Прошлое ещё дышит

      Гермиона отбыла в Чрево. Гарри злился, но тихо и впустую. Твайла предложила передать письмо, но он отказался, решив из вредности не писать первым. Буквально неделю назад они чуть не умерли в вампирском логове, а у неё даже не нашлось минуты поговорить. Ещё в пятницу он выразительно смотрел на Гермиону за завтраком, надеясь, что выглядит достаточно рассерженно и просяще, чтобы она наконец посмотрела в ответ. Надежда померкла, когда подруга покинула Большой зал, так и не одарив его взглядом. Ну и ладно. Дуться он мог ещё очень долго.       С этими мыслями он пережил вторник, задраил чарами полог и улёгся в постель, морально готовясь к предстоящим снам.       Сознание медленно изменило фокус, качнулось и покинуло берег реальности, оставив за бортом тихую холодную спальню и волны Чёрного озера за окном.       Вокруг затхлая темнота, через мутные окна не пробивается лунный свет. На его руках кровь. В одной он держит что-то склизкое, некогда очень горячее, но теперь навсегда остывшее, в другой – кольцо. Рядом труп, Том косится на него с презрением. В голове бьётся одна мысль – этот человек не достоин носить его лицо и его кровь в жилах.       Гарри попытался вырваться из сна, не желая видеть то, что произойдёт дальше, но добился только того, что его перебросило в другое видение.       Приют. Кулаки и крики, удары, свезённая кожа на костяшках. Его всегда бьют толпой, потому что в одиночку страшно, а не бить таких «выродков» невозможно. Но Том про себя думает, что ни один приютский мальчишка не способен на то, на что способен он. У одного из избивающих его мальчиков загораются волосы, остальные с визгами бросаются врассыпную, даже не пытаясь помочь сообщнику. Том смотрит на огонь. Огонь манит. Огонь прекрасен и смертоносен, прямо как он сам. Он зло улыбается, отхаркивает кровь и отряхивает руки от дорожной пыли. Как же всё-таки низко и отвратительно то, что они делают: грязь, кровь, синяки, царапины, гной в ранах. Вот он умеет проворачивать месть искусно, чисто и эффективно, даже эффектно – его невидимые кулаки наносят апперкоты не в челюсть, а прямиком в душу. Его Тьма не лечится йодом и таблетками. После её ударов желания вернуться и отомстить ещё ни у кого не возникало, но и использовать её нужно в мер...       – Подъём! – злющий как вырванная из горшка мандрагора Реддл бил его по щекам, потом вытянул за грудки из постели и припёр к стене, шибанув о неё затылком. – Что ты творишь с моей головой?       Гарри проморгался и тут же сонно сощурился: в лицо светил Люмос. Он оттолкнул Реддла, что оказалось не так уж и просто сделать, помотал головой, приходя в себя, и переспросил:       – Творю с чем?       – Мне снится какая-то чертовщина. Угадай, кто главный герой, – непозволительно громко для ночной тишины прошипел Реддл.       – Нужно спросить у профессора о побочных эффектах связи. Может, это один из них, – вполголоса предположил Гарри. – И незачем так шуметь.       Реддл только гневно пораздувал ноздри, для верности прожёг его красноречивым взглядом и сам отошёл, слегка притушив Люмос. Гарри к этому моменту успел достаточно проснуться, чтобы осознать масштаб катастрофы. Реддлу снился он. Возможно, будущее. Возможно, прошлое.       – Что конкретно тебе снилось?       – Тарабарщина всякая. Чулан, магловская школа, какой-то боров с мерзкими усами-щеткой и его не менее мерзкий отпрыск.       Отлично, пока ничего фатального. Пока.       – Это началось только сегодня?       – В каком смысле «только»?       Гарри промолчал. Он и не знал, что ответить, но хоть по лицу Реддла было ясно, что это первая такая ночь. И, если потрудиться, её можно сделать последней. Нужно всего лишь разорвать связь. Где-то у затылка неприятно шевельнулось обещанное ощущение присутствия и отголоски чужой злости, замешательства и... страха? Примечательно. Гарри мысленно поставил пометку о найденной слабости. Значит, Реддл печётся о сохранности своего гениального мозга.       