити скривилось в некрасивой гримасе на грани слез, он покорно выпустил ручку сковороды и всем телом вжался в Пакина, обнимая за талию и пряча лицо на широкой груди. — Ну, чего ты, мелочь? Сначала развел бардак, а теперь «Пакин, Пакин», — разворчался старший мужчина, но мужа к себе прижал двумя руками, по голове погладил ласково, как ребенка, по очереди чмокнул взъерошенную макушку и висок с синеватыми венами, просвечивающими сквозь тонкую, пергаментную кожу. — Кин я… я люблю тебя, люблю, слышишь?.. — Слышу, дурная башка. И я тебя, иначе терпел бы столько лет твои заскоки, как думаешь? — Пакин окончательно оттаял, приподнял лицо Графа за подбородок, провел большим пальцем от точки меж бровями через нос и губы, нажал на нижнюю половинку, убрал руку и неглубоко поцеловал. — Ты всегда все переводишь в тупые шутки, нет чтобы хоть раз серьезно сказать! — Граф на поцелуй ответил, но затем сжал изящные ладони в кулаки и пару раз несильно треснул мужа по плечам. — Серьезно я в день нашей свадьбы говорил. Разве я хоть в чем-то соврал? — Нет… — Критити прижался к Пакину еще сильнее, пряча лицо в переходе между шеей и плечом. — Пошли к детям? — Пойдем, женушка моя ненаглядная. Мать семейства, бля… — Пакин наклонился и подхватил супруга на руки — он оставался сильным и подтянутым мужчиной, да и Граф после операции сильно похудел, хотя никогда лишними килограммами не отличался. Мужчины и Саммер нестройной цепочкой перебрались в сад, где двое детей радостно носились по зеленой газонной траве вместе с парой-тройкой оранжевых резиновых мячиков и по уши счастливым золотистым крепеньким трехмесячным щенком. Один из охранников без лишних просьб и напоминаний постелил в тени под навесом большое бледно-салатовое покрывало, и Пакин, медленно опустившись на колени, усадил на него притихшего Графа. Кинн плюхнулся на другой край, отпустив близнецов знакомиться с новичками. Люцерн под чутким руководством Пита и Кинна перебирал цветные кубики с цифрами, привезенные с собой в маленьком рюкзачке, строя простенькие примеры и хвастаясь взрослым. Хоть он и не боялся общества других ребят, но держаться старался все же поближе к родне. В отличие от Вениса в том же возрасте, Люци был на редкость тихим, спокойным и некапризным ребенком. Послушно кушал, что давали, спал по часам, уже в полтора годика гундосил обрывки фраз низковатым голоском и даже не особо выносил родителям мозг, когда полезли первые зубки. Разве что температурил сильно да кряхтел без остановки, на что Вегас, с первого взгляда полюбивший малыша до беспамятства, каждый раз реагировал слишком бурно, чересчур опекая свое маленькое солнышко. Но времена зубок уже давно прошли, а спокойный, неконфликтный характер и любовь к мурчанию отрывков песенок себе под нос сохранились. Ким и Че уже поглядывали на него с чисто профессиональным интересом, так как из всех детей Тирапаньякулов музыкальным талантом обладала пока только Луна. Стоит отметить, что у каждого маленького члена клана рано или поздно появлялись свои любимые дяди. Для Бена, прекрасно ладящего со всеми, любимым дядей раз и навсегда стал Чан, от которого парень перенял рыцарские замашки в отношении партнеров и мировоззрение в принципе. Саммер с первой же встречи прониклась родственными чувствами к Тэ, а еще обожала Танкхуна, и тот отвечал ей полной взаимностью, даром что теперь у него были свои взрослый самостоятельный оболтус и еще один поменьше на попечении. Винтер решил не мелочиться и «отжал» себе частично Тэ, Пакина, Пхайю и Сайфу, пропадая с ними то на треке, то в гараже. Венис очень тепло относился к Поршу, с которым