Прошлое ещё дышит

      Гермиона дёрнула ручку оконной створки дрожащими пальцами. Маленькая серая сова прошмыгнула внутрь, облетела комнату по кругу, уронив на пол письмо, курлыкнула и ретировалась, так и не давшись в руки. Гермиона присела на корточки возле письма с треугольной печатью, раздумывая, стоит ли марать руки прикосновением к нему или лучше будет просто испепелить заклинанием, сделав вид, что его и в помине не было. Письмо между тем пресекло все мелочные попытки закрыть глаза на его существование, само по себе надломило печать и развернулось.       «Приходите. Портключ сработает в полдень».       Вот так одна строчка, небрежно набросанная косой линией, определила исход без малого месяца ожидания.       Она медленно поднялась, подхватив письмо, отложила его на стол. Машинально потёрла шею. Отошла к зеркалу в коридоре; оно, овальное и небольшое, вмещало Гермиону по плечи. Она прибрала волосы, усилием воли заставила себя принять спокойный вид, разгладить морщинку на лбу. Сделала долгий выдох.       Идти к Гарри нельзя. Если всё пройдёт хорошо, то уже к концу собеседования Тома они будут в своём времени. Страшно, конечно, но вообще-то скорее бы.       Восемь утра; Гарри ещё спал и будить его не хотелось. Будет лучше, если он узнает о письме уже когда Том уйдёт. Так прощаться проще. И чем раньше Том прочтёт письмо, тем скорее уберётся из этого дома и из их жизни.       Страшно. Но скорее бы.       Она постучалась в гостиную, которая теперь полностью перешла во владение Тома. Никакого ответа. Стукнула ещё раз – тишина.       – Том? – тихо позвала Гермиона. – Это важно, я могу войти? Новости есть.       Она посмотрела в пол и переступила с ноги на ногу так, как будто была виновата, что письмо выбрало именно этот день, чтобы появиться. Его, разумеется, отправили с расчётом, что придёт в конкретную дату. Чем сегодняшний день приглянулся отправителям, догадаться нетрудно – просто Тома, естественно, опекали и не хотели растягивать прощание. А ещё без него некому их защищать. Вот бы кто ещё о них с Гарри позаботился... Зачем-то Тод понадобились воспоминания о том дне; хорошо, она их получит, только бы скорее всё кончилось.       – Том?       Всё ещё никакого ответа.       – Я вхожу, ладно?       Гермиона бесцеремонно распахнула дверь, не особенно заботясь, что может застать Тома в постели. На самом деле она даже злилась, что он не удосужился по-человечески ответить. Спать он уже не мог – патологически пунктуальный человек в такой важный день проснулся бы с восходом солнца или не ложился вовсе.       Но гостиная была пуста. Пуста.       Где он ночевал?       Ответ тут один: у Гарри. С Гарри.       Может, раньше она просто не замечала, что он не всегда уходит к себе. Один раз точно заснул в кресле у Гарри, не найдя сил вернуться в гостиную. Об этом сам Гарри рассказывал. Или уже тогда?.. Не её дело. Совсем не её.       В конце концов, все знали, что у них осталось вместе буквально несколько дней. В сентябре Том уедет в Хогвартс, и с него станется до этого момента натворить что-то... такое. Хотя бы в качестве акта протеста. Или в припадке отчаяния, которые ему тоже, судя по рассказам Гарри, свойственны.       Что они наделали?       Что она наделала?       Какой вообще был смысл во всех этих семи с половиной месяцах борьбы, если в конечном итоге всё свелось к этому? Ну, к этому: к жизни под одной крышей и полному отрицанию пропасти, которая отделяет её и Гарри от Тома. Пропасти вполне реальной, из плоти и крови в прямом смысле.       Когда всё так изменилось? В первый раз, когда Гарри засмеялся с ним? Или в тот день, когда Гермиона впервые попробовала поверить Реддлу? Тогда, в библиотеке, когда они строили теории о временных парадоксах, или ещё раньше? Или позже?       Или ничего не менялось, не было спускового крючка, поворотного момента, и всё было очевидно с самого начала? Может, это и вовсе сама судьба решила, что Гарри падёт в объятия Тьмы, добровольно бросится в них вниз головой, лихо перечеркнув жизнь в бегах, палатки, леса и горы, украденного дракона, ледяное озеро с мечом на дне, поиск крестражей...       И вот уже одиннадцать, она сидит за обеденным столом, сверля взглядом письмо и не пытаясь утирать слёзы. Только следит за тем, как они разбиваются о скатерть круглыми пятнышками.       