***
Реальность — великолепная иллюзия, как сказал бы Набоков, — часто оказывается значительно сложнее наших внутренних монологов. В своих золотых мечтаниях, пестрящих эмоциональными радугами, Юнги, к сожалению, ушёл в себя, забывая о ближних: о своем друге, «муже на бумаге», о нации, которую он представляет. Да, покинуть всё это, как беспечный странник, было бы поистине безответственным. Но именно эта череда обстоятельств проливает свет на его неутолимую жажду уйти в отставку. Он не допустит скандала, о нет. Если он готов принять на свои плечи многогранную грязь общественного мнения, то в кошмарах не представляет, чтобы имя Тэхёна стало жертвой этой токсичной массы. Он не разрешит, чтобы коллективное дыхание корейского полуострова превратило его драгоценного тигрёнка в пепел. Юнги, человек с алмазной проницательностью, знает ту силу, что стоит за предстоящей эпопеей скандалов и критики. Пэк Хисон, владелец и главный редактор агентства «Seoul Daily News», не был бы настолько дерзким, чтобы воевать с Юнги, если бы не имел над собой мощного зонтика власти. Этот зонтик, без сомнения, держит в руке Чон Хосок — единственный знакомый Пэк Хисона, принадлежащий элите, приближенной к президенту, и единственный, у которого есть мотив. Ах, если бы Чон Хосок сдержанно ушёл в тень после «просьбы» Юнги, это была бы скучная и незаслуженно лёгкая победа. Но когда Хосок прикоснулся к губам Тэхёна в поцелуе и одарил его браслетом — этим знаковым амулетом собственности — Юнги проницательно понял: так просто этот аристократ не уйдёт. Его характер — алхимический коктейль капризов и желаний, такой типичный для богатых наследников. Чего Хосок хочет, то он и должен получить, какая бы атласная завеса судьбы ни стояла на его пути; вот таково их кроваво-серьёзное понимание. Семья Ким — не просто влиятельна; она представляет собой целую эпоху в современной истории, причудливо переплетённая с политикой и культурой. Поскольку Хванджин, глава этой могущественной династии, смог дать жизнь только омеге, он самолично воспитывал своих племянников — троих величественных альф. Эти молодые люди наслаждались большей свободой и уважением, чем собственный сын Хванджина, Сокджин. Этот бескрайне старательный омега долго и упорно шёл против течения, стремясь заработать хоть крупицу отцовской гордости. Сокджин, как истинный артист своей судьбы, прикладывал величайшие усилия, чтобы вырваться из оболочки недооценённого «омежки». Он воспринял брак с Юнги не просто как социальный подъём, но и как шанс переписать свою историю, чтобы в один прекрасный момент его имя зазвучало не как насмешка, а как символ успеха и уважения в мире альф. Чон Хосок — любимый племянник Хванджина — является не только капитаном медиа-империи семьи Ким. Он возвёл свою собственную империю в мире недвижимости — двойная корона, с которой он завоёвывал доверие и расположение своего могущественного дяди. Юнги, возможно, поддался мгновенному порыву, когда вызвал Хосока на личный разговор и недвусмысленно потребовал отстать от Тэхёна. При ответе на недоуменный вопрос «почему», Юнги, отвергая пустую риторику и дешёвые оправдания, произнёс: «Ким Тэхён принадлежит мне». Юнги был убежден, что Хосок откажется от интриг, ведь оба клана, Ким и Мин, потеряют в престиже, если тайная страсть Юнги станет широко известной. Хосок, внутренне настроенный как часы, был не особенно удивлён. Тот поцелуй, спровоцировавший такую реакцию, не был первым среди его действий, заставляющих задуматься. В его мозаике размышлений не было места для вопросов о праве пребывания в личном кабинете президента. Он откликнулся как надо — он отступил, дав обет молчания, доказав свою джентльменскую осанку. В качестве «платы за молчание» он лишь пожелал, чтобы