Все оттенки синего

Баронесса Ла Валетт, слегка закусив нижнюю губу, не без удовольствия рассматривала своё отражение. Право, Фольтест сегодня превзошел собственную щедрость! Ожерелье из черных скеллигских жемчужин, которое Мария-Луиза обнаружила на своей подушке, вернувшись с прогулки по саду, должно быть стоило целое состояние и несомненно разорило бы какого-нибудь барона. Это немного пугало. Что дальше? Фольтест подарит ей стадо полосатых зерриканских лошадей? Роту кавалеристов? Какие-нибудь громоздкие осадные орудия, страшные и опасные как драконы? Впрочем, пока это драгоценности — можно не переживать. И, боги, как же хорошо смотрится на ней это ожерелье! Подвеска с самой крупной жемчужиной как раз достает до ложбинки на груди, ненавязчиво привлекая взгляд, а темный перламутр восхитительно оттеняет белизну кожи. И в самом деле, для чего еще носить подобные украшения как не для того, чтобы подчеркнуть достоинства? Что ж, Фольтесту нельзя было отказать в хорошем вкусе. Не только в драгоценностях. Например, он всё же предпочел её, хотя за сердце и ложе короля в кулуарах вызимского замка шли настоящие баталии. Конечно, Мария-Луиза и не думала тешить себя мыслью о том, что Фольтест никогда больше не взглянет на других женщин. Она с самого начала знала, что Его Величество эксцентричен и порой откровенно неразборчив в своих порывах любвеобильности, и готова была к тому, что не получит лебединой верности. Но Фольтест оказался настолько очарователен! Страны Нежности, селения Сердечных Посланий, горные хребты Галантных Изъяснений и долины Стихотворных Красот отнюдь не были для него неведомыми краями. За такие исключительные познания любовной географии многое можно простить. Так пусть глядит и гладит сколько угодно, пока все знают, что именно Марии-Луизе принадлежит его сердце. Конечно, любой интерес «на стороне» был угрозой благополучию и, возможно даже, жизни баронессы, ведь как будто бы родня простит ей её выходку и дозволит вернуться к мужу, сделав вид, будто ничего и не происходило. Однако Мария-Луиза не собиралась уступать без боя любой возможной сопернице, будь она дюжину раз раскрасавицей. Мария-Луиза знала, что хороша собой, что ей очень к лицу все эти очаровательные дорогие безделицы и что с ней действительно приятно проводить время. К тому же нельзя списывать со счета детей, в которых Фольтест души не чаял — не в пример другим аристократам, стремившимся поскорее сплавить чад с глаз долой, чтобы не мешались. Так, он совершенно таял от умиления, когда Бусси пытался беззубыми деснами перетереть золотую пластину коллара, а Анаис силилась стянуть с руки отца перстень со сверкающим ковирским сапфиром. «Подрасти сначала, — улыбался Фольтест, высвобождая ладонь из цепких пальцев дочери, — а потом подарок будет тебе на свадьбу, слово даю. Ну и пара замков в долине Исмены, разумеется. Что скажешь, Луиза?» По-хорошему, чтобы засвидетельствовать, насколько она рада подарку, баронессе следовало дождаться, когда король пожелает её увидеть. А Фольтест как назло был занят: позавчера весь день пробыл на охоте, вчера — на совете, а сегодня — изволил осматривать оружейные мастерские, и никоим образом не давал знать, что хотел бы провести время с баронессой. Однако ожерелье было совершенно прелестным и так шло ей, что чем дольше Мария-Луиза смотрела на своё отражение, тем больше укреплялась в мысли, что Фольтест будет лишь рад узреть эту красоту на своей любимой женщине. К тому же советы и охоты страшно утомительны, наверняка Его Величество не откажется от некоторой порции заботы и ласки. Надев исключительно нескромное платье, настолько тонкое и прозрачное, что оно ничего уже не прикрывало, и закутавшись в тяжелый плащ с меховой оторочкой, баронесса Ла Валетт отправилась в путь. Стража у входа в королевский флигель пропустила женщину без вопросов, что лишь укрепило её уверенность в том, что Фольтесту решительно необходимо её общество после всех тяжких дел государственных. Странным показалось лишь, что и возле дверей королевских покоев охрану не выставляли… ну да ладно, может быть сегодня Фольтест не желал, чтобы их услышало слишком много людей. Застенчивостью он никогда не страдал, но мало ли что может найти на человека! Мария-Луиза тихо приотворила дверь кабинета. Там оказалось пусто. Только из-под неплотно закрытой двери опочивальни лился мягкий оранжевый