Частная школа Ньюман

      Кабинет пуст — ощущается таким, даже с непонятной серой массой, называющей себя людьми поочерёдно. Надо же, у дерьма и клички имеются. Биология проходит в огромной комнате, разделённой на ученическую и лабораторную часть. Старая, едва рассыпающаяся учительница миссис Памм с седыми тонюсенькими волосами под скрюченные морды подростков объясняет и на примере муляжей показывает, как впихивать в девственную вагину чёрный покоцанный член. Конечно, работа ведь — показывать процесс совокупления двух разных рас. Сохён морщится, спрятав лицо в локтях и накрывшись густыми волосами, чтобы не прикопались. Ей не стыдно, ей стрёмно, что у каждого в свои семнадцать-восемнадцать лет в выпускном классе разные реакции: идиотский смех, переговоры и отвращение.       Рядом, прижавшись к её бедру своим, сидит старший брат — на час раньше вылез, — двойняшки всё-таки. Сонхун громко жуёт жвачку и не стесняется выдувать из неё белые, пахнущие мятой пузыри, ему ни горячо ни холодно, что происходит на уроке — наушники в ушах, спрятанные под осветлёнными волосами, за себя говорят. С громким колоколоподобным звонком миссис Памм отбрасывает фаллоимитатор и измученную резиновую вагину в ящик в столе и, как старый червь, заползает в лабораторную. Следующим по расписанию английский язык, Сохён нечего делать в школе. На выходе из кабинета она вылавливает брата и заставляет дождаться вместе с ней ухода остальных.       — Я сваливаю, — просто выпаливает девушка, её слова порой легкомысленнее мозгов тупых блондинок-одноклассниц, топящих за патриархат и носящих топы из двух хрупких ниток, едва закрывающих ареолы сосков. — Спросят, где я, скажи, что месячные начались, — Сохён, облокотившись о побеленную стенку, держит руки на маленькой груди и смотрит брату в безразличные чёрные глаза.       — Опять к своей подружке по постели побежала? — Сонхун безвкусно усмехается, приготовившись к нападкам сестры, но девушка и шагу в его сторону не делает. — Предохра… а, точно, — он закатывает глаза, надевая наушники обратно.       — Умри, придурок. Я тебе этот чёрный член по глотку запихаю, — обменявшись любезностями, они расходятся на развилине: Сохён бежит к главному выходу с сумкой и не переобувшись, а Сонхун занимает своё место в кабинете английского языка.       Потеть среди мерзколицых и недоразвитых одноклассников, у которых на уме куда член запихнуть, в дырку в стене или в девку из параллели, — нет желания. С женской частью Сохён тоже не общается, не может найти общий язык и точки соприкосновения. Они либо перекачены силиконом, либо насколько невзрачны, что сливаются с белыми стенами. Сохён где-то посередине со своим смешанным стилем, родными длинными и густыми волосами, чокером-полоской на шее и потёртых кедах.       Никто не обращает на неё внимание в стенах школы: что есть, что нет — разница мало видна. Собрав неугомонные волосы в высокий неаккуратный хвост, она останавливается возле школьных ворот и садится на корточки, чтобы завязать чёрные шнурки в затяжках от отросших ногтей, сумка на широких лямках слетает с плеча на асфальтированную дорогу, и Сохён раздражённо пинает её носком. Наличие планшета для учёбы в ней девушку не волнует.       Сохён торопится к остановке не из-за автобуса, катающегося туда-сюда по бостонской главной дороге. Красный форд прошлого года выпуска в разы интереснее. Заняв собой половину заляпанной лавки, девушка машет выпавшей тетрадкой, подгоняя к лицу прохладный воздух. Ей бы помыться по приезде домой, вещи впитали в себя школьное зловоние — смесь ядовитых духов и мужского поистине вонючего пота. Под крыло остановки входят двое парней-школьников, кажется, Сохён видела их прежде — оттого и отвратно. У неё в голове всплывают извращения, которые они проходили на биологии с двадцать минут назад. Она проклянет себя, если хоть раз в жизни коснется мерзкого члена своим телом. Сохён неконтролируемо вздрагивает на месте, и оба парня оборачиваются к ней.       — Подкати, смотри какая, — Сохён слышит мерзковатый шёпот, но виду не подаёт, продолжает махать тетрадкой. Давно она не сталкивалась с непрошенным мужским вниманием, обычно чересчур слащавые за мальчиками помилее бегают. — Возьми яйца в кулак.       Усмехнувшись за кучей волос, спавших на лицо, Сохён выдыхает. День обязуется закончиться лучше, чем начался — с криков матери о плохой посещаемости, о которой проговорился классный руководитель. Страна у них свободная, значит и Сохён такова — делает, что вздумается, жаль прикончить двух дегенератов не имеет право. Уровень преступности и без неё высок. Сохён не ненавидит парней, скорее живёт в убогом обществе с мужчинами, которые до сих пор не по статусу возвышают себя, добившись только того, что без мамок в толчок ходят.       У них давно нет запрета на показушничество. Геи спокойно гуляют за ручку по паркам, а лесбиянки занимают скамейки и сосутся, как сорванные с цепи. Нет, Сохён не такая, она — сторонник счастья, зависящего от тишины. Один Сонхун знает о увлечениях и гулянках сестры-двойняшки, он просто родился под счастливой звездой, а так н-е-у-д-а-ч-н-и-к.       Наконец-то дорогущий форд останавливается у остановки, и Сохён вскакивает со скамьи, прихватив свои вещи, а парни провожают её заинтересованными взглядами. Их она приравнивает к неудачникам, то есть к Сонхуну.       А сердце-то как трепещет при виде лица, округлого и нежного. Синью как нестандартная кукла барби: вся из себя богатая, безбожно красивая и умная до тошноты. Забравшись на переднее сидение, Сохён закидывает вещи назад и в последний раз смотрит в затонированное окно. Неловко обратно к девушке поворачиваться. У Синью короткий день в университете: три пары сокращённые в три раза, незабитый день и скучающая Сохён.       — Могла бы не сбегать, я бы подождала, — спокойно говорит Синью, без упрёка и претензий, но Сохён всё равно воротит голову. — Да брось, это твоё право.       — Вот именно! Я, блять, спустя три недели наконец-то увидела тебя, а ты говоришь отсидеть до конца, — Синью усмехается и, пока они застряли в центральной пробке, наклоняется и быстро целует в пахнущую свежими персиками макушку. — В губы, живо.       У них много времени, и каждую секунду Синью беспечно тянет, лишь бы вывести девушку на эмоциональный всплеск. Она кладёт ухоженную ладонь на ляжку, спрятанную под толстым слоем джинсов, и смотрит в пуговичные глаза со своим отражением в зрачках. Сохён нетерпеливо поддаётся вперёд, но Синью уклоняется, улыбнувшись уголком крашенных красной помадой губ. От неё не пахнет, а несёт приторной вишней в куче тростникового сахара. Рыкнув, Сохён обхватывает девушку за впалые щёки и впивается в пухлые губы, причмокивая от долгожданного чувства. Целовать её — как жевать несколько ведер сладкой ваты или обсасывать вишню до косточек. Синью пищит, широко раскрыв глаза, но поддается самовольничеству Сохён, позволяя протолкнуть в себя островатый длинный язык и вылизать изнутри.       — Поехали ко мне, никого не будет до вечера, — у Сохён обезвоживание без девичьих ласк, ещё она задыхается, как при потери кислорода. Синью растерянно кивает и сворачивает, выбираясь из пробки. Маршрут торговый центр — море — ресторан, сменяется на дом Сохён — кровать Сохён.