они разделяли мелкие неопасные сумасбродства, а после хихикали, как две гиены, над вытянувшимися лицами родни. Саймон после шестнадцати каким-то мистическим образом прибился к Арму и Полу, Фаер не слезала с рук Макао, Чоко много общался с Порче, Деймон — с Вегасом. Луна неплохо ладила с Кинном, да и кроха Люцерн охотнее всего шел на руки именно к нему, каждый раз крепко обнимая за шею и гордо показывая свои маленькие, но важные достижения или находки вроде найденных в саду жуков, нарисованных лично картинок или красивых листиков и веточек. Было даже интересно посмотреть, с кем теснее всего свяжутся новенькие члены семьи, а в то, что они и дальше будут тесно дружить семьями, Кинн верил крепче, чем в то, что кипяток — горячий. — Вещайте, бля, — выдохнул Пакин, устало откинувшись на каменную балку спиной. — Во-первых, вы слишком явно поделили детей. У нас с Поршем тоже такая фигня была, так что, если не хочешь проблем, придется ладить и с мальчиком, — начал Кинн, припомнив все свои изначальные мытарства с близнецами. — Во-вторых, дарите подарки обязательно обоим и обязательно то, что нужно каждому. Два одинаковых прокатит далеко не всегда. Тот мимолетный совет Чана вообще оказался одним из самых лучших, что Кинн когда-либо получал. Его младшие дети отлично ладили между собой, но Саммер вряд ли обрадовалась бы новому укрепленному шлему или приятной к телу и немаркой униформе механика, а Винтер не оценил бы набор из шести коротких отлично сбалансированных метательных ножей, которые Кинн и Порш преподнесли дочери на последний день рождения — он же день их первого появления в комплексе. — Бля. Ладно, учту. — Спальни опционально, но в вашем случае, наверное, лучше сразу раздельные. Между собой их называть только «брат» и «сестра», сходу воспитывайте в них эту привычку. Теперь вы — одна большая семья. — Окей, — Пакин притиснул к боку притихшего Графа, с расширенными глазами впитывающего наставления более опытных в воспитании Кинна и Пита. — Дайте им несложные домашние обязанности, вроде протирать пыль в комнатах и складывать вещи, это дисциплинирует, — предупредил Пит мимоходом, делая пару фоток Кинна с Люци на руках для Вегаса. — И организуйте какой-то небольшой праздник или общий труд. Что угодно, хоть поездка в аквапарк, хоть лепка горшков, хоть настолки. Такие штуки объединяют, — дополнил Кинн, вспомнив первую семейную поездку в Сеул, когда Бен катал на плечах то Саммер, то Винтера, терпеливо выкладывал из оригами какую-то фигню и рисовал песком на одном из фестивалей, заняв второе место среди новичков. — И поменяйте девочке имя. Гретхен явно не ее. — Это же Гёте? — полувопросительно уточнил Пит, в качестве похвалы поглаживая по голове сына, правильно сложившего из кубиков простенький пример. — Ага. Кто-то из воспитателей явно был таким же увлеченным фанатом, как ты. — Эй, клубки! — позвал Пакин раскатисто, и девочка тут же приблизилась к нему, едва не споткнувшись по дороге из-за своей травмы. Пакин поймал малышку в руки, легко удерживая и ее, и мужа. Галф подошел медленнее и степенно уселся на покрывало со стороны Графа. Пакина он боялся, но Кинн его за это винить не мог, так как натренированный на спонсорах и партнерах Пакин действительно сходу внушал собеседнику легкое чувство опасности. Винтер напоказ фыркнул при виде облепленного новыми членами семьи Пакина и поманил младших детей к себе на колени, непонятно когда успев с ними сойтись так близко. Все выжидающе уставились на чуть смутившегося от такого пристального внимания Пакина. — В общем, Гретхен — это не самое удачное домашнее имя. Ты какое хочешь? — Мне