Месяц

      Зайдя в класс, довольный и слегка лохматый, Тилль сел на свое привычное место, встречаясь с Рихардом взглядами. И сразу же заметил, что тот выглядел встревоженно и слегка раздражённо — его брови были нахмурены, взгляд задумчиво направлен в сторону, а на Тилля он не обратил никакого внимания, продолжая витать в своих мыслях. Его редко когда можно было увидеть таким. Обычно он был либо весел, либо в чистом гневе.       Несмотря ни на что, Рихард всегда оставался Линдеманну лучшим другом: в горечи и радости он был рядом и помогал, даже если на пути встречались неожиданные трудности, будь то время или расстояние. Сейчас Тилль чувствовал себя прекрасно, и ему очень хотелось поделиться своим настроем с Рихардом. Желание рассказать недавние события било в груди ключом жгучих эмоций, но Линдеманн сдерживал их, пока постепенно давила мысль поддержать его, топя в себе эгоистичное желание начать сразу говорить о своём.       Хлопнув Рихарда по плечу, Тилль приветливо улыбнулся. Круспе отвёл взгляд от стены, которую он буравил глазами на протяжении десяти минут, заинтересованно дёрнув бровью и потянувшись. Тилль, рассматривая его, не замечал больше в нём былого тепла: застывшая отречённость и скрываемая пеленой холода боль, проблёскивающее тепло таилось в движениях только благодаря прежним отношениям с Линдеманном. Ему было крайне тяжело осознавать, что прошлое не вернуть. Рихард просто устал от него. Но всё равно было так неприятно, что Тилль даже позабыл, зачем отвлёк его.       — Что случилось? — скованно произнёс тот, мгновенно опуская взгляд и не желая больше смотреть Круспе в глаза. Под боком неприятно скреблась кошка, сдирая последнее желание оставаться на месте. Он сдерживался через силу, буквально кожей чувствуя отречение.       Рихард видел это. Замечал негодование в его глазах, но тщательно игнорировал. К тому же, в них он ощущал странную тяжесть, а на фоне — страшная буря. Он давно ощущал, что нечто давило на плечи, заставляя приклониться перед Тиллем, встать на колени и молить о прощении, что когда-то посмел ослушаться, пойти по своему пути. Давила и вечно скачущая мысль о том, что с минуту на минуту могло произойти нечто страшное, от чего он попусту вновь вскипит.       Рихард пытался сейчас ничего не отвечать, отгоняя опаску, однако понимал, что вёл себя с Тиллем абсолютно по-свински… именно с ним. Он лёг на парту, вытянув руки, и с глубоким вдохом начал речь:       — Стив на эмоции вывел. Поругался с ним из-за ухода из команды. Такую драму устроил. Я ебал это всё… — Круспе заглянул другу в глаза. От него ещё исходил странный взбалмошный дух. — А ты где развлечься успел? Тоже с кем-то собачился? Или у вас другие игры? — Рихард даже выпрямился, поиграв бровями. — Рассказывай, мачо.       После этого вопроса шестерни в мозгу неожиданно дали ослепительную искру. Всплыли на поверхность мысли Тилля, все недавние действия, лёгкая дрожь волной прошлась по телу, а желание скрыть недавние приключения стало маячить совсем рядом. Стараясь держать себя в руках, Линдеманн проигнорировал вопрос Круспе.       — Что именно он тебе говорил?       Рихард хмыкнул.       — Да влюбился он в меня. Как девчонка последняя. Да и в основном даже не это вывело, а ревность. Словно я — его собственность. Пошёл он к чёрту, урод. — Последовал тяжёлый вздох, сопровождаемый щелчком пальцев. — Ладно, всё равно. С кем уже перепихнуться успел?       — Слушай… Я понимаю, что возможно слишком сильно напираю музыкальной темой. Репетиции, тексты, частые сообщения по этому поводу… Ведь кроме этой группы у тебя ещё есть и игра. Думаю, можешь вернуться в команду, а гитаристом позовём Карину… на время. — На слове про одноклассницу Тилль скрыл взгляд, стараясь не сдать себя с потрохами. — Нет, поверь, ты хороший гитарист, даже отличный, но я ничем подобным, как ты, не занимаюсь, поэтому хватаюсь за сохранение группы всеми возможными способами. Однако ты ещё имеешь другие интересы…       Рихард дёрнул бровью. А после поморщился, усмехнувшись. Он сложил руки на груди, начиная качаться на стуле.       — С ней, значит, потрахался? — Шепнул тот. — Как давно ты друзей на баб меняешь? Тилль удивлённо вскинул брови.       — Что? Я не про выступления, Рихард.       — Ты ничем от него не отличаешься. Только тот меня удержать пытается, а ты оттолкнуть. У тебя получилось.       — Ты ведь даже не дослушал!       Рихард пытался отогнать странное влияние, выворачивающее его наизнанку. Он смотрел на Тилля и видел далеко не его — ишь странные, искажённые черты, косматую и мощную тень, возвышающуюся над Рихардом. Именно это нечто давило сейчас эмоционально, подбивая свалить к чёртовой матери, полностью окунуться во лживом предательстве, поддаться бьющим эмоциям.       