Странники Одиннадцати Пространств. Кто за штурвалом?

Возможно, некоторые религиозные доктрины получают преимущество не вопреки своей нелепости, а как раз благодаря ей? Любой слабак от религии мог бы поверить, что хлеб символически представляет тело Христово, но нужно быть очень крепким католиком, чтобы поверить в такую бредовую вещь, как пресуществление. Кто сможет поверить в это, тот сможет поверить во что угодно, и (вспомним историю Фомы) этих людей обучают видеть в этом одну из добродетелей. Ричард Докинз «Капеллан дьявола» Когда приходит вера, науку предают огню. Умберто Эко, Жан-Клод Карьер «Не надейтесь избавиться от книг!» Люди никогда не творят зло так полно и радостно, как тогда, когда они делают это из религиозных убеждений. Блез Паскаль

«Создатель» – хорошо знакомое слово для ышерби, жителей планеты Фрервот, что в Хвосте Галактики. Правда, означает оно у них немного не то же самое, что у других видов, в культуре которых тоже присутствует некий образ вселенского творца. Ышербианский Создатель по имени Фавабау, как и полагается демиургу, навёл порядок в первичном хаосе, создал первые элементы – металл, воду и воздух – и сотворил других богов. Сам он, кстати, изначально был случайной вспышкой света в кромешной тьме, а форму – ышербианскую, разумеется, в виде мускулистого двуногого и двурукого зверя, покрытого густой жёсткой шерстью, зубастый рот которого окружён двумя десятками выразительных щупалец – стал обретать в процессе созидания. То есть, создал этот Фавабау и самого себя в том числе. Но это ещё не самое интересное: помимо всего сущего, он решил сотворить и всё не-сущее. Для этого он создал отдельного бога, Рылаколара, который и сотворил не-сущее – как бы странно и парадоксально это ни звучало. Как можно сотворить что-то несуществующее, коим является не-сущее, философия ышерби объясняет буквально так: подобно тому, как свет не может существовать без тьмы (иначе он не был бы светом), сущее не может существовать без не-сущего. Как бы то ни было, после того, как Рылаколар создал это самое парадоксальное не-сущее, Фавабау удалился именно туда и более в делах вселенских не участвовал. Это отличает его от множества других «создателей» в самых разных культурах, которые, не удовлетворившись сотворением всего сущего и не-сотворением всего (или ничего?) не-сущего, продолжали в качестве верховных божеств управлять Вселенной, а также ковыряться в делах и поступках простых смертных. И особенно любили все эти великие демиурги заставлять смертных поклоняться себе любимым и изводить физически и морально тех, кто с этим не согласен. Ни Фавабау, ни Рылаколар ни в чём подобном, к чести ышерби, замечены не были. Равно как и целый пантеон других богов, который после собственного сотворения принялся самоотверженно трудиться, смешивая, нагревая, охлаждая, испаряя и конденсируя первичные элементы, чтобы создать всё остальное. И этот акт созидания вовсе не завершился в стародавние времена, как это обычно принято в мифах. Так, звёзды ышерби считали свежими брызгами расплавленного металла и стекла из Великой Кузницы Миров, в которой беспрерывно трудились два сменявших друг друга бога-титана – Каугвермо и Олорункай. Результатом же их работы были планеты: первый выковывал из металла пространства-времени скальные миры, второй выдувал из стекла (по представлениям ышерби, это было что-то вроде вселенского эфира) газовые гиганты. Ещё одна интересная деталь этого мифа состоит в том, что творцы миров получали вдохновение от целого сонма богов-карликов, которые жили в другом измерении и делились своими идеями с Каугвермо и Олорункаем, записывая их вспышками света в толще металла и стекла. Записи эти, впрочем, менялись, когда боги-титаны начинали их читать. Ничего не напоминает? Конечно, когда ышерби продвинулись в научном познании мира, они увидели в этом мифе намёк на квантовую механику. И это не единственный в ышербианской культуре прообраз научной теории, отражённый в мифе. Есть даже миф, в котором совершенно прозрачен прототип эволюционной теории – той, что