Я люблю вас, Юлия Олеговна!

— Завтра с мамой надо приехать, да? — Да с ней, я так поняла проблемы возникли на этапе мед осмотра, завтра поедем в хорошую частную клинику и там все решим. Хорошо? Я жду тебя завтра в восемь, — и она отключилась. Утром проснулась от мерзкого будильника. Мама уже судя по всему по звукам красилась в ванной. Нехотя встала, открыла шкаф. Темно-серые джинсы с дырками, черно-розовую водолазку в полоску и поверх футболку черную с ярким розовым черепом. Пойдет. Снова едим. Нас снова встречает Оля. — Привет, поехали? — говорит она сразу, киваю. Клиника была белой и красивой, небольшие диванчики, какое-либо отсутствие людей и тишина. Останавливаемся перед кабинетом гинеколога. Все втроем заходим. — Проходите, — улыбается она. — Мелита, раздевайся и на кресло ложись, — киваю, чувствую, как краснею, и становится очень жарко, сжимаю руки в кулаки и забираюсь. — Все хорошо, больно не будет, я только посмотрю, — чувствую зеркальце. — Множественные разрывы, половой жизнью живешь? — Да, это как-то… — Нет, просто это надо для осмотра. Все хорошо, одевайся. Так, смотрите, сильные разрывы, и засохшая сперма, потом отправлю на установку, чтобы были доказательства. Мелита, надо бы отправить еще мазок на определение ЗППП. — А возможно…- опускаю глаза, и поджимаю губы. — Мелита, я не утверждаю, но нам надо быть уверенными, если вдруг, что то мы быстро вылечим, поэтому отправляем, хорошо? — она берет меня за руку. — Больше ничего? — Нет, больше ничего, результаты пройду, я вам сообщу. — Спасибо, Ань, — Оля улыбается и мы выходим. — Я в школу, общайтесь, — быстро ухожу, мама с Олей даже сказать ничего не успели. Я соврала я не в школу, а в магазин, зоо магазин. Хочу кое-что купить, точнее кое-кого в двух экземплярах. Валил сильный снег, я пожалела о том, что не надела свой черный шарф, противный мороз колол нос, холодно. Не люблю такой климат. Дороги так рано еще никто не принялся расчищать, засобираются, только когда будет уже третий урок. Интересно, магазин-то открыт? А они там ваще будут? Да какая разница, главное, что там будет тепло. Ноги вязнут в этих белых сугробах и устало вздыхаю. Устала, просто устала. Наконец-то дохожу, надо мной звенит колокольчик и в лицо бьет теплый приятный воздух, пахнет сеном, и кормом. Покупаю клетку. Так, такси, а то они замерзнут по дороге. Вот хоть какая-та польза на деньги, что должна была отдать фотографу. На первый урок не успеваю, прихожу уже к концу. Надо Юле показать! Бегу в учительскую. — Привет, — ставлю две клетки на стол. — Мелита? — Юля смотрит на меня огромными глазами. — Это… — Давай для живого уголка, одну вам, одну мне. — Да, никогда бы не подумала, что ты купишь морских свинок. В двух клетках были две разные свинки. Одна черно-белая, другая бело-рыжая. Вторая моя! — Вам черную, а мне рыжую, — вытаскиваю и глажу, она смешно прижимается к моей щеке. — Мелита, — Юля улыбается и обнимает меня. — Ты классная, ты знаешь это? Это так круто, пытаться создать для окружающих комфортную обстановку, несмотря на то, что у самой в душе пожар, — она гладит рыжую. Дверь резко открывается, завуч. — Это! — Для школьного уголка, — невозмутимо отвечает Юля. — Должен он ведь у нас когда-то появится. — Вот это моя, — выставляю рыжую вперед. — Это Самира, кстати обе девочки. — Какое имя, — тихо говорит Юля. — Ладно, давай на втором уроке несем в кабинет информатики, хорошо, как раз всем представишь. Класс, класс, Юля довольна, а это главное! Хотя трудно сказать ради, кого я это делала. Наверно просто для всех, это круто, когда есть такой приколдес. И у меня