Никто

      Виолетта не должна была знать, как умерла Рита Жукова.       Пока в консерватории не поднялся скандал с участием профессора Е. А. Гассион, она даже не знала, кто это.       Она не могла знать всех учеников Е. А. Гассион. Она не могла перечислить по именам своих однокурсниц.       Кажется, Рита Жукова была второкурсницей. Или четверокурсницей. Её фамилия встречалась на афишах студенческой филармонии. Маргарита Жукова. Виолетта бы и внимания не обратила. В её глазах ученики Е. А. Гассион мало отличались друг от друга: все одинаково слабые, безмозглые и проплаченные с ног до головы. Никто бы просто так не оценил эту вереницу лауреатов. Зато благодаря им Е. А. Гассион лежала в одиночных больничных палатах и страдала лишь от болезней да личных кризисов.       Теперь Виолетта честна перед собой. Всё в прошлом. Ей больше не нужно стать лучшей ученицей лучшего профессора лучшей консерватории. Она может не взирать на всех, кому чуть под двадцать или немного за двадцать, свысока. Её не злят лауреаты музыкальных конкурсов. Не раздражают дети бесконечных уважаемых персон.       Она не должна была знать, как умерла Рита Жукова, потому что до Риты Жуковой ей нет дела.       Рита и Виолетта — не конкурентки. Ничего подобного. Им не конкурировать ни за место на сцене, ни за внимание профессора специального фортепиано.       Впрочем, можно думать, что Рита здесь победила.       Одна из разлетевшихся по консерватории версий заключается в том, что Е. А. Гассион довела Риту Жукову до суицида. Это красивая версия: в ней есть жестокость, несправедливость и жертва.       То есть, конечно, все знают, кто довёл Риту Жукову до нервного срыва. Рита тяжело заболела. Мать забирала из консерватории её документы. Сомнений не было, ведь на виновницу указывала сама Рита.       Верить Е. А. Гассион предпочли те, кому выгодно верить Е. А. Гассион. И наоборот.       Слово бюджетной студентки против слова такого замечательного профессора.       Виолетта не стала бы в этом разбираться, даже если бы до сих пор училась в консерватории и имела хоть какое-то отношение к людям, давшим скандалу жизнь. Её мнение совпало — и, надо сказать, теперь совпадает — с мнением Е. А. Гассион, которое когда-то процитировала Лиза: в музыке не место людям с тонкой душевной организацией.       Хотя среди музыкантов очень много таких людей. Взять хотя бы саму Е. А.       Или саму Виолетту.       Виолетта ничего не должна была узнать о Рите Жуковой, потому что она давно и самовольно, приняв свою тонкую душевную организацию, отстранилась от дел. Ей написала об этом Настя Григорьева. Якобы Рита была их общей знакомой.       Она не сразу вспомнила, кто такая Настя Григорьева.       Говорят, после того нервного срыва у Риты начались проблемы с психикой. Её долго лечили, а потом нашли мёртвой, со вскрытыми венами и передозировкой какой-то дрянью. Говорят, труп пролежал в квартире четыре дня.       Из другого источника — Рита повесилась.       Хоронили её на Смоленском, в обход православной традиции. В интернете Виолетта видела фото могилы с крестом. Оказалось, что Рита Жукова прожила двадцать два года.       Обо всём этом Виолетта не должна была знать.       Виолетта предпочла бы не знать, что подобное вообще случилось. Ей нет дела до молодых пианисток из консерватории, но в двадцать два года людям умирать не положено. Рита — ровесница младших братьев и сестёр Виолетты.       Сама Виолетта в этом возрасте сбежала из дома и начала новую жизнь.       Рита свою — закончила.       У неё был психиатрический диагноз. Здесь нет вины ни одного профессора. Здесь ничьей — кроме, возможно, родительской — вины нет. Просто иногда так бывает. Прогуливаясь по кладбищу, в очередной раз Виолетта прокручивает это всё в голове. Так бывает: человек не справляется. Вдруг обнаруживается, что мир по какой-то причине не подходит для него, и начинается область психиатрии.       После всех мыслей о Рите Жуковой Виолетте кажется, будто они были знакомы.       Иногда кажется, будто у них есть кое-что общее: у Виолетты и у мёртвой девочки.              Сейчас они обе находятся в одном месте — на кладбище. Не влившись в одну систему, сразу попадаешь в другую. Рита Жукова наконец-то нашла себя. Виолетта находит себя, приходя после работы на кладбище, где люди уже не едят, не издают звуков и ничего не требуют. Правда, талантливым музыкантам лучше жить дольше и звуков издавать больше — но не в кафе, обедая и подзывая официанток, а только в рамках одной системы. Получилась бы из Риты Жуковой хорошая пианистка?       Ответ неутешителен: вероятно. Долгое время ею занималась Е. А.; потом за неё взялся Дмитрий Иванович. На самом деле Виолетта не может судить о её способностях. Может, она стала бы кем-то вроде Алексея Султанова.       Но заработать имя за роялем она не успела.       Людям с тонкой душевной организацией нигде не место. Если только это не в меру тонкая организация, такая, которой легко сочувствовать. Виолетта не сочувствует Рите Жуковой. Если есть лучший мир, она теперь в лучшем мире. Во всяком случае, ей не нужно жить с душевным расстройством и не предстоит стать маргинальной личностью.       Вообще-то Виолетта никогда не верила в загробный мир; а верила ли Е. А., когда хотела пойти той же дорогой? Можно вспомнить не только её тонкую душевную организацию, но и золотой крестик на шее. Что бы она сказала о захоронении самоубийц не по правилам? Что бы сказала, если бы речь шла не о её, гипотетическом, но всё-таки собственном, самоубийстве?       