Юнги продолжал быть эффективным президентом, позволяющим Хосоку строить свою империю, не сталкиваясь с налоговыми препятствиями. Тем не менее, альфы нередко поддаются собственным примитивным слабостям. Со времён первобытной истории и до последнего часа этого мира их амбиции, как медовые ловушки, не будут удовлетворены, пока они не завладеют желанным омегой. И если завладеть не удаётся, они готовы на всё, чтобы уничтожить соперника. При этом, если между альфами имеется личная неприязнь, как в случае с Юнги и Хосоком — врагами с детских лет, — то омега может стать искрой, подливая масло в уже разгорающееся пламя их «битвы за преимущество». Ведь именно в таких баталиях альфы находят своё истинное предназначение, возвышая и унижая себя в постоянной игре престолов. Юнги, золотой юноша с харизмой, неотразимой даже для учителей, был лидером не из жажды власти, а из какой-то внутренней неотвратимости. С самых школьных лет он заслуживал восхищения педагогического состава, становясь фаворитом не только преподавателей, но и даже самого директора. Этот единственный и неповторимый сын Мин Юнвона на фоне Хосока, у которого было только скромное звание «брата Ким Сокджина», казался неким апогеем человеческого потенциала. Когда Хосок, проникнутый желанием отточить своё баскетбольное мастерство, решил записаться в команду, Юнги уже там был, как вечно ждущий хозяин праздника. Тренер, похожий на манящего фауна в спортивной форме, с превеликим энтузиазмом вручил ему капитанскую повязку, словно древний венок лавра. И вновь, когда Хосок, сообразительный и практичный, принял решение идти на покорение корейского, а не иностранного университета — не столько ради себя, сколько чтобы принести радость своему дяде, традиционалисту с патриотическими идеалами, — Юнги снова появился на его пути. Он не только переступил порог того же заведения, но и был вознесён до ранга оратора, разделяя трибуну с ректором как равный. А в то время, когда Хосок вдохновенно учился, погружался в тайны бизнеса и со всей страстью конкурировал с собственными братьями за милость быть наследником Ким Хванджина — патриарха, которому предстояло передать ему свою империю, — Юнги решил жениться на сыне этого влиятельного альфы. Хванджин, в свою очередь, не уставал прославлять гениально-прекрасного зятя как дар судьбы. Когда Хосок смог, используя ловкость рук и никакого мошенничества, построить собственный бизнес — настолько успешный, что он вошёл в элитный клуб самых обеспеченных — Юнги, человек олицетворяющий само совершенство, стал самым молодым мэром в истории сияющего Сеула. И когда, в конце концов, Хосок сумел докрасить свою жизнь до такой степени, что стал одним из тридцати самых богатых людей в возрасте до тридцати лет, Юнги в том же возрастном диапазоне стал президентом Кореи — как звезда, пылающая в зените неба и не оставляющая шансов затмить себя даже на мгновение. Хосок, этот магнетически привлекательный любимец омег, не был погрязшим в высокомерии альфой. В отличие от Юнги, он не считал необходимым сохранять «голубую кровь» через сговор брака с представителем аналогично обеспеченного рода. Вместо этого он отдавал дань красоте — той величественной музе, которая так часто вдохновляет и определяет судьбы. Он стал специалистом не только в области недвижимости, но и в искусстве; ассоциация с художниками и их произведениями была для него способом усовершенствования эстетического вкуса, влияя на выбор и композицию искусства в его владениях, которые он выставлял на продажу. Он мечтал — а, сколь могущественны мечты! — что однажды найдёт омегу, искрящегося красотой настолько, что даже Юнги не сможет затмить его своим избранным. Да, Джин был ошеломительно красив, но Хосок был убеждён, как в