Вскочив из-за парты и начиная собирать свои вещи, Рихард не думал больше ни о чём, только лишь об этом влиянии, о странной энергии, разливающейся вокруг. А стоило только сдвинуться с места, как в коридоре сразу же прозвенел звонок, загоняя учеников по классам. Но Круспе наоборот хотел выбраться. Он ощущал предательство, опустошение, поставленный удар в спину, странное отвращение, вызываемое совершенно другой сущностью.       Страх.       Страх поднять на Тилля взгляд, утонуть, уловить хоть слово с его стороны. Возможно, он не так всё понял, но слушать Линдеманна больше не желал. Послать бы его к чёрту после всего этого. «Хотел как лучше, — думал тот, проворачивая эти слова раз за разом, как заевшую пластинку, — а получились как всегда» — сам закончил за него Круспе, с каждым мгновением закипая всё сильнее. Почему его это так задело — тот не знал. Совершенно. Но внутри органы сворачивались в воронку от негодования, гнева и обиды. Променять его на бабу, да ещё и эту… Карину.       — Рихард Круспе! — Послышался женский голос. Он поднял озлобленный взгляд. — Куда Вы собрались? Не рановато ли домой? — Это была учительница истории.       — Нет, меня всегда там ждут. — Хохотнул тот, закидывая рюкзак на плечо. — Очень жаль, если у Вас это не так. До свидания.       Он вылетел из-за парты под огорчённый взгляд Тилля.       — Какого чёрта, Круспе?! — Крикнул ему вслед Линдеманн, но увидел только вытянутый средний палец и поворот в сторону.       Фрау была возмущена таким поворотом событий. Успокоив поток мыслей, она не стала останавливать Рихарда, продолжая урок. До этого спросила, кто ещё хотел бы выйти, но все остались на местах, проявляя льстивый интерес к её уроку, дабы всё продолжилось в тишине и спокойствии.       Её невнимательностью пользовались — тем, кто сидел на задних партах, можно было немного вздремнуть или позаниматься своими делами. Так и прошёл остаток учебного дня: в тишине, взаимопонимании и помощи, ведь ни ученикам, ни учителям просидеть в стенах школы дольше, чем нужно, не очень-то и хотелось. Линдеманн несколько раз вытянул класс, правильно ответив на вопросы, смог помочь другим сидящим рядом и, если не считать недавно произошедших событий, чувствовал себя более чем хорошо.       Последний урок был с Джессикой. Она сидела сзади него, пока из одного наушника, скрытого за кудрявыми волосами, доносилась музыка. Тилль прекрасно её слышал, распознавая каждое слово и одновременно продолжая записывать цифры в тетрадь.       Постукивая по виску в такт, он написал последний абзац и мгновенно закрыл тетрадь с яркой обложкой.       Ощущалось спокойствие. Умиротворение. Все были увлечены заданием, активно выписывая строки с учебника. Потянувшись, Тилль откинулся на спинку стула, неожиданно ощутив мягкое касание женской ладони к плечу. Повернувшись, он увидел жест Джессики рукой и приблизился.       — Где Рихард? — Она шепнула эти слова ему на ухо, поглядывая на часы, висевшие сверху над доской.       Линдеманн нахмурился, вспоминая полное игнорирование сообщений со стороны Круспе. Его резкое переменчивое настроение в последнее время сильно сбивало с ног, но Тилль чётко ощущал в этом другую изнанку — незнакомую ни ему, ни самому Рихарду.       — Не знаю. — Тилль достал телефон, открывая диалог с ним и показывая экран Джессике. — Он не ответил ни на одно моё сообщение.       — Странно. — Нахмурилась она. Ей не был знаком такой Рихард. — Ты же объяснил всё, почему он так взъелся? — Моррис ещё раз оглядела класс, не видя в нём одной фигуры. — А Карина где?       — Этого мне точно знать не дано. Возможно, она решила прогулять.       — На неё это не похоже. Хоть я и плохо её знаю, но на уроках она появлялась всегда.       В уши ударил неожиданный звонок, от чего Тилль сразу же дёрнулся, насупившись. Джессика привыкла к такой реакции, поэтому толком не отреагировала, собирая свои вещи с парты под речь учителя о том, чтобы они опять не забыли сделать домашнюю работу. Толкнув ещё раз соседа по плечу, девушка кивнула в сторону выхода из класса, синхронно с Тиллем закидывая сумку на плечо. Она хихикнула на это, выходя из-за парты вместе с ним.       — Слушай, сегодня же должна быть репетиция? — Улыбнулась она, подмигнув. — Подвезёшь меня?       Они вышли из класса, слившись с толпой в единую реку. Да, Джессика выступала барабанщицей в их скромном коллективе, играя на них с ранних лет. Её вечная привычка отбивать ритм на чем только угодно всегда была при ней, поэтому Тилль мгновенно завёл её в степи их музыкальной группы. Конечно, догадаться легко — основателем всей этой идеи был Рихард, но набирал народ Линдеманн, все ещё рыская в поисках второго гитариста, чтобы наконец отлепить от себя эту назойливую роль в виде ритма.       — Подвезти? — Тилль глянул ей в глаза со смешинкой. — Ну, смотри, если слетишь, я за тебя ответственности не несу.       