Ублюдок драконьей крови

***

      — Рея, — с трудом прошептала Джесс. Ее била столь сильная дрожь, что зубы несчастной громко клацали друг о друга, практически не давая вымолвить ни слова, — как Уилл? Кэти? Они… Они не заразились?       — Нет, мамочка. С ними все хорошо. Отец увёл их в безопасное место, — я ласково поглаживал по голове умирающую, проклиная свою беспомощность. Черт! Дайте мне антисептики и антибиотики, хоть что-то помимо бесполезных отваров, и я смог бы вступить в битву с Неведомым за ее жизнь!       — Хорошо… Мои детки живы… Это хорошо… — еле слышно прошептала Джесс, чуть улыбнувшись, вновь опуская голову на подушку. Буквально за пару дней эта пышущая здоровьем красивая женщина превратилась в иссушенный болезнью скелет. Уилл и Кэти продержались и того меньше — не прошло и суток от начала болезни, как я уже копал во дворе могилу для их погребения. Часть города, где случилась вспышка Трясучки была полностью перекрыта Королевской стражей, а каждый, кто пытался выбраться или вывести детей, заканчивал свою жизнь со стрелой во лбу или в сердце.       — Рея, — обжигающие пальцы до боли сжали мою плоть, — я должна… Должна тебе сказать…       Я наклонился ближе — конечно, скорее всего эта жуткая болезнь явно передавалась воздушно-капельным путём, но все же я надеялся, что кровь Древней Валирии, что текла в моих жилах, защитит меня от этой напасти.       — Твой отец… Настоящий отец… Он… Он помимо денег даровал мне это.., — Джесс сжала в руке крупную бирюзовую бусину, что всегда покоилась у неё на груди, — сохрани…       — Обещаю, мамочка, — ответил я, принимая из ее рук уродливую безделушку.       — Пить! — прохрипела она. Я тотчас поднес к ее губам воду и приподнял тяжелую голову, помогая сделать глоток. Джесс закашлялась, и я к своему ужасу увидел, как на ее истрескавшихся губах выступила кровавая пена. Некогда полная грудь, вздымалась с трудом, каждый вдох отдавался хрипом. Джесс явно оставалось совсем недолго. И смерть, к моему сожалению, была единственным средством, способным освободить ее от мучений.       — Рея, я не хочу… Не хочу, чтобы ты считала меня шлюхой как и все остальные, —Джесс говорила с таким трудом, что я практически читал по губам, — твой отец был так мил… Меня попросили, попросили помочь… А после — заставили поклясться, что я никогда… Никогда не скажу… Его имя…       Джесс захрипела, из ее рта хлынула кровь. Тело забилось в судорогах, но ее рука продолжала до боли, все сильнее и сильнее, сжимать мое запястье. Уродливая маска смерти окончательно исказило некогда прекрасное лицо. Сколько длилась агония я не знал — вечность или лишь минуты? Когда все закончилось и несчастная наконец затихла, я высвободил руку из мертвой хватки и дрожащими пальцами попытался прикрыть ей глаза. Однако веки вновь поползли вверх обнажая белки, стоило лишь мне убрать ладонь с ее лица, а окровавленный рот распахнулся в жутком оскале. Я накрыл ее с головой одеялом и устало опустился на пол, дрожа всем телом, словно и сам был болен треклятый трясучной, что уже успела сгубить столь многих. Сжал виски ледяными руками, до боли рванул неровно обстриженные пряди волос. Я чувствовал себя опустошенным, полностью выпотрошенным, с каждым новым днём моя новая, совершенно никчемная жизнь оборачивалась все большим и большим кошмаром.       — Джесс, ты.., — Тадеуш замер в дверях, безмолвно взирая на то, что совсем недавно было его женой. Ни сказав ни слова он подошёл к кровати и, упав на колени, обхватил руками закутанное в одеяло тело, а затем бросил мне не оглядываясь, — Ублюдок! Иди рыть могилу для матери! Живо!       