Я люблю вас, Юлия Олеговна!

— Все нормально? — Юля улыбается, но по ней видно, что видимо она успела запаниковать от того, что я наверно была там так долго и возможно моего внешнего вида. — На сколько все может быть нормально в моей ситуации, — пытаюсь отшутиться я, садясь за стол, плов, круто. — Извини, — она поджимает губы и смотрит в пол. — Завтра вместе с тобой пойдем на это интервью хорошо? — снова улыбается и протягивает руку через весь стол, сжимая мою. — Ты серьезно, а как же… — Подождут, мама наверно сильно занята, да? — Ну, ей не выгодно пропускать работу, — опускаю глаза и немного накалываю на вилку еды. — Обижаешься на это? — Нет, — качаю головой. — Я же все понимаю, в каком мы положении, она только может материально нас обеспечить, че этот мудак бесполезен, его мать еще более бесполезная, как бы все. Слушай, у тебя кто-то есть? — спрашиваю я, смотря прямо ей в глаза, так стоп, я себе сплалила, код красный, код красный. — Просто, пока макияж поправляла нашла там у тебя тесты… — А это, — она снова улыбается. — Да был один мудак повстречались наверно полгода, я его бросила после того, как у нас был секс без презервативов, мы всегда предохранялись, а в тот раз он сказал, что его не было, я и выставила его, но к счастью все обошлось, тесты еще с тех времен остались. И кажется я не разрешала тебе лазить по моим шкафам, — смеется она, убирая грязную посуду. — Давай, иди пока в спальню, уже очень поздно. Стаскиваю с себя платья, и все остальное, остаюсь в одном белье, интересно мне предложат пижаму? Юля заходит в комнату и тут же вижу смущение на её лице, да ладно, она уже все видела. — Предложишь мне пижаму? — смеюсь я. — У меня нет честно, — кажется она даже не знает, как правильно реагировать в этой ситуации, ну ладно, забираюсь в кровать и укрываюсь одеялом и машинально снимаю лифчик, ну пижамы же у нее нет. Юля продолжает смотреть на это охреневающим взглядом, а потом быстро бросает мне футболку. — Думаю подойдет, — выходит из комнаты, черт, я уже так надеялась и верила. Юля приходит и забирается в кровать, чувствую, как она обнимает меня, верчусь и теперь смотрю в её серо-зеленые глаза. Поудобнее ложусь у неё на груди и обнимаю за шею. — Спи, — тихо шепчет она. Утром просыпаюсь от будильника, семь утра, точно интервью было поставлено рано на десять. Быстр вскакиваю, видимо Юля уже проснулась дверь спальни была закрыта, а с кухни слышался шум посуды, быстро одеваюсь, надо домой хоть переодеться. Юля суетилась у плиты, в коротенькой черной пижаме. Какая же она. — Юль, я ушла, — тихо проговорила я, хлопнув дверью. Сейчас надо срочно найти контакты ваще любого гинеколога. Интересно мама дома? Хотелось бы, чтобы ушла, мне надо как-то по тихому к нему записаться, а мама в последнее время слишком интересуется моей жизнью, оно и понятно, после такого. Мамы не было. На столе лежала записка о завтраке. Самира тут же пошла ко мне, стоило мне только появится у её клетки, вытащила её и посадила на стол, включила компьютер. Открываю шкаф, отлично. Надеваю короткую черно-фиолетовую клетчатую юбку под нее тунику таких же цветов с группой «Оригами», подвеска, браслет, сережки все с нотами. Класс. Нахожу контакты первой же больницы, так номер. Звоню, сердце быстро заколотилось, услышала, как оно стучит. — Здравствуйте, я бы хотела сегодня к гинекологу записаться, на сколько можно? — тороторю я. — Здравствуйте, на четыре часа вас устроит? — Да, а с собой, что надо? — Девушка, вы в первый раз карточка, полис, паспорт, — отключилась, и где это все? Вроде бы все документы были в маминой комнате. В шкафу, машинально открываю