Может, в этом есть и её вина, и не надо было дарить чёртов торт, проведший между ней и Гарри невидимую черту. А так хорошо звучало предложение Тома воссоздать вот тот самый торт, на который Гарри во снах-воспоминаниях смотрел, как бедняк на золотой слиток. Но нет же; один подарок, и стало ясно, что Гермиона в уравнении нынешней жизни Гарри совершенно лишняя. Неактуальная. Не понимает, стоит и молчит, пока Том находит идеальные слова, чтобы успокоить. Теряется, а Том всегда знает, что делать.       В окно снова стукнули. Гермиона вздрогнула, усмехнулась.       – Да вы издеваетесь...       Пушистая откормленная сова важно нахохлилась, ожидая угощения. Гермиона сунула ей совиный крекер, заправила за ухо выбившуюся прядь и покрутила в руках конверт.       «Т. М. Реддлу».       И печать Хогвартса.       Она вернулась за стол, бросила письмо рядом с первым, скрестила руки на груди и откинулась на спинку стула.       Стала ждать.       Том влетел в комнату через пятнадцать минут. Застыл на пороге, мгновенно обежав глазами комнату и прикипев взглядом к письмам. Затем посмотрел на Гермиону.       – Могла бы и разбудить.       – Я тебе не лакей. Мог бы ночевать где положено и озаботиться будильником, – нервно огрызнулась она.       Том шикнул.       – Гарри спит. Тише.       Она скривилась, указала подбородком на место напротив.       – Сядь и прочитай.       Он помедлил, оглянулся в коридор, но всё-таки кивнул.       Подал голос только когда взял письма в руки:       – Диппет пишет, что собеседование переносится, – сообщил убитым тоном. – Мерлин, я так облажался.       – Да, – со значением подтвердила Гермиона. – Сильно облажался. Не представляешь, насколько.       Он замер, спрятал лицо в руках на секунду. Проскользил ладонями до кромки волос и посмотрел исподлобья.       – Это не твоё дело.       – Моё, пока я здесь.       – Раньше надо было думать.       – Я не могу всю жизнь думать за двоих.       – Но пытаешься. И знаешь, как получается? – с вызовом спросил Том.       – Паршиво?       – Паршиво, – выплюнул следом ещё до того, как она успела договорить. – Не лезь. И не смей ни в чём обвинять Гарри. Ему и без твоих метаний непросто.       – А от твоих, конечно, исключительно легче, – поддела Гермиона, смутно представляя, заденет ли за живое.       – Я дал слово, что история не повторится. Больше не метаюсь.       Они замолчали, упрямо сверля друг друга взглядами.       – Разбуди Гарри, а то пропустит портключ.       – Я тебе не лакей, – передразнил Том.       – Не хочу лицезреть супружеское ложе, уж извини. Это же не моё дело, так?       Он презрительно сощурился. Обернулся к настенным часам, рвано выдохнул, устало размял шею. Выцедил сквозь зубы:       – Ничего не было. Не знаю, что тебя так выбешивает, но если это тебя успокоит, могу повторить: ничего. Не. Было.       Гермиона почувствовала, как вытянулось лицо.       – Мне не нужны подроб...       – Нет, подробности тебе не нужны, но я сейчас отобью тебе всё желание задавать хоть какие-то вопросы, – пригрозил Том, явно злясь. – Он не маленький ребёнок, чтобы не мог постоять за себя, а я никогда не трону его, если будет против. Я не насильник, чёрт побери, даже если тебе очень хочется в это верить. А если для тебя вся проблема в самой вероятности, что он может быть не против, то, уж извини, – карикатурно перекосился лицом он, – это твоя проблема.       Закончив с тирадой, Том с независимым видом скрипнул стулом и демонстративно вышел, чуть не сплёвывая по пути. Гермиона прижала вмиг похолодевшие ладони к горящим щекам. Они, наверное, были пунцовыми.       Проблемы-проблемы-проблемы.       ***       Гермиона с щемящей тревогой отпустила письмо-портключ и открыла глаза уже в новой реальности. Знакомая приёмная, только порядком посеревшая и ободранная. И простуженная совсем не летним холодом. Гарри тихо посмеивался над чем-то, что ему со скупой осторожной улыбкой рассказывал Том. Так чуждо и неправильно, а она снова третья лишняя.       – Выходим?       Том вскинул голову и стрельнул взглядом к двери.       – Да, я вас проведу.       Гермиона только удивилась его самонадеянности. Этот дом тасовал коридоры лихо, словно заправский фокусник, и никогда не выводил в нужное место. Мысли, наверное, отразились на её лице, поскольку Том со снисходительной готовностью пояснил:       – Всё изменилось. Теперь дом – это просто дом.       Он прошёл мимо, увлекая за собой Гарри, и тот хлопнул по плечу с ободряющей улыбкой.       – Всё будет хорошо.       Но рваный жест, которым он поправил свою змеиную брошь, говорил о другом.       Шестое чувство теперь отзывалось неохотно и причудливым образом рисовало картинку ещё более удручающую, чем глаза; яркое великолепие разномастных магических следов сменилось мешаниной бурого с серым, под лоскутами хаотично оборванных обоев и облупившейся краски на стылых стенах проступали затёртые ржавые пятна. Не то кровь, не то просто грязь, они навевали чувство незащищённости. Пропала уверенность, что дом стоит где-то в другом мире и от внешнего огорожен непробиваемой стеной. Это место стало уязвимым, потеряло особую атмосферу камерного спектакля, уютного крохотного мирка. Теперь дом продувался неприветливыми ветрами. Паркет покрылся слоем нестираемой даже ботинками пыли, всё вокруг поседело. Пропал фоновый гул, который раньше еле заметно пробивался в паузах между музыкой, свидетельствуя, что сердце здания бьётся. Теперь осталась одна звенящая тишина. Гнетущая, только легко тронутая копошениями где-то вдалеке. Погас искусственный цветной свет. Теперь либо холодный дневной, либо мёртвая темнота. И ни души, только одним глазком удалось увидеть, как в глубине проходых комнат сидела и с безысходным видом стукалась виском о дверной косяк бледная тень человека. Вампира, конечно, но теперь такого беспомощного, что почти человечного.       Один раз Гермиона споткнулась, сама не заметив обо что, а оглянувшись, застыла. Через коридор, по которому они шли, протянулась длинная, белая от истощения рука, обладателя которой скрывал узкий проход в соседнюю комнату. Пальцы в ответ на столкновение даже не перебрали воздух, только запястье по инерции дёрнулось, будто резиновое.       Чем дальше шли, тем меньше становилось света. Из-за стен постепенно начало доноситься чавканье; жадное, но тихое, вороватое. В складках истлевших драпировок, разбросанных по углам, что-то двигалось, жужжали невидимые мухи, пугающе перебегали со стен на пол тени идущих впереди Гарри и Тома.       Тёмные провалы ответвлений коридора иногда, возможно, по вине игры света, загорались парой мутных жёлтых проблесков. Проходя мимо одного из таких проходов, Гермиона чуть сбавила шаг, чтобы удостовериться, что жёлтые огоньки ей просто почудились. В паре шагов от неё шёпотом переговаривались Гарри и Том, успокаивающе заполняя тревожную тишину хоть чем-то живым. Гермиона вытянула шею и сощурилась, пытаясь разглядеть хоть что-то в темноте.       Холодная хватка на предплечье заставила её судорожно дёрнуться, но вскрикнуть Гермиона не успела: рот зажали ледяной бесцветной пятернёй.       – Не шуми, разбудишь кого-нибудь голодного, – с бархатной хрипотцой промурлыкали на ухо. – Не поздоровится.       Гермиона зажмурилась, выдохнула на четыре счёта. Наконец-то.       – Мальчики, идите сюда.       Гермиона вырвалась из ослабевших рук и отскочила в сторону. Рос показалась из тени, уже не плывя, а болезненно хромая.       – Только тихо, – она приложила палец к губам и сделала подзывающий жест. Поправила спадающую с плеча шаль. – Никого не встретили по дороге?       – Никого. Все едят и очень тщательно прячутся. К нам даже не принюхивались, – вполголоса отчитался Том. – Я думал, встретимся в другом крыле...       – Идите туда. Я украду у вас Гермиону на пару минут, – Рос кивнула в сторону, указывая путь, и снова потянулась к ней инфернально бледной рукой. Усмехнулась, показав на мгновение желтушные клыки: – Обязуюсь вернуть в целости.       Гермиона шарахнулась, избегая прикосновения, и с мольбой посмотрела на Тома. Он прыгал взглядом от неё к Рос, явно что-то просчитывая в уме.       – Твайла и так будет не в восторге от того, что я здесь, а если ещё и Гермиону придётся ждать... – медленно проговорил он.       – Твайла будет в восторге от любого, кто не я, уверяю, – сомнительно обнадёжила Рос. – И не зли меня. Я голодная как тысяча чертей.       Том на это только хмыкнул, качнул головой и в аккуратном извинении вернул Гермионе пристальный взгляд.       – Проваливайте, мальчики.       – Всего хорошего, – дежурно пожелал Том, почти незаметно подтолкнув Гарри прочь. Тот виновато поджал губы и кивнул Гермионе с безмолвной поддержкой. Ткнул Тома локтем. К его чести, тот, пусть и с очевидным нежеланием, твёрдо добавил: – Гермиона, мы тебя ждём.       