во многих отсталых мирах вызывает неправедный гнев заражённых религиозными верованиями существ. Однажды богиня Ватуру, дочь самого Фавабау (да, прежде чем уйти в мир не-сущего, первый создатель успел сотворить себе семью), спасалась от злого демона Онгоролута. Он пытался отнять у неё кольцо, в котором содержался секрет самого творения. Ватуру долго бежала по космическому пространству и, наконец, достигла планеты Фрервот. Там Онгоролут настиг её и ранил. Кровь из ран Ватуру смешалась с водой в реках и озёрах Фрервота, и вокруг водоёмов выросла красная трава. Демон гнался за богиней, но трава задерживала его. Онгоролут рассвирепел и сжёг всю траву, но из пепла выросли деревья. Ватуру уже устала от погони и залезла на самое высокое дерево. Пока она лезла, из зацепившейся за ветви шерсти возникли насекомые. Они начали кусать и жалить демона, и тот снова всё сжёг. Из пепла и горелых веток появились позвоночные животные, которые тоже принялись защищать Ватуру. Пока кипела эта борьба, к Ватуру на подмогу прибыл её возлюбленный, бог Ытенви. К сожалению, Ватуру уже была при смерти, и Ытенви ничего не мог сделать. Она только успела поцеловать его и передать кольцо с секретом творения, прежде чем умереть. Демон заметил это и бросился на Ытенви. Онгоролут ранил бога, и повторилась та же история, что с его возлюбленной: кровь дала начало травам, потом выросли деревья, появились насекомые и затем позвоночные. Только они были чуть-чуть другими: Ватуру породила живых существ женского пола, а Ытенви – мужского. Когда живые существа разных полов начали соединяться, их многочисленное сильное потомство начало одолевать демона. Но Ытенви прекратил этот бой: чувствуя, что без возлюбленной в его жизни больше нет смысла, он предложил Онгоролуту в обмен на кольцо с секретом творения убить его и похоронить вместе с Ватуру. Демон так и поступил. Но как только Онгоролут надел на палец кольцо, он раскаялся во всём содеянном. Изначально он хотел использовать секрет творения для того, чтобы создать армию чудовищ, свергнуть всех богов и погрузить Вселенную в пучину хаоса. Но любовь Ватуру и Ытенви тронула его, и он воспользовался силой кольца, чтобы вернуть их к жизни. Сам он при этом растворился в созданных богами живых существах: после этого они стали различаться не только по полу, но и по другим признакам. Как скажут ышерби через много лет после возникновения этого мифа – появились мутации. Всё это и многое другое известно благодаря трудам множества восхищённых ышербианской культурой ягулярров. Мифология этих выходцев с Хлонокоптера и сама не менее богата, красочна и образна: недаром величайшие умы всей Галактики выбрали для неё именно ягуляррское имя, и позаимствовали из красивого мифа о небесных ягуляррах и пушистых зверюшках-странниках ещё и название для её жителей. Не зацикливаясь на собственной мифологии, ягулярры-культурологи с удовольствием изучали вымышленные миры других белых путников. И в культуре аборигенов Фрервота ягулярров больше всего восхищало то, как, отказавшись от буквального толкования вымышленных историй, ышерби совместили мифические образы с новейшими научными открытиями. Связи Хлонокоптера и Фрервота вплоть до самого недавнего времени были очень сильны. Именно поэтому Айзел и Млем, которые решили разведать обстановку на Фрервоте, замаскировались под ягулярров. – Гм, тревожно мне, э-э-э, за ышерби, – признаётся фоксиллинда в облике ягулярра с крупными пятнами, когда в зоне видимости звездолёта появляется мир с бледно-голубой атмосферой, фиолетовой почвой и ярко-красной растительностью и водой. – Это, хм, очень оригинальная цивилизация. Пройдя, как и, э-э-э, многие через, гм, веру в сверхъестественное, ышерби смогли сделать пришедшую, гм, ей на смену науку, э-э-э, новым видом искусства. Этот, хм, удивительный симбиоз, гм, науки и мифологии – боюсь, эм, и есть цель йорзе. Если бы я, гм, вдруг решил подчинить, э-э-э, развитую цивилизацию, гм, я бы заставил её, хм, вернуться к слепой вере, эм, буквальному толкованию мифов и отказу, гм, от скептицизма