геометрической аксиоме, что его будущий омега будет ещё красивее, — и здесь Юнги уже не сможет превзойти его, ведь он уже заключил брачный союз. И так, на благотворительных вечерах и банкетах, где аристократия общества собиралась как павлины, пестрящие хвостами, и где альфы публично выставляли своих омег как живые трофеи — все будут говорить, что омега Чон Хосока самый несравненный и самый желанный. Но Хосок не был однобоким в своих желаниях. Он хотел омегу, способного вызвать не просто восхищение, но и уважение его семьи. Поскольку смиренная и беззубая кротость уже давно стала клише, он жаждал увидеть рядом с собой омегу, обладающего не только внешним великолепием, но и дарованием к смелости, интеллекту и остроумному слову. Это были качества, способные выдержать испытание временем среди альф, которые подобны акулам в океане беспощадной жизни. И да, в завершение портрета идеального омеги, Хосок мечтал, чтобы тот был молод. Ведь когда ты появляешься на светских мероприятиях с омегой, искрящимся юношеской красотой, даже самые взрослые и опытные альфы не могут скрыть своего недовольства и зависти. Хосок, этот неуловимый джентльмен с алмазной вежливостью и огоньком в глазах, был для омег чем-то вроде мечты, претворённой в реальность. Каждый, кто становился объектом его внимания, испытывал полноту ухаживаний и настойчивых жестов. В этом аспекте Хосок мог позволить себе роскошь свободы, поскольку его вечный конкурент Мин Юнги уже узаконил свои отношения, снимая с Хосока бремя необходимой конкуренции. И вот Чон Хосок, искатель абсолютного идеала, обнаружил свой святой грааль в лице психологического охранника президента — Тэхёна. Встреча развернулась в гостиной, где Хосок намеревался увидеться с братом и его мужем. И что же он увидел? Лицо, чьи пропорции можно было бы их сравнивать с шедеврами Леонардо Да Винчи, Паула Рубенса и Сальвадора Дали. Линии, контуры, даже расстояние между глазами и форма подбородка сочетались в единое целое, как образцовый эталон золотого сечения, к которому должны были стремиться все аспиранты пластической хирургии. Но дело не только в идеальных пропорциях; костюм охранника, хоть и предназначенный для невидимости, не сумел затмить радужный магнетизм этого омеги. Вьющиеся волосы Тэхёна, напоминающие плющ, оплетающий старую каменную стену, были естественными до безобразия и придавали ему ауру французского романтизма. Его кожа, лишённая даже тени морщин, делала его подобием на живую статую, словно вылепленную из мрамора руками Микеланджело. Хосок был поражён, окован, как бы парализован этим величественным произведением природного искусства. Он не мог отвести взгляд, погружаясь в контур каждой черты, каждого изгиба, каждой линии — Хосок созерцал воплощение красоты, которую долго искал; в ней он наконец нашёл вершину восторга. Конечно же, Хосок жаждал знакомства, и, когда его пальцы, влажные от внутреннего трепета, коснулись бархатной кожи Тэхёна — этих длинных, изящных пальцев, лишённых кольца, — он почувствовал, что космос или какой-то его крохотный фрагмент наконец услышал его бессонные молитвы и прислал живой шедевр, созданный именно для него. Весь день его мысли, как бабочки на нектаре, кружили вокруг Тэхёна; он даже достал то самое экзотическое украшение, намеченное в качестве дара для того омеги, который когда-либо станет его спутником жизни. И утверждение Тэхёна, что его сердце уже занято, лишь подпитывало огонь любопытства и желания — ведь Хосок был уверен, что у него есть шансы завоевать эту неприступную крепость. Его воображение взлетело на новую высоту, когда он узнал о неожиданной смелости Тэхёна — смелости, с которой он, охраняя президента, поставил на место не только Ким Хванджина, но и всемогущего Мин