Они прошли этаж, спустившись вместе с толпой на нулевой, и почти мгновенно оказались у шкафчиков, один из которых открывал Линдеманн с ключа, достав его из кармана штанов.       — Ты опять за своё! — Рассмеялась Джессика, наблюдая, как тот вынимает гитару в чехле. — То, что ты на год старше меня, не даёт тебе право так шутить!       — Всё, не ворчи.       Он взлохматил её волосы, шагая в сторону другого коридора. Джессика недовольно взъелась на него, ударив по плечу. У него был ещё один дополнительный урок, после которого он и поедет на репетицию, поэтому она мило решилась его подождать у кабинета на лавочке, сидя с гитарой.       По пути до класса Тилль встречал несколько знакомых взглядов, стараясь не подавать виду, что действительно был знаком с ними, отвечая на их приветствия сдержанными кивками. Стоило ему оставить Джессику с гитарой, как мысли вновь утонули в происходящем вокруг. Он рассуждал о Круспе. Боялся, что тот и вовсе не соизволит прийти на репетицию, скинув всю вину на Тилля или кого-то другого. Такого, конечно, никогда не было, но в этот раз Рихард показался крайне злым и более отчуждённым, чем раньше. Он выдавливал из себя хорошее отношение и желание участвовать в группе только ради Линдеманна? Бред? Возможно.       И он не смог думать ни о чем другом. Его сердце не давало покоя, стуча гулко, больно, точно в рёбра, а сам он всё больше зарывался в переживаниях. Посреди глотки повис неприятный ком, неожиданные вспышки страха сбивали с мысли и с расчётов, цифры переставали вставать в одну ровную линию и давать настоящие ответы, плавая в голове вместе с наступающим посреди глотки страхом. Он волновался больше даже не за группу, а именно за Рихарда. Его молчание сводило с ума и заставляло неприлично много думать о последствиях. Оно топило его в раздумьях о чужой голове, желая найти ответы. Но как бы он узнал, если все его рассуждения — лишь догадка, которую подтвердить мог только Круспе…       Услышав тяжёлый вздох, Линдеманн поднял взгляд от листа, встретившись глазами с преподавателем.       — Этот пример у тебя вышел за грани реальности, — буркнул мужчина, с каждым разом поражая Тилля своим ростом. Его палец указывал на кучку неправильно сложенных цифр и расчётов. — Давай повторим ещё раз?       Вновь не услышав ничего позитивного в свой адрес, Тилль согласился, перелистывая довольно толстую и обильно исписанную тетрадь. Он волновался не только за свои оценки, но и за отметки Рихарда, которые с каждым разом заставляли вздыхать всё глубже. Да, Линдеманн мог бы ему помочь, предоставить информацию, которая могла бы вытащить его из этого тяжёлого болота, но он не мог элементарно уговорить его, завести к себе домой даже принимая силу.       Прошло ещё двадцать минут, благодаря которым Тилль понял, что он не шибко-то и растерял знания в математике, показав действительно хорошие результаты. На этот раз, собравшись с духом, он смог сложить всё в более крепкий пример, чем ранее.       Сдав тетрадь на кафедру, за которой сидел учитель, Линдеманн сел обратно, вновь проверяя телефон, который лежал всё это время на углу парты. Заставка экрана блокировки показала, что никому он толком не сдался — за всё это время не всплыло ни одного уведомления. Приложив палец, Тилль заглянул в сообщения, надеясь, что сейчас они обновятся, и он увидит входящее сообщение от Рихарда, но оно всё так же оставалось непрочитанным, а в сети тот последний раз был только утром.       — Молодец, Тилль, — герр Гальярд открыл журнал, убирая тетрадь в сторону и ставя ему высокую оценку в одной из клеток, одновременно убирая светлый прядь волос со лба. — В следующий раз я жду Рихарда вместе с тобой. Передай ему, что если он не придёт исправлять оценки — к экзамену будет не допущен.       Тилль только сильнее поник, убирая телефон в карман и начиная собирать оставшиеся вещи в сумку. Дополнительные занятия не должны были оказаться тем местом, где он лишний раз мог отдаться своим переживаниям, но, к сожалению, никому, кроме как пустой комнате, он не мог позволить их услышать. Сейчас же всё здравое мышление и вовсе было готово покинуть голову, ведь то, что Круспе может получить недопуск к экзамену, стало для Тилля новостью весьма неожиданной.       Пройдя очередной коридор и спустившись по лестнице вниз, Линдеманн вновь проскочил на нулевой этаж. Джессика сидела на той же лавочке, что-то активно листая в телефоне. Оторвавшись от него и увидев Тилля, она убрала смартфон в карман, мгновенно вскакивая с места.       — Как прошли дополнительные? — Улыбнулась она, протягивая гитару.       Линдеманн пожал плечами.       — Герр Гальярд продолжает видеть во мне потенциал.       — Это радует. — Убрав кудрявый локон с лица, произнесла Джессика, кивая в сторону. — Пошли?       