Все оттенки синего

Выгнав всю прислугу, сказав, что он вполне в силах позаботиться о себе самостоятельно, Фольтест сидел, погрузившись по грудь в медленно остывающую воду, положив предплечья на борта ванны. Длинные волосы он собрал в высокий пучок, лишь несколько выбившихся прядей мягкими волнами падали на шею. То и дело он вытягивал руку к низкому столику рядом с ванной, чтобы либо взять бокал разбавленного вина, либо отщипнуть виноградину от лежащей на широком блюде тяжелой грозди, и тогда по поверхности воды разбегались оранжевые отблески света ламп, похожие на разбросанные лепестки. Вернон молча сидел в углу, дожидаясь, пока король захочет поговорить с ним. Фольтест, впрочем, будто и забыл, что позвал Вернона для доклада. Его король наслаждался жизнью, что, наверное, и полагается делать королям. — Виноград из Туссента несравнимо слаще, до приторности, — рассказывал Фольтест. — Мне куда больше нравится наш, — он отщипнул еще одну ягоду, подбросил и поймал ртом. — Угощайся, давай, нечего стесняться. Тонкие ценители будут говорить тебе, что и вина из Туссента куда лучше. Ах, этот букет, ах, эти ароматы пряностей и горных цветов! Но, поверь, если подменить бутылку — они не заметят разницы. Я так несколько раз делал. Видел бы ты их кислые физиономии, когда я рассказывал о подлоге! — Вернон покачал головой. Он не знал, что на это ответить. В горле стоял ком. — Но хватит о винограде. Расскажи о бароне Радзивиле. По городу уже поползла весть, что он имел неосторожность поскользнуться и упасть на нож раз сорок. Это правда? *** Несколько кварталов Вернон шел следом за парнем из борделя, чтобы убедиться, что того никто больше не пасет. Многоголовая гидра Вызимы уже начинала отходить ко сну и тени скрадывали очертания, чем парень умело пользовался. Шел он быстро и держался самых тенистых участков, определённо не желая привлекать к себе внимания. Как ни странно, ему удавалось, даже несмотря на слишком уж экстравагантный для вечерних прогулок наряд. Шустро мелькали под подолом короткого плаща худые ноги в тонких как будто бы даже шелковых шоссах. Левая — в белом, правая — в черном. Весьма потрёпанный черный же бархатный плащ едва ли прикрывал ягодицы, обтянутые узкими полосатыми шортами. Боги, какая же мерзость. Вернон подавил желание сплюнуть. Однако сегодня дело было не в его желаниях. У него был приказ. И будь он проклят, если его не выполнит. Вернон дождался, пока его цель окажется на по-настоящему безлюдной улочке — и только после этого решился приблизиться и окликнуть. — Десять оренов за твоё тряпье, — сразу предложил он. — Проваливай, — не сбавляя шага, огрызнулся парень. — Двадцать, — парень остановился и бросил на Вернона короткий и недружелюбный взгляд через плечо. — И еще столько же, если ты сейчас вместо того, чтобы идти к барону, погуляешь по окрестностям. — С чего бы такая щедрость? — Либо бери деньги, либо не буду тебе мешать снова ублажать пьяную скотину, если ты уж так рвешься. — А что, ты сделаешь это за меня? — Тебя не касается. Решай. Работа мысли лишь ненадолго отразилась в блёклых и запавших глазах парня, прежде чем он свернул в подворотню и поманил Вернона за собой. Вблизи он оказался еще более худым и чахлым, чем выглядел издалека. Бледный, как ростки, которые появляются на залежавшейся в погребе картошке, он тем не менее был неплохо сложен. Прихотливо завитые черные волосы падали на плечи и, если прищуриться и хорошенько выпить, вполне можно было бы найти его миловидным. Понятно, что в нем так приглянулось барону Радзивилу. На самом-то деле Фольтест не давал прямого указания «поменяйся одеждой со шлюхой и проберись в постель барона, чтобы там перерезать ему глотку». Он приказал убить — и уже Вернону следовало решить, как именно это сделать. На его