Никто

      Впервые за долгое время у Елены появилось желание прогуляться.       Оно возникало часто, когда нужно было идти домой, но там ждали Георгий или, ещё хуже, его любовница. Вместо лица у последней теперь расплывчатое пятно. Елена напрасно пытается вытряхнуть из памяти детали. Кажется, у неё были тёмные волосы. Немного светлее, чем у Виолетты, и не такие длинные. Как её звали? Нечёток и образ Георгия; а ведь недавно они виделись каждый день! Елена хмурится, потому что не может вспомнить.       Может быть, пройдёт время и они совсем пропадут из памяти. Даже Георгий, с которым Елена прожила больше тридцати лет, — пропадёт.       Прекрасно, если из памяти пропадёт вся жизнь.       Прекрасно, если начнётся новая. В другом городе. С Виолеттой. Та оставит затею стать успешной концертирующей пианисткой и никуда от неё, Елены Александровны Гассион, не денется.       «Я вас люблю». Виолетта будет говорить это при всяком удобном случае. Когда не захочет, Елена вытащит из неё пинцетом. Елена получит то, о чём тайно мечтала в юности: любовь. Приземлённую, грязную, скудную на средства выразительности, не воспетую великими композиторами. Такую, в которой ничего интересного нет. Ничего, что было бы достойно внимания. От чего не хотелось бы брезгливо отдёрнуть руки.       До сих пор её тянет в грязь. Это можно объяснить душевным расстройством. Кроме грязи, как и положено, её тянет к искусству, здесь — театральному, ведь Виолетта должна говорить о любви, придуманном чувстве, нужном для развлечения.       Недавно шёл снег, а теперь, почти нигде не успевший запачкаться, он блестит на солнце. Ледяная Фонтанка сияет так, что трудно смотреть. Елена останавливается на мосту. Холод навязчиво лезет за шиворот. От тонкого платка на шее нет толка. Одета Елена не по погоде. Ей вдруг так захотелось надеть этот платок с ярким цветочным узором, что она не учла: он предназначен для других времён года.       «Дура», — резюмировал бы интеллектуал Георгий. Тогда бы Елена вздохнула, согласилась и вернула платок в шкаф, где до весны ему самое место.       Елене же место в квартире. Лишь там никого, кроме неё, нет. На улице всюду люди, куда ни сверни, и отовсюду слышны голоса, от которых, как и от яркого света, болит голова и подкатывает к горлу рвота.       Здесь шумно. Здесь тяжело находиться. Виолетта выразилась как нельзя точно! И снова Елена воображает, как приятно, должно быть, гулять по маленькому городу, который можно обойти за полдня и в котором бывает тихо. Как хорошо оказаться в таком месте вдвоём с Виолеттой! Эта картина, избавленная от деталей так же, как лица Георгия и его любовницы, вызывает у Елены улыбку — и сразу её выдувает ветер. Становится холодно. Мимо проходит компания молодёжи, которая кричит и хохочет; от этих звуков в виски ударяет боль.       Фантазии пусты. Сочинять приятно; только в реальность всё это не впишется. Из города, где родилась и где провела всю жизнь, Елена не уедет. Не сможет. Легко ли всерьёз вообразить переезд!.. «Ты будешь ездить с гастролями по всему миру», говорили ей в детстве родители. Но речь не идёт о гастролях. Речь идёт о больших переменах, и Елене уже не выдержать их.       Она не в том возрасте. Она и в молодости переживала перемены с трудом.       Ни к чему тебе никуда ехать, Лена.       Ты только деньги потратишь; а ведь у тебя даже работы нет, есть только кое-какая сумма на счёте в банке, которую лучше бы поберечь. Когда вы с Виолеттой расстанетесь (что, очевидно, скоро произойдёт), ты всё равно вернёшься в Санкт-Петербург. К чему столь глупое предприятие? Отпусти Виолетту. Пусть едет на все четыре стороны. Для неё, молодой, не привязанной к месту, это пустяк. Но ты, Лена, — ты должна понимать, что с тобой дела обстоят иначе.       Продолжая этот внутренний монолог, Елена продолжает и путь. Она идёт домой: туда, куда ещё не привыкла возвращаться с прогулок. Сам собой монолог превращается в диалог, в котором Елена объясняет Виолетте, почему не может уехать и почему им не стоит видеться.       На пороге квартиры её начинают душить слёзы.       Вскоре Виолетты не станет. Разумеется, она не умрёт, но в жизни Елены более не появится. Это всё нужно закончить; поставить точку и разойтись. Хорошо бы Виолетта уехала! В отчаянии Елена срывает с шеи платок и швыряет на кровать, но тут же снова хватает его. Место платка — в шкафу. Место Елены — здесь, в квартире, которую она сняла так удачно, что в ней даже есть шкаф.       Елена расправляет платок, и в глаза бросается деталь, которой быть не должно.       Платок порван. Ткань разошлась почти незаметно, и тем не менее она разошлась.       