Everlasting love

Утро правильно начинать с кружечки кофе, но не тогда, когда ты в больнице.      Больница с самого утра наполнена суетой медсестёр и медбратьев, спешащих на обход пациентов. Вокруг белые стены, которые пропитали в себя запах медикаментов, смерти и жизни. Этим утром кто-то выписался, кто-то только поступил в больницу, а кто-то же оплакивает смерть своих родных. Всё происходит слишком быстро: все куда то спешат, да и время летит незаметно. Такова повседневная жизнь медбрата Ли Сокмина.      Направляясь в одну из палат онкологического отделения, медбрат проверял записи пациента и процедуры, которые были назначены на сегодня. И вот, зайдя в палату, он застает следующую картину: подушки разбросаны на полу, рука свисает с койки, как у мертвеца. Тихое сопение, которое заменяет протяжный храп Хона, что, кажется, слышно даже в других палатах. — Джису~я, вставай давай. У тебя через десять минут КТ лёгких, а ты тут дрыхнешь, — смотря на наручные часы, Сокмин понимает, что ему влетит от Бу, если тот вовремя не отправит пациента на КТ. — Ну, ма-а-ам.... ещё пять минут, — где то под одеялом послышался тихий голос парня, а сам он переворачивается, одеяло натягивается так, что задняя часть его тела остаëтся открытой. — Мне, конечно, понравилось, что ты назвал меня мамочкой, но, если ты вовремя не придёшь на процедуру, то доктор Бу открутит мне голову. А потом я откручу тебе голову, потому что мне она ещё нужна, — Сокмин понимает, что такими темпами он не успеет взять себе спасительное кофе, поэтому, видя открывшуюся спину, чуть оттягивает больничную рубашку и шлëпает по голой коже. — После КТ можешь идти завтракать в столовую. И доктор Бу попросил тебя зайти к нему после того, как позавтракаешь. Пришли твои результаты анализов, — увидев, что мальчишка наконец-то встал, вышел за дверь, давая тому собраться. ×××      Длинные волосы свисают над туалетом. Снова два пальца в рот. Рвота. И так каждый день. Прогрессом лечения и не пахнет.      Джонхан умывается и собирает свои волосы в хвост. Его день всегда начинается не очень приятно для него самого. Взвешивание.  Если он увидит хоть один грамм лишнего веса, он снова поникнет. Но он также понимает, что если он не наберёт вес, то он надолго застрянет в больнице. А это ещё отвратительнее.      Стакан воды опустошается за секунду, ведь это хоть как-то поможет увеличить цифру на весах, пусть всего лишь на миллиграмм. Широкие штаны на худом теле смотрятся как мешок, и этот мешок заполнен мелкими камешками, которые он собрал в парке больницы, чтобы также повысить результат, который покажет весы. Надев поверх толстовку, Джонхан ждёт Мингю — своего медбрата, чтобы вместе пойти с ним на взвешивание.      Джонхан уже полгода в больнице, и знает все её отделения и кабинеты, где проходит лечение. Он мог и сам дойти до кабинета главного врача Чхве Сынчоля, но он всегда ждёт Мингю. Ведь Мингю всегда поддержит его. Да и с этим медбратом не соскучишься. То постебёт Джонхана, то постебëт доктора Чхве, на что действительно интересно наблюдать. Сцена разборок между его уже старшими друзьями докторами Сынчоля, Сунёна и Мингю вызывают у него улыбку, хоть он этого и не показывает. С этими людьми ему хорошо и хочется жить дальше, но такое чувство улетучивается, когда кто-то из них уходит. — Ты готов, скелет?, — голос Мингю выводит Хана из своих мыслей. Кивнув в ответ, Юн выходит из своей палаты и следует вместе с медбратом Кимом в кабинет его лечащего врача. — Так, стоять. Сними толстовку и можешь вставать на весы, — как только они заходят в помещение, им прилетает эта фраза. Сынчоль уже не раз повидал такие уловки, и знал, что его пациент продолжит так делать, лишь бы увеличить себе вес. — Сорок три килограмма и ноль шесть граммов. На шестьсот миллиграмм больше. А теперь вытащи все камушки из своих карманов, которые ты вчера собирал в парке, — Хан, даже не сопротивляясь, достаëт из каждого кармана по камню. Этого Чхве уже никак не проведëшь, всë помнит, всë знает, всë видит. — Я думал, что ты адекватный, — посмотрев на длинноволосого, который достаëт из карманов маленькие камушки, Мингю встряхнул головой, а затем продолжил: — Но вовремя понял, что совершенно ошибся. Никакой нормальный человек не будет собирать камни с дороги, пока на него будут впритык смотреть, — встряхнув младшего за плечи, он удостоверился, что ничего припрятанного больше у него нет. — Сорок три килограмма. Без изменений, — Сынчоль глубоко вздыхая, записывает результат в карту пациента. — Можешь идти на завтрак, с тобой я поговорю во время сеанса с доктором Квоном, — Сынчоль садится обратно за свой стол, наблюдая как дверь закрывается за его подопечным.      Уже идя по длиннющему коридору, Джонхан иногда слушает странные истории Кима. Узнаëт, что романтические вечера у того были в психбольнице, когда он стажировался. Тараторил много и быстро, что Юн даже не успевал понимать, ведь всë сменяется слишком быстро. Когда они останавливаются, то младший понимает, что они пришли в ненавидимое им место. — Если ты и в этот раз не поешь, то я поставлю тебе систему, попрошу кухарок перемолоть тебе еду в пюре и буду кормить через шприц и систему, которая идёт через твой нос, — Мингю кладëт руку на голову длинноволосого, поворачивая в сторону входа, и направляет в сторону входа. ×××      Садясь за стол, Джису начинает осматривать всех присутствующих. Все либо едят быстро, запихивая еду в рот, либо понемногу, разговаривая со своими соседями по столу. Почти все. Взгляд останавливается на...      Девушке? Хотя, нет. Это парень. Черты лица острее, чем у девушек.      Скулы сильно выпирают, глаза впалые, а под ними синяки, руки настолько худые, что даже видна каждая косточка пальца. Кожа бледная, почти как снег, но чуть темнее. Длинные тëмные волосы собраны в хвост, некоторые пряди спадают на лицо, но не закрывают его полностью, давая рассматривать аккуратные черты лица.      Красивый.      Даже очень.      Его ничто не портит.      Он не ест, а просто водит по тарелке ложкой, рисуя незамысловатые узоры. Иногда подносит кашу ко рту, но останавливается и вываливает в тарелку. Губы сжимает, брови хмурит и глаза каждый раз зажмуривает. Такое чувство, будто сейчас заплачет.      И, похоже, почувствовав на себе изучающий взгляд, раскрывает глаза и рыщет по всей столовой, разыскивая испепеляющий взор. Продолжается это недолго, ведь глаза останавливаются на Джошуа. Смотрит долго, так же, как и на него смотрели. Даже глаз не смыкает, будто в гляделки играет. Скучающе поддерживает голову правой рукой и сужает глаза. И, видимо, устав от зрительного контакта, парень раскрывает губы и показывает кончик языка, а затем отворачивается обратно к еде и начинает запихивать в себя молочную кашу. А у Хона же такое чувство, будто его держали и не отпускали до того момента, пока того не захочет сам длинноволосый.      Что за?