научного метода. – Я думаю, есть ещё одно слабое место, по которому могли ударить йорзе, – добавляет замаскированное под ягулярра с мелкими пятнами Млем. – Насколько мне известно, общество ышерби изначально было разделено на некие касты. – Гм, да. Издавна существовали, гм, мудрецы, которые, э-э-э, формировали мировоззрение общества, а основную массу составляли, хм, рабочие и фермеры. Авторитет, эм, всегда был у мудрецов. – Авторитет мудрецов… слово «мудрецы» звучит хорошо, «авторитет» - не очень. – Изначально мудрецы учили, гм, простых ышерби поклонению богам, но со временем мудрецы, э-э-э, освоили научный метод и стали учить, хм, сородичей мыслить критически. Мудрецы гм, отличались от правителей, эм, у многих других видов тем, что, хм, поощряли независимое, гм, мышление. И самое главное – э-э-э, когда научные открытия стали, хм, противоречить мифам, они поступили, гм, действительно мудро. Они, э-э-э, призвали понимать мифы, эм, символически. А когда, э-э-э, одни научные теории сменяли другие, мудрецы, хм, открыто признавали свои ошибки. – Всем бы так. – Согласен. Хм, йорзе наверняка повернули весь этот, эм, прогресс мысли, гм, вспять. Каким-то образом, эм, промыли ышерби мозги. – Надеюсь, мы выясним это прежде, чем мозги промоют нам. Айзел и хотел бы сказать что-то ободряющее в ответ, но сам тревожится ничуть не меньше, чем не слишком оптимистично настроенное Млем. Место для приземления два «ягулярра» ищут неприлично долго. Густые красные леса с одной стороны и плотная застройка из монументальных прямоугольных зданий с другой не оставляют даже крошечной площадки, где мог бы приземлиться и самый маленький звездолёт. – Явный, гм, признак отката цивилизации назад в развитии, – констатирует Айзел. – В развитых, эм, мирах всегда, хм, рассчитывают на космические корабли. – Меня беспокоят крыши зданий, – замечает тем временем Млем. – Среди обычных для ышерби статуй и замысловатых украшений я чётко вижу мозговзломы. Их здесь очень много. – Этого я и, гм, боялся. – Другое дело, что сейчас они могут быть отключены за ненадобностью. Фрервот попал в зону влияния йорзе сразу же, как только появилась Тримперия. – Надеюсь, эм, только на это. – Я думало, что тебе не о чем беспокоиться. Уж чей-чей, а твой мозг точно защищён от промывки. Знаю, о чём ты думаешь, но за себя я бы не стало ручаться. Я всё-таки не учёный. А вот ты… – Мы ещё не знаем, э-э-э, как именно работают, гм, мозговзломы. Никому, эм, ещё не удалось, хм, узнать точный механизм. Что, если мозговзлом действует, гм, постепенно, и ты не осознаёшь, хм, что поддался влиянию, э-э-э, до самого конца? – Точно так же действуют любые другие способы одурманивания. Любая грамотная пропаганда так работает. Уж сколько мы видели за время нашего путешествия образчиков три- и двумперской пропаганды. И если мы смогли противостоять ей, то логично предположить, что мозговзломы на нас не подействуют. – Это логично, если верно, гм, моё допущение. – В любом случае, мы должны рискнуть, – бодрится центор в облике ягулярра и замечает краем одного из пяти глаз подходящее место для того, чтобы посадить корабль. Место это оказывается площадью в центре одного из городов. Не самое логичное место для тайной разведки… было бы, если бы ышерби вообще обратили внимание на приземление звездолёта. Но, как убеждаются два «ягулярра», аборигенов не заботят такие неважные вещи, как визит инопланетян. Куда бы ни посмотрели Айзел и Млем, они видят, что ышерби заняты исключительно какими-то очень странными ритуалами. Так, многочисленная группа ышерби, закованных в металлическую броню, с помощью непомерно больших и тяжёлых кувалд рушит какое-то громадное здание с колоннами – как здесь принято, украшенное изящными статуями, барельефами и прочими декоративными элементами. Когда шедевр ышербианской архитектуры обращается в груду камней, эти же самые ышерби, вооружившись каким-то грубым цементом и некрепкими кирпичами, принимаются заново отстраивать здание. Правда, получается это у них примерно так же, как если бы разбитую хрустальную вазу