Прошлое ещё дышит

      Гермиона вошла, улыбнувшись через плечо Гарри, кинувшему прощальный поддерживающий взгляд. Том прошёл мимо, даже не посмотрев на неё.       – Присядь, – Твайла махнула рукой в сторону свободного кресла. Она изменилась. Взгляд, непривычно человеческий, устало перетекал по комнате, избегая контакта с глазами Гермионы. Она села, сцепила руки на коленях. Прочистила горло и заговорила:       – Вы посмотрите вспоминания через Омут?       – Здесь теперь нет Омута, – холодно отозвалась Твайла. – Сама понимаешь, почему.       – Не понимаю, – механически улыбнулась Гермиона, не желая дать уйти от ответа. Довольно покорно молчать, теперь она будет резкой и придирчивой. Провоцирующей. Играть с хищником можно только по своим правилам, иначе не миновать поражения.       – В таком случае очень сочувствую, – на её лице не дрогнул ни один мускул.       – Давайте договоримся более предметно, – не сбавляя улыбки, предложила Гермиона, – чем я могу помочь вам и чем вы можете помочь мне.       Эффект был налицо. Незаметный для постороннего, пока ещё надёжно укрытый пуховым одеялом самоконтроля, удачно глушащим все эмоциональные порывы, но очевидный для Гермионы.       – Много же она тебе наговорила, – с обречённым смирением произнесла Твайла, шумно выдохнув. Дёрнула плечом. – Не имеет значения. – Выпрямилась, теперь посмотрела прямо и прояснившимся взглядом. – Хорошо, договоримся. Воспоминания в обмен на возвращение в будущее.       Гермиона выдержала паузу. Оценивающе хмыкнула, поджала губы, будто раздумывала над очень важным решением.       – Зачем вам воспоминания?       – Не твоё дело, – мгновенно выплюнула Твайла. – Давай не нагружать друг друга подробностями, – с нажимом прошипела она, – тебе нужно вернуться в своё время, мне нужны воспоминания. Какое нам дело до контекста, да?       – Я хочу убедиться, что по пути не обнаружится никаких дополнительных внезапных условий. Ну, знаете, как это у вас всегда случается. Сначала воспоминания, потом что-то ещё...       Твайла шумно выдохнула, закрыла глаза, видимо, пытаясь успокоиться.       – Нет так нет. Я предполагала, что так будет. Только не забудь сказать Гарри, по чьей вине ему придётся выдумывать новый способ вернуться, – медленно проговорила она. Сузила глаза, смотря в окно; кивнула сама себе. – Да, – чуть погодя продолжила Твайла, – у тебя, наверное, всё схвачено, раз ставишь условия.       – Вы не меняетесь, – отметила Гермиона, стараясь не выдать нервную дрожь рук. Сжала их в кулаки, стала разминать пальцы.       Так прошёл их первый разговор.       Гермиона ещё много раз его вспоминала, раздумывая, не совершила ли ошибку, но что-то подсказывало, что действовала она верно. Пустить Твайлу в свою голову – дело не пустяковое, и даже предполагаемая реакция Гарри не стоила того, чтобы отказывать интуиции. Это не та жертва, на которую она готова пойти. Только не сейчас.       ***       – Она не отпустит нас, пока не получит воспоминания, – обречённо сказал он Гермионе. – Я понимаю, тебе этого не хотелось, но чёрт, другого выхода нет.       – Мы ждали восемь месяцев, – с задержкой ответила она. – Можем ещё подождать, разве не так?       Гарри открыл глаза.       – А чего нам ждать?       – Если бы ты убил его, такого вопроса бы вообще не было, – жёстко произнесла Гермиона. Он привстал с кресла.       – Повтори.       – Надо было просто убить его раньше, – упрямо припечатала Гермиона, глядя ему прямо в глаза. – Если бы ты убил Реддла, пока была возможность, сейчас мы были бы свободны. Может, Твайла даже помогла бы нам. А теперь они спелись и даже его смерть не поможет.       Гарри гневно фыркнул и неверяще моргнул. Покачал головой, не находя слов.       – Не ты ли меня убеждала, что убивать Тома ни в коем случае нельзя?       – Убеждала, – с горечью согласилась она, – и очень жалею. Это могло бы всё решить, понимаешь? Абсолютно всё.       – Поздно об этом думать, – осадил её Гарри, и ему самому стало мерзко от этой мысли. Поздно. Уже действительно поздно что-то менять и переигрывать: время было, но теперь оно безвозвратно упущено. И лишний раз вдумываться в то, как они это время потратили, не хотелось.       