Несколько секунд Елена разглядывает эту дыру, а затем, увлечённая новой проблемой, бросается искать швейные принадлежности. Они есть у неё, они точно есть, полгода назад она купила набор игл, чтобы зашить юбку. Шьёт Елена, правда, неважно, и ничего из этой затеи не вышло. Её руки не приспособлены для шитья. Это инструмент единого назначения. В их с Георгием супружестве мелкий бытовой труд обычно брал на себя Георгий.       Не то чтобы без него Елене не справиться, но аккуратно зашить и не испортить платок — непростая задача.       Всё, что нужно, она находит в так и не разобранной до конца дорожной сумке. Иглы, несколько цветных катушек, маникюрные ножницы; но начать реставрацию не даёт звонок в дверь. В иглу кончик нити не попадает.       На ум приходит одно. Никто, кроме Виолетты, не знает её нового адреса. Только поэтому, недолго думая, Елена спешит открыть.       Догадка не подтверждается.       — Что вы здесь делаете? — выпаливает она вместо приветствия.       Желания приветствовать на своём пороге подругу Виолетты у неё нет и не может быть.       — И вам добрый вечер, — говорит Лиза. — Нужно поговорить.       — Откуда у вас мой адрес?       — Какая разница?       Лиза входит без разрешения. Без разрешения закрывает дверь. Елена, не готовая к такому вторжению, с трудом находит слова.       — Вряд ли нам есть о чём… — начинает она, но Лиза перебивает:       — Есть. Сами не догадаетесь? Я думаю, что вы всё понимаете. Вы всё знаете, вы же не идиотка. Вы просто тварь.       — Я вас не приглашала.       — А Виолетта не приглашала вас, но вы влезли и манипулируете. Что вам нужно?       — Уходите.       — Сначала поговорим.       — Нам не о чем разговаривать.       Лиза требует «не придуриваться». Из прихожей она без спроса вторгается в комнату.       — Почему бы вам просто не заказать шлюху? Таким, как вы, только шлюх и заказывать! Вы так запудрили Виолетте мозг, что она ничего не желает слышать; но я-то вижу, что происходит! Виолетта вам верит, вот вы этим и пользуетесь.       — Почему вы решили, что можете лезть в наши с Виолеттой дела?       — Потому что, в отличие от вас, я люблю Виолетту. Мы вместе живём. У нас всё серьёзно. Всё было серьёзно ещё до того, как вы познакомились. Понимаю, что вам ничего это слово не скажет, но я люблю Виолетту — и я не собираюсь смотреть, как её водит за нос какая-то старая извращенка.       — Не смотрите. Это всё?       — Не всё. Вы должны оставить её в покое. Если у вас есть хотя бы намёк на совесть, вы оставите! Перестаньте к ней лезть. Успокойтесь и смиритесь, что она — не ваш уровень.       — Уходите.       — Сначала вы пообещаете…       — Я вызову полицию.       — А я скажу полиции, что вы пригласили меня и начали домогаться.       — Пожалуйста. — Елена пытается вспомнить, куда положила телефон, но тщетно. Мысли путаются. Мутнеет в глазах.       Лиза продолжает:       — Ах да, у вас сын в полиции. Куда мне вас обвинять! Правда, насколько я знаю, вы даром ему не сдались. Как и мужу; как и кому-либо ещё. Вас никто не любит, потому что вы мерзкая. Вот и приходится манипулировать студентками, да? Скажите, чего вы наобещали Виолетте? Впрочем, не говорите, я не хочу знать. Вы мерзкая и жалкая. Неудивительно, что и пианистка из вас не вышла. Вы — бездарность. Не знаю, почему Виолетта до сих пор это не поняла.       В голове щёлкает — и будто смещается; Елена открывает рот, чтобы повторить своё бесполезное «уходите», но не может связать мысль со словом. Мысли стали вязкими и невнятными.       Лиза не замолкает. Елена больше не понимает слов.       Контроль ускользнул от неё окончательно. Осталась потребность: выставить наглую и визгливую девчонку прочь. Потребность сделать девчонке больно. Причинить столько боли, сколько может причинить Елена натренированными бить по клавишам пальцами. Она изо всех сил вцепляется в светлые волосы. Вырвать! Девчонка сопротивляется и вопит. Хватает запястья Елены. Рывком освободив руку, Елена хватает со стола маникюрные ножницы.       Уши заложило от визга и брани. Что-то про полицию. Теперь не из её уст. Ножницы маленькие и острые, однажды Елена порезала ими руку. Она пытается порезать ими девчонку.       Той пришла пора замолчать.       Пусть визжит от настоящей боли.       Но ножницы падают. Елене не хватает силы или сноровки. Удар в солнечное сплетение выбивает из груди воздух. На миг Елена перестаёт видеть и слышать. В тишине она хватается за стол, чтобы не упасть. Нельзя ни вдохнуть, ни выдохнуть.       Девчонка исчезает, оставив Елену в комнате. Хлопает дверь.