какой-нибудь недотёпа пытался бы восстановить с помощью газетной бумаги и клея-карандаша. Затем Айзел и Млем видят, как одни ышерби в богато разукрашенных плащах, с разноцветными браслетами на руках и множеством украшений на щупальцах сдирают грязные лохмотья с других и секут их розгами, а те в ответ с заунывными песнопениями подносят своим мучителям новые плащи, а также золото и драгоценности. Другой ритуал не просто садистски жесток, но ещё и опасен для жизни: одни ышерби пускают другим кровь, а вместо выпущенной крови вливают им в раны воду. Вода эта, впрочем, не отличается от крови по цвету: во всех водоёмах Фрервота водятся многочисленные красные водоросли. Но это не делает её заменителем крови… – Гм, древние ритуалы ышерби были совсем не такими, – с горечью отмечает Айзел. – Э-э-э, например, они выливали, хм, расплавленный металл на специально подготовленные камни, и, гм, в получившихся фигурах искали образы богов. – Я читало ещё об одном очень красивом ритуале, – поддерживает Млем. – Они строили целые здания из особого материала, который засеивали цветами. Эти цветы росли несколько местных лет. Когда они вырастали и зацветали, ышерби выпускали специально выращенных насекомых-опылителей и несколько дней танцевали и пели вокруг этих цветущих зданий. – Значит, хм, йорзе не вернули ышерби их исконные, э-э-э, верования, а насадили, гм, что-то новое. Стоит Айзелу прошептать это, как у него за спиной раздаётся крик боли. Центор и фоксиллинда, обернувшись, становятся свидетелями ещё одного жестокого ритуала: ышерби-киборги, у которых правый глаз – цифровой, левая рука – стальная, а щупальца представляют собой беспорядочную смесь органических частей и синтетических волокон, выжигают глаза, отрубают руки и режут щупальца своим сородичам. Выжигают, как нетрудно догадаться, всегда правый глаз, и отрубают неизменно левую руку. После этого киборги довольно грязными тряпками промакивают свежие раны и начинают какими-то примитивными инструментами приваривать изувеченным ышерби цифровые глаза, стальные руки и синтетические щупальца. Несмотря на то, что вся эта процедура проходит даже без намёка на анестезию, и новоиспечённые «киборги» не сдерживают воплей, на их лицах читается решимость и покорность одновременно. – Боюсь даже представить, чему на самом деле посвящён этот ритуал, – бормочет Млем, но не успевает оно добавить ещё хоть слово, как все участники ритуала одновременно воздевают руки – или то, что от них осталось – к небу и восклицают: – Фаургон Фавабау! Фаургон Фавабау! – «Да здравствует Создатель», – переводит Айзел. – Да, гм, я немного знаю, э-э-э, ышербианский. – Вот только Создатель этот явно не ышербианский, несмотря на имя, – комментирует Млем. – Разумеется, эм, йорзе создали своего бога по собственному, хм, подобию, как обычно. Меня всё-таки интересует, э-э-э, как они смогли, хм, вставить свои образы, гм, в мифологию ышерби. Вдруг раздаётся звон какого-то громадного колокола, и все ышерби, бросив всё, толпой устремляются к какой-то высокой башне. Это возможность всё выяснить. «Ягулярры» аккуратно вливаются в толпу, стараясь, тем не менее, держаться поближе к краю. С ужасом они замечают в толпе и совершенно не замаскированных йорзе… На балкон на самом верху башни выходит облачённый в длинную тёмно-фиолетовую с серебристыми узорами мантию ышерби-киборг и начинает с самой восторженной интонацией и выразительными жестами читать некую пламенную речь – очевидно, проповедь. – Эм, попробую перевести, – шепчет Айзел. – Или, хм, тебе это не нужно, Млем? – Моя телепатия не такая, как у терраформов и марсиан, – поясняет Млем. – Я вижу слова, а не образы. Поэтому мне нужен перевод. – Гм, хорошо. Э-э-э… он быстро говорит, не всё успеваю понять… хм… «страдания возносят вас и делают ближе к Создателю»… э-э-э… «помните, что благодаря великой трагедии Создатель пришёл в наш мир»… «отчаяние и смерть владели нашим миром»… «не бездушная наука спасла нас, а искренняя вера»… «наши молитвы были услышаны»… «в своих посланников, йорзе, Создатель послал нам