Моррис шагала рядом, обсуждая с Тиллем всякие мелочи, пока он не вникал толком в происходящее и не затрагивал Рихарда. Он прекрасно понимал — вечно крутящиеся мысли, сбивающие его с нормального жизненного ритма, когда-нибудь его доведут. Ему просто нужно перестать размышлять так много…       И всё же: на улице до сих пор светило солнце, проникая тёплыми лучами внутрь школы через окна, затрагивая фигуры учеников. Деревья постепенно показывали свой окрас, расправляя яркую сочную листву. На улице с каждым днём становилось теплее, дни — длиннее, а воздух наполнялся запахом весны, проливного дождя, крови, свежей плоти, вместе с ощущением наливающейся вязкой слюны во рту.       К чему все эти переживания?       Они прошли мимо группы учеников, не обращая на них внимания, проскользнули в узком проходе и наконец оказались у крыльца. Выйдя из школы, Тилль вдруг остановился на одной из ступенек, а за ним и Джессика, сперва не поняв происходящего. Положив руку на плечо, она выглянула из-за него и увидела странную парочку, стоящую у парковки. Приглядевшись, девушка разглядела женский силуэт с тёмными, такими похожими на Каринины, волосами, и какого-то высокого парня, с которым она болтала.       — Кто это? — Встав рядом с Тиллем, спросила Джессика. Парень был ей знаком, но из-за севшего зрения она не могла толком его разглядеть.       Линдеманн ни на секунду не задумался и на автомате дал ей ответ, всё так же не отводя взгляда:       — Петер.       — Откуда ты его знаешь?       — Сам удивлён, что до сих пор запомнил, как он выглядит. — Тилль потёр шею, отгоняя неприятные ощущения. — Мы с ним познакомились довольно странно… После того дня, когда какой-то чувак пригласил на вечеринку, со мной установила контакт Карина, но толком ничего не смогла объяснить и провалилась в сон из-за количества выпитого алкоголя. Утром, в школе, я спросил, как та себя чувствует, и сразу подлетел Петер, желая дать мне в щи. Сказать честно… — замялся он, — я тогда просто выпал от шока. Ни с того, ни с сего затеял драку.       — Почему я не помню этого?       — Ты болела…       — Точно. — Хихикнула она. — Может они встречаются, а он очень ревнивый… — Джессика потянула Тилля на себя, взяв за запястье. — Ты вообще чего встал? Нам скоро репетировать, заводи мотор.       — Стой.       Он потянул девушку за руку, затаскивая вновь на ступень, и навострил слух, пытаясь разобрать, о чём говорили Карина и Петер.       — Что ты тут делаешь? — Спросила Майснер, стряхивая со свитера Гальярда мелкую пыль. — Ты вроде на другом конце Берлина учишься?       Петер затянул сигарету и сразу щёлкнул с неё пепел, осматривая обстановку. Карина же завороженно осматривала его, замечая веские изменения во внешности: лицо стало грубее, он повзрослел, а былой блеск в ярко-голубых глазах куда-то делся, поселив в них только тоску и отголоски жгучего отчаяния, заставляющее сердце невольно стучать. Скулы впалые, а шрам на шее налился новыми красками, сильнее очертив гортань. Светлая недельная щетина покрыла линию челюсти, в ухе блеснула новая металлическая серёжка, заменив серебристую. Но стоило пробежаться взглядом по волосам, как мгновенно стало тепло — она увидела в убранной чёлке свою розовую заколку. Он до сих пор не стеснялся носить её, делая на ней акценты, убирая упавшие на безделушку пряди волос.       — Проезжал мимо, решил заглянуть. Отца проведать. — Скомкано ответил он, вновь затягиваясь сигаретой. — Как у тебя дела? Случилось чего нового?       Петер показался Карине поникшим, грустным, до мурашек избитым судьбой. Под глазами наливались чернотой синяки, тонкие губы без привычной улыбки, а светлые широкие брови хмуры. Он явно схуднул, и без того острые черты стали ещё острее.       — Нет. Что случилось? Почему такой грустный?       — Не выспался.       Кинув сигарету, Гальярд втоптал её в землю, невольно скользнув взглядом по двору. И вдруг Тилль встретился с ним глазами, вздрогнув словно от удара молнии. Кажется, Петер сразу узнал его.       — Ты до сих пор с ним общаешься?       Карина глянула на Линдеманна и неуверенно пожала плечами, не понимая, к чему такой настороженный тон.       — Ну, да. А это проблема?       — Я просил тебя не контактировать с ними. В особенности с Рихардом. Ему ещё шаг — и его посадят, причем за серьёзное дело.       — А ты мне кто? — Рассмеялась девушка. — Парень? Муж? Брат? Или, может быть, отец? Хватит ворчать, старик. — Она мягко толкнула его в плечо. Петер старше её на три года и Карина никогда не упускала момента, чтобы над этим пошутить.       — Я серьёзно. У меня чутье на таких, как он. — Гальярд хмыкнул, кивнув той за плечо. — Ещё шаг — оба сидят за решёткой. Причём, Тилль сидит по инициативе Рихарда, являясь тряпкой, о которую тот вытирает ноги.       