сомнительное счастье он знал, что барон отличался пристрастием к молодым парням, у которых и борода-то толком не начала расти, а черты лица еще не успели приобрести той мужественной грубости, которая отличает зрелость от юношества. Каждый свой визит в столицу барон выбирал парня в том единственном Вызимском борделе, где мужики были не только среди охраны, и еженощно вызывал его к себе. Разумеется, это было страшной тайной, и разумеется об этом знала каждая шлюха. Сам Вернон не считал, что относится к числу тех самых хрупких юношей, что так по вкусу Радзивилу, но может быть этот хряк окажется достаточно пьян или достаточно неразборчив, чтобы удовольствоваться подменой. Всё же это было куда более легким способом подобраться ближе, чем обманывать охрану или месяцами втираться в доверие, изображая прислугу. У него попросту нет времени. Барон, как и всегда, изволил пожаловать в Вызиму всего на несколько дней. А так — Вернона прямым ходом препроводят в спальню. Потом можно будет уйти по крышам. — Где тебя встречают люди Радзивила? — уточнил Вернон, пока парень, расстегнув плащ, снимал короткую курточку с дутыми рукавами. — У моста в купеческий квартал. — Пароль? Отзыв? — он в принципе готов был предложить еще немного золота и за эти сведения, однако парень бесцветно рассмеялся. — Шлюха — не настолько важная птица, чтобы договариваться с ней о паролях. — Ты меня не видел, — напоследок напомнил Вернон, прижимая к груди вещи, еще несущие на себе тепло тела. Зябко пожимая плечами, парень лишь поднял брови. — О чем ты? Какой-то урод ударил меня по голове. Открываю глаза — лежу в канаве в чем мать родила. Извращенец поганый унёс мои вещи, представляешь? Вернон кивнул, довольный его сообразительностью. Впрочем, как будто парень бы отказался. Разумеется лучше и деньги получить, и задницу при этом не подставлять! *** Одежда была ему мала и курточка пренеприятно жала подмышками. Спрятать кинжал под шортами было идеей гиблой, поэтому Вернон надеялся лишь на то, что его сопровождающий не увидит скрытых под плащом ножен подмышкой. Собственные вещи Вернон припрятал недалеко от моста. Он подумал было предложить штаны и куртку парню из борделя (осень приближалась и вечера были уже достаточно прохладными), но вовремя опомнился — хорош он будет, разбрасываться казёнными вещами! Командир ему голову за это снимет, а потом отправит на губу на неделю. Барон дожидался его в спальне. Похоже, его нисколько не смутило, что вместо вчерашнего длинноволосого парня к нему явился Вернон. А перепутать их мог бы только слепой или тот, кому было искренне наплевать на то, кого именно трахать. Довольным и жадным взглядом осмотрев Вернона с ног до головы, барон попросил его покружиться на месте, — «ножки показать» — потом приказал слуге уходить и опустился на край широкой кровати. — Закрой дверь, золотце, — попросил он. — Мы же не хотим, чтобы нам помешали. — Конечно, нет, ваше благородие, господин Радзивил, — с коротким поклоном Вернон провернул ключ и закрыл щеколду. — Какой учтивый! — громко восхитился барон и похлопал себя по коленям. — Иди сюда, вежливый ты мой. Вернон сглотнул. Он-то воображал, что будет проще: он придет, сразу схватится за нож и покончит с этим балаганом. Но барон был возмутительно одет, так что сложно было бы пропороть все эти слои стеганой расшитой ткани одним взмахом. К тому же Вернон видел ножны на поясе барона и нельзя было исключать, что под пурпуэном прячется еще парочка лезвий. Придется потерпеть и выгадать момент получше. Послушно садясь на бедра барона, Вернон расстегнул плащ и сбросил его на пол. Разумеется барон не мог не заметить, что и его визави вооружен. На мгновение он настороженно прищурился, и Вернон похолодел, однако затем Радзивил рассмеялся. — Какой ты, оказывается, опасный