спасение»… «служите Создателю всю жизнь»… «укрепляйте веру и усмиряйте плоть»… «никаких сомнений»… «не вода, а истинная кровь Создателя»… «истинное тело Создателя»… хм, дальше не разберу, он каким-то мудрёным, э-э-э, церковным языком заговорил. – Этого вполне достаточно, – шепчет Млем. – Значит, йорзе довели ышерби до отчаяния, устроили им какую-то катастрофу, а когда те обратились к вере, «спасли» их. Попутно, конечно, смешав их мифы со своими установками и заставив их понимать буквально. – Эм, звучит правдоподобно. – Какой-то йорзе сейчас тоже будет говорить… «Ягулярры» навостряют уши: в маскировке – буквально, а под маскировкой – метафорически, ведь ни у фоксиллинда, ни у центоров нет ушных раковин. Действительно, на балкон поднимается какой-то самого заурядного вида йорзе. Ышерби-проповедник почтительно целует ему руку и, пятясь, удаляется. Йорзе, улыбнувшись покорной толпе отвратительной гиеньей ухмылкой, начинает тарабанить на таком церковно-мудрёном ышербианском, что у Айзела не хватает никакого словарного запаса, чтобы хоть что-то понять. И тарабанить йорзе явно намерен очень долго. В конце концов, Айзел и Млем теряют терпение, осторожно покидают толпу и сворачивают в первый же пустой переулок. – Что ж, гм, всё понятно, – вздыхает Айзел. – Вряд ли, э-э-э, мы сумеем что-то здесь сделать. – А я, кажется, знаю одного талантливого проповедника… ой, лектора, – с хитрым прищуром произносит Млем. – Прямо как Стив говоришь. Э-э-э, нет. Не в этот, хм, раз. Не перед глазами же, гм, у йорзе! – А может, ты и самих йорзе перевоспитаешь? С орхгами-то получилось. – Не смеши меня, Млем! Йорзе слишком умны для фоксиллиндского гипноза! А ышерби… – Айзел, лучше без резких движений обернись. – Нас, э-э-э, раскрыли? – Нет. Но вот что с нами будет, если раскроют. Посередине просторной площади, окружённой полуразрушенными – очевидно, в ритуальных целях – зданиями, возвышается громадная скульптурная композиция. Отлитый из чистейшего золота ышерби-киборг, который отличается от своих живых собратьев гигантскими размерами и необычным длинным шипастым хвостом, торчащим из-под мантии, окружён отлитыми из не менее чистого золота йорзе. Те же попирают ногами… Райтлета и Сэн. Причём сартонари и тц-рики не выглядят скульптурными. Словно это… – Э-э-э, не могу поверить, – беззвучно ужасается Айзел. – Это… гм, это их тела! Как такое возможно? – Н-не знаю, – запинается Млем. Два «ягулярра» подходят ближе. Да, их самые страшные опасения подтвердились. Райтлет и Сэн – это самые настоящие чучела, причём сделанные крайне искусно: нет ни следа от ожогов, не видно швов, а стеклянные глаза выглядят совсем как настоящие и выражают неподдельный страх и ужас. – Т-Тецклай т-тогда принёс только… кусок брони и… клок шерсти, – бубнит центор. – А, я нашёл, хм, эти места, – присмотревшись, замечает фоксиллинда. – Видишь, э-э-э, здесь и здесь. Гм, отреставрировано. Но как… хм, искусно… значит, эм, йорзе не поленились, гм, собрать все остатки и сделать из них, гм, чучела. Или это уже, гм, ышерби сделали. Ой… Млем, прости, мне, хм, стыдно за эту мысль… – У любого разумного существа время от времени возникают мысли, которых мы стыдимся. Это нормально. Я понимаю, что ты восхищаешься искусством таксидермистов. При этом гораздо больше ты ужасаешься судьбе наших друзей и думаешь, что они заслуживают похорон. – Да… хм, да, всё верно. Но не можем же мы… – О, вы туристы? – раздаётся вдруг из-за «ягуляррских» спин бодрый ышербианский голос. – Да, это наша гордость. Вот эти два нечестивца на Ксуфьекарро посмели воспротивиться воле Создателя! Они богохульствовали, собирались убить Его посланников и осквернить святыни! Йорзе, слава им, лишили жизни этих мерзавцев и привезли сюда их тела. Теперь они служат назиданием для всех, кто осмелится оскорбить величие Создателя! Ышерби демонстративно плюёт в сторону Райтлета и Сэн. То же самое проделывает другой проходящий мимо ышерби. Млем старательно изображает понимание на ягуляррской морде и даже почтительно кивает. Айзел же взрывается и выпаливает на чистом