Юнвона. Вот он, герой его фантазий, материализовавшийся не на холсте и не на экране, но в осязаемой реальности. «Очень хочу поцеловать тебя», — мелькнуло на экране сообщение от Тэхёна, и Хосок почувствовал, что его счастье не знает границ. Со скоростью ветра он отправился навстречу собственному Эдему, желая доставить удовольствие не только себе, но и объекту своего влечения. Но именно в этот момент, стоя на пороге возможного райского сада, Хосок узнал от самого Мин Юнги, что тот является альфой, захватившим сердце Тэхёна. Слова «Тэхён принадлежит мне» разбили его ожидания, как молоток хрустальную вазу. Все райские фрукты, казалось, падали в ладони Юнги. Всегда. И Хосок, собравшись с духом, решил это принять. Но он даже не задумывался о том, что Юнги получит и самую интимную, самую заветную из его мечт. Как же бороться с человеком, который всегда на шаг впереди? Но эта последняя капля, переполнившая чашу терпения, лишь подтолкнула его к мысли, что желание уничтожить Юнги, напрямую или косвенно, уже не казалось ему столь отвратительным. Хосок, словно археолог в поисках загадочного сокровища, решил узнать о Тэхёне всё до последней мельчайшей детали. С этой целью он отправился в его родную деревню, где соседи и знакомые, с теплотой и гордостью хранящие каждую историю о молодом человеке, разоткровенничались перед ним. Он собирал информацию, как драгоценные бусины, собирал и складывал их в мозаику на огромной доске, которую он внимательно изучал, точно детектив перед финальным актом. Не просто дом в Сен-Тропе или дом в Сеуле, купленные Юнги, стояли на этой доске. Нет, Хосок ушёл глубже, вычисляя даты их знакомства и следя за динамикой их отношений, как кинорежиссёр следит за развитием сюжета. Каждая мельчайшая деталь была вписана с хирургической точностью, и всё это было направлено на одну цель: обрушить мир Юнги в пучину неудач. Хосок хотел лишить его всего: власти, репутации, народной любви, корпоративных тронов, финансовых империй, отцовской гордости и даже всех тех блестящих медалей и наград, которые Юнги собирал, как дети собирают марки. Если получить Тэхёна не удастся, Юнги должен его потерять — таков был непреложный вердикт его души. Нет, Хосок не был злодеем в традиционном понимании, и убийство даже не промелькнуло в его мыслях. Но представьте себе разочарование Тэхёна, если его сверкающий альфа внезапно превратится в патетическую, неинтересную тень себя — Юнги без фамилии, без статуса, без цента в кармане. Хосок строил хитросплетения интриг, где Юнги будет пойман в пьяном состоянии, приступающим к измене, а Тэхёну понадобится утешающее плечо — и вот именно тут Хосок появится, подобно рыцарю на белом коне, в нужное время в нужном месте. Всё это планировалось без учета того, что его собственная семья тоже может пострадать. Когда ненависть охватывает не только разум, но и душу, любовь к близким отходит на задний план, как солнце, медленно скользящее за горизонт в огненных объятиях заката.***
Для Юнги этот вечер обретает почти фееричный оттенок неотвратимости. Действовать прямо и открыто для него — это как читать хорошо знакомую книгу, написанную на родном языке души. Играть в глупые, отравленные стратегии с Чон Хосоком он не намерен; запятнать благородное имя Тэхёна было бы самоубийственной химерой. Поэтому, выехав из Синего дома, этот носитель ясного разума и истинной взрослости направляется к своему некровному родственнику, существу, которое он никогда не считал ни омутом ненависти, ни ареной соперничества. — Юнги, я пойду с тобой, — пронзительно мечется в воздухе голос Тэхёна, человека, который не может смириться с пассивной ролью зрителя, как делает Чонгук. — Тигрёнок, я бы правда взял тебя с собой, но этот разговор касается только меня