все равно, — отозвалась девочка, не прекращая широко улыбаться и по-щенячьи преданно смотреть на старшего мужчину. — Эм… — Дядя, ты зовешь ее клубком, может, Клу? — выдвинула первое предложение прагматичная Саммер. — Не, это как у тебя пантерка, а у Винтера котенок. Ласково-домашнее, –покачал головой Кинн, машинально поправляя Люци, сладко задремавшего на его ноге под негромкий гомон. Пальчики ребенка вцепились в штанину, он умилительно пускал слюну на бедро Кинна, отчего Пит таял и улыбался, не переставая. — А что ты любишь? — проявил здравомыслие Винтер, собираясь подобрать имя ребенку под стать его увлечениям. — Сказки. Манго. И бегать. — А жасмин любишь? — вмешался Граф, пока еще с откровенной опаской глядя на девочку. — А это что? — захлопала та в ответ огромными глазами. Граф выпутался из рук Пакина, прогулялся в свою маленькую оранжерею и быстро вернулся с нежным маленьким цветком в руках. Гретхен приняла его двумя руками, восторженно показала остальным и вдохнула сладкий запах. — Сладко! Это жасмин? — Ага. Красиво, да? — Да! — восхитилась девочка, трепетно, самыми кончиками пальцев поглаживая хрупкие белые лепестки. Граф покосился на задумчивого мужа, затем на малышку и несмело позвал: — Будешь Мали***? — М-м-мали, — забавно мыча, попробовала девочка новое имя на слух. — Да! Хочу быть Мали! Пакину досталось искреннее благодарное объятие, а Графу легкий поклон и долгий приязненный взгляд. — А ты? Кем будешь? — повернулся хозяин дома ко второму ребенку. — А? И мне можно? — поразился Галф, которому это имя ужасно не шло. — Можно. Новая семья — новое имя. — Я люблю собак. И карандаши. А еще кусаться. — Кусаться? — Галф всех кусал, если у него игрушки отбирали, — подтвердила новоиспеченная Мали. — На английском укус — Байт, — вспомнил Пит, изрядно прокачавший навыки в языке из-за Вегаса. — Но звучит, как по мне, слишком грубо и резко, нужно что-то ласковее. — А еще он боится пауков, — дополнила Мали, и мальчик тут же на нее оскалился, чтобы не смела выдавать тайны новым родителям. — Рон, — выдал вдруг Винтер, лукаво щурясь. — Рон?.. — с намеком уточнил Пит, поглядывая поочередно на старшего и младшего мальчиков. — Как Рон Уизли из «Гарри Поттера». — Мелкий рыжий чел с веснушками и вечным нытьем? — фыркнул Пакин, снова притягивая к себе мужа за талию. — Мелкий рыжий чел с веснушками, который, на минуточку, в одиннадцать лет сыграл сложнейшую шахматную партию не на жизнь, а на смерть, не побоялся попереться вместе с другом в лес, кишащий невъебенно огромными пауками, годами поддерживал и защищал своих друзей и женился на лучшей женщине всей франшизы. — Ладно, ладно, приглуши костер крепкой фанатской любви, — Пакин оценивающе посмотрел на мальчика, заслушавшегося словами Винтера. И, потерев подбородок, проговорил: — Ну, в принципе, через пару лет могу попробовать научить его шахматам… — Мне нравится. Красиво, — покивал мальчик и даже поклонился Винтеру. Тот открыто, тепло улыбнулся, что случалось не так уж и часто из-за приближающегося пубертата и скачущих вовсю гормонов, и почесал малыша за ушком, как щенка. — Значит, Мали и Рон. Пи’Кхун будет орать чаечкой. — У Кхуна сейчас другие проблемы, — Кинн удобнее переложил головку Люци и отмахнулся от Пита, который, видя неудобство бывшего начальника, попытался забрать сына к себе. Пакин, понаблюдав за ними пару секунд, сделал знак охраннику, и тот снял черный рабочий пиджак, которым и укрыли сладко спящего ребенка вместо одеяла. — Что, мать Пака опять бесоебит? — Пакин наклонился к новоприобретенным детям и уточнил, что им можно снова вернуться к игре. Те еще