первый ящик, о оно! Так полис, паспорт, карта, ну хуй с ней без нее. Юля вроде, как обещала со мной там быть или че планы поменялись? Мелита больше не кому не нужна? Смотрю на время, ну должна успеть. Сначала автобус, потом метро, потом еще двадцать минут пешком. Ненавижу Москву! Поностроили! Так, успеваю. Кто-то говорит мне, что втором этаже ждут, хоть где-то ждут. Да, уже приехали СМИ Юля увидев меня крепко обнимает и гладит по спине. Оля что-то решает и только сейчас понимаю, что вижу всех, кого удалось собрать. Таня, Лиля и Соня. Соня сидела вся в черном, с потекшим макияжом, рядом сидел, стоп, а как его зовут? Сажусь рядом. Видимо заметив мой взгляд коротко представляется. — Миша. Соня только вытирала тушь, которая текла все сильнее и сильнее. — Ты меня теперь бросишь, да? — всхлипнув спросила она. — Зачем тебе такая жена истеричка? — Это точно, — подтвердила Таня бросив на неё ненавистный взгляд, Лиля цокнула языком и начала снова изучать стены. — Ну, что ты такое говоришь, глупенькая. Все будет хорошо, слышишь? Я никогда тебя не брошу, я всегда буду рядом, продолжишь ходить к психологу, мы все решим вместе, — крепко обнимает её, гладя по спине. Я посмотрела на Олю, которая стеклянным взглядом смотрела на нас, видимо у неё тоже все треснуло внутри. — Начинаем, — слышу голос оператора. Юля и Миша выходят из кадра. — Расскажите свою историю, — Соня снова всхлипывает, она говорит первая. — Мне было семнадцать лет, когда меня продали. Я думала, что еду в приемную семью, но меня отвезли в бордель и продали за пятьдесят тысяч, больше меня не продавали, объявилась дальняя родственница директор испугался, больше такого не было. А потом он начал проявлять ко мне знаки внимания, наш директор. Говорил, что я красивая, что он не знал, что так получится и вообще он меня любит, — она нервно закрутила волосы. — У меня просто не было другого выбора, я наверно сильно поплыла от этих подарков, которыми он меня закидывал, мне не кому было рассказать, а то что у нас что-то будет хорошее давала призрачную надежду на безопасность. Мы очень быстро начали спать с ним, это обычно происходило в его кабинете, каждый вечер на его столе мы занимались с ним сексом, мне даже нравилось тогда, но не всегда были случаи, когда у нас был с разными предметами, тогда помню было больно и я просила его перестать. А потом я забеременела. Он заметил это первым, не знаю, как может что-то понял. И меня отвезли на аборт, это была какая-то больница рядом с тем борделем, я помню, что было больно, я плакала, потому что наверно хотела от него ребенка и мне было больно от того, как его доставали из меня, а потом был выпуск, — она умолкает и заходится в истерике, Таня закатывает глаза. — Меня продали после Сони, но это было регулярно, у меня не было неожиданных родственников, — твою мать, да, как можно ее так ненавидеть? — Меня продавали весь мой одиннадцатый класс, я залетела от клиента, но мне даже плохой аборт не позволили, — снова кривится. — Я залетела от клиента, но аборт запретили делать, а мне как-то было уже все равно, ну жизнь закончилась, я уже психанула решила родить и все, замуж вышла за клиента, который насиловал меня. Роды были стремными, там же, где Соне аборт делали рожала, пиздец был, я чуть не сдохла там, меня тыкали тем, что мне семнадцать, что у меня ничего не получается, что я убиваю его, а мне реально в тот момент хотелось, чтобы он нахер сдохнул во мне. А потом муж начал трахать меня прямо через пару дней после родов, понятно, что было хреново, п итогу куча врачей, интим-то нельзя, но ему похуй было. Потом начал бить, потом я снова залетела