Карина выглядела расстроенной. Слова Петера задели её, ведь Карине Тилль ничего плохого никогда не делал. Скорее наоборот — из раза в раз поддерживал при любой возможности, несмотря на их редкое общение.       — Спасибо, что поболтал.       Петер не желал замечать проскочившей печали на её лице, продолжая стоять на своем:       — Будь осторожна. — Мягко добавил он, приобняв девушку. — Ещё встретимся, удачи!       Помахав ей рукой, он пошёл дальше под изучающим взглядом Тилля. Он слышал всё — от первого слова до последнего слова. Они оба чувствовали друг в друге истинную натуру, из-за которой с самого начала и пошёл разлад. Петер считал его опасностью лишь из-за недуга, который свалился даже не по его воле, хоть и несильно он пылал желанием пользоваться данной ему силой, а Тилль ощущал в нём недоверие, выходящее через край… Отвернувшись и тяжело вновь вздохнув, он кивнул Джессике в сторону стоянки и быстро прошагал к ней.

***

      Рихард прохлаждался в одной из забегаловок на окраине Берлина. Она была приятна глазу: доминирующие тёплые тона, светлые лампы, мягкие кресла и неплохие деревянные столики, разнообразное меню и сладкий запах корицы, застывший в воздухе. Стойка бармена такая же деревянная, из шикарного тёмного дуба, а над ней — ярко горящая вывеска с названием заведения. Сам бармен оказался непримечателен, с миловидным личиком, скованными движениями и большими глазами с пушистыми ресницами.       Рихард медленно потягивал коктейль с приятным послевкусием кокоса и листал сообщения, закинув руку на спинку мягкого дивана. В забегаловке он сидел не один, но зато в самом дальнем и тёмном углу, наслаждаясь одиночеством.       Спустя пятнадцать минут после уезда со школы на телефон стали прилетать сообщения от Тилля, где он пытался извиниться, полностью объясняя ситуацию. Оказывается, Карину должны были брать на репетиции только в те дни, когда Рихард на тренировках. Но зачем это, если он уже окончательно бросил футбол? Круспе давно понял, какой он по натуре вспыльчивый дурак, но несмотря на принятие своей вспыльчивости, он ощущал странный копошащийся осадок внутри. Что-то ещё вызвало такой шквал эмоций, сравнимый с вспышками агрессии.       Он не хотел находиться рядом с Линдеманном. Он ощущался тяжёлым грузом, который только и делал, что тянул за собой вниз последние полтора года. Рихард даже не знал, почему у него к нему столь резкое отторжение, из-за чего оно возникало и почему, но любая оплошность Линдеманна выводила из себя, била в под дых и не давала вздохнуть без гнева. Тот был просто тихим дитём, которого воспитала таким мать: скромным пацифистом, но при этом трудолюбивым, усидчивым и вежливым. Только в сексе он давал фору, полностью отдаваясь эмоциям.       Рихард помнил и единственное его проявление ненависти… оно было к своей натуре. Натуре оборотня.       Круспе всегда жил со своим зверем в спокойствии. Принимал его, как должное. Считал, что тот полностью слит с его собственным «я». Он никогда не сходил с ума, не терял крышу и спокойно принимал волчью шкуру, без боли и криков. Тилль нет.       После вступления в стаю многое изменилось: лишний раз он переставал обращаться, игнорировал полнолуния и не хотел вести диалог с остальными участниками, из-за чего обрёл не очень хорошую репутацию среди них. Это волновало Рихарда изо дня в день. Он ощущал, как эти полгода до конца марта его зверь был тих, как настроение у Тилля повышалось, пока у Рихарда наоборот — становилось всё тяжелее и тяжелее находиться рядом. Просто воспринимать его, видеть и ощущать присутствие на расстоянии одного шага. С каждым днём он пытался шутить, подкалывать, но с минуты на минуту осознавал, что произойдёт новый всплеск отрицания к нему. И больно станет обоим.       Попросив счёт и оплатив его, оставив пару чаевых, Рихард вышел из забегаловки, мигом закуривая. Дым вышел из носа резким потоком, а сигарета, оказавшись сразу же у Круспе меж пальцев, начала медленно тлеть. Он убрал зажигалку в карман.       Солнце почти опустилось за горизонт, за дымкой скрывались цифры на наручных часах, а спереди стояла машина, отражая свет вывески. Пора было ехать. Вновь видеть одинаковые виды из окна, а после — лица, терпеть их которые совершенно не мог. И так по кругу, пока школа не окажется за плечами тяжёлым воспоминанием. Вряд ли, конечно, они все так быстро вылетят из головы, но, садясь в машину, он очень надеялся на это. Заведя её, открыл окошко и сразу же нажал на сцепление и газ, выдвигаясь на дорогу. Решил сразу до студии — быстрее начнёт, быстрее закончит.       Рихард вышел из стаи совсем недавно, но именно благодаря своему вылету оттуда он смог вернуться в тонус, больше не ощущая такого сильного морального давления со стороны остальных участников. Он не понимал, чем именно им не угодил, а они толком не желали объяснять, не принимая свою вину.       