раз поклонились — видимо, в приюте их заставляли это делать в ответ на любое действие взрослых — и убежали вместе с Саммер и решившим немного размяться с легким надувным мячом Питом. — Вроде подлечилась, но все сложно, — ответил Кинн с тяжелым вздохом. Брата ему было искренне жаль, так как на встрече с матерью Пак горькое плакал и цеплялся за Кхуна и Саймона, сквозь истерику умоляя его не отпускать. Кхун и сам последние несколько дней ходил, сверкая красными воспаленными глазами, а мальчик лип к нему, как жвачка, иногда даже Чая не подпуская близко. — Что ее бывший муж? Говорили с ним? — полюбопытствовал Граф и пересел так, чтобы оказаться меж раздвинутых колен мужа, в удобной теплой люльке из его тела. — Говорили. Бин часто устраивала скандалы на пустом месте, ревновала его к каждому столбу, часто забывала покормить Пака, так что пацан учился готовить сам и часто резался или обжигался. Мужик, когда узнал, что Пак не его ребенок — просто собрал вещи, подал на развод и свалил к любовнице, у которой уже был свой сын от первого брака. — Жестоко по отношению к мелочи, — подметил Пакин, и в его устах фраза звучала особенно пикантно. — Не все живут в парадигме «мы в ответе за тех, кого приручили». Немудрено, что сяобао так тянется к Кхуну и Саю: им-то важно, как он себя чувствует, а не то, чтобы он вел себя тихо и незаметно. А его родной отец, как узнал, что у него есть еще один ребенок, чуть ли не с соплями и слезами умолял Чая не сдавать его жене. Там уж точно полный пролет. Недавно вообще ситуация была… — нырнул Кинн с головой в воспоминания. …Танкхун, ввалившийся в кабинет главы семьи, кажется, даже не глядя, куда идет, выглядел пришибленным, разбитым и потерянным. Кинн встревожился, быстро добрался до брата, подхватил за локоть, но тот никак не отреагировал на касания, поглощенный своими мыслями. — Кхун! Эй, Кхун, ты чего? Что случилось? Что-то с детьми? — Сяо… Сяобао попросил меня… сходить с ним на праздник в школе, — выдавил Танкхун, безжалостно терзая в пальцах край однотонной синей футболки мужа, словно провинившийся ребенок. — И что? — не въехал Кинн в проблему. — Ну, попросил и попросил. Ты и сам знаешь, у Сая сейчас поступление в разгаре, ему не до школьной херни. — Ты не понял, Кинн, — Танкхун поднял на Кинна влажные глаза на дне которых кружились в тесном объятии испуг и непонимание: — Он позвал меня на день семьи. Как отца. — День семьи? Это еще что за хуйня? — Ну, типа мелкий школьный праздник, когда дети приходят с родителями или другими взрослыми родственниками, и нужно там чего-то склеить, сколотить или еще что на скорость. Папа никогда на такие не ходил, я всегда ифу звал, а в вашей с Кимом школе такой фигни не было. — Так сходи, хуле тебе? — снова не понял загонов брата Кинн. — Ты меня слушаешь вообще?! — громогласно возмутился Танкхун, выпутался из рук младшего брата и плюхнулся на гостевой диван, складывая руки на груди в любимой оборонительной позе: — Сяобао позвал меня на родительский праздник. Меня. Не Чая, не Сая, не своего отца. Меня. — Слушай, я все еще не вижу в этом большой проблемы. Чай занят с Пакином, у них сейчас самый сезон ремонтных работ, Сай готовится к универу, отец вообще его бросил и съебался в другую семью, а от деда пользы не больше, чем от таракана. Остаешься только ты. — Но я же просто муж Чая! — Ты муж Чая, отец Сая и относишься к Паку так тепло, как это возможно. Вполне естественно, что он тебя любит. — Но праздник-то семейный!.. Кинн подошел ближе, ногой оттолкнул с дороги журнальный столик с прозрачной крышкой, который сам Танкхун и купил пару лет назад для его