от него. Ну короче, я по жизни с этой историей. — Меня продовали вместе с ними, вместе с Таней, но в разное время её привозили позже, а меня раньше. Я не могла на это как-то адекватно реагировать, предки сектанты и фанатики Господа Бога, директор сдал меня, тип я сама шлюхой стала, ну меня это и добило я быстро скатилась в сильное употребление, к выпуску я уже была никакой, я уже сама начала работать на трассе за дозу давать, даже выгнать хотели, ну и потом все продолжилось, трасса доза. — Меня изнасиловал школьный фотограф, как это узналось позже, он пригласил меня к на фотосет, предложил чаю, я после того отрубилась, очнулась он меня изнасиловал, — не хочу больше ничего говорить. Все выключается, Юля крепко обнимает меня, а Миша прижимает к себе Соню. Оля тяжело вздыхает и качает головой. — Блять, Соня, ты заебала ныть, сколько можно?! Ну хули ныть?! Это уже прошло! Тебе ваще плакать нехуй, у тебя лучше всего жизнь сложилась! Это не ты залетела и рожала дважды от насильников, это не ты торчала за дозу! Не ты! — Почему ты раньше не говорила? — всхлипывала Соня. — А смысл?! Ты ведь тупая, даже не вспомнишь! — Заткнись! — резко рявкнул Миша и отвесил ей пощечину, воцарилась резкая тишина, я замерла, и отлипла от Юли. — Ты скажи ебанулась?! Да никто из вас не в порядке! Только я не понимаю, как можно быть такой сукой и обесценивать свою подругу в точно такой же ситуации! Ты думаешь у неё жизнь сложилась лучше?! Блять, да у неё бесплодие после аборта! Вся жизнь в каких-то подсознательных страхах, боязнь всего, что с этим связано, постоянные срывы и в конечном итогу суицид! И после этого ты заявляешь, что у неё жизнь лучше?! Ты совсем охуела?! Накалившуюся обстановку разрывает звонок Олиного мобильника. — Алло, — она ставит на громкую связь. — Что по девочкам, Андрей? — Я поэтому и звоню. Я просмотрел все документы, которые изъяли. И заметил одну странную тенденцию. В чем вообще суть. Он был директором начиная с самого девяностого года. Каждый год фото, каждый год новый выпуск. Но вот в чем замес. На каждом фото есть те, кто обведен, и кто зачеркнут, следуя простой логике, те кто обведен не пропадали, а те кто зачеркнут бесследно исчезли, я только что проверил. Но в том что случилось. Начиная с двухтысячного года, девушки на фото стали только зачеркнутые. То есть он сменил тактику понимаешь? Но в чем еще больший интерес. Зачеркивались только девочки с различными заболеваниями сзади каждого фото написано, у кого, какой диагноз, какая семья, ну ты ведь понимаешь, что приемных семей нет и не было. Самое свежее фото этого года и оно уже сделано в двух экземплярах одно осенью, другое зимой, на том зимнем пропавшая Лиза и она зачеркнута. — Есть хоть какие-то следы пропавших? Заявление или что-то еще? — Заявлений нет, некоторые круглые сироты, а у некоторых предки из трипов не вылезают, информации нет, как сквозь землю провалились. Мой телефон звонит, приглашали посмотреть и опознать насильника. — Поехали, Юль, — говорю я пересохшим голосом. На такси едем. Ничего не понимаю, куда их-то девали? И почему все изменилось? Пока единственное, что у нас есть это Соня, Таня и Лиля. Есть конечно еще мать Вики, но какой с неё толк? Она сама не знает, куда делась её дочь, что нам от того, что она писала заявы? Она всего лишь винтик в этом страшном организме? А я не знала, что жизнь в России такая плохая, девочек воруют. Но только вот что интересно, неужели ну совсем никто не интересовался кроме матери Вики о том, где их ребенок. И нам получается надо начинать с истоков, где это история началась, туда и надо прийти. Так стоп, но сегодня