дома тоже есть. Может это хоть как-то скрасит мои дни? Для себя купила наверно число для какого-то морального спокойствия, мама не может быть дома двадцать четыре на семь, а Самира будет, и если что, она мне поможет, поможет все это пережить. Коридор пялится, вчера забавляло теперь страшно, что могут налететь и хана свинкам, на себя-то пофиг, а за свинок и двор стреляю в упор! Но нет, все обошлось к моему счастью. В кабинет захожу вместе со звонком. — Ребята, тишина! — кричит Юля, стуча ключом по столу. — У нас небольшое объявление! Мелита решили, что нам не помешает животный уголок и вот теперь в нём есть одна морская свинка, которую зовут… — Санда! — Санда, теперь будет жить у нас. Если захотите её покормить, поиграть с ней, то это все делается на перемене, и только под моим руководством. А сейчас, садитесь за парты и начинаем урок. Только включается проектор, записывается число, как в кабинет заходит психолог. — Мелита, зайди ко мне, — она говорит строго, понятно, молча собрала веще и поплелась к ней, видимо слова моей мамы ничего не значат для них, но я в принципе так и думала, никто в школе не будет слушать ваших родителей, преподы же лучше знают. Снова её маленький кабинет с кучей бесполезной фигни на стенах, которые увешаны рисунками каких-то детей. Много игрушек, мне че шесть лет. — Мелита, присаживайся, — она кивает мне за стол. — Нарисую пожалуйста карандашами своё настроение и скажи, что ты чувствовала в тот день, когда произошло насилие. — Я вам сказала, что не собираюсь с вами общаться, и в вашей херне участвовать. — Мелита, ты хочешь совет профилактики? Мы тут с учителями, кстати думаем, а не собрать ли нам всех эмо в школу и отправить куда-нибудь, не знаю в дома для бездомных, чтобы вы наконец-то осознали, как на вас все сказывается. И все зависеть от тебя будет, — ехидно улыбается. — Ладно, — начинаю рисовать. — Я очнулась уже полностью голой на его диване, он начал целовать меня в шею и мне стало неприятно, потом он крепко сжал мою грудь, и я почувствовала боль, он прямо сдавил её, соски сильно сжал зубами, мне казалось, что он их вообще мне откусит, если честно. Ну и потом он уже вошел в меня, было так больно, большой размер и как бы, нет смазки и твою мать, я не хотела. Я прямо чувствовала, как он мне в матку упирается. А потом он сильно сжал бедра, чтобы я даже отстраниться не могла. Толки были такие сильные, что выступила кровь, а потом он кончил в меня. Я думала это конец, но он сказал мне показать стиль собачки, он хотел меня сзади, я руками облокотилась на спинку дивана, точнее упиралась ладонями и стало только хуже. Ему было тяже в меня проникать и было только больнее, падать мне было нельзя и прямо чувствовала, как он в меня вколачивался, просто тело содрогалась, — я все это время смотрела в листок, и неожиданно услышала всхлипы, она плачет, серьезно и этот человек собирался мне помогать, у которого настолько слабая стрессоустойчивость, что она просто не смогла слушать, я не плачу, в пизду психолога. — Вы серьезно? Сдержаться не можете, конченная просто, — хлопаю дверью, надо к Маше, прямо с Самирой иду к ним, её и закутала в курточку, чтобы не замерзла, а клетку несу просто так. — Мне к Маше, можно? — спрашиваю я. — Садись, вроде прийти должна скоро. Вы серьезно? Психолог, типа мне нужен? Я конечно, не специалист, но по-моему такой ненормальной реакции не должно быть. Знаете, это напомнило ситуацию с Бесланом, когда на следующий год после ужасной трагедии в школу приехали психологи работать с детьми, проблема была в полном непонимании, как работать и что вообще