Если мы собираемся любить кого-то — прекрасно,
но было бы и неплохо получить немного любви в ответ.
Как-то так.
Это не страсть. Это ожидание.
Это и является величайшим источником человеческого несчастья.
©
Старое воспоминание ворвалось помехой в спокойный ход мысли. В тот вечер, год назад, они запланировали посетить театр. Мия наносила макияж, когда её супруг подошёл к ней, держа в руках бархатный футляр. — В XIX веке считалось дурным тоном прийти на светское мероприятие без драгоценностей. Чтобы соблюсти этикет, декольте любой глубины следовало украсить камнями… — Я ещё не закончила, — собрав в кулаке волосы, Мия приподняла их к затылку. — Поможешь? Виктор слегка попудрил пуховкой женскую шею. Затем извлёк из футляра увесистое украшение. Драгоценные камни легли на кожу, приятно укусив её холодком. — У тебя на рукаве пудра осталась, — заметила Мия. Виктор совершенно напрасно попытался отряхнуть косметику с ткани. — Рассыпчатые текстуры очень коварны. — Придётся задержаться и подобрать мне новый костюм. — Предоставь это пятно мне, — Мия настаивала: — Давай, я быстро с этим разделаюсь, я в этом профи. Она плохо запомнила предшествующее события: такие вещи имеют свойство теряться в более ярком потрясении. В памяти лишь запечатлелась сцена, как она стояла у раковины с мужским пиджаком, а внимание её нацелилось на потайной карман. Нечто слегка выглядывало из своего тайника. Мия игнорировала его, но вид этот сам лез в глаза. Колеблясь, она всё же вынула содержимое. Внутри оказался квиток на ставку в несколько сотен долларов. Виктор и конное поло? Он терпеть не мог подобные развлечения «на богатом». Помимо в кармане лежала и другая крайность — скидочная карта неизвестного автосервиса. Впрочем, Мию заинтересовало не происхождение мастерской. Сюрпризом стало само наличие этой вещи в кармане мужа: она ни разу не видела, чтобы он пользовался скидочными картами. Быстрое изучение находки, и вопрос отпал сам собой: своё предназначение для Виктора эта карта может и не выполняла, зато имела ценность по другой причине — на её обороте чернилами были нацарапаны цифры и женское имя. Разум вертелся вокруг массы неудобных вопросов и упрямо отрицал важность озвучить их прямо в ту самую минуту. Сохранил ли Виктор нарочно чужой телефон или просто забыл о нём? Судя по тому, что карточка хранилась в кармане торжественного фрака, можно сделать вывод, при каких обстоятельствах она туда попала. Сюда, правда, мало вписывался такой элемент как «автомастерская», но, если включить фантазию, причинно-следственные находили концы друг друга. Мия не хотела выносить быстрых суждений. Но существование карточки будто подтверждало убедительность того, что Мия признать боялась, но не признать не могла. Иногда, в минуты какой-то меланхоличной неуверенности, она размышляла о том, что её муж имел все возможности для теневых отношений или околобезграничных одноразовых связей. Женщины постоянно проявляли к нему интерес: им нравилось внимание и красивое уважение, с которым он к ним относился. «Никто не сравнится с тобой», — именно так даже случайная встречная ощущала себя рядом с ним. К тому же, слишком часто Виктор мог чувствовать себя одиноко, а у Мии не хватало ни желания, ни дисциплины за ним следить. У такого, как он, всегда есть женщина в листе ожидания, но Мия не воспринимала этот факт угрозой для себя. «Есть ли у супруга кто-то на стороне?» — немногим пойдёт на пользу задавать себе подобный вопрос. Собственные соображения на предмет адекватности Мия разбирать не рисковала. Да и бабушка часто повторяла, что много любовниц — это от одиночества. «Когда много — значит, нет ни одной». Но сегодня что-то всколыхнулось в ней. Всегда обтекаемый вопрос вдруг стал настоящим и конкретным, покинув рамки гипотез. Сдержав наплыв чувств, Мия как ни в чём промолчала. В театре тоже держалась достойно. Они с Виктором привыкли не только избегать прилюдной конфронтации, но и подавлять мелкие склоки наедине, если те в скором времени грозили помешать им на публике. Для каждой эмоции есть своё время и место. С тем же успехом, с которым они убедительно держали марку в обществе, оба становились барометрами и датчиками эмоций друг друга. Виктор сразу же уловил характер молчания жены, но только по возвращению домой позволил себе спросить: — Тебя что-то беспокоит? — Довольно обширный вопрос, не находишь? — Мия пыталась подавить желание излить на Виктора