наглец! Пришел в мои покои с ору-ужием, — глумливо пропел он, складывая губы трубочкой, — твоё счастье, что мне нравятся мальчики с характером. — Вы же не думали, что я пойду по ночному городу безоружным?.. — сдерживая желание плюнуть ему в лицо, улыбнулся Вернон, принимаясь за пуговицы на пурпуэне барона и как бы между делом расстегивая пряжку его ножен, чтобы не так сподручно было выхватывать кинжал. — Мне бы совсем не хотелось оказаться беззащитным в случае опасности… — Ну да, на такую красоту всякий покуситься захочет, — барон ущипнул его за бок. — Берег себя для меня сегодня, милашка?.. — склонившись ближе, он через ткань поцеловал Вернона чуть выше ключицы, а затем принялся вести линию поцелуев от ключиц к груди. Вернон терпел. Справившись с ножнами и пуговицами, он провел двумя ладонями от плеч до бедер барона сначала по спине, потом по груди, чтобы убедиться, что тот не прячет под одеждой чего-то еще. Барон воспринял это как проявления рвения. — Еще и ретивый. Восхитительно! В затылке уже свербело желание схватиться за оружие. Дыхание прерывалось и нервическая, тревожная дрожь начинала расходиться по телу от солнечного сплетения. Вернон подавил порыв отшатнуться, когда ладони Радзивила легли на его зад, заставляя прильнуть ближе. Будь он с Фольтестом, у Вернона от удовольствия и возбуждения уже бы штаны по швам трещали, но заставлять себя терпеть подобное обращение от барона было на грани его возможностей. От попытки же представить другого человека на месте Радзивила Вернону стало тошно. Ладони барона пребольно стиснули его ягодицы. — Надеюсь, ты хорошо подготовил этот чудный маленький задик, — сообщил Радзивил с мерзкой, слащавой улыбкой, — потому что я собираюсь отменно повеселиться. Он заставил Вернона податься еще ближе, так что тот проехался промежностью по стояку барона, ощутимому даже через одежду, — и омерзение поднялось горячей волной, сжимая глотку точно удавка, сознание стремительно заволакивало черным туманом. *** Одного удара было бы достаточно. С перерезанной глоткой долго не живут. Однако Вернон уже не мог остановиться. Перед глазами стояла красная пелена. В совершенном помрачении, он просто резал и резал и резал, вкладывая в эти удары всю ярость, для описания которой у него не нашлось бы слов. В ушах шумело. Он уже не помнил приказа. Не помнил, почему оказался здесь. Он мстил. Мстил всему этому несправедливому миру в лице богатого урода, возомнившего, что он может и трахнуть против воли. Мстил за то, что был ублюдком, за то, что с ним не считались, за то, что для этих благородных выродков он был не более чем мясом. Получай! Получай, тварь! …Лезвие замерло, наткнувшись на кость. Только тогда Вернон медленно опустил руки, смотря на изуродованное тело. Да, одного удара было бы достаточно. То, что лежало сейчас на постели, очень отдалённо напоминало барона Радзивила — известного щеголя и вольнодумца, любителя парней помоложе. Тяжелое дыхание сушило губы, попавшая на них кровь стягивала кожу. Пальцы чуть дрожали. Вернон выдернул нож из плоти и обтер об одежду, только сейчас осознавая, что весь перепачкался. Руки были по локоть в крови в самом прямом смысле. Кровь попала и на лицо, на перед атласной курточки, заляпала тонкие шоссы. Даже работая на бойне он не вымазывался так, и тошнота снова подступила к горлу. Стараясь не касаться трупа, Вернон слез с кровати и тихо распахнул окно. Конечно, барона до утра вряд ли хватятся: его загулы обычно длились до самого рассвета, и у Вернона еще оставалось порядочно времени, прежде чем прислуга начнет стучаться. Но задерживаться здесь у него не было ни малейшего желания. *** Как ни странно, Фольтест нашел его сбивчивый и сухой пересказ невероятно комичным. — Каков выдумщик! — рассмеялся он. — Вот