делать и они просили рассказать детей, что было, и что те чувствовали, и просто по итогу дети успокаивали психологов, которые не могли это слушать. Только вот там я их понимаю еще как-то. Но тут. Она просто слушает, что было в тот день. Это черт возьми не одиннадцатое сентября, как она вообще после такого может работать? Смысл психолога максимально адекватно выслушивать и давать рекомендации, я не хочу еще слушать всхлипы этой тупой дуры. Интересно, а когда она смотрит очередное треш-выпуск с этим придурком Малаховым, она тоже плачет, как кого-то съели, изнасиловали, убили? Нет, не плачет? Странно, а че тут начала. Очень странная женщина, сама меня позвала и такая говори, что чувствуешь, ну я ответила. Какие ко мне могут быть вопросы? Я наверняка еще и окажусь виноватой, что так некрасиво ушла. Наверняка я еще и до слез довела, типа она же не просила рассказ в полных подробностях. Только вот мне это не нужно. Мне не нужна их тупая жалость, их всхлипы, сопли, я просто хочу, чтобы меня либо поняли, либо нахер отстали, потому что я уже просто устала. Устала от этой притворной жалости в их глазах, где на самом деле сидит, она осталась у нас в школе, рейтинг будет еще хуже, нам надо что-то сделать, угораздило же её стать изнасилованной, не мы попробуем помочь, но нам так похуй. Только Юля как-то адекватно это может воспринимать, в ней я не вижу жалости, я вижу в ней желание помочь и понимание, она единственная в этой школе, кто пытается понять и хоть что-то сделать, остальные же ничего, просто. Я смотрю на охраницу, есть шанс. Очень тихо иду к кабинету директора. Открыто. Вижу швабру, отлично. Так, где у него тут старые записи? Открываю шкаф, так 1990 год. Отлично, прячусь под стол, Самира кричит. — Ну тише, тише, ты чего, ушастик? — ласково поглаживаю её по шерстке. Первое, что вижу фото. Два фото, с мальчиками и девочками отдельно. Девочки, лица кого-то зачеркнуты, а кто-то обведен в круг. Переворачиваю, сзади два списка. Зачеркнуты те, кого забрали. На против каждого имени заболевание и новая фамилия, судя по всему тая семья. Десять девочек за год, список тех кто обведен, просто имена, значит без диагнозов. И тех, кого не забрали, быстро фоткаю, и возвращаю все в шкаф. И также резво убегаю, прихватив швабру. — Там у вас швабра с ведром стояла, куда можно убрать, чтобы уборщица не делала? — улыбаюсь, охраница удивлено смотрит, а затем также улыбается. — Какая помощница, поставь здесь, мы уберем. Маша, насчет неё позвонила, вспомнила, еще вчера забрали в психушку. Буянить вроде начала. — Я её в классе учусь, мне сказали, что она заболела, а мне задание передать надо, узнать-то можно, где она? — Да можно, адрес запоминай, — фоткаю. Снова автобус, метро, черт, как Маша туда могла угодить? Вчера все было хорошо, что она могла такое сделать? Как всегда еще ехать хренову тучу времени. Вроде оно. Трехэтажное здание, с решетками на окнах. Захожу. — К вам вчера Машу привезли, девочка из детского дома, семнадцать лет, у неё УО. Можно к ней? Мне задание передать. Внутри все еще хуже, пахло противной сгоревшей кашей, жуткие серые стены, снующие медсестры со шприцами и таблетками, на коричневых лавках сидели дети, с максимально пустыми глазами, покачиваясь в стороны, одетые в пижамы. Было очень темно из всего огромного множества ламп работало только несколько ламп. Из палаты вышла какая-то нереальной красоты девушка, лет семнадцати, да это было детское крыло. Только она была полностью голой, она похабно улыбалась и пригласила меня пальцем. Рыжие волосы длинные спадали на большую грудь, зеленые глаза, идеально