Но хуже всего было то, что Гарри ощутил копошение и в собственных мозгах. Будто туда влезли чужими руками, навязчиво и пока неумело, грубо. Но глубоко.       – Не ройся в моей голове.       Реддл отстукивал палочкой по бедру жёсткий спешащий ритм.       Мерзкий гад.       – А ты держи при себе свои мысли. Слишком громко думаешь.       – Ещё чего.       Ведут себя как дети.       – Из детского тут только твоё...       Скрипнула чья-то кровать. Они замерли, как напуганные зайцы, не сговариваясь развернувшись на звук. За шевелением ничего не последовало, и Гарри осмелел:       – Надо разорвать связь.       – Ни за что, – отрезал Реддл. – Я не собираюсь отказываться от такой возможности.       В его голос вместе с ядом просочилась едва заметная обида. И разочарование. И вообще в воздухе повисло продолжение вроде «даже если мне суждено возиться с таким придурком, как ты».       – Ты не учëл один прискорбный нюанс: я как раз собираюсь.       – Это глупо и совершенно не рационально.       Очевидно, злобный гений Реддла считал эти слова синонимами.       – Заткнись, – неизвестно, какую из мыслей ухватил Реддл, но реакция говорила сама за себя.       – Сам заткнись, – не остался в долгу Гарри.       Пауза затянулась, и когда он уже хотел как-нибудь съязвить, Реддл неожиданно пошёл на попятную и примирительно выдавил:       – Обсудим утром.       И даже не спросил, снилось ли что-то Гарри. Эту мысль стоило загнать подальше, отложив до лучших времён, когда разум будет надёжно защищён от посягательств. Он кивнул и из принципа пробурчал что-то недовольное, решив действительно отложить все конфликты до утра. Желание спать улетучилось, но и продолжать ссору сил не было. Полог скрыл безопасный закуток постели от всех внешних проблем. Краем глаза Гарри успел заметить, как Реддл нервно и наскоро обвешивает свой балдахин мудрёными чарами. Чёртов параноик.       – Я всё слышу.       ***       Ментоловый дым преследовал круглосуточно, уже не принося приятного свежего бриза, только раздражая приевшимся приторным душком.       Так случилось со всем, что попадалось Гермионе в Чреве; поначалу интересуя и завораживая, необычные безделушки и вездесущие ароматы благовоний всего через несколько дней начали вызывать острое отвращение, почти рвотный рефлекс. Но уже к выходным, проведя в поместье без малого неделю, Гермиона настолько свыклась с отсутствием свежего воздуха, что даже на улицу почти не тянуло. Мозг перестал сбоить от количества цветного света и непрекращающейся музыки на фоне. Местные, правда, так и не перестали пугать. Они мелькали десятками за день, никогда не повторяясь, смешивались в памяти и растворялись без остатка. Орнаменты на обоях и коврах пели листвой райских садов прямо под ногами, щерились пастями демонических масок на гобеленах и увлекали в изучение сложных цветочных мотивов на кружевных салфетках. Всё вокруг имело настолько много деталей, что разбегались глаза. За картинкой не получалось уследить, но Гермиона уже и не пыталась. Со временем стало понятно состояние постоянных жителей Чрева, которые могли часами разглядывать случайную деталь интерьера, будь то резное изголовье или хитро расписанный абажур. Они были сумасшедшими, и только это спасало их от путаницы в восприятии.       Была ли сумасшедшей она сама, думать не хотелось, но что-то же берегло от эпилептических припадков. А от одного здешнего освещения легко можно было свалиться с пеной у рта.       – Выйдем на балкон? Тебе бы подышать. Вижу, хорошо реагируешь, Чрево тебя принимает, но не стоит этим злоупотреблять.       Пути к балконам и террасе на крыше знала одна Рос. В одиночку найти их было решительно невозможно, а подходить с этим вопросом к местным духу не хватало. Но что-то Гермионе подсказывало, что и те, кто в Чреве провёл не один год, ориентировались не лучше неё самой: слишком изменчивым и сложным был лабиринт, чтобы разбираться в его ходах. Дом словно перестраивался, да так быстро и неузнаваемо, что даже найти комнату, из которой вышла пару минут назад, Гермиона порой не могла. Свою собственную ей выделили, но она отличалась от других – появлялась в ближайшем коридоре ровно тогда, когда становилась необходима.       – Хорошо выглядишь. Намного здоровее, чем когда Твайла тебя только привела.       – Много сплю, – пожала плечами Гермиона. – Атмосфера располагает.       – Да, – согласилась Рос. – В Чреве сложно уследить за мыслями и действиями. Легче и приятнее поддаться течению. Расслабиться.       Духота и теплота остались где-то за порогом, как только они вышли на балкон. Строго говоря, это был только балкончик – маленький, втиснутый где-то в нише и с боков окружённый нагромождениями пышной лепнины. Плечи холодил колючий ветер.       – Если бы не тепло дома, ты бы замёрзла насмерть.       – А вы?       – А что я? – Рос невесело усмехнулась. – Моё тело всю жизнь мертвенно холодно, любые морозы нипочём.       Воздух колол горло. Лес колол глаза бликами снега, обсыпавшего верхушки исполинских елей. Слова не кололи язык, но настойчиво просились наружу: кроме Рос здесь почти не с кем поговорить, а они не виделись со вчерашнего утра.       – Спрашивай, – милостиво разрешили Гермионе.       – Где находится дом?       – На континенте, большего сказать не могу, – с извиняющейся улыбкой ответила Рос. Она сжимала в руке привычную трубку. Ту, что забирала из лавки Твайла. Заметив зафиксировавшийся на чашке трубки взгляд Гермионы, спросила, неправильно интерпретировав её эмоции: – Хочешь?       – Нет, просто устала от запаха дыма.       – Правильно, дыши кислородом. Здесь воздух чистый, дом вдали от цивилизации. Только мы и лес.       – Где вы охотитесь, если до ближайшего поселения далеко?       – На будущее – это очень интимный вопрос. Но человеку простительно, – белозубо оскалилась Рос. В этом мимическом движении не было угрозы, только искреннее веселье. – Везде и всюду. Куда у кого руки дотягиваются.       – Можно ещё вопрос?       – Сколько будет угодно.       – Спасибо, – немного стушевалась Гермиона. Наверное, говорить об охоте с тем, кто если и охотится, то исключительно на людей – не самая безопасная затея, но за прошедшую неделю ей ничего не сделали и даже не пытались, поэтому она расслабилась и всё-таки спросила о том, что терзало с самого первого визита в Чрево:       – Мясо, которое мы ели в тот первый раз, оно было?..       – Оленина. В лесу водятся чудесные олени, а у меня водятся отличные повара. Я бы не стала кормить таких дорогих гостей человечиной, уж прости мне прямоту выражений. Вас ведь не на убой привели, – в этом ответе, верно, была своя логика, но Гермиона её не поняла и не желала понимать. Копаться в таких вещах было бы лишним и неуместным.       – Я потеряла вашу книгу.       – Пустяки, – отмахнулась Рос. – Англоязычная часть библиотеки и так получила прибавление с подачи Твайлы, а мне давно пора проредить залежавшиеся книги, – она говорила с едва заметным налетом какого-то грубого рубленого акцента, но появлялся он так редко и мимолётно, что определить его не получалось.       Они молчали всего около минуты, Гермиона напряжённо всматривалась в лес, и где-то свербела мысль, что лес всматривался в ответ. Было в нём что-то живое, слишком человечное. Как и в самом доме.       – Ты быстро отошла от того состояния, в которое тебя вогнала Твайла.       Гермиона поморщилась и пригладила волосы. «То состояние» периодически вспыхивало отголосками то там, то здесь в теле, но не возвращалось надолго.       – А что это было за состояние?       – Так и не поняла? – с какой-то злорадной жёсткостью спросила Рос, но быстро вернула себе лицо, прочистила горло и ответила: – Человеческое тело плохо переносит резкие перепады в магическом фоне. Донорство никогда не проходит бесследно, а когда оно такое, – она неопределённо покрутила в воздухе рукой, – ну, несдержанное, чрезмерное, жадное – называй как хочешь, – то и результат хуже. Твайла, можно сказать, дорвалась до лакомого кусочка. Важно то, какие будут последствия. С тобой что-то происходит прямо сейчас?       – Я вижу странные вещи. – Гермиона обхватила горло в защитном жесте. – Пятна, вспышки, линии... Не знаю, как это правильно описать. Вижу неясные формы. Как будто всю магию подсветили и она стала видимой. Это как... шестое чувство.       Рос проследила взглядом за движением её руки, обернувшейся вокруг шеи, шумно сглотнула и фыркнула.       – В Чреве все видят странные вещи.       – Этот дом будто живой организм, – прошептала Гермиона.       Рос кивнула и сделала долгую глубокую затяжку. Выдохнула в сторону. Снова затянулась.       Спрашивать или не стоит?       – Кто тогда напал?       Рос красноречиво скривилась.       – Мерлин их знает. Я могу перечислить с сотню человек разной степени паршивости, которые хотят размазать мои внутренности по стенам. Но эти были первыми, кому удалось сюда добраться, а у меня даже нет идей, из-за чего. Это любопытно.       – Это может быть из-за Твайлы?       – Вряд ли, – покачала головой Рос. – Хочется верить, что специально подставлять меня она бы не стала, а представить, чтобы она где-то ошиблась, не могу.       – А если стала бы? – переспросила Гермиона, закусив губу. Её осенило. Часы. Бал. Лафарж. Ритуалист, которого не было и, вероятно, не должно было быть. – Я могу дать воспоминания с того дня, когда Гарри получил ваше приглашение.       Лицо Рос вытянулось. Потом растянулось в широкой неприятной улыбке.       ***       С первыми лучами рассвета всё рухнуло.       Осознание пришло так же внезапно, как отступил страх, когда он скреплял рукопожатием условия уплаты долга.       Он убил кучу людей, даже не зная за что. О нет, вообще-то он прекрасно знал: они напали на сборище преступников. Преступников, к тому же людоедов.       Когда-то Гарри спрашивал себя, каково убивать человека. Что ж, теперь он знал. В глазах отражения – злых, красных и мокрых от яростных слез – читалась ненависть.       Он со всей силы грохнул кулаком по зеркалу, но отражение, пусть и было разобрано на осколки трещинами, продолжило пялиться.       – Прекрати, – сказал он сам себе. Отражение упрямо сверлило его взглядом, но теперь терялось и всхлипывало. Нет, это не он разрыдался в первом попавшемся туалете, не удосужившись даже запереть дверь, это всё отражение. Это не по его рукам расползалась коричневая корочка чужой крови, которую не отмыть, не оттереть даже самой жёсткой мочалкой. Не на его шее переплетались бледные инфернальные руки убитых им людей. Быть может, это были служители порядка, солдаты, пришедшие разгромить логово опасных тварей, пачками жрущих нормальных людей. Может, на стол той же Рос попадали дети, матери, старики, может, она купалась в крови девственниц или до последней капли выкачивала её из младенцев.       – Прекрати, – вышло совсем уж плаксиво и жалко.       Он обхватил голову руками и съёжился, присев на корточки, согнувшись в три погибели, надеясь исчезнуть, провалиться сквозь землю, сжаться в маленькую-маленькую точку. Не чувствовать и не существовать.       Убийца. Убийца. У-б-и-й-ц-а.       Всего одно слово мигало в голове бегущей строкой. Теперь он такой же, как Реддл. Всё кончено. Теперь он ничем не отличается от того, кого ещё вчера считал – как думал, по праву, – Тёмным лордом.       Это финиш.       Гарри открыл глаза. Вокруг простирались безбрежные просторы кровавого моря. Ни единого острова, ничего, за что можно было бы ухватится, повиснуть, взобраться и отмыться от густых волн, по пояс промочивших его до самых костей. Кровь пропитала его насквозь. И это была чужая кровь.       Покорно и не сопротивляясь Гарри смотрел на пенящееся рыжими пузырями море, вскипающее, тянущее к нему руки-водоросли. Он не стал сплёвывать, когда рот затопило солью и отчётливым привкусом металла. Не попытался всплыть, сбросить с себя мёртвую хватку, только послушно вдохнул, позволяя жидкости заполнить лёгкие. Вот он, последний рывок вниз, после которого точно бесполезно рваться к поверхности. Ещё пара мгновений, и он заснёт навсегда, утонув в крови, которую сам же и пролил.       – Дыши, кретин, я не собираюсь объяснять в Больничном крыле, почему ты подох у меня на руках.