уж чего не ожидал услышать от тебя! Сукин сын наверняка даже не понял, кого пустил в свою спальню! — между взрывами смеха он снова кончиками пальцев подтолкнул к Вернону блюдо с виноградом. — Да ты угощайся, угощайся, а то сидишь тут, смурной как заложный покойник. Вернон послушно взял несколько ягод, но едва ли почувствовал вкус. Весь мир был сейчас блеклым и выцветшим, и Вернон ощущал острый, мучительный стыд за свою слабость. Какое позорище. Он убил далеко не впервые, с чего же он так расклеился?! Однако само представление, необходимость надевать эти чулки, эти шорты и позволять лапать себя — всё это вызвало у него невероятное омерзение, которое становилось лишь более болезненным от того, как беззлобно посмеялся над его историей король и как он продолжал с интересом расспрашивать: изумился ли барон, успел ли перед смертью осознать свою ошибку, понял ли он, кто подослал к нему убийцу. Вернон отвечал коротко: да, изумился, нет, не успел, нет, он ничего не сказал, и Фольтест кивал с жутковатым азартным блеском в глазах. Вернон видел такое выражение у зрителей собачьих боев. — А скажи-ка мне, Вернон, — если бы не поручение, ты бы всё равно уселся к нему на колени, м? — спросил вдруг Фольтест. — Только честно. Не бойся, я не жадный. — Не дожидаясь ответа, он снова расхохотался, запрокидывая голову, как будто самая мысль о том, что Вернон может ответить «да», была уморительной в своей абсурдности. Встряхнув головой, он бросил лукавый, насмешливый взгляд на Вернона, словно приглашая его повеселиться вместе с ним — но осекся. *** С опозданием Фольтест спохватился, что, похоже, выбрал неудачное время для шуток и веселья. На парне лица не было, а под ногтями еще оставались бурые ободки засохшей крови, хотя, судя по взъерошенным не до конца высохшим волосам, он очень старался отмыться, прежде чем показываться на глаза королю. Не то, чтобы Фольтест испытывал к нему жалость, ведь если клинок сломается при закалке — грош ему цена. Так и его мальчик должен пройти через горнило и стать лишь крепче. Однако если продолжать аналогию с мечом, то, пожалуй, следовало дать металлу остыть. — Не будем об этом больше, — мягко произнес Фольтест. — Ты сделал то, что должен был, сейчас же давай займемся чем-то более приятным. *** Избавившись от одежды, Вернон послушно опустился на широкую постель рядом со своим королем, пожимая плечами, будто озяб, хотя, коснувшись его, Фольтест отметил, что мерзнуть он никак не мог. Фольтест провел ладонью от плеча к лицу и чуть погладил его щеку большим пальцем прежде чем наконец прильнуть к его губам поцелуем. Закрывая глаза, Вернон подался вперед и деланно застонал, чего прежде никогда не делал. Похоже, дурачок с чего-то решил, что Фольтест хочет именно это услышать. Нет, конечно, стоны как отклик на ласку, сами по себе чертовски приятны, но только не когда всё это фальшь. Фольтест отстранился. — Не смей притворяться, — негромко и пока что совершенно спокойно произнес он. — Мы ведь неплохо ладим, к чему такие глупости?.. — Вернон замер, натурально испугавшись, и затравленно посмотрел на Фольтеста снизу вверх. Боги, с парнем сегодня что-то сильно не так. Обычно он не смущался и не переживал настолько уж сильно. — Ты словно не совсем со мной, — пожурил его Фольтест, и щеки Вернона вспыхнули. — Простите, мой лорд, — промямлил он, сжимаясь. — Ничего, ничего, — Фольтест бережно погладил его по всклокоченным, чуть влажным волосам, — я помогу тебе отвлечься. Слушай меня и просто не думай. Вернон кивнул и, снова закрывая глаза, подставил губы под новый поцелуй, неспешный и осторожный. Какой же всё-таки необычный ему попался парень, — подумал Фольтест, толкаясь языком меж приоткрытых, удивительно мягких губ. Для него понятия «страна» и «долг» — и в самом деле