свет. Восхитительно! Значит её и в самом деле ждут! Готовясь театрально сбросить плащ и показаться во всей красе, Мария-Луиза взялась уже за дверные ручки, когда услышала голос Фольтеста. — …нет, я не спорю — из арбалета стреляешь ты даже лучше прежнего. Но признай, что лук это не твоя сильная сторона. Фольтест не имел привычки вести с самим собой настолько пространные беседы. Так что, судя по всему, даже утомленный делами, он не пожелал проводить этот вечер в одиночестве, и жгучая досада вспыхнула в груди точно уголь. Конечно, Мария-Луиза поняла, что ей следует убраться восвояси и сделать вид, что она ничего не заметила, но она попросту не нашла в себе сил устоять перед порывом губительного любопытства. Она хотела знать — кто. А потом Мария-Луиза услышала второй голос и узнала его. В солнечном сплетении скрутилось тяжелое, тягостное напряжение. Ладно, она могла бы понять, будь там дочь виконта Ренна — когда та входит в комнату, бюст опережает её, наверное, секунды на две, взгляд не оторвать. Или, например, племянница графа Эччевериа — она, спорить нельзя, весьма очаровательна с её прозрачными ярко-зелеными глазами. Но… но… но сержант Синих Полосок, о котором ходило столько омерзительных слухов, что даже озвучивать их в приличном обществе было неприлично!.. — …кстати о стрельбе, — продолжал Фольтест, — видал новую баллисту, что собирают в мастерской? До чего ж хороша, согласись! И это только первая ласточка. Сначала поставим четырех таких красавиц в Вызиме, а потом… — Какие крепости собираетесь брать? — с легкой усмешкой уточнил сержант, и Мария-Луиза почти увидела, как Фольтест отмахнулся от вопроса. — Я еще не решил. Но сам факт, что за нами такая силища… Прекрасно понимая, что этого ей видеть не следует, Мария-Луиза осторожно приоткрыла дверь спальни чуть-чуть пошире, и кровь отхлынула от её лица. Сначала её окатило холодом, потом — жаром, и дыхание спёрло. Совершенно обнаженный Фольтест, даже не порываясь прикрыться, лежал поперек кровати, положив голову солдафону на колени и блаженно закрыв глаза, пока тот смотрел на Фольтеста с таким обожанием, будто ничего прекраснее в жизни не видел. Не оставалось никаких сомнений в том, чем они занимались за закрытыми дверьми, и Мария-Луиза отстраненно подумала что даже хорошо, что она задержалась, выбирая платье: она не ручалась, что смогла бы сдержать вскрик возмущения, если бы увидела сам акт. На полу валялась небрежно брошенная одежда. Золотой коллар, лежащий поверх заношенной синей стеганки, выглядел настоящим оскорблением. А худшим было то, что эта псина, этот ублюдок, этот подонок как раз расчесывал Фольтеста черепаховым гребнем, пальцами помогая себе распутать особенно непокорные пряди. Ведь Фольтест не выносил прикосновений к волосам! Он постоянно прятал голову под кольчужными или расшитыми капюшонами и прямо говорил Марии-Луизе, чтобы не трогала волос. Почему — не объяснял, да женщина и не спрашивала. Не хочет — так не хочет, дело его. А тут… а тут — этот! Вот так запросто расчесывает её короля — её Фольтеста! — перебирает медные пряди, осторожно гладит, а Фольтест млеет… Такое нельзя было вообразить и в самом страшном сне. Ей предпочли не другую женщину — что было бы само по себе, конечно, ужасно неприятно — а мужчину. И ладно бы кого-то миловидного, но нет ведь — неотесанного тупого солдафона! Вечно в грязных вонючих стеганках, неухоженный, кожа грубая как подметки, тьфу! Как на такое вообще без отвращения смотреть можно! В конце-то концов Фольтест в самом деле мог бы выбрать кого-то миловиднее, раз уж ему взбрела такая блажь! Адъютанта герцога Дерваля, например. Такой милый, сказочно учтивый юноша из хорошей семьи. Стройный, грациозный, с длинными вьющимися локонами, от плоскогрудой девушки впотьмах и не отличить. Тогда по крайней мере было бы… не так странно. Не так дурно. Но это!.. но этот!.. и его Фольтест пустил в свою постель — и как будто бы даже не в первый раз! — а более того позволяет ему себя расчесывать! Мария-Луиза зябко повела плечами. Она и не заметила, что в комнате стало настолько прохладно, даже накидка совершенно не грела. Скеллигские жемчужины леденили кожу, как будто на них остался холод морских глубин. Что ж, ей хватит достоинства уйти, не выдав себя, и удержаться от скандала. Скандалов Фольтест не переносил. Тем более не Марии-Луизе, открыто изменявшей мужу, читать нотации о верности, и