же на интервью были не все. А где Катя про которую говорила Таня? Ну да её тоже продавали, да, которая какого-то своего сутенера своего убила. Она вообще сидит все еще или уже вышла? Может ли она быть той самой единственной зацепкой, которая может знать что-то больше знать? Но может все-таки какие-то предки смогли протрезветь после той ситуации, когда пропала их девочка. И получается он изначально понимал, что Лиза условно говоря идет под раздачу? Если он делал всего одно фото, то он понимал изначально, что делать с данным «товаром» тип? Отвратительно. Но твою мать может мне кто-нибудь ответить на кой черт им моя Лиза? Я вообще не понимала красоток сдавали в бордель тут больная логика ясна, красивые больше отдадут, но зачем тех, кто болен и отличается от других? Зачем им беременная малолетка? Музыка в такси резко прерывается на новости. — Сегодня было обнаружено два тела. Мужчина застрелился в своей квартире, он был известен в узких кругах тем, что вел свой дневник на сайте «Живой Журнал» там он был известен под ником Чеширский кот. Сейчас же все его записи удалены. Также повесилась сороколетняя женщина в своей записке она указала, что больше не может терпеть все то, что вокруг неё происходит и она устала искать свою пропавшую дочь. Сейчас расследование занимается этим делом. Что за страшная волна самоубийств нахлынула на Москву? Чеширский кот, тот самый, кто писал про Соню и мать Вики. Да они блять, че совсем охуели? Ну мать-то может и сама, и вот он. Не верю я в это. Слишком очевидно, вероятность что их убрали сто процентов. Слишком глаза мозолят. Снова этот участок. Узкий маленький, снова менты. Меня приводят в какую-то маленькую комнату, за стеклом стоят они. — Кто? — я молча указываю на него, он был среди них, его уводят. Тихо выхожу и куда его? Вижу, как ведут по холлу. В маленьком кабинете закрываются. Юля непонимающе смотрит. Показываю ей молчать. Осматриваюсь, кроме нас так рано не было никакого. Осторожно приближаюсь к двери и прижимаю ухо, теперь я слышала очень тихие голоса. — Откуда я знал, что все так будет? Я думал, что пойдет по плану. Всех вырубала с той чашки чая. Я влил обычную дозу, все приходили в себя уже во время того, как переставали быть девочками. Все было также. С Лизой ведь все прошло успешно. Лизой? — Юля, а поехали к нему. — Что? Мелита, зачем там ведь… — Явно не кого нет. До его дома недалеко, второй этаж. Я прислушиваюсь, тихо. Открываю, заперто. Тога была еще какая-то женщина. — Юля, помоги-ка, — наваливаемся на дверь, в последний момент Юля неистово бьет каблуком, есть. И правда. Мертвецкая тишина. — Это он здесь тебя, — тихо шепчет Юля. Осматриваемся. В его комнату. Первое, что вижу большую картонную коробку, вытряхиваю все содержимое. Плакаты? Это же тот плакат, который висел, когда я еще к ним приходила. Переворачиваю. Мое имя, какого хера? Аврил Лавин на обороте написано «Лиза». — Мелита, какого хера? — тихо спрашивает Юля, перебираю плакаты — Тут на всех так. Я перебираю, даты. — Юль, это дата, когда меня изнасиловали, тут года, это начало с девяностых, когда девочки еще пропадать начали. Они общались получается. Я смотрю на компьютер. Быстро включаю, пароль. Обычно во всех квест-комнатах он на стене. — Юль, пароль. — Дату рождения попробуй или год, тут написано пять символов или больше. — Допустим. 