ышербианском: – Ыту Фавабау рык товалу ферункас, нит ылети рашдос?! …Фоксиллинда и центор приходят в сознание привязанными к двум металлическим столбам, которые стоят на вершине удалённого от города высокого холма. – Я так плохо говорю, э-э-э, по-ышербиански? – с лёгкой самоиронией обращается Айзел к Млему. – Да, думаю, всё дело в акценте, – самым серьёзным тоном отвечает центор, и они с фоксиллинда прыскают со смеху. – Онкырру! – рявкает ышерби-проповедник, окружённый сотнями разгневанных сородичей и противно ухмыляющихся йорзе, которые столпились вокруг столбов. Далее киборг разражается новой пламенной речью, из которой Айзел выхватывает только самую суть: его с Млемом ждёт мучительная смерть от рук самого Создателя, который поразит их молнией. Завершив гневный пассаж, проповедник выжидательно смотрит на йорзе. Те дают знак, и вся толпа разом стекает с холма. Йорзе же остаются. Обменявшись какими-то тихими репликами и мерзкими гиеньими улыбками, они издевательски машут Айзелу и Млему и тоже спускаются с холма. Айзел и Млем сначала переглядываются, а затем смотрят на небо. Погода не на их стороне: со всех сторон собираются чёрные тучи, и воздух сдавливает характерная духота. – Что ж, вполне логично было привязать нас к металлическим столбам на вершине холма перед самой грозой, – вздыхает Млем. – Так нас молния, скорее всего, не минует. – Я, э-э-э, сейчас скажу новую, гм, крамолу, но, хм, это означает, что на самом деле ышерби не такие верующие, какими, гм, себя считают, – произносит Айзел. – Почему? – Если бы, эм, они были истинно верующими, они бы, гм, не стали рассчитывать на металл, э-э-э, высокий холм и грозу. Если бы, гм, они верили во всемогущество и вездесущесть своего Создателя, хм, они были бы уверены, что он накажет нас и без всякой грозы. – Согласно. Но вряд ли это осознание поможет нам выбраться. – Попробую, гм, развязать тебе верёвки… Под маскировкой кажется, что один ягулярр просто тянется в сторону другого. На самом деле Айзел клювом дотягивается до верёвки, которая опутывает Млема, и изо всех сил старается ослабить её. Но ничего не получается. – Я попробую щупальцами, – вызывается Млем и тянется к Айзелу. Неловкое движение щупалец на углах челюсти – и спрятанные внутри них острые шипы ранят фоксиллинда, после чего мгновенно засасывают выступившую кровь. – Ой! Ой-ёй-ёй, что я наделало! – переживает Млем. – Прости меня, Айзел, прости! У меня сейчас… как назло… – Множество? – спокойно предполагает Айзел. – Множество. И я выпило кровь… что же теперь будет? – Эм, вспомни, о чём мы с тобой говорили. У вас, центоров, гм, нет неуправляемых инстинктов. Прислушайся, хм, к своим ощущениям. Неужели ты, э-э-э, чувствуешь непреодолимое желание размножаться? Оно, гм, затмевает тебе разум? – Ну… вообще-то, нет. У меня просто немного зачесалось одно место, но… всё в порядке! Да, ты был совершенно прав. Я могу себя контролировать! – Напомни, э-э-э, пожалуйста, какое именно место у тебя зачесалось. Я, э-э-э, никак не могу уложить в голове вашу, хм, удивительную анатомию. – В голове? – Ну… – Ах, да, а я не могу запомнить вашу анатомию. Зачесалась у меня левая подмышка. – Левая подмышка, точно. – Можно, я попробую ещё раз зацепиться за верёвку? Обещаю кровь не пить. – Э-э-э, даже если выпьешь, я не обижусь. Увы, у центора опять ничего не выходит. А вокруг уже начинает рокотать гром… – Похоже, гм, это конец, – грустно констатирует Айзел. – И теперь я, хм, в полной мере понимаю, что, э-э-э, произошло с ышерби. Даже я, гм, атеист до мозга костей, сейчас какой-то потаённой крошечной частью себя, э-э-э, надеюсь на какое-то, гм, чудо. Мой вид проходил в древности, эм, через религиозную стадию. Некоторые из, гм, особенностей той древней психологии, э-э-э, глубоко засели даже в мозгах тех, кто, эм, давно отказался от веры. Хотя, гм, спешу заметить, наши древние верования, э-э-э, не поощряли убийство неверных. Просто в наших, эм, кишащих хищниками лесах, гм, выживали те детёныши, э-э-э, которые всегда слушались старших. Это оттуда идёт. Страх перед