***

      Закрывшись в доме изнутри, Сохён напрочь забывает, что помимо неё в коттедже живёт ещё брат и родители, — на них печально всё равно. Синью не единожды была в гостях у своей девушки: раза три — четыре, хоть и сама живет в подаренной отчимом на совершеннолетие квартире. Но Сохён упряма — ей хочется в родном доме, так спокойнее, даже если родители вернутся раньше. Она просто может сказать, что Синью её одноклассница, которая подтягивает по предметам. Дорогой уход Синью делает из неё семнадцатилетку с натурально красивой и чистой кожей, а ещё бледным лицом.       Роскошь — её второе имя. Родилась в богатой семье, обзавелась всем: деньгами, квартирой, машиной и любимой старшеклассницей, за которой бегает, как за неугомонной кошкой, чтобы погладить и не травмироваться. Проводив глазами хрупкую фигуру Сохён в душ, она остаётся в комнате, медленно раздеваясь. Рядом с Сохён ей всё равно, что укороченный пиджак стоит несколько тысяч долларов, его она кидает на пол, оставаясь в обтягивающей чёрной юбке и красном топе на прозрачных лямках.       Кожа пульсирует в тех местах, в которых Сохён трогала её. За несколько недель Синью отвыкла, и у неё стоящая причина — поездка с родителями в Канаду. Расстегнув тонкими пальцами застёжку на юбке, она освобождается и остаётся в одних чёрный капроновых колготках, под которыми поблескивают красные кружевные трусики.       В комнате у Сохён, как в подростковых хоромах. Она не как обычные девушки-старшеклассники фанатеет по мальчишечным группам и развешивает плакаты из журналов. У неё свой беспорядок — творческий. В углу мольберт и полка с дорогой краской для рисования, картины на плотных листах прибиты кнопками к стенам. Еще у компьютерного стола разрисован шкафчик под стиль Сохён. Она необычна — даже чудна. Услышав торопливые шаги, Синью смущённо улыбается в ладони, её тело трепещет.       Сохён заходит в одном белом полотенце, а на её голове пучок, чтобы не замочить слишком густые волосы. Босые ноги липнут к полу и оставляют за собой аккуратные небольшие водянистые следы. Приподняв густоватые брови, Сохён наигранно ойкает и скидывает со своего тела лёгкое полотенце. Она обнажена, бескрайне красива и бледна. Худые ноги едва соприкасаются, меж ними щель, через которую можно пропихнуть ладошку и потрогать воздух. Бледная маленькая грудь с кофейными твердыми сосками и небольшими ареолами. Синью задыхается, пытаясь перетерпеть напряжение, но Сохён подбирается к кровати и садится рядом, наклонившись вперёд.       — Я так скучала, — шепчет она, губами вжавшись в щёку, пропитанную уходовым пахучим кремом. — Очень скучала… — её голос оседает.       Пальцы впиваются в топ, Сохён аккуратно обнажает девушку, снимает с неё верх и улыбается, увидев грудь, по которой скучала. Синью раздвигает ноги, чтобы Сохён устроилась меж них, и тянет к себе, обвив руками за тонкую шею. Они целуются неспешно, всасывая припухшие губы поочередно, но Сохён нагло кусается, впиваясь своими островатыми клыками в кожу. Протолкнув меж телами руку, Синью осторожно касается возбуждённой и покрасневшей промежности, пальцами массируя твёрдый клитор.       — Чёрт… — шипит Сохён, вырвавшись из поцелуя, и, закрыв глаза, опускает голову. — Издеваешься.       — Может быть, — Синью целует в макушку, но пальцы не убирает, она не сбавляет и не увеличивает темп — продолжает всё также мучить прохладными прикосновениями.       Прошло несколько недель с их последнего секса, тело соскучилось по ласкам. Сохён уязвима в девичьих руках, поддаётся издевательствам и хнычет, желая большего — хотя бы проникновения. Но у Синью длинноватые ногти, она не сможет сполна удовлетворить её. Сохён старается не обмякнуть, ноги содрагают и руки теряют силу. Потихоньку вырвавшись из ласк, девушка устраивается меж бёдер и поднимает глаза на растерявшуюся Синью.       