1968, — вычла с помощью калькулятора. Открыто. Открываю первую же папку. В ней еще дохуя таких же. Все по датам и именам. Так, Лиза. Вордовский файл. Это че досье? Имя: Елизавета Хворостова. Возраст: 17 лет. Физические особенности/заболевания: Отсутствуют. Беременность. Семья: Состоит из трех человек. Отец, мать, старшая сестра. Социальное благополучие: Маргинальная семья, сильно злоупотребляющая алкоголем, состоит на учете в ПДН, родители даже не заметили, как их дочь забрали. Отношение к ребенку: Глубокое равнодушие. Другие родственники: Отсутствуют. Параметры: Ожидается конечный результат. Срок беременности: 8 месяцев. Любимые группы/певицы: Аврил Лавин. Ожидания от приемной семьи: Те, которые примут её беременность, также будут волноваться за её состояние, разрешение на посещение школы и приветствия образования в дальнейшем, возможно запись ребенка полностью на себя, а также возложение всех родительских обязанностей. Любимая еда: Печенье с шоколадом. Дата: 18 января приблизительно. Новая дата: 23 января приблизительно. — Мелита, вызывай всех, пофиг на взлом, тут какой-то большой пиздец происходит. — На меня тут тоже есть, — говорю я, указывая на последний файл. Смотрю на часы. Уже три. Мне пора. — Разберись без меня, — кажется я никогда еще не чувствовала себя такой опустошенной. Прикольно, мое изнасилование было задумано им же. Черт возьми, его вообще изначально спланировали, этот чертов директор этого чертового детского дома. На меня такое же досье, я была частью чьего-то большого безумного плана. Только, почему я? Нет вернее не так, почему все мы? Я одного не понимаю, я слишком много знала? Обычно так убирают свидетелей очень тихо и чтобы никто не заметил, а я что могла знать? Их-то понятно возможно они знали, но может и реально какая-нибудь черная трансплантация, а я что? Меня типа также хотели убрать? Только не вышло, чай не подействовал, я выпрыгнула в окно, заявила ментам, планы рухнули. И причем тут Маша? Она же наверно не сама умерла, точнее не так, с Машей все было просто, Маша через свое повешанье протествовала против чего-то. Маша рассказала про Вику, поэтому её закрыли. А я что? А я знала Лизу, и что мне с этого? Ну, ее многие знали, но я ведь была единственной не равнодушной, ну конечно. Всем было максимально похуй на то, что беременная девочка пропала, а мне нет. Я первая, кто начал искать. И мне кажется уже ничего не найду. Это бесполезно, нет и не будет никакой правды и огласки. Потому что нечего искать, что мы нашли? Какое-то досье? Заявлений нет, единственная, кто их подавала повесилась, сомневаюсь, что она сделала это сама. Про Лизу этот гандон сегодня спокойно говорил с ментом у них наверняка все схвачено, а мы что можем? Да ничего. Я уже ничего не могу и не хочу. Я просто устала. Пожалуйста, я хочу, чтобы все это закончилось! Зачем мы вообще переезжали?! Я не хотела, не хотела! Тут все только хуже! Школа, в которой я училась расстрелял какой-то парень-психопат, моя единственная подруга пропала бесследно и мы её никогда теперь не найдем, меня изнасиловали, а когда начала копать я испортила жизнь Соне, которого этого не заслуживала, я залетела от насильника! Я все испортила! Я все испортила себе! Я и другим все испортила! Я во всем виновата! Я! Я не хочу тут жить! Меня сломали! Всех нас сломали! Меня больше никогда не починить! Останавливаюсь перед больницей. Машинально иду к регистрации, кабинет тридцатый на третьем этаже. Очереди нет. Стучусь. На меня смотрит женщина может лет сорока, с рыжими волосами заколотыми в шишку. Довольно полная, кривится и осматривает меня. Забываю, что здесь не любят эмо. — Я записана, можно. — Да можно, садись. На что жалуешься? — Беременна я, вчера тест положительный. — Как всегда, — закатывает глаза. — Ну раздевайся, посмотрим тебя. Раздеваюсь сажусь на это кресло. Она смотрит, я только морщусь. — Ой, вот только не надо, сначала трахаетесь, а потом им больно, ноги раздвигать надо меньше. — Я не хотела, — смотрю в потолок. — Да вы все «не хотели», — смеётся.