Всё так же с распростёртыми объятиями ждал его лишь вожак, принимая в круг как родного сына.       Но стоило выйти самому, как вошёл в иной коллектив Тилль, резко меняя своими действиями всю картину: покатилось в пизду его состояние, а шею Круспе вечно натирала верёвка. Его тоже там не принимали, пока Линдеманн принимал каждое резкое движение в свою сторону близко к сердцу. Сперва Рихард не понимал, почему они обращались к нему так паршиво, а после и сам утопал в гневе…       Не прошло и часа, как он оказался на месте, вылетев из машины и уже захлопывал за собой дверь кирпичного здания. Оно досталось им от отца Рихарда: казалось маленькой, неудобной и довольно холодной студией со множеством выпавших кирпичей, огромных щелей и сбитых досок в полу, пока вместо нормальных окон — деревянные ставни, которые Рихард видел последний раз в глубоком детстве.       В глубине своих размышлений Круспе вдруг понял, что он не помнил дороги, не помнил своих действий — всё прошло словно в быстрой смазанной перемотке, которая никогда не сказывалась по душе, пока на фоне плескались лишь недавние размышления о стаях.       Поднявшись по крутой каменной лестнице наверх, он уперся в деревянную дверь. Открыв её, заметил, как тонкий луч света проследовал сквозь крохотную щель над полом. Свет легко осветил собственный хмурый взгляд. Внутри всё было светлее, чем снаружи: много свободного места для репетиций, закрытые окна красными длинными занавесками, дабы зеваки не проявляли лишний интерес, множество розеток и ещё одна дверь, находящаяся рядом со сценой, ведущая к инвентарю — туда обычно убирали барабаны Джессики. Ключ был только у неё. Все участники, к слову, сидели уже по местам, расставив всю аппаратуру и настроив её, ожидая только его одного. Рихарду было совершенно неинтересно, как долго его ждали, поэтому тихо, без лишних слов, взял гитару, которую захватил Колин, и осмотрелся, разыскивая всю нужную ему аппаратуру.       — У нас новый текст, аккорды и совершено другая концепция. — Подключая гитару, как мантру пробурчал Круспе, настраивая её между этим, но сразу же осознавая, что её уже настроил Тилль. И даже ремешок отрегулировал… Кинув на него взгляд, Круспе нахмурился. — Всё как обычно, стараемся не сбиваться и помогать друг другу, а не сливать лишними действиями, ритм не перегружать, не сбивать барабаны, не заглушать бас и подкреплять соло. Начнём? — Он огляделся, видя заинтересованные глаза. Все смотрели на него, кроме Тилля, читающего собственный текст. Рихард хмыкнул, перекидывая ремень через себя.       Они играли почти до ночи, но всё было как-то не так: то лишние действия приплетались, то долгие обсуждения партий или возникающий спор между ритмом и соло. Рихард старался не нарываться на конфликт и быстро ссылал все недомолвки к чёрту, попусту смиряя колким взглядом спокойного Тилля. Но ладно Круспе гнал на него за плохие струны, тут подключились остальные участники, пуская корни проблемы куда глубже. Всё было хорошо и вдруг оказался херово звучащий Тилль, спорный бэк-вокал, вместе со сбивающими ритм-барабанами. Мало того, спор между Джессикой и Колином, который начался ещё вначале, в шаг разговору Тилля и Рихарда, наконец достиг своего апогея — всё полетело в Линдеманна, мол, это он в ритм не попадал. Выпал даже Круспе, ошарашенный таким заявлением. Собравшись, он попытался разъяснить спор, но Джессика и Колин продолжали ругаться, сваливая на ничего не понимающего Тилля все шишки. А он только и мог, что молчать, выслушивая всякую херню, шедшую на эмоциях от довольно вспыльчивой Джессики, которая никогда не мерила силу в словах.       Круспе, окончательно выйдя из себя, сделал пару размашистых шагов, заткнув их одним ударом ноги по стойке, с которой мигом слетел микрофон, упав с громким звоном. К сожалению, сильнее всего получил Тилль, сжавшись из-за ударившего по ушам шума, но Рихарда это не сильно интересовало, ведь остальные взгляды сразу же уткнулись в него. Их было всего четверо, поэтому Круспе до сих пор сохранял остатки спокойствия — мелкие группы угомонить намного легче. — Ещё хоть слово услышу — головы полетят только в путь. Тилль хмыкнул, а лицо Джессики приняло озадаченное выражение, ведь давненько таких угроз из уст Круспе услышать не удавалось. Колин же продолжал стоять, сложив руки на груди. Но они угомонились, потому продолжили играть, заново начиная перебирать соло.       