своё бессмысленное раздражение. Она научилась отрицать собственные нужды, чтобы в моменте соответствовать чужим ожиданиям, и при этом не превратилась в покладистую и текучую дурочку. Сейчас Виктор ожидал покоя, а для этого Мие нужно ответить дежурно и односложно. «Всё нормально? — Да, спасибо, что спросил». Но она ответила с долей провокации — вопросом на вопрос. Весь вечер её сдерживала лишь неподходящая обстановка. Дома же всё побуждало к действиям. Музыка и праздность существовали только в памяти, ничто извне больше не подавляло внутреннюю эмоциональную нестабильность. И прямо сейчас Мия хотела, чтобы Виктор задал ей более правильный вопрос. Но он лишь повторил: — Тебя что-то беспокоит, вижу. Такой рьяный интерес к её душевному состоянию. У Виктора давно снизилась чувствительность к её потребностям и эмоциям. Подобная внимательность теперь казалось почти непривычным проявлением. — У тебя есть причины это подозревать? — Да. Твоё лицо мне это говорит. Ну уж лицо Мия научилась держать! У неё настолько вошло это в привычку, что даже не требовало никаких дополнительных усилий. Виктор явно улавливал её настроение вампирским чутьём. — Оставим в покое моё лицо, — Мия вынула из клатча злосчастную карточку. — Что это? Её немного волновал риск, что улика, не обнародованная на месте, сойдёт за неубедительное доказательство вины. Напрасно. Попыток уйти в отрицание Виктор не предпринял, а сразу признал продемонстрированную вещь. — Я и забыл о ней, — как-то отстранённо рассудил он вслух. Его не смущало то, что подразумевалось под вопросом жены. — Иногда, чтобы в моменте избавиться от навязчивости, её нужно просто принять. — Так ты взял телефон, чтобы отделаться от чужого внимания, это всё? На этот раз Виктор хорошо расслышал в словах Мии ядовитую иронию. — Тебе не следовало шариться по моим карманам. Прозвучало без претензии, лишь беспристрастное указание на ошибку. Мия узнала о карточке непорядочным образом, именно поэтому Виктору было куда отступать в этом разговоре. — Извини за это, — расстроилась она. — И, быть может, я действительно преувеличила на пустом месте. Просто ждала от тебя другого объяснения, а не очередного: «Это всё ерунда». Ты не впервые даёшь повод неверно истолковать твои намерения. Хранишь номера телефонов неравнодушных к тебе женщин, даришь цветы соратницам… Меня ставит в тупик романтичный характер этих ситуаций… — Милая, — произнёс он с ударением. Интонация стала строгой. Что-то наконец разрушило внутри Виктора сдерживающее начало. — Когда извиняешься, нужно уметь вовремя остановиться. — «На твою реакцию у меня нет времени», — подсказала она, — «просто вытащи нос из моих дел»… У Мии появилось искушение спросить прямо, что он услышал в её резкой фразе. Услышал ли он в грубости скрытую потребность? Потребность просто знать, что её беспокойство понимают. Власть над словами ушла, ведь разговор так или иначе оставит осадок: такие не отправляются в глухую позицию сами по себе. И моментом столь редких диалогов стоило воспользоваться. Но Мия не чувствовала себя вправе это делать. Ей не понравилось, что она прозвучала точно склочная разобиженная жёнушка, которая всюду выискивает улики и любой разговор превращает в плацдарм для издёвок. — Ты очень любишь это делать, Мия. — Делать — что? — Нарочно размывать границы темы. От конкретики переводить нас на общий уровень. Говоришь: «Эта карточка с телефоном — мелочь, разумеется. Однако у нас есть и другие проблемы», в тот момент, когда мы обсуждает одну конкретную. Безусловно, другие проблемы есть. И вне контекста твоё рассуждение здравое, но в рамках этого разговора — лишнее. Ты делаешь из одного конфликта два. «Ты оставил при себе номер телефона какой-то женщины, Виктор… А вообще ты постоянно делаешь нечто подобное»… — Удивительно дело: меня в общем-то волнует, как часто мой законный супруг уделяет внимание другим женщинам. Виктор слегка поднял брови. Простой жест давал понять всё неприличие озвученного замечания. За маской ледяного спокойствия Виктор был пылок и неуступчив, если что-то задевало его. Но не существовало почти ничего, что заставило бы его выйти из равновесия. Расслабьтесь. Вы никогда не сможете, как я. И никогда вам не стать таким убеждающим и самодостаточным, словно я. Раздражаясь от невысказанного презрения, Мия отвернулась с подобием какого-то смеха. Она долго и тщательно распускала волосы, но вот, к сожалению, закончила. Лишённая