Никто

      — Ну же, подыграй! Ты знаешь эту арию! Да что с тобой, в самом деле, уже третий день подряд!..       Уже несколько минут Лиза разучивает плач Ариадны, от чего то и дело отвлекается. Не отвлекаться она не умеет. Потому не преуспела в барочном стиле, — об этом Виолетта, следуя принципам вежливой дружбы, молчит; больше сказать Виолетте нечего, так что она отвечает:       — У меня по программе другое. Голова сейчас забита другим.       На самом деле голова занята вещами, равно далёкими от музыки Монтеверди и фортепианной программы, от которой бы не стоило отвлекаться.       Сказать правду — всё равно что разложить на столе свои внутренние органы. Нельзя отрицать, что это неприлично. Такое лучше держать при себе; да и много ли у Виолетты тайн, чтобы по столам их раскладывать?       Можно вспомнить: недавно права на тайны она не имела.       Их было опасно держать. В многодетной семье всегда кто-то что-то да вынюхает. Дело каждого из двенадцати детей — приспосабливаться. Теперь Виолетта, взрослая и юридически способная выбирать женщина, никак не приспособится к условиям, которые, как и полагается творцу-музыканту, создала сама.       Пальцы не ложатся на клавиши, когда Виолетта всё-таки соглашается подыграть Лизе (иначе бы она выглядела так, будто увлеклась мыслями о другом — непристойном) и берёт первый аккорд. Она не попадает в гармонию. Лиза повторяет: «Что с тобой такое?!»       Виолетта закрывает инструмент и говорит, что ей нужно уйти.       Ей нужно в музыкальную библиотеку — пока не закрылась.       Это враньё. К тому же бессмысленное. Виолетта кривится от отвращения и списывает это на головную боль; выходя из дома, пальто она надевает поверх домашнего платья. Лиза остаётся с Монтеверди, им есть что вдвоём обсудить.       Туманный осенний вечер принимает Виолетту холодно, но терпимо. Район, где живёт уже пятый год, Виолетта давно выучила наизусть и в тумане не заплутает, будь он даже плотнее, чем есть. Без страха запутаться, как путалась в первые месяцы, переехав сюда после смерти отца, она идёт так быстро, что начинает задыхаться — но даже тогда не сбавляет шаг.       К библиотеке она не придёт; все музыкальные библиотеки находятся в других частях города.       Улица сменяется проспектом, проспект — улицей. Виолетта шагает, сунув руки в карманы, так, словно куда-то опаздывает.       Так может показаться со стороны: у неё есть цель, но нет времени. Правда, никто на неё не смотрит. Она не привлекает внимания. Ничего особенного нет в прилично одетой женщине, которая очень спешит.       К мокрому асфальту туфли прикасаются с тихим, но неприятным хлюпаньем. Виолетта так занята размышлениями, что почти не замечает этого звука, который в другой вечер бы её раздражал. Её голова занята вещами, далёкими от музыки и от погодных условий.       Её голова занята образом Елены Александровны Гассион.       Третий день подряд Виолетта только и думает, что об Елене Александровне Гассион. Прежде Виолетта часто возвращалась к ней в мыслях, но теперь, кажется, совсем помешалась; и помешательство пугает — ведь до сего момента она по-настоящему увлекалась лишь музыкой. Только от музыки испытывала сильные, заметные, достойные внимания и анализа чувства. Увлечение человеком, пусть и человеком особенным, случилось у неё в первый раз.       Она всегда считала, что это нелепо: когда в книге, опере или кино человек маниакально увлекается другим человеком. Что развлечение так часто приводит к трагедии. Её саму не увлекали любовные дела.       Впрочем, можно ли назвать дела, связанные с Еленой, любовными? Можно ли утверждать, что Виолетта — совсем как в опере! — влюблена?       Думать о чувствах самой Елены нечего. Виолетта для неё на одной ступени с произведением, которое захотелось сыграть: не из давно любимых, но из заинтересовавших вдруг. Оно легко ей даётся и быстро, после нескольких безупречных исполнений, надоест.       Третий день Виолетта пропускает занятия. В консерватории она ни на чём не может сосредоточиться и — в чём с трудом себе признаётся — боится встретить Елену. Вечную Елену в её вечной юбке ниже колен, с вечной строгой причёской и вечным пристальным, будто бы обвиняющим взглядом! Виолетта боится услышать вечное: «Добрый день!», обращённое то ли к ней, то ли к кому-то возле, ведь на публике Елена не станет выделять её из толпы. Она боится…       Она боится.       Третий вечер её одолевает нужда идти — неважно куда. Оставаться дома — невыносимо. Говорить с Лизой — невыносимо.       Может быть, дело здесь не в страхе перед новыми обстоятельствами, а в усталости от Лизы.       Сожительства Виолетте не по душе. С тех пор, как она узнала, что такое собственная квартира, она не допускала даже редких ночёвок, если Лиза засиживалась в гостях, — а теперь захотела быть хорошей подругой.       Из тумана выходит женщина в зелёном пальто. У неё светлые волосы и прямая осанка; и Виолетта вздрагивает, узнав в ней Елену.       Иллюзия быстро рассеивается. Женщина исчезает в тумане; с Еленой Александровной Гассион у неё нет почти ничего общего; но ещё долго у Виолетты кровь стучит в голове.