и его. К тому же, если он вдруг накинется на меня, ты не сможешь на это смотреть, но в данном случае это очень даже неплохо. — Неплохо? — возмущённо вздымает брови Тэхён. — Чонгук, почему ты сидишь и ничего не делаешь? А вдруг Чон Хосок захочет его убить? — Хосок завистливый, конечно, — объясняет Гук, — но он трус. А разочек прибить президента… да я бы сам это сделал, если бы мог. — Скоро вернусь, Тигрёночек. — Юнги только намеревался выйти из автомобиля, как его рука оказывается в тугой петле пристрастия Тэхёна. — Я с тобой, — шепчет Тэхён. Кивнув Чонгуку, Юнги оставляет Тэхёна под его надзором и, вырвавшись из цепких, почти детских лапок, шагает к Хосоку. Тот открывает дверь своего дома, как книгу с незавершенной главой, не ожидая, что на пороге появится Юнги. — Ты готов рискнуть будущим своей семьи просто ради того, чтобы насолить мне? — Юнги без утайки проникает в эту атмосферу напряжённости. — О чём ты? — делает вид, что не понимает, Хосок, закрывая двери в свой кабинет-логово, где прячется кровожадная карта его интриг. — Хосок, давай не будем играть в эти игры, — устало вздыхает Юнги, садясь за барный стол без приглашения. — Есть ром? Хосок молча, но задумчиво наливает янтарное угощение и протягивает гостю. — Чего ты хочешь взамен на перемирие? — спрашивает Юнги. — Ты имеешь слишком много, Юнги. Я хочу лишь спустить тебя на землю и разбить твои иллюзии божественности, — отрезает Хосок. — Всё, что я имею, я не просил. И, если бог решит забрать у меня то, что дал мне во временное пользование, я не стану противиться. Однако это отношения мои и Всевышнего. Третий всегда будет лишним. — Как это двусмысленно для человека, имеющего и мужа, и любовника, — насмешливо подхватывает Хосок. — Мне не нужно твоё благословение, Хосок. Я пришёл не за этим, — Юнги отречённо наблюдает за маслянистым напитком в своём стакане. — Ты ещё можешь сделать правильный выбор и отозвать утреннюю статью. Хосок, сжимая хрустальный бокал с такой силой, что пальцы превращают его в тончайший порошок, оставляет на своих ладонях алую кровь — диаболический печатный оттиск того, что даже титаны промышленности и финансов, увенчанные богатством, сделаны из той же уязвимой плоти, что и самые незначительные из людей. Он хватает Юнги за ворот с раскалённым презрением на грани потери самообладания. Как остро и непереносимо раздражает Хосока этот Юнги — «представитель добра и справедливости», человек, для которого всё подаётся на изысканной золотой тарелке, подобно экзотическим фруктам в бальзамическом соусе. В то время как остальные сражаются в интригующем балете родственных отношений, борясь за внимание родителей в ожесточённых семейных турнирах, Юнги — неоспоримый и единственный наследник. Окружающие намечают свой путь в жизни, оживляя его стремлениями, амбициями и мечтами, в то время как Юнги безразлично принимает всякое благополучие как должное, с удовлетворением поддакивая беспечному темпу своего безмятежного существования. Бизнес? Проще пареной репы. Карьера? Дело одного мгновения. Репутация? Чиста, как капля утренней росы. Политика? Легкость пера. Семья? Гармоничный оркестр без фальшивых нот. Жизнь даже щедро одарила его молодым любовником — юношей, ради которого он не приложил ни малейших усилий, в отличие от других женатых альф. От этой соблазнительной, но токсичной несправедливости Хосока тянет убить Юнги на месте, выбросить его молчаливое, избитое тело из окна и закончить с этим проклятым дефицитом космической справедливости, чтобы Всевышний перестал выбирать своих фаворитов среди земных потомков, как это делают обыденные смертные. И вот этот самый Юнги, светоч морали, ещё и навязывает свои «правильные выборы», как будто именно он держит в руках баланс между добром