кабинета, опустился на колени перед братом и взял его руки в свои, ласково пожимая дрожащие, мокрые от волнения ладони. — Хиа’, ты достоин звания отца не меньше Чая. Ты уже поднял на ноги одного ребенка, почему такие трудности с принятием второго? Он же тянется к тебе, а ты к нему, это все видят. Мне вообще кажется, что ты для него авторитет даже больше, чем Чай. Помнишь, он сам сказал, что твои руки для него — как домик? — Я знаю. Но я… разве я заслужил это? — Конечно, заслужил, — улыбнулся Кинн, успокаивающе поглаживая мокрые от волнения ладони Кхуна большим пальцем. Этот жест он подсмотрел у Чая и не постеснялся использовать, желая в первую очередь успокоить и заземлить брата, тревожащегося, по его мнению, из-за сущих пустяков: — Ты заслуживаешь любви и признания за все, что делаешь для всех наших детей каждый день. Не только для сяобао, вообще для всех. Ты научил Саммер метать ножи и стрелять так метко, что теперь она влет уделывает половину телохранителей. Ты играешь с Винтером в шахматы на выходных. Ты балуешь Чоко и помогаешь его пушистым друзьям на свои кровные. Ты, блять, целого ребенка уже вырастил, и, стоит заметить, весьма неплохой человек в итоге вышел. Так что не сомневайся в себе и зажги на этом празднике, как умеешь. — Спасибо, Кинни!.. — Кхун порывисто наклонился, обнял Кинна за шею, обдавая ароматом тяжелых духов с примесью туберозы, влажно выдохнул, размазывая слезы по пиджаку, вытер мокрые щеки ладонями и убежал к себе. Кинн улыбнулся ему вслед, в кои-то веки ощущая себя старшим. Танкхун очень вырос над собой прежним, но иногда умудрялся превращаться в растерянного ребенка, которому требовалось надежное плечо, чтобы спрятаться за ним и поплакать, будь то муж, брат, пара старых проверенных друзей или даже старший сын. Абсолютно все в семье знали, что Кхун, несмотря на поправившееся ментальное здоровье, остался хрупким и чувствительным, так что в меру сил поддерживали и берегли его, даже дети, которые порой понимали куда больше взрослых. — Да уж, не позавидуешь ситуации, — подтвердил Пакин, поглаживая расслабленного Графика по плоскому животу, тем самым вернув Кинна из мира грез в реальность. — Я могу понять этого мальчика, — неожиданно выдал Критити. Смутившись под взглядами мужа, Кинна и Винтера, он все-таки продолжил, перебирая пальцы Пакина, кажущиеся слишком крупными и толстыми в его нежных ладонях. — Я тоже не был любимым ребенком. Матери с отцом всегда было на меня наплевать, пока я не приносил проблем. Они откупались деньгами и подарками, а мне просто хотелось чувствовать себя нужным. Не приложением или выгодным ресурсом, а обычным человеком, которого любят просто так. Поэтому я и влюбился в Кина — он вечно на меня обижался, кричал и ворчал, но заботился, как умел. Ему никогда не было на меня насрать. — Ты серьезно сейчас? — уточнил Пакин, пытаясь заглянуть Графу в лицо, но тот не позволил, еще сильнее вжимаясь спиной в грудь мужчины и подтягивая колени к груди. — Да, Пакин. Ты приезжал ко мне, когда я болел, сидел у моей постели, хотя отчитывал каждый раз, как щенка. Ты забрал меня жить к себе, к тете Кео и Фавису. Пускал в свой дом моих друзей. Подарил мне собаку, потому что я очень ее хотел. Сам готовил мне еду. Подарил мотоцикл и взял на свой трек. Посрался из-за меня с моим отцом. Познакомил со своим. Посрался еще и с ним, потому что думал, что дядя Понг плохо на меня влияет. Ты показал мне, что значит настоящая семья. — А ты, оказывается, под счастливой звездой родился, пи’Пакин, — заметил Винтер отстраненно, глядя сквозь фамильный прищур на смешавшихся, малость потерянных после