гладкая кожа. — Ну я же вижу ты хочешь, — она засмеялась. — Давай, че, как целка? Никогда не было, что ли? — Надька! Вколи, её ещё галоперидола, раз так не понимает! — крикнула та, к которой я подошла. — Нет, вы меня не заставите! Я вас тут всех перетрахаю тогда! — смеётся она, но какой-то санитар с силой толкает её, и мне остается только представить, как он вкалывает в неё лекарство. — Так мне можно к Маше? — Только близкие родственники, всяких Маш, Саш, Кать не пропускаем. — Так, у неё только бухающая мать! — Её проблемы, и не повышай на меня голос, мне хватает ебанутых тут, — она кивает на палату девушки. — Пускаем только родных или представителей детского дома. Все, свободна! — я смотрю на холл. Выходит медсестра, с уткой, резкий запах мочи проникает в ноздри. — Не могу я, вынесла я у Маши одну утку, а то она ссытись под себя, просит в туалет отвезти, я ей говорю не положено, она просит, ща еще вколю. Я облизываю губы и выхожу, ищу её в окне, первый этаж. Это она, стучу к ней. Она сидит на узкой жесткой кровати, увидев меня оживляется. Протягивает листик с текстом. — Я много болтаю, — написано. — Ты как здесь оказалась? — присаживаясь на корточки, чуть ли не закапываюсь в снег. — Че ты такое натворила? — С тобой встретилась, об этом узнали. — Ты тут надолго? — Мы обычно все на месяц. Еще месяц поконтоваться. Тебя не пустили? — Не положено сказали. Хочешь завтра че-нить передам? — Три шоколадных батончика. Она идет! Я быстро сажусь на карточки и прижимаюсь к стене. Слышу её плач, ор медсестры и звук пощечины. Да, какого хера тут творится? Типа из-за моего разговора с ней начались проблемы? Проблемы начинают только тогда, когда есть что скрывать. Но я ведь не сама ей писала и просила о встречи, это она как-то закрутила все это. Только вот, а разве психушка помогает? Нет, мне правда интересно. Типа, что после нее? Они перестают болтать всем налево и право, какие-то секреты? Сомневаюсь, я бы на зло все просто сбежала. Только, а Маша-то протянет тут месяц целый? И чем-то закалывают их? Каким-то галопиредолом. Это вообще, что? И зачем он ей? У неё же только УО диагноз, на кой черт ей какие-то психотропные лекарства? И как мне теперь общаться с ней? Завтра надо будет по-тихому передать три батончика. И что мне вообще делать с этими фотками, которые датируются 1990 года. Попробовать наверно поискать какого-то в интернете, шансы, конечно маленькие, но может кто-то из «выживших» найдется. Выжившие, почему я говорю о них, как о тех, кто выжил в холокосте? Это же дети, просто дети. Стоп, я резко замечаю какое-то движение в кустах. Какого черта? Это ребенок? Нет, это не ребенок это Дима? А он тут, что забыл? Стоп, а почему я его отбросила? С хренали хочется узнать? Почему, я не взяла во внимание тот факт, что Лиза мне никогда ничего толкового мне не говорила про него. Да и про её семью тоже мало известно. Может к нему они все попадают. И с чего я решила, что он на самом деле, так любезен с Лизой? Она от него залетела в семнадцать лет. Что за мутная история. Так, короче, завтра надо будет про него узнать. И он что следил за мной? Может он какой-то «поставщик», который по итогу всех их забирает, может он и есть тот маньяк. Не знаю, что насчет маньяка, но мы с Самирой тут сильно задержались. Было уже поздно, информатику теперь изменили она будет стоять два раза в неделю. Самира неспешно гуляла по моему столу, забавно все обнюхиваю и иногда попипскивая. Славная. Мобильник зазвонил. — Мелита, привет, у меня завтра открытый урок. Не хочешь прийти помочь, а то как-то стремно. — Давай, я иду уже. Быстро