Фольтест бы обязательно ей это припомнил. Боги, а она ведь, кажется, любит этого странного человека. Кем же это делает её саму?.. *** Нет, разумеется, этого нельзя было считать в полной мере соперником. Ревновать — значило бы в полной мере признать, что ублюдок — ровня ей, баронессе. Да и мужчину не представят двору как любимого и уж тем более не может быть речи о браке и наследниках. Потому Мария-Луиза не ревновала. Нисколько. Ни капельки. Просто злилась, чувствуя, что во рту становится кисло от одной мысли об этих грубых руках, так бережно перебирающих волосы её короля, её Фольтеста. А едкая обида на то, что ей, красавице в шелках, мехах и жемчугах, предпочли проклятого сына шлюхи, подстегивала желание если не отомстить, то хотя бы отыграться. Как полагается женщине её происхождения, Мария-Луиза получила блестящее образование. Она прекрасно танцевала и говорила на трех языках (когда Фольтест просил её почитать стихи на Старшей Речи то практически не перебивал, чтобы поправить произношение). Знала она и много баллад и романов, предпочитая выспренные Туссентские истории о рыцарях и прекрасных дамах. Одного она не читала — книг по военному делу. Если бы читала, то несомненно ознакомилась бы с работой офирского мыслителя и полководца Сун Ибн Дзы, посвятившего свою жизнь написанию труда под названием «Ремесло войны». Трактат о тонкостях стратегии и тактики практически никогда не покидал письменного стола Фольтеста. Да, если бы Мария-Луиза нашла время прочитать это произведение, она бы знала, что не следует начинать сражений, которые ты не можешь выиграть. Однако Мария-Луиза «Ремесла войны» не читала. Поэтому на следующий же день, справившись с самыми острыми порывами гнева, она выдумала вздорнейшее обвинение, даже не подумав заручиться «честными и неподкупными» свидетелями. Мария-Луиза просто пошла к капитану стражи замка и потребовала немедленно разыскать и высечь розгами некоего сержанта Синих Полосок. Куда только подевалось выпестованное толпами учителей и наставниц благоразумие? Почему она с такой легкостью отбросила все наставления, забыла о своем месте в строгой придворной иерархии и позволила себе утонуть в мелочной злобе? Позднее баронесса объясняла себе это помутнением рассудка из-за духоты, хотя в глубине души прекрасно знала, что просто не пожелала сдерживать своё раздражение. Может быть она всего лишь любовница короля, но она — любовница короля, и её не посмеют ослушаться, она покажет ублюдку, где его место. Уж точно не в королевской постели! Капитан Монро недоуменно воззрился на баронессу старчески-блеклыми прозрачными глазами, и на мгновение Мария-Луиза засомневалась — а понял ли он её вообще? Капитан выглядел так, будто старше него только эльфийские руины, поверх которых построили Вызиму! — А, вашблагородие, чего он сделал-то? — прошамкал Монро, чуть склоняя голову набок как будто чтобы лучше слышать. — Тебя не касается. Выполняй, — холодно ответила Мария-Луиза. Ведь не могла же она сказать, что ей попросту обидно и она хочет хоть как-то унизить человека, с которым отказывалась даже сравнивать себя! *** Смотря вслед уходящей баронессе, капитан Монро задумчиво поковырялся в ухе. Во что только ввязался щенок на этот раз?.. (для старика все солдаты младше него делились на две категории: «щенки» и «коннетабль Наталис»). Нет, нрав у Роше с младых ногтей был резкий, и он не мог не нажить себе недругов, но ни с того ни с сего высечь на конюшне сержанта?.. потому что об этом сказала королевская мамзель?.. Эк дамочка хватила! Не иначе головку напекло! Подумав еще и куда обстоятельнее поковырявшись в ушах, капитан Монро пришел к выводу, что прежде чем устраивать балаган надо бы, наверное, уведомить Его Величество. Лишним не будет. Мамзель может что угодно пожелать, но как-то непорядочно это — сержанта и высечь. *** Этим вечером Фольтест наконец передал баронессе весточку, что желает её видеть, и, окрыленная, Мария-Луиза не удосужилась узнать, выполнили ли её приказ и познакомилась ли спина сержанта с розгами, — да и по совести ей было уже безразлично. Однако Фольтест не поспешил заключить её в свои объятия, как обычно делал. Он даже не поднялся с кресла и оттого показалось, что баронесса пришла на аудиенцию к королю, а не в спальню к любимому мужчине. Стоило же ей притворить за собой дверь, как Фольтест очень спокойно спросил: — Милая моя Луиза, скажи