смертью… эм, тоже подстёгивал развитие религии. Вера в загробный мир, хм, приносила утешение. – А у нас никогда не было ничего похожего на религию, – рассказывает Млем. – Мы с самого зарождения разума поняли, что жизнь одна, и её надо ценить. И ни бессмертие, ни возможность воскрешения не обесценивают её, даже наоборот – делают ещё важнее. Что до послушания, в нашей традиции всегда было поощрять независимое мышление. На Охвауссе тоже хватало опасных хищников, но выживали как раз самые изобретательные и находчивые, а не самые послушные. – Могу только, эм, восхититься вашим видом. – Вот только, к сожалению, моей находчивости сейчас не хватает для нашего спасения. Хотя… есть ещё один способ. Может, эти столбы врыты в землю не очень прочно? Айзел, мы с тобой – не самые маленькие и лёгкие существа. Попробуем расшатать столбы? – Попробуем! Нет. Столбы закреплены так прочно, что выстояли бы и при какой-нибудь планетарной катастрофе. – Значит, это действительно конец, – делает вывод центор. – Что ж, остаётся только смириться и убедить себя в том, что мы сделали всё, что могли. И с достоинством принять неизбежную смерть. Будто в подтверждение этих слов вокруг начинают сверкать частые синие молнии. – Именно. Знаешь, я задавил в себе этот древний голосок, молящий о чуде, – без привычных хмыкающих междометий, уверенно, гордо и спокойно произносит Айзел. – Чудес не бывает. И это заставляет нас ценить этот промежуток времени – у кого-то ограниченный, у кого-то неопределённо долгий – но всё же, промежуток между двумя состояниями небытия. Не существовать и умереть – это, по сути, одно и то же. Меня не было на свете миллиарды лет, пока не начала развиваться моя зигота. И я об этом, разумеется, не знал, и страшно мне не было. Когда я умру, меня тоже не будет на свете миллиарды лет. И знать об этом я тоже не буду. Следовательно, я не должен этого бояться. Самое страшное – это само умирание. Его-то мы и боимся. И верующие, и неверующие – в одинаковой, на самом деле, степени, это показывают многочисленные исследования. Новая молния ударяет в землю всего в десятке коптермирад от Айзела и Млема. – Млем, скажи, что ты не боишься! – перекрикивает раскат грома Айзел. – Не боюсь! – отвечает Млем. – И ты не бойся! Давай вспомним что-нибудь хорошее! – Давай! Помнишь… помнишь, тогда на Самобыте… Новая молния ударяет ещё ближе. Но Айзел и Млем уже не обращают на это внимания. Они и впрямь вознамерились обменяться самыми лучшими воспоминаниями. Вот только они не успевают этого сделать… Какой-то острый инструмент разрезает верёвки, а незримая телекинетическая сила подхватывает фоксиллинда и центора и спускает к самому подножию холма. Обернувшись, замаскированные под ягулярров Айзел и Млем видят, как две молнии одновременно ударяют в металлические столбы, подсветив знакомую фигуру неподалёку… Это Звёздный Баригальди! Загадочное существо в красной рубашке и в шлеме с синим визором ловко соскальзывает с холма прямо к изумлённым мятежникам. – Успел всё-таки, – усмехается Баригальди. Коснувшись шлема на уровне виска, он обращается к кому-то: – А если бы кто-то предупредил меня чуточку раньше, можно было бы обойтись без всего этого театра. Ага, конечно, Да знаю я, чем ты там занимался. И даже с кем. Да, он мне всё рассказал. Ещё раз так сделаешь, и я попрошу сам знаешь кого засунуть тебе сам знаешь что сам знаешь куда. Шифруюсь, да, ха-ха. Ладно, посмеялись и хватит. Короче, я их до корабля доведу, а сам задержусь немножко. Покажу им пару фокусов. Да, пусть будет наготове. Пеппино меня подхватит, но пусть корабль будет поближе, йорзе тут пруд пруди. Нет, сырик – это, конечно, святое, но тем не менее. Да, пускай проследит. На связи. Звёздный Баригальди отнимает руку от виска. – Это… э-э-э… м-м-м… ну, как… гм… э-э-э… – тонет в междометиях Айзел, тщетно пытаясь что-то спросить. – Как ты нас нашёл, Баригальди? – собирает-таки слова воедино Млем. – Скажем так, бывших агентов МСП не бывает, – отвечает загадочный герой. – Да, пришлось повозиться, гроза неплохо так заглушила местные примитивные