Теперь вообще любая попытка проанализировать положение вызывала острое отвращение. Будущее снова не было предопределено, и это, как ни странно, не вызывало ожидаемого облегчённого выдоха, только тревожный зуд под ложечкой. Гарри с неприязнью к себе подумал, что очень привык быть жертвой обстоятельств. Легче ныть и сокрушаться, чем принимать решения, он повторял себе это изо дня в день, просто чтобы напомнить: он слаб. Он поддался Тому, поддался Тьме и счастлив был, что всё решают за него. Привык– можно ничего не делать и только жаловаться, что поздно вмешиваться.       Но поздно ли?       ***       Гарри бросил очищающие чары механической скороговоркой, бездушной, будто анулирующей всё то, из-за чего к ней пришлось прибегнуть.       Такой примитивный способ избегания – испарить пятно пролитого кофе, спасая бесценный ковёр, или высушить брюки, чтобы не признавать, из-за чего они намокли.       Том утёр губы, это не помогло – в уголках всё ещё поблёскивал след слюны и предэякулята. Странная картина: этот холёный идеальный Том, но разгорячённый; даже на коленях он умудрялся выглядеть так, словно завоёвывает мир. Сантиметр за сантиметром, глубже, всё в свои владения, нещадно подчиняя и делая невозможной саму мысль о сопротивлении. Нормальный человек таким людям, как Том, в рот бы не лез – откусят всё доверенное и не подавятся, но Гарри как-то научился жить со своей ненормальностью.       Нормальный человек плюнул бы Тому в лицо или немедленно сознался, что будет вечно его любить и что это было незабываемо. Полез бы в рот, да, парадоксально, но вот сейчас это было бы уместно.       А Гарри справился с ремнём, старательно затолкал под него рубашку, делая вид, что это действительно важно. Опустился на большой шершавый камень, чувствуя бёдрами его успокаивающий холод. Он мог стоять на ногах, тут без романтической чуши – ничего не тряслось, голова не гудела и даже, кажется, не помутнело в глазах, но он всё равно сел.       – Помолчи, – наугад брякнул он, коротко осмотрев Тома.       Не надо сейчас ничего говорить.       Надо просто...       – Жалеешь?       – Ещё не определился, – пожал плечами Гарри.       Жалеет ли?       Непонятно.       Он не чувствовал себя униженным, только раскрытым, даже лишённым обложки, как затасканная книга – расхристанным, почти обнажённым. Но не он ведь стоял на коленях. А ощущение такое, будто он. Будто он глотал, как заправская шлюха, глотал все худшие проявления человека, сидящего рядом. Сглатывал и не морщился, даже если на язык Том был как салат из разочарований в себе, ну так, по мелочи; заправить кислотным соусом с экстрактом раздражения; специями припорошить по вкусу.       Никакой бури на Астрономической башне, никакого накала страстей, и от этого только сложнее, ведь всё так спокойно и размеренно, посреди вековых безучастных сосен, у непоколебимой пропасти озёрной воды, которая таких сцен, должно быть, насмотрелась достаточно. И вроде всё хорошо, осознанно, вроде оба они были к этому готовы, оба согласились и позволили, но... От этого же только труднее. Больше не списать трепет в груди на адреналин и эмоции на грани истерики, теперь всё качественно по-другому, на более глубоком уровне.       Теперь всё наконец честно и прямо, слишком задевающе, чтобы вот так взять и ответить, жалеет он или нет.       Краем уха Гарри услышал, как Том сплюнул. Без досады и злости, как-то обречённо. Небо стало унылым, серым, заволоклось ровной вуалью облаков, словно даже солнцу было неприятно на них смотреть. Никакого ощущения грязи, никаких мыслей «грех и только грех, отмаливать ещё десятилетие», ни одного неверного порыва сходить на исповедь или в рыданиях побежать признаваться во всём Гермионе. Только усталое смирение – теперь всё вот так.       – До моего отъезда три дня, – без обиняков начал Том, и по голосу слышалось, что скажет он что-то важное, – мне нужно побывать в приюте. Хочу кое-что исправить. Ты пойдёшь со мной? – Он посмотрел так внимательно, словно этот вопрос был даже важнее, чем первый.       