посадила Самиру в клетку. Юля пригласила! Юля! Добралась до дома за двадцать минут. — Привет, ты замерзла вся наверно? — Юля была в миленькой розовой пижамке. — Немного, — я потупилась. — Давай, сейчас чая налью тебе, раздевайся, в гостиную проходи. Я увидела картон и ножницы и трафарет звездочки. — Это для рефлексии, завтра будете поднимать одну из них. Поможешь мне вырезать? Только чай сначала попей, согрейся хоть, тут еще печенье есть, — быстро ставит все. — Спасибо, что пригласила, мама снова задерживается. — Мелита, что сегодня с психологом приключилось? — Я ей рассказала все, а она заплакала. Глупая. — Да уж, — Юля закатила глаза. — Слушай, у меня к тебе предложение есть. Не хочешь завтра со мной на выставку сходить? — Прикольно. Маша в психушке, — резко выдаю я. — Что? В смысле? — Юля все откладывает. — Её забрали туда, типа болтает много. Это из-за меня все, — опускаю голову и начинаю резать. — Что? Нет, с чего ты взяла? Глупенькая, — она крепко прижимает меня к себе. Телевизор что-то говорит. — Сегодня ночью повесилась девочка в детской психиатрической больнице. Мария Хворостова, у девочки был диагноз умственная-отсталость, она повесилась на шнуре, лампы. Сейчас следствие разбирается и пытается понять причины этого суицида. Юля резко выключает телевизор. — Так, пойдем-ка спать, поздно уже. — А звездочки? — Завтра, пораньше сделаю. Пошли. Я осторожно заползаю в кровать. Чувствую, как Юля ложится рядом и мягко обнимает меня за талию. Осторожно поворачиваюсь и смотрю в её глаза. Улыбается. Также обнимаю за талию, офигеть, офигеть. Кладу голову ей на плечо. Обнимаю её за тонкую шею, она тихо смеётся, и кладет руки на талию. Крепче прижимает к себе, а я боюсь пошевелиться. — Спи, — шепчет она. А вот это уже интересно. Юля позволила себя обнять, да, какое там обнять, я сейчас лежу с ней в одной постели, и она обнимает меня. По-моему лучше и быть не может. Но только я хочу, чтобы её кое о чем. Будет ли он согласна со мной вместе пытаться узнать, куда дели мою Лизу? А что? Я с ней на выставку, а она это со мной до Лизы. Сейчас лежа с ней в одной кровати, я была уверена, что кажется сегодня мы сдвинулись с той точки, что была изначально, простых учениц к себе не зовут в постель. И может она сегодня мне так тонко намекнула, что отношениям все же быть? Черт, я в лепешку готова разбиться, чтобы они получились. Я даже эмо перестану быть, во, какая жертва. Главное, чтобы она мне не изменила. А то всякое может быть. Но она вроде не такая, ага Анита тоже такое не казалось. Значит это можно считать тем, что она меня принимает? Вы ведь понимаете, о чем я. После изнасилования не каждый готов быть с девушкой. А она значит готова. Я в её глазах никак не испортилась. Просто сейчас, лежа в её объятиях, я понимала, что боюсь. Если мы начнем встречаться, то я не могу честно сказать, как у нас все будет в отношениях. В плане секса. Я боюсь. Честно боюсь. Я даже сейчас бы испугалась, если бы Юля захотела, я понимаю, что она не насильник и не мужчина, но мне от этого не легче. И я не знаю, смогу ли я как-то побороть этот страх. Она ведь явно захочет, а если я нет. То как быть? Наверно самый простой вариант будет просто согласиться, сделать вид, что мне не страшно, что мне не хочется. Потому что на данный момент мне вовсе не хотелось чего-то большего, чем есть. Мне просто хотелось вот так с ней лежать. Так что мне наверное придется подстраиваться под её хотелки, чтобы она не ушла от меня, многие ведь могут уходить по этой причине. Мне придется как-то сломать себя, чтобы ей было хорошо. Все ради Юли. Все рада нее.