Прежде чем мы выжили

      Страницы буквально заворожили Теодора. Его ум явно распутывал какую-то непростую задачу — непонятный термин или языковую сложность. По обыкновению мальчик тихо бормотал себе под нос. Часто Теодор объяснял что-то вслух, задавал вопросы или рассуждал, но всегда обращаясь к кому-то: фаза невидимого друга протекала активно.       В такие простые по своей сути моменты Виктор вспоминал, почему последние девять лет спешит домой и кто именно дарит ему это ощущение дома. Подумать только, хозяин «Новой жизни», глава вампиров Соединённых Штатов, уважаемая во многих кругах личность высшей расы возвращается в своё жилище и надевает фартук, чтобы приготовить с сыном оладьи или под Рождество вместе склеить цепочку из цветной бумаги.       Виктор любил родительские хлопоты — эти маленькие наделённые особенным трепетом радости. Ему нравилось простодушное щебетание собственного ребёнка, когда тот рассказывал обо всех спонтанностях, что приходили ему в голову. Иногда между Теодором и Виктором происходили интересные диалоги и даже завязывались дискуссии. Обычно в людях Виктора раздражала непрошенная экспертность — именно поэтому он получал больше удовольствия от общения с другими людьми, если не слышал их мнений. Однако мнение сына его всегда занимало. В словах ребёнка он находил проявление его индивидуальности и характера. Если не мешать ему излишним умствованием, Теодор прекрасно соображал ответ на любой вопрос самостоятельно. Виктор нежно любил познавать стержень и внутреннюю суть личности, которую воспитывал. Теодор имел ещё детский взгляд на мир, пока не отяжелённый разочарованием, беглостью чувств, равнодушием и той самой «взрослой» слепотой. Дети часто пребывают между реальностью и воображением, а будучи глубоким стариком Виктору иногда хотелось оказаться в этом славном пограничном месте.       Он никогда не отлынивал от отцовской рутины. Только так родителю не придётся без конца задаваться вопросом: а достаточно ли я уделяю положительного внимания своему ребёнку. Виктор думал наперёд о том, что время детства несправедливо быстро уйдёт — для него с его вечностью эта пора так и вовсе пронесётся как один миг. Спустя много лет он будет мучиться от хронической боли неутолённого отцовства. Виктор не мог потерять настолько драгоценный отрезок жизни, даже если тот иногда доставлял сложности (дети обладают возмутительной привычкой чихать тебе прямо в глаза или делать что-либо с невообразимой медлительностью).       До рождения Теодора Виктор не представлял, что окажется настолько тёплым и мудрым отцом. В нём пробудилась такая любовь, какой он сам от себя не ожидал. Особенное, совершенно уникальное чувство, раскаляющее сердце никогда не утихающим беспокойством. Лишь любовь к ребёнку бывает настолько безусловной, сильной и тревожной. Единственная разновидность любви не на условиях. Теодор Бернард Ван Арт — тот, кому Виктор самолично разрешил собой помыкать (хотя мальчику об этом было знать вовсе необязательно).       Погружённый в чтение Теодор наконец-то заметил, что за ним наблюдают.       — Могу я кое-что проверить в интернете?       — Малыш, мы же договорились, что ты теперь сам решаешь, как часто это средство информации тебе необходимо.       Теодор кивнул, прежде чем вынуть из выдвижного ящика планшет.       Не так давно Виктор сделал выбор в пользу самостоятельности сына. Поначалу он замечал, что имеет ожидания в отношении своего ребёнка, зорко оберегает в сыне свои интересы и принимает на свой счёт его счастье и несчастье. Такое отношение было уже давно несовременным. Но социальные нормы — вещь изменчивая, а вот психика — штука древняя и въедливая. Однако год от года Виктор менял свой подход и прямо сейчас ориентировался в первую очередь на желания Теодора. Он хотел, чтобы у сына было настоящее детство со всеми его развлечениями и беззаботностью, а не сплошная учёба (школы, уроков тенниса и скрипки на ближайший период будут достаточно). Впрочем, им с Мией никогда не приходилось насильно усаживать Теодора за учебники. Их мальчику слишком быстро становилось скучно среди ровесников, а игра, которая не носила познавательный характер, тоже надоедала Теодору почти сразу.       — Скоро закончишь? — Виктор положил ладони на детские плечики. — Есть тема для разговора.       — Уже почти закончил, — мальчик в пару кликов нашёл нужную информацию и, сделав скриншоты, отложил гаджет.       — Пора обсудить твой день рождения.       — Я подумал и решил, что не хочу в Диснейленд. Там всегда очереди.       Виктор внутренне изумился, но проявил себя сдержанно. Когда это его сын стал таким деловым?       — Тогда где бы ты хотел отпраздновать?       — Может, просто пригласить домой друзей?       — Как скажешь. Подумаем о гостях прямо сейчас?       Теодор открыл на планшете готовый список.       — Ты уже. Что ж, — Виктор взглянул на детские записи. — Решил позвать Лию?       — Да, хотя она и глупая. Сказала, что Санты не существует, ха-ха.       — А ты сам как думаешь? — не без колебаний уточнил Виктор.       Его сын рассудительно заметил:       — Вампиры, значит, существуют, а какой-то дедушка на летающих оленях — нет? Глупо же!       — Справедливо, — Виктор снова обратился к списку. — А где Мино?       — Не хочу его видеть. Когда мы были в океанариуме, он вспугнул рыбу. И сделал это нарочно.       — Вы больше не друзья?       — Друзья, но… Чё за привычка…       — Теодор, мы не используем слово «чё».       — Да, точно, — мальчик важно наклонил голову, подтверждая, что такой факт имел место. — Что за привычка такая, обижать других ради того, чтобы произвести впечатление?       — Не хочешь его простить?       Виктор заметил, как сын прижал к губам кулачок. Наследственность во всей своей удивительности и красе. Точно так же делала Мия, когда над чем-то размышляла.       — Пока нет, — подумав, сообщил Теодор. — Ему нужно преподать урок.       — Как знаешь. Это твой день рождения, — настаивать в таких делах было нельзя, Виктор помнил. На этот счёт психология говорит, что не стоит подвергать чувства ребёнка сомнениям. «Ты разве не скучаешь по своему другу?» — ребёнку может показаться, что с ним что-то не так, раз он не разделяет эти эмоции.       — Пап?       — Да?       Теодор вдруг замолчал. Казалось, диалога так и не состоится. Однако Виктор не спешил, понимая сигнализацию сына: Теодор ещё не закончил. Он шевелил пальцами, словно что-то растирая в подушечках. Следом, истратив всю энергию, сложил вместе ладони. Виктор знал, сын хочет сказать ему. Мальчик вздохнул так, будто собирался снова заговорить, но передумал и просто выпустил из лёгких лишний воздух.       — Что такое?       — А давай, — Теодор вновь тяжело вздохнул. Его независимый вид куда-то исчез, приоткрыв на миг детскую робость. — Давай маму пригласим?       Виктор ласково прикоснулся к затылку мальчика, в невесомом поцелуе опустил губы на его лоб.       — Она и без того приедет к твоему дню рождения.       — Просто вдруг она не знает, что мы её очень ждём?       Неожиданно для себя Виктор испытал слепую злость на жену. Их сын чувствовал себя покинутым, вынужденным беспокоиться о том, чтобы увидеть собственную мать на своём празднике. Конечно, мальчик просто скучал и не представлял, насколько его просьба прозвучала болезненно надрывно. Он даже не догадывался, как его маленькое замечание переводилось на «взрослый» язык. Так странно. Мы думаем, что дети не настолько знают законы этого мира, чтобы заметить неладное, в то время как дети замечают очень много. Просто иногда им недостаёт слов это выразить. С чуткостью флюгера они реагируют на родительские разногласия, даже если пока не понимают предшествующие им причины. Семья — начало и ядро системы координат любого ребёнка. И всё в ней происходящее напрямую воздействует на него, как бы взрослые ни пытались оградить ребёнка от проблем.       