- Одевайся, — быстро натягиваю вещи, она уже пишет что-то за столом. — Беременна ты, срок три недели. Щас, тебе направление дам, на учет встанешь. Отцу ребенка-то скажешь? — Я аборт хочу сделать, мне направление надо, — тихо говорю я, смотря на колени. — А отца у ребенка нет. Точнее… Это изнасилование было. Я не хочу рожать. — Изнасилование? Не смеши меня, наверно просто не дала кому-то в своей тусовке, вот щас и придумала, или под алкоголем была не помнишь. Нет, миленькая, тебе рожать и рожать надо, такая молодая еще. Ты в курсе, что бесплодие потом может быть? — Мне все равно, направление на аборт дайте. — Какому мужчине ты потом такая нужна будешь? — Я девушек люблю. — Да, правильно говорят, что среди эмо одни педики да педовки. Но направление все равно не дам. Сначала список анализов пройдешь, а потом с ними уже ко мне. — Зачем мне это? Я просто рожать не хочу. — Ты думаешь все так просто? А если что-то не так? Потом меня будешь обвинять? Мне такое счастье не нужно. Так что, либо ты анализы проходишь, либо я твоей матери сообщаю. — Вы права не имеете. — Деточка, ты в России живешь, — смеется она, я смотрю на список, забираю его и хлопаю дверью. Главное успеть эти анализы чертовы пройти. Три недели срок маленький еще, есть еще девять недель, чтобы это все тихо сделать. Я не хочу, чтобы об этом узнала мама, ей сейчас не надо лишних проблем, она итак плохо перенесет весь этот суд и все остальное. И я боюсь, что она заставит меня оставить вот то, что во мне сидит. Я не хочу не кого воспитывать в семнадцать лет, я не хочу быть, как Лиза по её дневнику понятно, что быть беременной совсем не прикольно. Зачем оно мне? Она типа специально сказала про бесплодие? Честно, мне вообще похуй. Потом буду уже с ним разбираться и как будто оно сейчас не лечится, сейчас все лечится за бабки. И как я его могу оставить? На кого? Типа мне самой его воспитывать в двушке? С мамой, за которую я боюсь и которая не совсем стабильна из-за своей депрессии, которая не давно чуть не покончила с собой? А мне что потом делать, как рожу? Типа воспитывать? А для чего? А главное, как? Нет, опыт с детьми, конечно есть, все десять лет, но это же полностью на мне все будет. Никто мне не поможет всем будет не до этого. Мама будет думать, как сделать так, чтобы прокормить еще троих человек, и как вообще мне, где рожать? Там же, где и Таня? Не хочу. И что потом делать? Мне же надо как-то образование получить, как я это буду с младенцем? Первый год они то и делают, что орут, и снова орут. Бесит. Я не придерживаюсь того факта, что надо родить, зато не убить. Типа лучше в детский дом отдать, чем родить. Ага, вот в тот, который напротив, где девочек продавали с одиннадцатого класса. Что приемную семью ему подыскивать? А не многовато ли привилегий для ребенка насильника? Может ему отдельную хату еще снять? Я его никогда полюбить не смогу, это вечное напоминание о том, что меня сломали, что прежней я никогда не буду, что прежней жизни не будет. Главное, чтобы сейчас никто ничего не заметил, главное, чтобы успели вытащить это до двенадцати недель. Машинально открываю дверь квартиры. Какого? — Привет, моя дорогая, — меня обнимают. Я вижу, как на кухне мама напряженно улыбается и разливает чай. — А ты, чего приехала? — тихо спрашиваю я, осторожно отстраняя её. — Ну, я что не могу любимую внучку повидать. Тем более, когда я узнала о случившимся. Это правда, что СМИ говорят? Ну, что тебя изнасиловали? — тарелка на кухне громко бьется об пол.