отнюдь не пустые колебания воздуха. Он убивал не потому что мразь приказали убить и он выполнял работу как бронник выполняет заказ на доспехи, а потому что защищать страну от предателей — это его долг. По приказу он фактически пошел против себя, превозмогая ненависть и отвращение. Меньшее, что мог сделать для него Фольтест — вознаградить по-достоинству. Да, можно было бы завалить парня золотом, но Фольтест уже давно понял, что Вернон ценит выше любых монет самые незамысловатые вещи: немного любви, немного ласки. Тем более в его нынешнем взвинченном состоянии. А как-никак, секс — не всегда про один только секс. Иногда это и про любовь. Чтобы ощущать себя любимым и важным, будучи желанным. *** Сначала Фольтест просто целовал его. Медленно, точно смакуя, и без напора, давая возможность распробовать, распалиться, захотеть большего. Опираясь на предплечье, он нависал над Верноном, закрывая для него весь мир пеленой собственных длинных волос, и свободной рукой оглаживал плечи, бока и грудь. Затем ладонь скользнула ниже, проходясь по внутренней стороне бедер, чуть сжимая в горсти яйца и оглаживая кожу за ними. Вернон порывался сделать что-то в ответ — не может же он только и делать, что валяться бревном! это как-то уже невежливо! Однако Фольтест лишь бросил нетерпеливое «оставь это» и, беспрекословно подчинившись, Вернон распростерся на постели, полностью вверяя себя своему королю. Жар разливался по низу живота. А затем Фольтест заговорил, и, боги, Вернон не думал, что человеческий голос в принципе может настолько возбуждать. Не прекращая касаться его всюду, куда он только мог дотянуться, Фольтест нес невозможно пошлую околесицу — о том, как ему нравится, как он хочет любить «своего мальчика» до самого рассвета, заставить его кричать от наслаждения, — но не от этого ли у Вернона так кружилась голова и обжигающие волны желания окатывали всё тело? Он хватался за звук голоса, как за единственное, что могло его спасти, и позволял утопить себя в ласках. Всё остальное уже не имело значения, весь мир скрылся вдали, на расстоянии тысяч и тысяч миль, забрав с собой все тревоги, всю боль, всю пролитую кровь. Он послушно раздвинул ноги при первом же намеке и чуть на месте не кончил от того, каким низким, ласковым голосом король похвалил его рвение. Однако вместо того, чтобы незамысловато и грубо сразу же взять его, Фольтест поднес пару пальцев к его рту и попросил облизать — а затем трахнул его прямо пальцами, с неумолимым тщанием лаская то самое место внутри, от чего Вернон заходился в хриплых, неразборчивых стонах, чередующихся с мольбами. Вернон кончил быстро и ярко, судорожно сжимаясь на терзавших его пальцах, и Фольтест довольно усмехнулся, целуя его в лоб. Однако его король не собирался удовольствоваться лишь этим. Позволив Вернону несколько перевести дух, он опустился ниже и без каких-либо предупреждений обхватил его член губами, заставляя кровь снова устремиться к нижним регионам. Тут-то Вернон и подумал, что его удар хватит. И смех, и стыд: помереть во цвете лет в королевской постели. Но как будто бы он мог воспротивиться! Бессильный перед нахлынувшими ощущениями, он лишь лежал и беспомощно ловил ртом воздух, комкая в горстях простыни. Уши и шея покраснели и почти горели от смеси возбуждения и яркого, постыдного удовольствия от того, насколько щедр его король к нему сегодня. Он чувствовал, как по его члену стекает слюна, и млел. По телу разливалось томное напряжение приближающегося оргазма, и Вернон неистово хотел толкнуться навстречу движениям этих губ, однако не смел. Ведь он и так получил куда больше, чем мог ожидать. На этот раз ему потребовалось немного больше времени, прежде чем излиться несколькими белёсыми струйками прямо — о, боги, — во влажный жар ласкавшего его