Виктор поймал себя на мысли, что давно не осуждал Мию за трудоголизм. Привык? Или наконец-то принял? Впрочем, не так важно. Он заметил, насколько сильно его жена повзрослела. Это было какое-то нечёткое воспоминание, которое не связывалось ни с событием, ни с местом. Её ритмика, речь, узор её неосознанных жестов теперь выглядели более зрелыми. Она избавилась от суетливости, от юмора напоказ, неосознанной привычки веселить оппонента. Прежде Мия всегда заполняла паузы ненужными шутками и ниочёмной болтовнёй, как будто боялась тишины. Но главная мера роста Мии состояла в том, что она уже много лет не пыталась Виктора изменить. Пожалуй, она не до конца научилась уважать его право быть тем, кем он есть, но во всяком случае, осознала, что гнездо насекомых под его черепной коробкой не имеет к ней отношения: она не должна и не может ничего исправить. А ещё Мия больше не злилась. Суть злости — это всегда лично наша неудовлетворённая потребность. Злость может и послужить полезным сигналом присмотреться к собственным нуждам. И Мия наладила связь с собственными чувствами, сняв с Виктора ответственность за свой гнев и за свои ожидания от него. Она освободилась от неприязни, вызнанной его недоступностью. От чувства вины, вызванной невозможностью его переделать. Она была свободна от разочарования и постоянных неудач починить то, что нельзя. Уметь по-настоящему принимать человека, не пытаясь изменить его с помощью одобрения, манипуляций или принуждения — это чрезвычайно высокая разновидность любви. И Мия постигала этот толк быстрее своего старшего супруга. Красивая, женственная, уверенная в себе, она поражала его своей новой мудростью. Она выпрямилась и стала сильнее, чем прежде.       Любопытно, что отказавшись от героических усилий поменять Виктора, Мия заставила его задуматься о последствиях собственного поведения. Он всё ещё считал, что есть способ держать человека в полной безопасности. Его психика при столкновении с пугающими вещами до сих пор включала неправильные механизмы. Ей было тяжело принять, что другой человек никогда не находится под абсолютной защитой. Психика Виктора отрицала это, придумывала себе иллюзию, будто существуют какие-то правила, следуя которым можно предотвратить беду. Но правда состояла в том, что над каждым в этом мире висит постоянная угроза, у каждого есть риск умереть в любую секунду по миллиону разных причин. Самая большая допущенная Виктором ошибка — в угоду своему спокойствию он создавал невыносимые условия жизни. Когда-то он потерял очень важное ему. И теперь свой плохой опыт использовал как оправдание, чтобы душить в собственных страхах и опеке жену с сыном.       «Ладно я, но пожалей Тео, — раз за разом просила Мия. — Он маленький и ещё не умеет выбирать, как относиться к жизни. Он не сумеет защититься от тебя».       Привычка контролировать часто мешала и самому Виктору. Мия давно перестала ей потакать и больше ей не сочувствовала. Повзрослев, она избавилась от этих вредных чувств, оставив Виктору его личностные проблемы. Если кто-то идёт на дно, не обязательно составлять ему компанию.       Виктор боролся с собственной контролирующей натурой. Наблюдай, а не надзирай. Он видел, как стремление изменить Мию делает только хуже и способствует их эмоциональному отдалению. В основе всех попыток передалась партнёра всегда скрыт эгоистичный мотив — мы считаем, что, поменяв человека, обретём счастье. И всё же взгляду на себя через зеркало чужого восприятия не удавалось переломить старую закалку. В иной раз, сталкиваясь с сопротивлением супруги, в Викторе проявлялась бессильная ярость: ему казалось, Мия умышленно мешает его заботе, не понимая, что та направлена на её же благо. Ни порицание, ни нравоучения никогда не срабатывали на ней так, как Виктор того хотел. С неподдельным удовольствием Мия всё внимательно выслушает, а сделает по-своему.       Иногда ему удавалось вернуться в границы разумного, и Виктор чётко осознавал, что не убережёт жену от всего на свете. А затем временное прояснение уходило, и он возвращался к прежним убеждениям. Сегодня с удивлением для себя Виктор отметил, как давно не копил обид на супругу. Стало быть, он тоже взрослел? Что ж, хорошо, в обидах нет смысла. Обижаться на человека — это причинять боль в первую очередь себе. Прощение не равно близости. Это значит, что вы создаёте правильное пространство, где над вами больше не властвуют чувства. В таких вполне пригодных рамках Виктор и существовал последние годы. Он сомневался в прочности выстроенных отношений с женой — любое воздействие имело шансы разрушить конструкцию. Менять в ней что-то было страшно. А страх знает много хитрых слов и уловок.