Никто

      Виолетта просыпается за полтора часа до будильника.       Ещё темно. Тиха за окном улица. Кто-то из котов — только нащупав выключатель бра, Виолетта распознаёт светлую шерсть Амадея — разлёгся на свободной части кровати. Он не реагирует ни на свет, ни на шум, когда Виолетта, мигом опомнившись, вылезает из постели.       Кресло-кровать, на котором спала Елена, стоит в углу — разобранное, но без постельного белья; бельё сложено аккуратной стопкой. Когда Елена успела его сложить? Со своим чутким сном Виолетта просыпается от любого шума! Несколько мгновений она в замешательстве стоит посреди комнаты и смотрит то на кресло, то на кота, то на штору, которую слабо колышет ветер.       Наконец вид неровно задёрнутой шторы будит реакцию: острое раздражение. Метнувшись к окну, Виолетта пытается её поправить и чуть не срывает с петель.       Елены в комнате нет.       Нет Елены в квартире.       В отличие от неё, не шуметь Виолетта не может и потому будит на кухне Лизу.       — Елена ушла? Ты видела? Вы разговаривали? — бросается на неё Виолетта, не слушая неразборчивого сонного ворчания.       — Елена?.. — Лиза хмурится и тянется к смартфону на столе, чтобы посмотреть, сколько времени. — Какая… Ах да! Твоя новая подружка… Ушла в четыре утра, я заперла за ней дверь. Не могла подождать до будильника… Вы обе с ней не могли, так? Ну вас обеих на фиг, Виолетта. Дай поспать.       Погасив свет, Виолетта возвращается к себе. Сон уже сняло как рукой. Штора по-прежнему висит криво. На столе лежит сложенный пополам лист из нотной тетради, который Виолетта заметила только теперь. Записка.       «Спасибо Вам, Виолетта», — выведено на нём мелким почерком, узнаваемым не только по форме некоторых букв, но по одной его аккуратности.       До Елены Александровны Гассион Виолетта не видела, чтобы кто-нибудь так писал. Каждую букву, каждый знак она выводит с той же мертвенной точностью, с которой исполняет фортепианную музыку и складывает простыни.       «Спасибо Вам, Виолетта».       Больше на листе из нотной тетради не написано ничего.       Виолетта садится на кровать и несколько раз перечитывает эту единственную строку. Спасибо вам, Виолетта. Спасибо вам, Виолетта. Спасибо вам, Виолетта! Криво висящая штора, как и прочее в комнате, перестала её интересовать. Записку она читает так, будто пытается извлечь тайный смысл, которого, разумеется, нет — есть одна вежливая, формальная благодарность. Есть фраза, которую можно написать от руки, узнаваемым почерком. Слова коротки, просты и понятны. Не поблагодарить было невежливо. Виолетта пустила Елену в свою квартиру, в свою постель, даже немного в саму себя, — что также стоит учитывать. Интереснее учитывать это в первую очередь!       Глядя на ровные буквы, мысленно Виолетта возвращается в ту часть ночи, когда Елена позволила прикоснуться к ней изнутри. Не похоже, что она испытала от этого удовольствие. Пожалуй, Виолетте не хватило умений: кое-что подобное Виолетта проделывала только с собой — в юности, достаточно давно, чтобы уже и не помнить.       — И что это было? — возвращает Виолетту к реальности голос Лизы. — Что вообще происходит, Виолетта? Что с тобой не так?       Она небрежно отодвигает постельное бельё, чтобы усесться на кресло. Её растрёпанные волосы вместе с дурацкой пижамой вызывают у Виолетты новый прилив раздражения.       — Извини, что разбудила, — говорит Виолетта нехотя.       — Я не об этом. Я о том, что посреди ночи сюда приходит пьяная Гассион, чуть ли не поёт тебе серенады и остаётся у тебя в комнате до утра.       — Лиза, я буду благодарна, если мы сделаем вид, будто ты ничего не видела.       — Без вопросов — будь это кто-то другой; но Гассион… она ведь… Гассион! Думаешь, я не поняла, что у вас? Думаешь, вы шёпотом разговариваете? И как давно? Как давно вы… друг к другу ходите? Впрочем, не говори. Не хочу знать. Мерзко! Если она себе позволяет… Да её уволить должны! Скажи честно: ведь дело в учёбе? За что ты платишь этой старой… извращенке таким способом?       — Какая чушь. Да, наши отношения своеобразны, но…       — Сколько ей лет, Виолетта?       — Я не знаю. Какая разница? Тебе Дмитрий наш нравится, а он значительно старше тебя.       — Он мужчина! Виолетта, у тебя все ориентиры на почве гомосексуализма съехали! Признайся: Гассион тебя заставляет? Что будет, если откажешь ей? Отчисление? Ты знаешь, как это называется? Сексуальное насилие!       — Нет никакого насилия. Что за вздор? Так вышло: мы тоже друг другу понравились.       — Как она может нравиться!..       — Ты ведь её не знаешь. Ты наслушалась сплетен в консерватории. Что до возраста — глупости это всё. Тебе, например, двадцать три, а ведёшь себя как ребёнок. Маленький и невоспитанный.       — Я веду себя как любой нормальный человек, который узнал, что его близкая подруга… то ли глупая и наивная, то ли извращенка больная!.. Это нездоровое поведение, ты понимаешь? У Гассион — нездоровое, а ты… Вы договорились ещё перед экзаменами, да? Что она тебе пообещала? Только успешное поступление? Или красный диплом? Карьеру тебе устроит? Что, Виолетта?       Виолетта, державшая всё это время письмо Елены, сминает его в кулаке. С каждым новым словом крепнет желание — нет, потребность! — вскочить с кровати, схватить Лизу за волосы и сломать ей о столешницу нос. Виолетта била бы изо всех сил! Может быть, она обошлась бы и без столешницы.       Так поступать нельзя.       Агрессия подавляется здравым смыслом. Ударить Лизу, тем более, как до боли в ладонях и пальцах хочется Виолетте, повредив ей лицо — значит создать себе большие проблемы.       Виолетта умеет быть сдержанной. Она уже двадцать лет как не девочка, которая легко бросалась на людей с кулаками.       — Тебе пора идти, Лиза, — произносит она тихим, по-гассионовски ледяным голосом.       — Не пора: я не иду на занятия.       — А я не про них. Уходи из моей квартиры. Уходи, чтобы я тебя больше не видела.       Лиза меняется в лице. Её гримаса становится удивлённой.       Виолетта никогда не верила её мимике: она и до консерватории училась актёрскому мастерству, хотя так до сих пор и не научилась.       — Что? Из-за неё?..       — Из-за тебя. Прямо сейчас. Собирайся и уходи.       — Вот уж… не думала, что ты такая, Виолетта!       Разговор себя исчерпал, поэтому Виолетта молчит. Она могла бы устроить долгое разбирательство — если бы видела смысл; если бы усталость от нахождения Лизы в квартире не достигла пика, которого до сих пор чудом не достигала; если бы за яростью не пряталась радость, что теперь Лиза уйдёт.       Уйдёт по своей вине. После того, как не уследила за речью.       Наконец-то оставшись одна, Виолетта берёт телефон и набирает номер Елены — по памяти, она давно запомнила его наизусть.       Но, как и стоило ждать, на звонок Елена не отвечает.