На улице бушевал ливень. Я вновь и вновь врезался лопатой в размякшую глину, порой поскальзываясь на ней. Яма, над которой я усердно трудился, моментально заполнялась мутной грязной водой, вычерпывать которую было совершенно бесполезным делом. И все же эта тяжелая монотонная работа успокаивала меня, заставляла чувствовать себя живым. И хоть немного отвлекала от горестных мыслей о моем прошлом, столь нелепо прерванном существовании.       «Папа, мама, как вы без меня там?» — я яростно вгрызался в неподатливую землю, осознавая какую невероятную боль причинила им глупая смерть единственного сына. Черт! Как же сильно они любили меня! Практически вся Долгая осень понадобилась мне, чтобы принять свою гибель под колёсами поезда. Страшно представить, в какое месиво превратилось тело. А опознание… Черт! Черт! Черт!       Потеряв равновесие, я рухнул в недокопанную могилу, щедро хлебнув грязной воды. Вынырнув, я зашёлся кашлем, а затем разрыдался. Семеро! Умоляю! Верните меня домой! В мою уютную комнатку, к родителям, в привычную старую жизнь!       Однако, Боги как всегда были глухи.       — Почему так долго?! — грозный окрик вернул меня к действительности. Я с трудом поднялся, и скользя голыми ногами по мокрой земле, выполз из вырытой ямы.       — Мы не сможем похоронить ее, пока не закончится дождь, — тихо проговорил я, страшась смотреть в глаза своему мучителю, единственному человеку, от которого теперь зависела моя судьба.       — И так сойдёт, — совершенно равнодушно произнёс Тадеуш и безвольное мертвое тело с громким плеском упало в мутную воду. Бледная рука поднялась на поверхность, словно моля о спасении. Резкий хлопок двери возвестил, что Тадеуш вернулся в дом.       «Эта женщина была мне никем! Это из-за неё моя жизнь складывается столь жалким образом!» — вновь и вновь повторял я себе, мечась по двору в поисках хоть чего-то, что можно было положить на могилу. Наконец, я стащил с рамы одну из коровьих шкур и с трудом укрыл плавающую в воде покойницу. А после нерешительно вошёл в дом, где царила звенящая тишина, прерываемая лишь монотонным стуком капель дождя. Тадеуш мертвым сном спал на широкой лавке, подле него на полу лежала пустая бутыль, ещё две стояли на столе. Я пригубил ту, что была открыта, и тепло начало расползаться по моему продрогшему телу. Хорошо было бы сейчас обчистить этого ублюдка и свалить куда подальше. Но я слишком устал, слишком замёрз, слишком… Сон безжалостно свалил меня прежде, чем я успел додумать свою мысль.       Когда я пробудился, дождь наконец закончился. Я невольно улыбнулся солнечному зайчику, что плясал на стене, потянулся, широко зевнув, и, поднявшись, столкнулся с тяжёлым взглядом Тадеуша.       — Мне холодно. ОЧЕНЬ ХОЛОДНО, — ухмыльнулся тот, отпивая прямо из горла, — видимо, чертова трясучка решила доконать и меня. Лишь тебя, отродье, миновала эта зараза. Боги несправедливы, тебе не кажется?       Я молчал, не зная, что сказать в ответ. Тадеуш, все так же криво ухмыляясь и крупно дрожа, лениво точил топор, чьё лезвие уже ярко сверкало на солнце.       — Ну что ж. Мы это быстренько исправим, — он поднялся, и я тут же бросился прочь, — даю тебе фору, девка! Так будет даже повеселее!       Я выскочил во двор и, увязая и поскальзываясь на мокрой земле, бросился к калитке. Заперто! А забор слишком высок — не перелезть. Что же делать?! Что же мне делать? Так, успокойся и думай, думай! Тадеуш болен, день-два и отправится на тот свет. Мне нужно лишь спрятаться так, чтобы он меня не нашёл! Куда же?       — Маленький ублюдок, я иду искать! — раздалось от двери. Всхлипнув, я метнулся к могиле матери, на ходу подхватив влажный измятый стебель камыша, коим с определённой периодичностью застилались импровизированные дорожки в нашем дворе. Глубоко вдохнув, нырнул под мокрую шкуру, а затем приставив к губам камышовый стебель попробовал сделать вдох. Получилось!       Удары сердца отдавались в ушах наподобие барабанной дроби. Вдох. Выдох. Вдох. Ещё раз. Вдох. Выдох. Вдох. Время тянулось бесконечно долго, адреналин в крови зашкаливал. Я был даже готов выскочить из своего убежища навстречу неизбежной гибели, столь тяжело давалось мне ожидание спасения или гибели — кто знает? Вдох. Выдох. Вдох. Что-то длинное, наподобие водорослей опутало мое лицо, набиваясь в рот и нос. Точно, волосы Джесс, моей покойной матери. Вдох. Выдох. Вдох. Ещё раз.       Следы. А что если я оставил следы на размокшей после дождя земле? Сердце пропускает удар. Вдох. Выдох. Вдох. Кто знает? После дождя во дворе образовалось грязевое месиво, что доходило мне практически до середины икры. Наверняка, если приглядеться, то можно обнаружить мое убежище. Вопрос лишь в том, насколько больной и пьяный Тадеуш будет в состоянии это сделать?       И ещё, как же мне понять, сколь уже прошло времени, если тяжелая коровья шкура напрочь заслоняет весь свет? Вдох. Выдох. Вдох. Точно. Считать. Я должен считать. Через сутки Тадеуш достаточно ослабеет, настолько чтобы я более мог не бояться его. Но только что будет со мной? Я неуверенно пошевелил пальцами рук и ног. Вода не была столь холодной, чтобы я закоченел окончательно.       Один. Два. Три. Счёт и правда помог мне хоть немного успокоиться. Даже мертвое тело, которое я порой задевал , не страшило меня более. Скорее угнетала вода, что набивалась в нос, в уши, в глаза, нехватка света и воздуха, невозможность видеть и слышать. Ничего, это все закончится. Когда-нибудь обязательно закончится. А сейчас нужно просто немного подождать. Немного потерпеть. Я считаю до трёх тысяч шестьсот. Это примерно час — шестьдесят секунд в каждой из шестидесяти минут. Потом ещё раз. И ещё. Постепенно камыш у меня во тру сплющивается все более и более, дышать становится все тяжелее. Я раздумываю — может стоит попробовать выбраться? Болезнь уже должна достаточно ослабить Тадеуша.       Неловко болтая онемевшими руками и ногами и скользя по размокшей глине в поисках опоры, я приподнял шкуру. Солнечный свет поначалу ослепил меня. Но как же приятно вновь дышать полной грудью! Снова слышать и видеть! Я настороженно огляделся — никого. Лишь топор блестит на крыльце. Я с трудом поднялся на ноги, грязный и мокрый, и, чуть поразмыслив, направился за грозным оружием. Поднял тяжелый топор — смешно, раньше никогда не держал в руках, даже дров не рубил. Вошёл в дом. Тадеуш сидел все там же за столом, уронив голову на руки, хрипло и тяжело дыша. Не смотря на жару очаг горел, а сам хозяин был закутан в меховой плащ.       — А, это ты, ублюдок. Хорошо спряталась! Я долго тебя искал, — проговорил он, крупно дрожа и переводя дыхание после каждого слова. Вокруг валялась целая гора пустых бутылок, — ну ничего! От меня не уйдёшь!       Он попытался встать и тотчас повалился на пол. Хрипя, пополз ко мне. Жалкое зрелище. Значит, ждать и правда осталось не долго. Обойдя его, я взял со стола хлеб и вновь вышел из дома. Ополоснул лицо из бочки, переполненной дождевой водой и начал яростно пить. А после набросился на еду. Когда стемнело, и я вновь заглянул в дом, Тадеуш был уже мёртв. Как и все те, кто были когда-то моей семьей, или ее подобием.