рта. Совершенно одурев от обрушившейся на него волны впечатлений — сам король снизошел до подобного с ним! — Вернон пытался привести себя в чувство, дыша шумно и тяжело, точно бежал сюда от самого Понтара, и ощущая, что если попытается встать — то ноги его не удержат. Фольтест, утерев рот тыльной стороной руки, снова улегся рядом и смотрел на него с нескрываемым самодовольством. Вернон видел, что стоит у него весьма и весьма крепко, и снова потянулся было к нему, чтобы хоть как-то оказать ответную любезность, ведь попросту нечестно, если сегодня всё внимание достаётся одному лишь ему, однако Фольтест остановил его руку. — У меня другие планы, — с усмешкой сообщил он, и глаза его горели, обещая одновременно и все кары небесные, и ласки, описать которые Вернон в его нынешнем состоянии точно бы не смог. Силясь собраться с остатками мыслительных способностей, Вернон чуть нахмурился, но не успел облечь в слова вопрос, когда Фольтест легко, точно куклу, снова уложил его на спину. Слабый и вялый, Вернон несколько отстраненно ощутил, как Фольтест подхватил его под бедра, чуть приподнял, а затем вошел так глубоко, что Вернон запрокинул голову, невольно охая. Это было до того хорошо, — слишком хорошо для его измученного ласками тела — что почти больно. — Считаешь, я сейчас только о себе думаю? — поинтересовался Фольтест, не сводя взгляда с лица Вернона, и, боги, за этим простым вопросом скрывались и нежность, и вожделение, от которых сердце начинало трепетать как птица в клетке. — О, нет, я хочу, чтобы тебе было хорошо, я хочу, чтобы ты кончил, — и Вернон, сглотнув, на мгновение похолодел. Этого будет уже слишком много. Он не сможет, боги, он просто не сможет еще раз и уж тем более так скоро после предыдущего. Если бы Фольтест позволил напоследок ублажить себя ртом — это было бы другое дело. Было бы несравнимо проще, чем кончить еще раз. — Конечно, ты сможешь, — словно прочитав его мысли, выдохнул Фольтест, склоняясь к нему так, что жаркое дыхание обдало губы. — Давай же, покажи мне, как ты кончишь на моём члене. Ты ведь такой послушный, такой славный мальчик. Ты же меня не подведёшь?.. Звучало так невыносимо вульгарно, но в то же время совершенно восхитительно. Фольтест был на нем, в нем, заменил ему весь мир жаром и тяжестью своего тела, и он не останавливался, и брал, вколачиваясь в уже обессилевшее от неги и податливое тело, и хвалил его, и называл мальчиком, задевая тот тайный уголок души, существование которого Вернон сам перед собой стыдился признать. И возбуждение медленно, постепенно, снова охватывало тело, неумолимо толкая навстречу удовольствию, до того мучительно-яркому, что в уголках глаз невольно выступали слезы. Он не мог с уверенностью осознать, когда именно кончил — и несколько сомневался, кончил ли вообще, — но, видимо, ему и в самом деле это удалось, потому что Фольтест остался несказанно доволен. — Я же говорил, что сможешь, — ласково шептал он, навалившись сверху, сам вымотанный собственным оргазмом. — Такой послушный, такой славный… Закрывая глаза, Вернон мечтательно улыбнулся, чувствуя пульсацию члена, излившегося глубоко внутри его тела. Весь мир находился так далеко от них, что совершенно не имел значения сейчас. В том мире он был убийцей безоружных, убийцей подлецов — и таким же подлецом. Здесь же, за закрытой дверью… о, хотя бы в королевских покоях он мог забыться. Кто бы мог подумать, что он, ублюдок, шваль из канавы, окажется здесь. И что он не просто не станет бессловесной игрушкой в руках избалованного, пресыщенного удовольствиями короля, которую тот использует для удовлетворения похоти, — а что на него будет не плевать. Как-никак, секс — не всегда про один только секс. Иногда это и про любовь. Чтобы ощущать себя любимым и важным, будучи желанным.