Виолетта избегает мыслей о Елене Александровне Гассион, но то и дело затрагивает её как бы косвенно. Не ради ли этого она каждый раз приходит на кладбище и затевает такие, якобы случайные и якобы вынужденные, раздумья?       О Рите Жуковой ей известно чересчур много. О Елене Гассион — ничего.       Очевидно, она жива: о её смерти непременно бы где-нибудь написали. На связь она перестала выходить больше года назад, но если бы она умерла, то Виолетта бы об этом узнала; так думать приятно — и Виолетта так думает. Можно строить сколько угодно догадок. Елена оставила простор для фантазии. Словно великий композитор, чьи труды теперь понимают по-разному, в зависимости от того, где, как и у кого учились.       Образ Елены Гассион всегда был для Виолетты родственен чему-то великому.       Взять хотя бы её чуткое, но вместе с тем личное понимание — Виолетта предпочитает слово «понимание», а не слово «трактовка» — музыки такого невообразимого гения, как И. С. Бах! Если бы у Баха был современный рояль, он бы играл или как Г. Гульд, или как Е. Гассион. Для него у Виолетты нет других вариантов. Елена будто сошла со страниц своей биографии. Спустя год она будто встала в один ряд с гениями, которых Виолетта естественно не могла знать, — и будто всё стало в порядке, потому что так и должно было быть.       Иногда Виолетта пересматривает и переслушивает записи её игры, которые скачала из интернета. Это короткие и некачественные записи. Нет ни одного крупного произведения целиком, — хотя когда-то, оказывается, Елена и с концертами выступала, и представляла свою гениальность публике. А потом публика не захотела её принять.       Такой романтический образ Е. Гассион сложился у Виолетты.       От образа могилы на кладбище, оформленной в обход традиций, он не слишком далёк.       К тому же многие гении умирали рано! Виолетта сочла бы закономерным, если бы рано умерла и Е. Гассион, — но до сих пор, разумеется, ничего такого с ней не произошло. Скорее всего, она вернулась к семье. Живёт с мужем, которому надоела молодая любовница. Получает пенсию по инвалидности. Наблюдается у частного психиатра. Иногда, от скуки, устраивает истерику.       Может быть, и сама нашла молодую любовницу — не такую, как Виолетта, а действительно молодую, и объясняет той, как она молода, глупа и ни в чём не опытна, за бокалом вина по вечерам.       С ней тяжело, но она заражает любовницу своим нарциссизмом, и та её внимательно слушает.       Виолетта бы не сказала, что скучает по Е. А. Гассион, — скучала она первые несколько месяцев, — но от таких мыслей наворачиваются слёзы. Поэтому Виолетта старается не пускать их в голову. Неприятно чувствовать себя эмоциональной и тем более сентиментальной. Обычно Виолетта обходит стороной все возможные мысли о том, как теперь живёт Е. А. Гассион, и не вспоминает, как однажды Е. А. Гассион отказалась её, Виолетту, знать.       У этого были причины. Виолетта лишила Елену зрения. Непристойно вела себя при её муже.       Подруга Виолетты спровоцировала у Елены психоз.       На самом деле, наверное, у Елены нет никаких любовниц. Нет и не будет. Ради такого внимания ей нужно слишком много работать. Вторую Виолетту встретить не так уж легко.       На самом деле в её образе нет ничего романтического.       Виолетта устраивает истерику от скуки. Даже без зрителей. Ей не нужны зрители — точно так же, как не нужны слушатели, когда она играет на фортепиано. Вернувшись с кладбища, она возьмётся за что-то сложное, за что почти никто никогда не берётся, — и никого этим не впечатлит. Потому что никто этого не заметит. Виолетта никого не пригласит на концерт.       Виолетта никого никуда не приглашает. Ей никто не нужен. Она никому не нужна, кроме котов, которых сама завела и которым до смерти никуда от неё не деться. Будь её воля, она переехала бы в такую глушь, где люди с их бесконечными требованиями социального толка бы её не достали.       Это — ещё один вариант красивой романтической мысли.       Нужно признать, не только в музыке Виолетту тянет к красоте.       Красоту, пусть и другого, бездуховного толка, в ней видела Елена Александровна Гассион.       Темнеет. Скоро закроют ворота кладбища. Прибавив шаг, Виолетта сворачивает на главную дорогу. Она неплохо ориентируется здесь, потому что часто сюда приходит. Кладбище расположено километрах в трёх от её кафе и в часе езды от дома. Скоро она поужинает и выберет новое произведение, до её экспериментов над которым никому не будет дела. Теперь она увлечена выбором. Может, снова взять что-то из Листа?       Раздумья перебивает телефонный звонок. Вивальдиевскую мелодию из кармана куртки мимо внимания не пропустить. Виолетта бы вовсе не отвечала, она бы навсегда перевела телефон в беззвучный режим, если бы ей не могли звонить из кафе, — разумеется, по одинаково глупой причине, — или ученики, чтобы перенести занятие на менее удобное для неё время.       Она достаёт телефон и застывает, пока скрипки развивают барочный танец.       Имя на экране не принадлежит ни её коллеге, ни ученику.       Елена.       Елена в списке её контактов одна.       Отвечает на звонок Виолетта с задержкой — но всё-таки отвечает. В ней снова просыпается неудобная эмоциональность. Раньше она часто прикидывала, что сказала бы Елене, если бы та позвонила, — но сейчас будет трудно и поздороваться!       Если бы она услышала голос Елены, она бы, очевидно, ничего не смогла сказать.       Потому что сказать — нечего.       Но голос, который обращается к ней по имени, принадлежит не Елене.       — Добрый вечер, Виолетта. Вы знаете хозяйку этого номера?