спасительного занятия, Мия налила себе воды и встала по другую сторону отделяющего их с Виктором стола. Как и обычно они оставались рассудительными и держались на расстоянии. Оба выглядели расслаблено, но это было напускным. — Я понял, что должен пояснить. Цветы соратнице представляли собой благодарность за сотрудничество. Ничего, что достойно твоих волнений, не произошло. Просто убери из этого ценность и романтическое значение — и оно больше не будет ничего для тебя значить. — Никто не воспринимает цветы как просто цветы. Принять букет — значит согласиться на симпатию и признать, что она взаимна. Неужели это не поддаётся пониманию? Конечно, Виктор не в силах контролировать степень собственной привлекательности перед другими людьми. Быть мужчиной, который нравится другим женщинам — это нормально. Но стремиться нравиться им — совершенно другое. Мия не знала ту «соратницу» лично. Та лишь иногда звонила им с Виктором домой. Мия помнила её голос. Как будто склизкая едва тёплая щупальца подпирается по шее к ушной раковине. С видом человека, который знал всё и даже больше, Виктор продолжил: — Как прикажешь реагировать на твои подозрения? Решительно непонятно, почему бы мне оправдываться за то, чего я не делал и не замышлял. Я назвал тебе мотив подарка — ты не веришь. Мне радости мало раз за разом разубеждать взрослого человека. Ты взрослый человек, Мия, твоя недоверчивость — не моя зона ответственности. Могу лишь повторить: цветы были презентом в честь успешного окончания работы. Ты же понимаешь, что я даже не сам их преподносил? И даже не сам выбирал. Единственное, о чём жалею, так это о выборе характера подарка. Цветы подчёркивали то, что она женщина, это могло быть расценено знаком моего превосходства. — Ты очень любишь это делать, Виктор. Видишь, что ты делаешь? Накосячил ты, а разочаровала тебя всё равно я, — Мия позволила себе ухмылку. Она не собиралась проникаться разнесчастным положением своего супруга. Ну надо же, он и не думал, что её расстроят знаки внимания в сторону другой. — Я плохо с тобой обхожусь? Не ухаживаю за тобой и ничего тебе не дарю? Глоток напитка сухим мучением застрял у Мии в горле. — Дело! Вовсе! Не в этом! Подарков много… даже слишком много… Он думал, она чувствует себя униженной и обойдённой? — Мне не нужно, чтобы ты ухаживал за мной. Мне нужно, чтобы ты не ухаживал за другими. К его чести сказать, на этом углу зрения Виктор долго не простоял, рассмотрев-таки в своей «цветочной благодарности» подтекст на симпатию. — Я готов пересмотреть формы проявления своей благодарности к другим женщинам. Всё, что хоть как-то отдаёт романтикой, отныне под запретом. Это было лишним с моей стороны. И прости, что позволил себе оправдывать этот проступок. Ты знаешь, я не люблю давить в споре с женщиной… Не знаю, что на меня нашло сегодня. Виктор подошёл ближе. Мия отвернула голову так резко, что волосы ударили по щекам. Коротко коснувшись её руки, Виктор ощутил неуместность. Потому вернулся к своей прежней позиции. Их снова разделял кухонный остров. Почуяв перелом, Мия охотно продолжила: — Ты вдруг вспомнил, что я женщина, как интересно, — в разбитом голосе угнетённости было мало, пробивалось слишком много закалённого сарказма. Мия редко разыгрывала эту карту, и Виктор на это тоже немедленно указал: — Ты, кажется, ударилась в иронию? Мия, не надо. У тебя больше не получится занимать слабую женскую позицию. Ты слишком долго показывала себя со стороны силы и выступала на равных — дерзкой и провокационной. Эксплуатировать свою женственность и использовать в защиту своё право слабого не выйдет. С сердитым стуком Мия поставила пустой бокал на стол, переждала, пока горячность отступит. — Значит, ты просто забыл о том, что некая девушка дала тебе свой номер? Поэтому не позаботился о том, чтобы избавиться от него? — Я это и сказал. — С тобой так часто знакомятся женщины, что этот случай просто затерялся в памяти? — Я знакомлюсь со многими людьми. С женщинами в том числе. Некоторых я действительно не запоминаю. Дело не в забывчивости. Просто в тот момент передо мной не стоит задачи как-то отметить человека в собственной памяти. — Знакомишься со многими, значит… Какова была конверсия из познакомцев в твои любовницы? Смутные неопределённые подозрения, точно тени, слишком долго бродили в её уме, обрастая деталями, аргументами. Их ложное направление не помешало им в конце концов принять