Капроновые колготки мокнут вместе с нижним бельем, Сохён старательно обводит языком там, где виднеется мелкий бугорок напряженного клитора. Обхватив бедра руками, девушка сильнее вжимается в промежность и толкается влажным концом языка, выбивая из Синью полустоны — громкие выдохи. Обоим неудобно, но Сохён не знает, можно ли. Она по частичкам собирает в себе силы и ногтями впивается в податливый капрон, разрывая напополам. Ткань трескается в районе паха и оголяет трусики, промокшие и смявшиеся. Синью накрывает лицо подушкой и вскрикивает в нее. Сохён ни одного живого места не оставит на её теле, своим звериным и жаждущим упорством.       Язык соприкасается с промежностью, ведет меж складок прямиком к клитору. Сохён присасывается к нему и мучает, толкаясь в покрасневшую бусинку. Руками она пытается стянуть колготки до конца, разрывая их дальше по стрелке, которая обрывается на ступне. Синью так и оставляет на себе подушку, но пальцами впивается в простыни, кусая губы, измазанные подтекшей темной помадой.       — Сохён… а… — Синью и сама не знает, чего желает сказать, ей просто не хочется молчать, пока девушка играет с ней, как с обмякшей куклой. — Я тоже скучала… — палец, который оказывается в её теплом нутре, входит по последнюю фалангу.       — Насколько сильно? — усмехнувшись, Сохён заменяет палец на длинный язык и двигает им, давя ладонью на бедро, чтобы Синью не двигалась и поддавалась. — Не молчи.       — О… очень сильно…       Как зелёный свет для действий. Язык покидает нежное и перегревшееся тело, оставляя за собой дорожку из слюней, которые тянутся аж до тазобедренных выпирающих косточек. Сохён нетерпеливо сдёргивает растянутые красные трусики через худые ноги и кидает за спину. Синью существует для неё, вся такая расплавленная и растекшаяся от ласк на кровати, неописуемо красивая и не в меру примерная, чертова богатейка со своими замашками, но до безупречности любимая и неповторимая, как коллекционная кукла из фарфора.       Забравшись на её мягкие бёдра, Сохён устраивается так, что на одной ноге сидит, а другую держит на плече, пока промежности соприкасаются. Она клянется, что Синью распухла так, что её клитор безостановочно пульсирует и вжимается в неё. Сохён, выдохнув, делает толчок на пробу и сама же вскрикивает от трения. Слишком долго ждала, чтобы тело не реагировало на простые движения.       На бёдрах Синью хорошо, в животе скручивает и оргазм подкрадывается быстрее, чем от глубокого отлиза. Наклонившись вперед, Сохён липнет к тёплым губам и зацеловывает их, толкаясь языком, а Синью поддаётся бёдрами навстречу трению. Бедная Синью еле дышит, пытаясь успеть за Сохён, но сдается, вжавшись спиной в кровать. Её тело обмякает полностью после скоротечного и яркого оргазма, парализовавшего организм. Промежность течет, а Сохён всего лишь несколько раз проезжает по ней собой и падает девушке на грудь.       — Настолько сильно, что я не могу отдышаться, — Сохён скатывается с уставшего тела и юркает под бок, вжавшись носом в влажноватое плечо.       — Сама виновата, — усмехается Синью, повернувшись к покрасневшему и потерянному лицу. Её поцелуи в макушку, как послабления после трудных мгновений. — Иди откройся, а то Сонхун до завтрашнего дня будет стоять на крыльце.       — Ему полезно, — он ещё не пришёл, но к вечеру освободится вместе с родителями. — Чуть-чуть попозже, я стоять не могу.       Её бёдра содрагаются, мышцы будто бы сокращаются и стягиваются. Пару минут — и она придёт в себя, может быть, вновь начнет доказывать, что скучала и Синью предательница, раз посмела бросить её на несколько недель.