Как итог, споры всё равно возникали. Удивительно, что всё летело именно на Тилля, ведь он обычно реже всего допускал косяки на репетициях, отдаваясь на полную и воспринимая их как полноценный концерт. Рихард несколько раз пытался разрулить ситуацию грамотно, но в итоге налетела и Джессика, и Колин, поддакивающий ей на фоне, а после и Линдеманн вставил своё слово им обоим поперёк горла, спровоцировав уже целый пожар. Рихард вспыхнул вместе с ним и перешёл на крик. Он вышел из себя окончательно, скинув гитару и вылетев из студии на улицу, во двор:       — Заткнулись, — Джессика перестала наконец разбрасываться горячими речами, отдав своё внимание Круспе, — посреди глотки уже стоите. Идите к чёртовой матери, раз не желаете нормально репетировать. — Сжав ладони в кулаки, он выпалил: — Думаю, на сегодня достаточно ебать мне нервы, расходимся!       Сегодняшняя репетиция звучала, как коллективный бойкот против него самого и Тилля, никак иначе объяснить он это не мог. Чтобы всё настолько оказалось херово, вплоть до вспыхнувшего между командой статического электричества, это надо ещё постараться, причем с применением огромной силы. Но здесь явно недовольны оказались все либо пассивностью команды, либо самим фактом того, что сегодняшняя репетиция в общем состоялась. Без нервного закура размышления здесь вряд ли пошли бы в пору, поэтому Круспе быстро достал из ярко синей пачки сигарету, краем глаза вдруг замечая, что осталось их не так уж и много. Подсказывало чутьё — даже на вечер не хватит.       Чиркая зажигалкой, выбивая из неё лишь отчаянные искры, мгновенно растворяющиеся в воздухе, он услышал хруст травы под чьим-то явно тяжёлым шагом. В нос ударил знакомый запах мужского одеколона, и он сразу понял, кто к нему подошёл, но не стал обращать внимания, до сих пор принимая не очень удачные попытки зажечь сигарету. Раз за разом трескали лишь тусклые искры, но рядом вдруг вспыхнул огонёк из чужих рук, поднесённый поближе. Круспе поднял голову. Всё же, Линдеманн никогда не смел обидеться на Рихарда, принимая практическую каждую его выходку. Это грело его сердце, но об этом он никогда бы не сказал. Наверное. Кинув свою зажигалку на землю, сразу же принял другую. Зажав фильтр меж пальцев, та сразу же с глаз долой исчезла, давая насладиться потоком дыма в глотку, царапнувшим горло, и взгляду густым лесом на заднем дворе, где они сейчас расположись. В стороне, в нескольких метрах, стоял заброшенный магазинчик, из которого в детстве вынесли всё сами Рихард и Тилль, оставив внутри его совершенно пустым с обшарпанной голубой краской, сломанными полками, снятой с петель дверью и покосившейся давным-давно не горящей вывеской. За самой студией такие же заброшенные турники, где всегда находились старшекурсники, выпивающие и курящие явно не сигареты. В сам лес вела натоптанная дорожка, по которой пробирались вновь Рихард и Тилль, дабы обратиться и побегать. Её освещали стоящие по обоим сторонам дороги фонари, отдающие тёплыми тонами. К сожалению, всё это осталось лишь в памяти: и магазин, и старшие ребята, и Тилль, не боящийся самого себя.       — Ты… — подал голос тот, сжимая зажигалку в кулаке, — стал таким импульсивным в последнее время.       Рихард выдохнул дым, дёргая бровью и заглядывая Линдеманну в глаза. Каждый раз, когда эмоции того не были ясны через тон голоса, Круспе считывал каждый всплеск через его глаза, которые показывали любой вихрь, способный пронестись по ним. И отразилась в глубине зелёной радужки и пульсирующего зрачка тоска, которую скрыть у него никак не получалось. Он скучал, и Рихард это видел. Только видел.       — Всё нормально.       — Я не хотел задеть тебя… Просто…       — Мне она не нравится. — Сразу же парировал без лишних раздумий Рихард. — Даже если бы Карина подменяла меня лишь на репетициях. Уж лучше пусть их совсем не будет, чем займет моё место.       — К чему этот эгоизм? Или ты боишься, что она действительно может заменить тебя?       — Ты влюблён в неё по уши, Тилль. — Круспе поморщился, втоптав выкуренный бычок в землю. — Трахнулся раз и уже не можешь выкинуть её из головы… Ладно, мне-то на самом деле всё равно, просто не пытайся втиснуть её в наш коллектив, о’кей? — Он улыбнулся и поднялся с земли, отряхнувшись. — Я забираю Колина, и мы уезжаем. Удачи тебе подумать над происходящим, Тилль.       Колин действительно последовал примеру двух гитаристов, оказавшись на улице, и Рихард хотел уже было взять его под локоть и потащить за собой, но вдруг увидел и силуэт Джессики. Ей он действительно доверял. Причём, доверял не только свои переживания, а именно Тилля — Джессика и Линдеманн знакомы с первого класса, поэтому, оставив Колина со своими раздумьями, Круспе подскочил к ней и, приблизившись чуть ли не впритык, заглянул в глаза. Она, глупо хлопая ресницами, ни черта не понимала, и он сразу же повернул её голову в сторону одиноко сидящего Линдеманна, начиная шептать ей на ухо:       — У него в голове одна дама, которая сведёт его в круг любви, драмы и подобной хуйни. А ещё она может лишить его и группы, наговорив всякой хуйни. — Последнее слово он сладко протянул, подняв брови. — Я попытался ему сказать, что дорогая Карина того не стоит… Да, думаю, ты прекрасно всё слышала. Моя очередь прошла, теперь ты шагай, удачи!       