мне, почему это ты распорядилась высечь сержанта Роше? В горле встал ком. Вспомнилась и вспышка гнева, и золотой коллар, лежащий на стеганке, и руки, ласково гладящие длинные медного цвета пряди. — Этот хам повел себя совершенно недопустимо. Ему следует знать о своем происхождении и своем месте при дворе, — негромко ответила баронесса и похолодела, когда Фольтест на это лишь усмехнулся. — Кому на этот раз Вернон плюнул в пиво? — В этом нет ничего забавного, — Мария-Луиза лихорадочно вспоминала подробности выдуманного ей же обвинения. — Он домогался Жозефин, племянницы графа Эччевериа. Затащил в угол и… язык не поворачивается сказать. Страшно подумать, что было бы, если бы его не спугнула стража! — с каждым словом Мария-Луиза всё больше верила в свою ложь, всё лучше вставала перед мысленным взором сцена, свидетельницей которой она стала вчера, и злоба распалялась всё сильнее. Фольтест же оставался спокоен, разве что слегка улыбался, однако это выглядело куда более пугающе, чем гнев. — Действительно, страшно, — кивнул он, нисколько не ужаснувшись. — …И это несмотря на то, что он женится через месяц. — Вот как? — поднял брови Фольтест. — И кто же счастливая избранница? — Лейтенант его отряда, — выпалила Мария-Луиза слишком уж поспешно для человека, который надеется, что в его откровенное вранье поверят. Нет, она понимала, что ее ложь разоблачили, и от этого в груди уже дрожал нервный испуг, но не могла же она, право, признаться, что взвела на человека напраслину! — Совершенно очаровательная юная девушка, она не заслуживает такого жестокого предательства! Признаться, моё возмущение было столь велико, что… что… — Что ты решила исправить вопиющую несправедливость самостоятельно и призвать грешника к ответу, — закончил за баронессу Фольтест всё такой же пугающе, непоколебимо спокойный. Чуть погладив подбородок кончиками пальцев, он перевел взгляд на окно. — Так значит Вернон женится? Как интересно. Надо будет ему сообщить, вот он удивится. Почему только я впервые об этом слышу? — Не могу знать. — А ты-то как проведала, сладкоголосая моя Луиза? Повисло сырое, липкое молчание, словно к лицу прижали влажную грязную тряпку. — Птичка… напела… — с мучительным, дущащим стыдом произнесла Мария-Луиза наконец, ощущая, что голос ей изменяет и срывается. На мгновение ей показалось, что она стоит на краю обрыва и порыв ветра толкает её к краю. Фольтест медленно поднялся из кресла. — Еще одна трель от этой птички и она полетит в семейное гнездо, — строго произнес он. — Только без птенчиков. Птенчики останутся с отцом. Мария-Луиза обомлела. Она не узнавала Фольтеста. Он вдруг стал таким далеким и пугающе грозным. Усмешка нисколько не смягчала сурового взгляда, наоборот, — обдавала холодом высокомерия. Нет, не его она так пылко любила, не с ним ворковала в увитых синими клематисами беседках, не в его объятиях просыпалась. Перед ней сейчас был тот самый Железный Владыка, которого страшились и уважали, перед властью которого нельзя было не склониться, и Мария-Луиза с пугающей остротой осознала, что может быть она и любовница короля, но она всего лишь любовница короля, и что её блажь, её глупая, мелочная месть может дорого ей обойтись. Нет, она не стыдилась своего гнева и считала попытку расправы совершенно оправданной — но мысль о последствиях пугала, и женщина опустила взгляд, не в силах смотреть на этого чужого человека, в которого превратился её Фольтест. Ожерелье из скеллигских жемчужин казалось теперь тяжелым, точно было отлито из чугуна. Фольтест же подошел ближе. Унизанная кольцами рука мягко взяла Марию-Луизу за подбородок и заставила поднять голову. — Мы поняли друг друга, так ведь? — негромко спросил Фольтест. Мария-Луиза сглотнула, с трудом поднимая глаза. Кажется… кажется… её не прогоняли… что ж, Его Величество славился великодушностью… — Прошу только об одном, — произнесла баронесса, стараясь, чтобы голос не выдавал всего её волнения, — когда ты со мной пусть от тебя не пахнет… другим. Фольтест кивнул. Личина Железного Владыки отступала, взгляд становился теплее. — Очень рад, что мы пришли к согласию, — кивнул он. — Эти недопонимания утомляют, не находишь? — взяв похолодевшие от волнения ладони Марии-Луизы в свои руки, Фольтест расцеловал её пальцы, и улыбнулся вдруг так ласково, так нежно, что Мария-Луиза с ужасом поняла, что всё равно любит этого человека.