чёткую форму. Глупо, конечно. Мия ревновала к женщине, чьё имя даже не сохранилось в его памяти. Однако поведение её было продиктовано желанием подсветить старую проблему: цветы другой всё же задели её в своё время. — Мия. Считаю нужным тебе сказать: ты несёшь полный бред. Наличие любовницы подразумевает свободные отношения. Во-первых, я не слишком благоволю к подобного рода случкам. Во-вторых, никогда бы не позволил своей женщине уходить к другому мужчине. Тем больше — быть замужем за другим. — Отношения? Это мог быть и одноразовый секс. Озвученное Виктору показалось настолько странным и неуместным, что он предпочёл даже не рефлексировать. После долгого обоюдного молчания продолжила Мия: — У меня нет желания включать стервозность. Но ты сам спросил дважды за вечер, что меня беспокоит. Так вот меня беспокоит моя неподготовленность. Я просто предпочитаю знать. Это важно для сохранения уверенности. Я хочу заниматься своими делами и понимать, что всё под контролем. Хочу, чтобы между нами было всё предельно ясно. Но оказывается, мне доступна лишь часть правды. Это очень нелегко и это всегда дезориентирует. Мне нужно доверять тебе, чтобы мы могли находиться в контакте и сосуществовать в равноправном партнёрстве. Но для этого я должна быть предупреждена обо всём… — С какой стати ты рассуждаешь об этом? У тебя есть доказательства моего предательства кроме беспочвенных подозрений? — Кажется, мы уже выяснили, что некоторые вещи могут истолковываться другими как заявление симпатии. Мия двинула в сторону Виктора свой бокал, точно это зримая эстафета. — Что, если ты истолкуешь даже мой взгляд как симпатию. Ты на это способна. — А ты смотришь? Виктор педантично выровнял бокал по прямой линии — его раздражение. — По твоему мнению, тебя и это касается? Почему бы мне вдруг перестать видеть вокруг себя женщин? — Хм… дай-ка подумать. Может потому, что ты женат? — Милая, я стал женатым, а не слепым. Это не значит, что я перестал видеть других. Это значит, что я пообещал быть моногамным, потому что я выбрал тебя. — Хорошо. Ясно. Что ж. Виктор всегда умел взять её слова и подать их так, чтобы те соответствовали выгодной ему идеологии. В этот раз Мия не среагировала. Ничто больше не выдавало её эмоциональности. Виктора не стоит выводить из себя: никакая сила на это не способна. Сохранить конкурирующее ему спокойствие — единственно верная тактика. На его лице появилась неискренняя улыбка, которой обычно выражают негодование. Но Виктор так и не дождался подвоха. Его поразили мужество и достоинство, с которыми Мия приняла поражение. — Ты не поймёшь, потому что тебе просто неинтересно меня ревновать, — а вот она всё ещё очень подвержена этому чувству. Виктор долго молчал. И его тишина в ответ всегда была очень выразительна. — С каких пор ревность — это признак высоких чувств? Я считал, что она означает недоверие. Хочешь, чтобы я ещё и в этом тебя контролировал? Чтобы в припадках ревности отслеживал каждый твой шаг? А давай я, пожалуй, начну так себя вести прямо сейчас… Где ты была сегодня днём? Почему ты не звонила мне? Чем ты постоянно занята, что у тебя вечно нет времени на один звонок?! Мия едва открыла рот… — Сколько можно молчать? Ты что-то скрываешь? — Ну хватит. Наверное, стоило просто смириться. В жизненном цикле Виктора больше нет ревности к ней. Во всяком случае, той прежней ревности, шириной с каньон. Мие стоит принять его зрелую позицию. — Мне всегда было неясно, зачем ты всё гиперболизируешь. Словно если ты вдруг примешь ситуацию такой, какая она есть, то всё рухнет, — в воздухе завис неоформленный вопрос. Он быстро набрал силу и противным осадком лёг Мие на сердце: — Почему ты всегда видишь проблему? Превосходно проговорённая фраза вместила в себе целый полк сакральных смыслов и отсылала ко множеству случаев. Она проникла в сердцевину сути их накопительного конфликта, осветила все его тёмные закоулки… «Ты всегда видишь проблему» — это были те самые слова, что полностью описывали Мию как личность. Их наконец-то сформулировали и произнесли. Теперь они существовали. Такие точные и правдивые… Она находит проблему там, где её нет. Мия оторопела. Ощущение контроля, главенства над ситуацией вдруг стали ложными. Мозг рассеянно воспринимал сказанное и не мог найти надлежащего ответа. Порой, когда Мия думала, что ей удалось загнать Виктора в угол, он поворачивал калейдоскоп, и вся картина менялась радикально.