Похлопав её по плечу, он схватил Колина под локоть и мгновенно исчез за поворотом, оставляя их одних. А Джессика и не понимала, как она должна вправить Линдеманну мозги.       Тем более она близко с Кариной не общалась, даже толком не контактировала, что уж говорить про разговоры. У них был один совместный урок биологии, и даже там она старалась себя не показывать. Единственное, какие знания о ней были — она играла на гитаре и очень любила рисовать. Один раз Джессика смогла найти несколько её рисунков после рассказа других одноклассниц. Начирканные за пару минут, они казались для неё, совсем не умеющей рисовать, крайне хорошими.       Да и Моррис не понимала, чем Рихарду так не понравилась Карина. Только потому что на неё положил глаз Тилль? «И кого же из них он ревнует» — мелькнула у неё в голове мысль. Она усмехнулась, продолжая стоять на месте. Округа уже давно утонула во мраке, которую разбавляли лишь редко стоящие фонари со скопившимися под ними молями. Где-то рядом с большой скоростью проехала машина, а здесь, совсем близко, пронёсся звук шорканья травы. Сделав несколько шагов, Джессика глянула в небо, садясь рядом с поникшим Тиллем на траву. Положив голову тому на плечо, начала разглядывать звёзды, меркнущие на чёрном полотне. Кажется, Тилль был не против такого жеста.       Да, Рихард послал Джесс поболтать, убрать эту, так называемую, ведьму, но та не видела должных причин. Рассуждения ни к чему не привели.       — Чего ты такой хмурый? — Спросила она, поднимая взгляд и замечая брови, сведённые к переносице. На самом деле, та не могла вымучить из себя ни слова против Майснер, тем более видя такое состояние Тилля, но кого это интересовало.       — Рихард недоволен твоей дружбой с Кариной. Если, конечно, у вас всё ещё дружба, а не что-то большее.       Она сделала явный намёк, проведя по его колену. Он понял это как прямую речь и слегка смутился. Эх, Джесс, никогда не умела говорить намёками. Потрепав ту по синей копне, он поднялся с земли, оставляя девушку сидеть на траве в недоумении.       — Может, стоит узнать у Рихарда о ней? Что такое могло случиться, что он так её не любит?       — Я всё слышал. Это он тебя подослал. — Беззлобно улыбнулся Тилль, наклонившись к Моррис и смотря в большие глаза, которым природа подарила невероятный серый оттенок. — Круспе как всегда злится без причины, а потом закатывает глаза при одном только упоминании. То, что ему не нравится Карина — рандом. На кого взгляд его ляжет, к тому и будет проявлять агрессию. Особенно, если это вполне уверенная в себе девушка.       Джессика удивлённо подняла брови, не понимая полностью сути конфликта. Она убрала кудрявый локон с лица, опуская глаза. «Может бывшая?» — подумала Джесс, наклоняя голову на бок. Больше никакого аргумента на этот случай не было…       — Вообще в последнее время Рихард какой-то агрессивный, совершенно без причины. Это странно, не считаешь?       Она прижала колени к себе, оголяя щиколотки. Джессика очень любила длинные джинсы из мужских отделов: рваные, с разрезами, в нашивках и ещё в каких-то накладках. Причём очень часто зашивала их она сама, ведь со штанами обращалась довольно херово — всё время падала, задавая выступающие занозы на студии. Конечно, делала та случайно, а потом превращала в: «Так задумано, я пыталась исправить ситуацию». Она очень часто напоминала ободранного панка, который плевал на аккуратность, манеры и прочее дерьмо, но видящий всё хорошее, мир в светлых цветах, что для таких типов довольно неподобающе. Она была яркой, любящей посмеяться, общество людей, вечеринки, алкоголь и всё остальное.       — Может, он влип во что-то серьёзное? Всё-таки ты его лучший друг, не я. Можешь поговорить с ним? И, кстати, недавно я узнала кое-что. — Она сверкнула кольцами на среднем и безымянных пальцах и поманила к себе Тилля. Когда тот приблизился, шепнула: — У Карины отец — шериф. Я не хотела говорить в слух, потому что Круспе вполне мог подслушать. — Она усмехнулась. — А зная, какие те проступки делал, будет неудивительно, почему он её терпеть не может.       Линдеманн принял эту информацию совершенно безэмоционально. Он знал, что у здешнего полицая есть дочь, но не знал, кто именно. Однако иметь с Кариной хорошие связи должно быть делом отличным.       С помощью Тилля, благо тот протянул ей ладонь, Джессика поднялась с травы и отряхнулась.       Они оба не увидели на радаре знакомых лиц, поэтому, поболтав ещё немного о происходящем, поехали по домам. Линдеманн вновь решил подвести её, но с условием, чтобы девушка снова держала в руках гитару. Поклялся большую скорость не набирать. Джессика поверила. К сожалению.