Вечерние аллеи

Что Михаил мог рассказать Даниилу? Всё и ничего. Существование в концентрационном лагере было целой вселенной, тёмной и холодной, недоступной для глаз обывателей. Рассказывать было трудно — слова не подбирались, накатывали яркие воспоминания, раны снова начинали болеть. Но Поляков рассказал. Немного, потому что больше бы не смог — ранило. Рассказал о казнях красноармейцев, которые видел. Рассказал о голоде, вшах, вонючих нарах и мерзком запахе, витающем над концлагерем — это в печах жгли людей. Горы трупов — кожа да кости. И мерзкий, отвратительный немецкий вопль. Работа. Такая тяжёлая, что к концу последнего рабочего дня отваливались и руки, и ноги. А ещё Поляков показал Вечерскому свой номер, выбитый на коже — в лагерях имён не было, только цифры. — За этими вроде простыми символами судьбы людей. Самые разные, — Михаил заканчивал свой рассказ в глубоких сумерках. — А нацистам было важно обезличить каждого узника. В квартире не был зажжён свет, гостиная утопала в полумраке. Даниил сидел на диване, вжавшись в его спинку, а перед глазами проплывали картины того, что он услышал от дяди. Свидетель всех этих зверств был так близко — достаточно руку протянуть. И это казалось куда важнее всех прочитанных в газетах статей и документальных книг. — Я бы не смог. Я бы не выдержал, — пробормотал Даниил. — Не зарекайся. А, вообще, лучше не проверять в этом свои возможности. Парень помнил, что попавшие в плен и узники концлагерей часто отправлялись в немилость к советскому правительству. В этом разрезе у него возник ряд вопросов, которые он хотел задать мужчине, но так и не решился — тема была зыбкой. Поляков закурил. Он явно немного нервничал, затягиваясь. Ему требовалась разрядка. Вечерскому было нечего ответить. Так они и сидели в тишине, встречаясь взглядами и в эти мгновения понимая друг друга без слов. Но с приходом нового дня, под лучами солнца, всё стало снова таким, как было. И откровенные, почти душевные разговоры, растаяли, как сон. Поляков снова сделался нелюдимым и колючим, и Даниил подозревал, что тот даже жалел, что разоткровенничался. Парень понимал, что совершает глупость, словно заглядывает в чужое письмо, но ему почему-то одержимо хотелось наблюдать за мужчиной. Он не спал всю ночь, ворочаясь в постели и снова прокручивая в голове услышанное от дяди. Заново переживал весь спектр эмоций от его рассказов. Поэтому-то Даниил и приник глазом к замочной скважине двери спальни Михаила. Ему было страшно интересно, чем тот занимается. Парень думал, что дядя читает или что-нибудь пишет, и совсем не ожидал увидеть совершенно голого Полякова. Мужчина стоял у зеркала и рассматривал своё крепкое, сильное тело. Широкая грудь, властные руки… Взгляд Вечерского скользнул ниже, чтобы увидеть крупный член, большие яички и русые волосы на лобке. Внизу живота почему-то стало тяжело. Даниил, кусая губы, положил ладонь на пах и стал его поглаживать сквозь ткань брюк. Он даже не испытывал стыд — так сильно накатившее желание оглушило его. Орган Полякова украшали большая головка и толстая вена, тянущаяся по длине. Никогда ещё Даниил не видел голого мужчину во всей красе. Собственный член пульсировал в штанах, и парень потирал его, облизываясь. Михаил начал расхаживать по комнате, собирая какие-то вещи. От прохаживания его плоть покачивалась из стороны в сторону, как хобот. Даниил задышал ртом, активнее сминая член и бесстыдно пялясь на орган дяди. Тот раскачивался от каждого шага. И, не выдержав такой картины, Вечерский кончил в трусы, тихо заскулив. Он отшатнулся от двери, ибо из глаз брызнули искры наслаждения. И в этот момент дверь отворилась. На лице Полякова отразилось бешенство. — Какого хрена ты делаешь?! — загремел он. — Я просто… просто… — выдохнул раскрасневшийся от оргазма Даниил. Его ещё потряхивало от неожиданной развязки. — Ублюдок малолетний. Тебе кто разрешал подглядывать? — в один шаг оказавшись перед парнем, Поляков грубо схватил его за ухо и затащил в комнату. Вечерский взвыл от боли. Ухо запылало. — Отпусти меня!!! — возмущался он, пытаясь вырваться. — Тебя никто не учил, что нельзя подсматривать? А, сволочь? — зарычал мужчина, швыряя племянника на кровать. Тот повалился на живот. Не успел он перевернуться и попытаться убежать, как сильные руки стали срывать вниз его брюки вместе с бельём. Почти сразу на ягодицы обрушился ремень. Даниил заскулил, извиваясь, и принимая поражение — он и не думал, что дядя настолько сильный. Мужчина с силой шлёпал племянника, свободной от ремня рукой прижимая его грудью к койке, надавив на спину. Парень кричал и айкал. Было больно — Поляков не пытался подсластить пилюлю и дать поблажку. Бил жестоко, с чувством. После пятнадцатого шлепка, когда ягодицы Даниила уже пылали алым, Михаил отбросил ремень. Вечерский услышал, как тот упал на пол. И вдруг сухая и тёплая ладонь погладила пылающие места ударов. Парень судорожно выдохнул. — Пошёл вон. И чтобы больше не смел шпионить, — хрипловато прошептал мужчина. Он встал с племянника, позволяя тому вскочить и выбежать из комнаты, придерживая штаны и не оглядываясь. И пусть Даниил понимал, что Михаил знать не знает о том, что он тогда испытал оргазм, глядя на него в замочную скважину, легче не становилось. Постыдная порка ремнём заставляла Вечерского максимально избегать дядю. Настолько, насколько это было возможно. Да и он не мог не признать, что его реакция на родного по крови человека, да ещё и одного с ним пола — не есть нормально. Нужно было всё забыть, словно ничего не произошло. Твердя себе это каждый день, Даниил старался поменьше пересекаться с мужчиной, да и тот не выказывал желания больше общаться. Но всё изменилось через неделю, когда Вечерский позволил себе заночевать у приятеля из училища. И не просто заночевать — даже не поставить Полякова в известность. Домой от возвращался в туманных утренних сумерках, придумывая, как будет выкручиваться, если дядя начнёт переть, как танк.