***

      Через неделю становится ясно, что пропускать занятия далее — затея не из разумных. Рано или поздно в консерватории потребуют объяснений. Виолетта не готова ничего объяснять. Разумеется, она сказалась больной, как делала ранее; в этом у неё большой опыт; но кончиться болезнь должна быстро. Иначе речь зайдёт о серьёзных диагнозах. О нетрудоспособности, о невозможности учиться, об отчислении — и о блестящей карьере официантки.       Очередным утром Лиза говорит, что Виолетта выглядит нездорово, не помогает и макияж. Может быть, лучше к врачу обратиться?       — Всё в порядке, Лиза. Всё в порядке. — Виолетта не скрывает раздражения.       Скрывать его теперь невозможно. Виолетта прикладывает все силы, чтобы спокойно держаться в консерватории.       Как раньше. Будто ничего не произошло.       Увы, встречи с Еленой не избежать. Виолетта не встречает её в коридорах, но на занятии по специальности появиться обязана. Из вечного фортепианного класса Елена никуда не делась. За время, пока Виолетта притворялась больной, она не уволилась, не умерла и ни капли не изменилась.       — Вы много пропускаете, — изрекает она вместо приветствия. — Скажите мне, Виолетта, не много ли времени я трачу на ваш столь несерьёзный подход?       — Я болела. Это уважительная причина.       — В который раз за семестр!       Виолетту подмывает напомнить, что не так давно Елена сама отсутствовала по болезни, но она воздерживается. Ей вдруг делается спокойно. На удивление: ведь перед ней стоит главный предмет её беспокойств! Елена стоит перед ней, а у неё даже не кружится голова.       — Надеюсь, болезнь не мешала вам заниматься дома, — неожиданно речь Елены становится тихой и мягкой. — И что занятия не мешали выздоравливать. Вы ведь не забываете отдыхать? Что бы я вам ни говорила…       — Не забываю. Всё в порядке, Елена.       — Елена Александровна.       — Разумеется.       — Здесь называйте меня как положено.       — Сейчас ведь рядом никого нет!       — Только вернулись — и опять хотите не слушаться? Что вы стоите, Виолетта? Инструмент уже очень давно вас ждёт.       Виолетта достаёт ноты.       Отдохнуть ей не удалось, как и не удалось доучить программу. Она сбивается в начале фуги — там, где, казалось, сбиться уже не могла. Она забывает о важных акцентах.       — Вы даже не думали Баха играть! Вы не прикасались к инструменту, Виолетта, я точно знаю, вы близко, Виолетта, к инструменту не подходили! — восклицает Елена.       — Ничего подобного!       — И слышать не желаю. Вашу игру тоже не желаю, только я, к сожалению, обязана.       — Извините, Елена Александровна. Дело в том, что…       — Не передо мной извиняйтесь. Извиняйтесь перед собой. Мне всё равно, как сложится ваша карьера. Я вас выучу и забуду. А вот вы не забудете, как отказывались учиться, как прогуливали занятия по специальности, как не слушали педагога!       — Я исправлю всё до конца недели.       — Это вы хотите меня успокоить. Не нужно врать.       — Почему вы думаете, что я вру?       — Потому что все вы так всегда говорите. Вы не хотите ничего делать. Вы просто ленитесь. Сесть за инструмент… Дойти до консерватории… Написать мне, что не так уж сильно больны. Что-нибудь написать мне могли бы, Виолетта! — Елена жестом, как дирижёр, велит Виолетте промолчать. — Сыграйте фугу ещё раз. Сосредоточьтесь. Слушайте бас. Иначе сейчас по голосам играть будете.       Сосредоточиться Виолетта не может. Елена стоит рядом, так что можно уловить запах её духов. Полифония не складывается. Лишние фразы — не музыкальные — крутятся на языке.       После недолгой, но всё же разлуки приятно встретиться по-другому.       Однако до конца занятия ни о чём, кроме музыки, Елена не вспоминает.