спонтанных откровений взрослых. — Почему это? — с иронией отозвался Пакин, но тут же стал предельно серьезным, когда Винтер, не меняя интонации, ответил: — Потому что пи’Граф прикипел к тому, кто о нем в первую очередь заботился, а потом уже это переросло во влечение и желание. И этим кем-то мог быть кто угодно, не только ты. — Винтер, блять, не добавляй ему комплексов, и без того с характером жопа, — подтолкнул Кинн сына в плечо, но тот подмигнул и показал отцу на ушедшего в астрал Пакина, на лице которого, как в калейдоскопе, сменяли друг друга понимание, обида, упрямство, ожесточение и нежность к Графу, на которой он остановился, развернул мужа и увлек в долгий и очень крепкий поцелуй. Кинн машинально отвел взгляд, наученный горьким опытом Вегаса и Пита, которым всегда было плевать с высокой башни на присутствие в зоне видимости посторонних. Винтер еще секунд пятнадцать смотрел, не то, чтобы запомнить на будущее, как это делается, не то из желания мелко досадить Пакину, а затем увлек отца в отвлеченную беседу о школе и новых ухажерах Саммер, которых та отваживала самостоятельно, не вмешивая ни Деймона, ни Винтера, ни Саймона. В целом, за Пакина и Графа Кинн был даже рад. Их брак не был гладким и ровным, но оба искренне любили и заботились друг о друге, а это могло сломить любые внешние препятствия. Да и с новоприобретенными детьми отношения точно пошли бы на новый виток расцвета — упрямство Графика и азарт Пакина только вырастали и ширились при появлении дополнительных сложностей или препятствий. Они не были идеальной парой, но Кинн прекрасно знал со слов самого Пакина, пусть и в доску пьяного, что в жизни владельца самого прибыльного и опасного трека страны нет никого дороже, нужнее и важнее Графа. А тот равноценно отвечал на любовь и хранил верность своей первой и единственной любви, хотя его природная красота, хрупкость и изящность привлекали внимание людей, как пламя — мотыльков. Аккуратно повернувшись боком к увлеченно целующейся парочке, чтобы не потревожить некрепкий сон ребенка, Кинн краем глаза отметил, как Пит, веселый, улыбчивый и мягкий, учил чему-то сосредоточенно хмурящихся малышей. Винтер тоже притих, наблюдая за умелыми действиями приемного дяди — тот не зря считался лучшим учителем в своей школе боевых искусств, дети слушали его с раскрытыми ртами, боясь пропустить хоть одно слово. Все Тирапаньякулы давно с головой погрязли в домашних делах и возне. Пеленки и распашонки сменились развивающими кружками, репетиторами, возней с питомцами и утомительными, а подчас и вовсе бесполезными мероприятиями в школах, но Кинн ни о чем не жалел. Корн всю жизнь игнорировал потребности своих детей в любви, семье и понимании, используя их как пешек или марионеток в своих играх и партиях. Меньше всего на свете Кинн хотел становиться на него похожим, поэтому, как бы сильно его ни выматывали обычные родительские обязанности — в придачу к профессиональным и супружеским — отказываться от своих планов он не хотел. Все старания с лихвой окупались благодарными взглядами детей, их крепкими, искренними объятиями и твердой уверенностью, что, если с ним или Поршем что-то случится, дети все равно останутся под надежной защитой, окруженные любовью и поддержкой большой, пусть и не всегда дружной семьи. Погладив мягкие, шелковистые волосы спящего Люци, Кинн притянул под бок Винтера, на ухо попросив сделать пару-тройку фото Пита и детей. Тот подмигнул и полез за телефоном, вполголоса ворча на Пакина и Графа, что можно было бы целоваться и потише. Именно в такие дни Кинн убеждался, что все в своей жизни сделал правильно.