и злом, праведностью и порочностью. — Ты лицемерная тварь, одетая в шерсть невинной овечки, Юнги. Народ должен увидеть лицо своего ложного героя, — злободневно произносит Хосок. — Меня давно не заботит, что скажет обо мне народ, Хосок, — отвечает Юнги с истинным равнодушием. — Но мне не безразлично, что станет с Тэхёном, если ты опубликуешь всё, что у тебя есть. Он не виновен. Он не заслуживает стать жертвой нашей битвы. — Наш народ возненавидит тебя, не его. О Тэхёне всего лишь узнают, — недоумевает Хосок с горькой усмешкой. — Я в политике не один год, Хосок. Ты недооцениваешь силу общественного мнения, — глубокомысленно замечает Юнги. — Если ты думаешь, что можешь меня уничтожить, не коснувшись его, ты ошибаешься. Назови свою цену, — продолжает он. — Чего ты хочешь? Мою компанию, моё имущество, мою должность? Хосок, пронзительно вглядываясь сквозь коридор в экран домофона, на котором мелькает лицо Тэхёна, как звезда в черной ночи, произносит: — А как насчёт… Тэхёна? — Что? — на мгновение Юнги теряет контроль над ситуацией, его самообладание колеблется, хотя он и остаётся на своем стуле. — Ты, как благородный рыцарь, твердил о том, что тебя заботит лишь чистое имя твоего любовника. Раз это так, готов ли ты оставить его ради его же безопасности? Не я, так другой узнает правду, Юнги, и Тэхён окажется на страницах газет и без моего вмешательства. Это не моя ненависть к тебе угрожает ему. Это твои собственные жадность и амбиции, господин Президент. С томным спокойствием, напоминающим античную скульптуру, Хосок медленно двигается к домофону, полный желания увидеть лицо омеги, Ким Тэхёна, который восстал против Чонгука и теперь стремится попасть сюда. Зависть к проклятому Мин Юнги достигает пика: Тэхён, омега, хрупкий как фарфоровая кукла, но одушевлённый искренней любовью, бежит на помощь своему альфе, понимая свою неполноценность в этой схватке. Хосок нажимает на кнопку, отпирая дверь, и Тэхён, неуклюже держа пистолет, врывается внутрь. Вид крови на руке Хосока разбивает его сердце, словно фарфоровую чашку, и его ноги дрожат, будто сделанные из плавящегося маршмеллоу. В юных глазах Тэхёна, ясных, как первый снег на рассвете, нет альтернатив: его Юнги, его любимого и единственного Юнги, лишили жизни. Он сам виноват — не обеспечил охрану. В этот краткий миг, пока Тэхён держит Хосока на мушке, его ум рисует полотно той жизни, которая могла бы быть, но теперь — лишь вакуум. Именно он, Тэхён, первым познакомился с Юнги, первым пригласил его на свидание, первым окутал страстным поцелуем. И именно он стал катализатором желания Хосока мстить Юнги, которого, как он ошибочно думает, теперь убили. В этом алхимическом моменте, когда время внезапно начинает катиться с горы судьбы, как глыба, срывающаяся в бездонную пропасть, Чон Хосок наблюдает, почти эстетически восхищаясь, за дуэлью вековых инстинктов — защиты и самоуничтожения — в глазах омеги. Что же значит собственная жизнь Тэхёна без Юнги? Вместо того, чтобы влить в Хосока весь океан необузданного гнева, Тэхён решает направить холодное, бездушное стальное горло пистолета прямо в свои ожидающие уста. Один выстрел, и он последует за своим альфой, преодолев грань жизни и смерти, как бабочка, летящая через пламя. Юнги в своей рефлективной медлительности задумчиво тащится по вязкому полотну коридора к Хосоку, когда вдруг его сознание пронзает тревожная картина. Он мчится к оружию, хоть и с фатальной медлительностью, словно летучая мышь, заметившая свет в конце туннеля. Глаза Юнги, проявление его холодной расчётливости, стремительно анализируют дистанцию, но недооценивают скорость разворачивающихся событий. Тэхён сжимает спусковой крючок — незаметная искра судьбы, на которую Юнги не успеет повлиять.