радиосигналы, но мои датчики помогли уточнить координаты. Пойдём, я доведу вас до корабля, а сам займусь ышерби и йорзе. – Во-первых, гм, э-э-э, спасибо, – выдавливает Айзел, – а во-вторых, может, не надо нас, хм, вести к кораблю? Не думаю, э-э-э, что ышерби будут рады видеть нас с Млемом, гм, живыми и невредимыми! – Так они вас и не увидят. Звёздный Баригальди слегка барабанит пальцами по правому рукаву рубашки, и… ничего не меняется. – По-моему, мы прекрасно видны, – недоверчиво комментирует Млем. – Это новая система маскировки, – поясняет Баригальди. – С нашей точки зрения, всё прозрачно. Ышерби же и йорзе без специальных приборов увидят только лёгкую дрожь в воздухе – как в жаркий день над раскалённым асфальтом. Звёздный Баригальди ведёт Айзела и Млема прямо через город, в котором два «ягулярра-туриста» только что были. Ышерби вновь тратят время, собственную кровь и ценные материалы на бессмысленные и жестокие ритуалы, а нахальные йорзе с садистским удовлетворением наблюдают за всем этим делом. Когда троица проходит мимо скульптурной композиции, которая так возмутила Айзела, тот вспоминает: – Баригальди, э-э-э… это же настоящие тела, хм, Райтлета и Сэн… гм, ышерби насмехаются над ними, эм, буквально плюют на них… может, м-м-м, мы как-то могли бы забрать их и, хм, достойно похоронить? – Запросто, – кивает Баригальди, лёгким телекинетическим движением извлекает тела сартонари и тц-рики из-под ног золотых йорзе, а вместо них кладёт какую-то небольшую сферу. Через мгновение на месте этой сферы снова появляются Райтлет и Сэн, несмотря на то, что их тела по-прежнему в руках у Баригальди. – Фантомас, новая технология на основе фантомов и маскировщиков, – разъясняет Баригальди. – Будьте начеку – йорзе и ею охотно пользуются. Айзел и Млем, от удивления не в силах ответить что-то членораздельное, ограничиваются понимающими кивками. – А вот и ваш корабль, – объявляет Баригальди, всё тем же телекинезом открывает дверь кабины и заносит внутрь тела Райтлета и Сэн. – Летите. А я останусь пока. – Мы перед тобой, гм, в неоплатном долгу, – произносит Айзел. – Послушай, Баригальди, а почему бы тебе не присоединиться к нашей команде? – соображает тем временем Млем. – До тех пор, пока мы точно не знаем, что именно затеяли йорзе и как с этим бороться, нам лучше держаться врозь, – отвечает герой в красной рубашке. – Я веду своё расследование. Пока я знаю не больше, чем узнали вы. Есть кое-какие предположения, но торопиться с ними не стоит. И в любом случае, мы ещё обязательно встретимся. Не теряйте времени, летите. Не успевают Айзел и Млем что-нибудь ответить, как Звёздный Баригальди закрывает дверь кабины. Когда звездолёт взлетает, Айзел и Млем видят, как герой в красной рубашке, сняв, очевидно, маскировку, что-то пытается донести до толпы ышерби и йорзе, выразительно жестикулируя. И вдруг какой-то йорзе выстреливает в Баригальди… судя по всему, из суперподжигателя. Героя охватывает пламя… Что происходит дальше, Айзел и Млем уже не видят, поскольку корабль успел подняться слишком высоко, а спускаться фоксиллинда и центор не решаются. – Как ты думаешь, он выжил? – с тревогой интересуется у друга Млем. – Эм, ничего не могу сказать, – мотает головой Айзел. – Честно говоря, хм, почему-то верю, что выжил. У него, э-э-э, явно какой-то особенный костюм. – Значит, ты не веришь, а предполагаешь. У веры нет оснований, а у предположений – есть. – Хм, да, верно. Гм, забавная оговорка. А как ты думаешь, Млем – э-э-э, кто такой Звёздный Баригальди без, гм, маски? – «Бывших агентов МСП не бывает»… – Э-э-э, ты думаешь, что он – чирритью?! – Это ещё не самая безумная моя идея. Я обратило внимание на слово «датчики». Обычно так говорят роботы или киборги. – Но это, хм, не отменяет версию насчёт, э-э-э, чирритью. – Не отменяет. Но его рост… а что, если под костюмом прячется целая стая чирритью? – После того, что мы сегодня пережили, хм, я уже готов, эм, поверить во что угодно… э-э-э, из того, что не противоречит законам, хм, физики, и, э-э-э, Кодексу Высшей Цивилизации...