Если Гарри согласится, он подпишется, что не жалеет.       – Пойду.       ***       Гарри постучался, прислонился ухом к двери, чтобы удостовериться, что в кабинете не пусто, иначе получилось бы скверно – обойдя половину дома, он Твайлу не нашёл, и только с третьей попытки смог уговорить Рос показать дорогу к кабинету. Она недовольно мялась позади, ехидно приговаривая, что если Тод нет в кабинете, Гарри будет должен ей унцию крови.       – Ещё чего, – хмуро усмехнулся он. Эта женщина теперь не вызывала былого страха, ни к чему стало осторожничать.       – Войдите, – глухо донеслось из-за двери.       – Иди, мальчик, – покровительственно скомандовала Рос. Недавно Гарри наконец понял: просто не запомнила имя и по привычке прикрывалась снисходительным презрением. Отвечать чем-то саркатичным на такие выпады – всё равно что бить лежачего. Вот он и молчал.       Дверь закрылась за спиной, в кабинете с ободранными стенами завернулся хитрой прозрачной спиралью дым без привычной ментоловой отдушки.       – У меня к тебе дело, очень кстати, что зашёл, – пусто проговорила Твайла, не шевеля ничем, кроме губ. Она гипсовой статуей смотрела в потолок, откинувшись в кресле.       – Завтра мы с Томом хотим выбраться в Лондон, – не совсем понимая, что может быть за дело, предупредил Гарри. – Пробудем там до вечера.       – Знаю, именно поэтому у меня к тебе дело, – ровным неживым голосом продекламировала Тод. – Ты вывезешь в Лондон Лафаржа и оставишь его в Дырявом Котле. Это всё.       Гарри выгнул бровь, давая понять, что просьба откровенно странная.       – Лафарж пропал в июне, я понятия не имею, где он сейчас.       – Он здесь, в доме, – туманно выдала Твайла с небольшой задержкой. Из её рта вытекло белёсое дымное облачко, присоединилось к общей композиции, всё больше походящей на торнадо. Это выглядело необъяснимо пугающе. Удручающе, что ли. Она снова была такой мёртвой, даже хуже, чем раньше. – В обмен я верну тебя в будущее.       – Не только меня. Гермиону тоже.       – Да хоть стадо фестралов, – равнодушно произнесла она. – Лишь бы вы тут больше не мешались.       – Да ладно, – недоверчиво протянул Гарри, подозрительно щурясь.        – Хочешь, дам Непреложный обет. Что угодно, просто доставь Лафаржа в Лондон и испарись из моей жизни. Будущее, прошлое, другая вселенная, я тебе готова вот этими руками, – она впервые двинулась, чуть приподняв руку, которой держала трубку, – выложить дорогу и в рай, и в преисподнюю, просто сделай, о чём прошу.       – Допустим, – демократично ответил Гарри, выдержав короткую паузу.       – И ещё, – просвистела она сквозь дым, – может быть, тебе это покажется важным: заклинание на маховике создал Том. Я попросила его кое-что изобрести в учебных целях и узнала почерк, если покажу, ничего не поймёшь, но манера точно его.       Он застыл. Переспросил. Твайла повторила слово в слово, Гарри только ошеломлённо кашлянул.       Давно забытый вопрос «почему?», который он не задавал себе уже много месяцев, внезапно трансформировался в «как?».       – На столе чай, – её голос почти звенел.       – Да. Спасибо.       Чай толкнулся в горло неприятным тугим комом. На вкус отвратительно, словом – то что надо.       ***       Ранним утром они пришли к кабинету, стукнулись, как просила Твайла, четыре раза. Она тут же высунулась из двери, приоткрыв её на выверенный дюйм, воровато оглядела коридор и жестом позвала внутрь.       Том вошёл вторым, галантно придержав дверь. Гарри только закатил глаза, но скоро с его лица стекла всякая театральщина. Лафарж сидел на стуле посреди комнаты, прижимая к груди узкий конверт. Почти баюкал его, ведя головой из стороны в сторону, мычал себе под нос, как делают сумасшедшие.       – Мерлин, что с ним?..       – Тише, – шикнула Твайла. – Давай без разговоров, – нервно продребезжала она, дёрнув уголком рта. – Берите его и на выход живо.       «Берите» – было очень точное слово, намного точнее, чем Гарри ожидал. Лафаржа пришлось тащить под руки, и по пути он шептал что-то себе под нос, постоянно рвался в сторону, быстро стихая и переключаясь на что-то другое. Только на крыльце его взгляд стал чуть осмысленнее.       – Неплохо ему досталось, – мрачно резюмировал Том. – Интересно, что на это сказала бы Гермиона.       – Как его состояние с ней связано? – легкомысленно уточнил Гарри.       Том неуверенно хмыкнул, думая, очевидно, стоит ли говорить. Нехотя, вполголоса объяснил:       – Ну, знаешь, если бы она дала воспоминания, его могли оставить в покое. Не уверен, что окончательно, но по большей части... Одним словом... – он поморщился и махнул рукой, как бы говоря, что обсуждать тут нечего. Вообще такая неловкая многословность ему была несвойственна и свидетельствовала о чём-то тревожном.       Гарри нахмурился, недоверчиво осмотрел экс-профессора.       – Хочешь сказать, он был тут всё это время?       – Гарри, его буквально похитили, – одними губами сообщил Том, оглядываясь в сторону поместья. – Аппарируем или как?       – Его что, пытали?       – Нужно уходить, – сквозь зубы прошипел Том.       Аппарация в смутных чувствах – не лучший способ расставить всё по полочкам. Органы смешались, перевернулись, сердце затерялось где-то в горле, и даже приземление не слишком спасло. Том только стиснул зубы, скулы его заострились.       Нет, сейчас не время.       Гарри помотал головой, чуть ослабил хватку на плече Лафаржа, и вовремя: тот ровнее встал на ноги, отряхнулся. Его взгляд посерьёзнел. Только сейчас удалось хорошо его разглядеть – слегка помятый вид, но на удивление здоровое лицо, глаза ясные, без капли безумия.       – Мистер Грейнджер, – Лафарж суть склонил голову, – рад видеть, что с вами всё хорошо. А то были подозрения. – По тому, как он скосил глаза к Тому, стало ясно, что тот как-то замешан во всей этой чертовщине. Вдоль позвоночника пробежал неприятный холодок.       – Объяснись, – не своим голосом потребовал Гарри.       – Позже, – сухо бросил Том. – Всего доброго, профессор. Не потеряйте письмо.       – Как-нибудь постараюсь.       Этот человек напоминал Люциуса Малфоя после заключения в Азкабане. Только выглядел немного лучше. Лафарж кашлянул, Том потянулся в карман, достал трость, увеличил и отдал ему.       – До Дырявого Котла, я полагаю, вы доберётесь?       – О, вы были деликатны, ходить я ещё в состоянии, – язвительно парировал Лафарж. – Всего хорошего, мистер Реддл. Мистер Грейнджер, удачи: в такой компании она вам понадобится.       Гарри смотрел на то, как удаляется, стукая тростью, этот странный человек. Жизнь свела их ненадолго и неблизко, за что Гарри в кои-то веки мог судьбу поблагодарить. Только Том... В груди шевельнулось холодное, склизкое. Подозрение. Как давно Гарри от него отрёкся? От этого пустого дерущего душу чувства, раньше бывшего постоянным спутником, как давно отказался? И правильно ли?       – Его не пытали в том смысле, о котором ты думаешь. По крайней мере, не на моих глазах. За последние дни не ручаюсь, но сам видишь, он в порядке.       – Он буквально вёл себя, как безумец, когда мы были в доме.       – Он изображал безумца, – выделил Том. – Может, чтобы не досталось ещё больше, не знаю. Идём? Время не резиновое.       Гарри уставился на него с искренним удивлением.       – Ты вот так просто об этом говоришь?       Том вернул ему внимательный взгляд.       – О времени? Очень просто.       – О пытках.       – Да, – холодно ответил он. – Преспокойно. Пора привыкнуть. Меня ранит твоё недоверие, что ещё ты хочешь услышать?       – Что ты в этом не участвовал.       – Я в этом не участвовал, – послушно повторил Том. – Всё, ты убеждён? У нас времени до обеда. Идём, – снова поторопил.       – Это так не работает, – терпеливо объяснил Гарри. Теперь Том выглядел раздражённым, прекрасно. – Я просто хочу сказать, что для тебя...       – Мерлин, ну что ещё я должен сделать? – в сердцах взмолился Том. – Тебе дать воспоминания? Поклясться на библии? Я ничего с ним не делал, мне это неинтересно, и ты в этом убедишься, когда узнаешь, зачем мы пришли.       Гарри сдался. Всмотрелся в его глаза, покорно проглотил грубость и сдался. Нет смысла искать человечность там, где её никогда не водилось.       ***       Приютские мальчишки сгрудились у забора, любопытно наблюдая за разговором Тома с миссис Коул. Подслушивать там было нечего, он обстоятельно объяснял, что раньше жил здесь и хотел не то навестить старых знакомых, не то забрать вещи, она многословно уговаривала пообщаться с детьми и пожертвовать деньги; так что рано или поздно Том всё равно сделал бы то, чем занимался сейчас – лез за палочкой, чтобы, наверное, наслать на неё Конфундус.       Когда миссис Коул озадаченно моргнула опустевшими глазами, приобретя по-детски непосредственный вид, Гарри оставалось только неодобрительно фыркнуть, что Том, за исключением посланной ослепительной улыбки, проигнорировал. Так, они беспрепятственно прошли на территорию приюта.       – Это важное место, хотя я никогда не стал бы сюда возвращаться, если бы не встретил тебя, – поделился Том, меланхолично глядя вдаль.       – Что я такого сделал?       – О, ты много сделал. Но главное – мне стало себя жаль, – с до смешного серьёзной миной покивал Том. Это и правда было смешно, наблюдать за тем, как такой человек признаётся, что до встречи со своим неудавшимся убийцей слишком мало о себе думал. Гарри даже почти прыснул, но вовремя успел закашляться.       – Пыльно, – пояснил он под пристальным взглядом.       – Ну да, – недоверчиво протянул Том.       Они прошлись по тёмным коридорам, как под копирку пустым и серым, внушающим клаустрофобию и чувство абсолютной безнадёжности. Даже на взрослых это место действовало сковывающе, каково же было здесь расти?       – Дерьмово, – понимающе хмыкнул Том, – но поучительно. Я бы сказал, каждому ребёнку стоит хоть ненадолго переехать в приют. Весь мир живёт по его законам, хотя очень тщательно притворяется, вот и пусть дети с первых лет жизни учатся разочаровываться.       – Это жестоко, – вставил Гарри, усиленно давя ощущение неуместности этих слов. Любая форма эмпатии, выраженная в этих стенах, казалась очень чуждой. Лишней, именно неуместной.       Приюту не к лицу сострадание.       – Мир жестокий, – пожал плечами Том. – Я благодарен жизни, что вовремя это осознал.       – Слишком рано, – настоял Гарри. – Никакой ребёнок не должен так рано сталкиваться с одиночеством.       – А смысл тянуть? Для нищих магловских сирот либо слишком рано, либо слишком поздно; зазевался – и вот ты уже в могиле. Не знаю, как это происходит в твоём времени, но здесь всё однозначно, – наигранно равнодушно, но с толикой жалости произнёс Том. – Пусть растут без иллюзий, надежды на лучшее в таких местах очень губительны.       – А на что им тогда надеяться?       Том остановился в паре шагов впереди. Скрипнули половицы, отворилась дверь где-то внизу, загалдели дети. Он обвёл коридор прощальным взглядом и подытожил:       – На себя, хотя единственное, что может им помочь – чудо. Мне вот помогло.       Дальше экскурсия проходила в молчании. Каждый шаг отдавался в мозгу вспышками воспоминаний, подсмотренных во снах – вот по этому коридору Том бежал за кошкой, с этой лестницы его однажды пыталась столкнуть свора мальчишек из старшей группы, здесь, под этой лестницей, он ел ворованный хлеб. Наконец они вышли во двор. Видимо, это было ещё не всё. Гарри мимолётно глянул в сторону играющих детей. Они с воем бросались друг в друга камнями, бились, как на мечах, палками. Несколько забрасывали камнями одного, и тот метал снаряды в ответ с удвоенной скоростью и звериным остервенением. Его огрели палкой по спине, он подхватил корягу потяжелее, готовясь дать сдачи. Гарри двинулся в его сторону, но почувствовал руку на плече. Одним взглядом Том сказал: «не вмешивайся».       И он не стал. Подумал – может, Тому виднее.       – Станешь разнимать – после твоего ухода они забьют его насмерть. Больше изгоев дети ненавидят только любимчиков. Хочешь – иди, но так ему не поможешь.       Они снова замолчали. Гарри обернулся пару раз в нерешительности, но влезать всё-таки не стал, постаравшись занять голову вопросом, зачем они вообще пришли. Не за этим же представлением и не за блужданиями по пустым коридорам...       Ответ нашёлся быстро. Том завернул к заднему двору, и у Гарри в груди всё похолодело.