Рос, наблюдая за тем, как они удаляются, набивала трубку. Как только скрылись за поворотом, заговорила:       – Выйдем на террасу, тогда поговорим. По пути ни слова.       Терраса оказалась незнакомая. Широкая, обнесённая низенькой балюстрадой, она ничем не была скрыта от ветра и серого неба с тяжёлыми плотными облаками, придавливающими к земле.       – Вы обещали мне прогулку к озеру, – слова просвистели и упорхнули вдаль, совсем как раньше, на балконе. Этот дом вообще создавал обманчивое ощущение, что слова не имеют ценности, куда больше веса в невербальных сигналах. Взгляды, жесты, тики и ужимки, вросшие под кожу, говорили здесь в разы больше, чем губы и язык.       – В тот же день, помнится, я обещала тебе сказку, – бросила на ветер Рос, чадя трубкой. Из неё вырывался необычно чёрный густой дым.       Гермиона подумала, что никогда не видела дом снаружи. Обернулась, скользнула взглядом по песочного цвета стенам, раздробленным морщинами трещин кариатидам и атлантам, по колоннам с крупными выбоинами и обколотой лепнине. Под крышей красовался овальный медальон со знакомой цикадой. Её глаза, выступающие полусферами по сторонам головы, отчего-то пугали и отдавали безумием.       – Почему цикада?       – Это не мой символ, – ответила Рос, стоя лицом к лесу. Наверное, не хотела оборачиваться и лишний раз видеть осточертевший дом. Поднесла трубку к губам, изогнув шею; из-под остриженных короткими беспорядочными прядями волос выглянуло клеймо на загривке. Цикада. – И это, – она обвела кожу пальцем, – знак подчинения, а не обладания. Это дом меня заклеймил, а не я его. Символ чужой, дом присвоенный. Здесь вообще всё краденое, даже люди. И, чтобы дом с этим смирился, приходится помечать, где своё, где чужое.       Ветер шуршал в ушах. Неспокойный и мятежный, предвещающий что-то. Наверное, момент, когда эта история перестанет быть о прошлом; когда прошлое задохнётся и даст дорогу будущему.       – Сказка, – односложно напомнила Гермиона.       – Значит, сказка, – бездумно согласилась Рос. – Я не до конца понимаю, как её рассказывать, но чувствую, что должна. – Она прочистила горло. – Эта сказка говорит, что в мире есть силы, скрытые от глаз людей. Первенцы древней магии, ведущие нескончаемую борьбу за власть. Раньше они жили с людьми в мире, но, когда первый из них поделился с человеком волшебством, всё изменилось. Они ушли в тень, скрылись, и никто из них не может дать потомство кроме как человеку. Смертное потомство, даже среди людей обречённое на изгнание. Чудовищное, паразитическое потомство. Они бесконечно воюют друг с другом, вмешиваются в людские дела, карают себе подобных, им предначертана вечность наедине с собой. Там, где для человека нет участи страшнее смерти, они дерут друг другу глотки, маясь своим всемогуществом. У них нет одного лица. Они вынуждены воровать его у людей, объедать их, чтобы казаться своими. Это сказка с плохим концом, потому что конца у неё нет вовсе. От них не скрыться и не убежать, даже сами себя они обмануть не в силах, – закончила она завороженно, будто сама была малюткой, слушающей историю на ночь. – И нет для человека участи страшнее, чем перейти им дорогу.       Гермиона вздохнула и закрыла глаза. Предполагать ничего не хотелось. Пусть сказка останется сказкой, это не её время и не её забота.       – Я рассказала это для того, чтобы ты понимала, с чем имеешь дело. Если тебе будут ставить условия и клясться в бессилии, вспомни эту сказку. Они всегда имеют больше, чем дают, и нуждаются в меньшем, чем требуют.       От резкости этих слов наваждение священного трепета спало. Неожиданно вспомнилось кое-что давно забытое.       – До чего же скверно всё вышло, – Рос поморщилась. – Знаешь, я чувствую, что скоро вся эта история схлопнется, и моё состояние – самое верное тому доказательство.       Теперь она ёжилась от холода и часто моргала воспалёнными глазами. Выглядела неожиданно живой и постаревшей.       – Это тоже что-то... паразитическое?       – Как и всё, что порождает этот дом, – вздохнула она. – Он притягивает такие вещи... и таких людей, – проронила Рос с мрачной иронией. – Иногда притягивает так прочно, что не выпускает до конца жизни, – она дёрнула головой, словно сбрасывая путы. Бросила с напускной энергичностью: – Идём, тебя, наверное, уже заждались.       Гермиона окинула лес прощальным взглядом. Отстранённый и величественный, он обступал дом малахитовой глыбой, утверждая человеческую мимолётность и незначительность.