Как будто хочешь жить до ста со мной в этой больной глуши

— Пранк чёт вышел из-под контроля, — вздергивает брови Костя, задумчиво почесывая уголок рта и рассматривая вещицу. Влад моментально схлопывается внутри — не такой реакции он ждал, и теперь чувствует себя максимально по-дурацки. Костя — собака такая — тут же замечает, разумеется. — Владь, Владь, я ж не отказываюсь, — торопливо перебивает он еще не произнесённую даже реплику. — Просто интересно. А… какая собака хоть? Типа как доберман? Влад только морщится на это амбициозное заявление. Ну точно нет. Породы для Кости у Влада нет. Не то чтобы Костя походил на безродную дворнягу — скорее, наоборот. Он как джаз — в нем слишком много всего намешано. Чаще всего Костя как хаски — ему нужно намотать в день километров 50 социальных контактов и эмоциональных впечатлений, чтобы не сойти с ума, не завыть и не разгромить квартиру. Иногда Костя как огромный водолаз — приветливый и рассудительный, который одним своим присутствием уравновешивает ситуацию: не кусается, не атакует, не рычит — ему достаточно с деликатной силой встать между свои человеком (Владь, да ты спецом нарываешься, что ли, все время?) и потенциальной угрозой, чтобы одним видом свести конфликт на нет. Вообще всегда Костя — ретривер и лабрадор, спасатель и поводырь, Влад без него плутает и теряется. Костя шумный, ласковый и выносливый пиздец — везде и во всем, — готовый подорваться на любой движ, постоянно ищет внимания, сам того не замечая старается прижаться к Владу хоть локтем, хоть бедром, если есть такая возможность. Когда он вылезает из душа, то отряхивается абсолютно по-собачьи, волосы липнут к лицу и шеи, и Владу смотреть на это почти невыносимо — кажется, что он сдает себя с потрохами, пока не вспоминает, что с Костей можно, Костя эти его эмоции потом против него не повернет ни за что. Костя добрый, верный, надежный и необидчивый, шебутной, открытый, простой в самом охуительном смысле слова. Костя без хуйни. Без подлости. Лучший, сука, друг человека, с которым можно еборезить, но при этом он всегда найдет дорогу и выведет их обоих из леса. Это просто Влад тревожный хозяин — у него уже один раз пытались украсть собаку, спасибо. И отравить нездоровой хуйнёй. Поэтому если Влад немного перестраховывается внутри себя — ну, блядь, засудите его. Если бы это не порицалось общественно, Влад бы вообще Костяну чип вшил под холку, татуировку бы сделал и адресник на шею повесил красивый — «Я проебался, звоните папе». Особенно когда он в Питер мотается. Влад бы этот Питер вместе с одним конкретным коренным петербуржцем взял и отменил нахуй, но у Кости там друзья и солидный кусок прошлой жизни, и Костя не доберман и не какой-нибудь еще служебник, чтобы ему командовать «место» и ждать безоговорочного послушания — Костя таких приколов не оценит, да и Влад не фанат дрессировки. — Кость, — напряженно просит он, и Костя умница, Костя понимает. Смышлёный. Хороший мальчик. Он скрещивает руки на боках, стаскивает худи, кидает на пол — Влад бы в другое время уже дернулся бы поднять, но сегодня как-то не до этого. — Как? — мягко спрашивает Костя. — Рядом, — говорит Влад неверным горлом, но Костя складывается на колени невыносимо простым и легким движением, как трехэтажка во время землетрясения. Влад смотрит на него сверху — голая широкая гладкая грудь, прямой разворот плеч, растрепанные волосы и взгляд, от которого внутри сладко ноет. Костя умеет смотреть не то чтобы покорно, а, скорее, с уступчивой податливостью: что ты для меня придумал? Я придумал на тебя ошейник надеть, Кость, как тебе такое? Влад коротко поглаживает Костю по подставленному горлу и аккуратно застегивает ошейник, просунув напоследок под него два пальца — убедиться, что не туго. А потом он распрямляется и со стекольной ясностью понимает, что это попадалово. Как же крепко он влип, господи. Этот простой черный ошейник и коленопреклоненная поза делают с Владом что-то совсем нехорошее, будят в нем затаившееся, нутряное — в нем клубится что-то сумеречное, в котором угадывает силуэт наползающей катастрофы. Костю хочется присвоить. Влад на такое раньше только бы пальцем у виска покрутил, собственничество его всегда раздражало во всех отношениях. Здоровые границы, взрослые независимые люди, добровольно выбирающие быть рядом, и всё такое. Да, разумеется, да, он и сейчас ни за что и ни в чем не станет пытаться ограничивать Костю, но иногда просто не получается не думать о том, как было бы заебись, если бы Костя был весь его. Влад приспускает домашние штаны вместе с трусами, и Костя тут же дергается навстречу. — Нельзя, — цыкает Влад и обхватывает себя рукой. Костя смотрит прямо перед собой, будто загипнотизирован его пальцами. Влад не видит лица — такое не подходит. — На меня, — коротко командует он, и Костя поднимает голову. У Влада перехватывает под рёбрами — этот взгляд его точно доконает. Влад дуреет от собственной смелости: кажется, этот гребаный ошейник стал какой-то индульгенцией вообще на всё, Костя разрешит, Влад сам себе разрешит. Влад любит контроль и самоконтроль — ну, не новости. Влад не может контролировать Костю, не станет этого делать — это глупо, по-детски, бесправно, некрасиво, нездорово и что там еще, — но сегодня, бога ради. Костя вечером уезжает, уезжает в этот богом проклятый Питер, и Владу надо. Хочется выкрикнуть жалобно-резкое — рядом, ко мне, место, дом, охраняй (будто Косте нужны приказы, чтобы стеречь Влада от тьмы), — но Влад не умеет просить, даже если замаскировать просьбу под команду. Хорошо, что Костя максимально ориентированная на человека собака — он всё-всё про Влада понимает и, приятный бонус, нихуя не комментирует. Он просто елозит на коленях, чуть сутулит плечи и смотрит не отрываясь Владу в глаза. Влад мягко наматывает его волосы на кулак (как же охуительно он оброс), дергая ближе к себе, и проводит членом по приоткрытым губам, чуть раздвигая их, но не проскальзывая внутрь. Костя опаляет головку резким горячим выдохом, и Влад на мгновение жмурится — хорошо, блядь, как же хорошо, — но тут же отстраняется. — Ждать, — голос звучит, будто бетонным блоком придавленный, Влад не помнит, чтобы он умел так разговаривать. Костя вздрагивает то ли от интонаций, то ли от нетерпения, и явно хочет запротестовать и заспорить, но Влад выгибает бровь и повторяет: — Ждать. Он медленно дрочит в паре сантиметров от лица Кости, едва-едва не касаясь головкой его губ, и эта почти случившаяся незавершенность возбуждает даже сильнее, чем движения собственных пальцев. Он так остро чувствует близость на грани контакта, что в паху умопомрачительно тянет и сводит всё от неудовлетворенности. Свободной рукой он то поглаживает Костю по щеке, то зарывается в волосы, то спускается ниже и касается ошейника, сам восторженно зверея от вида: полуголый Костян на коленях в ошейнике с членом Влада у лица. Влад будет так мощно гореть в аду за то, как сильно ему нравится эта порнография, но он готов отдать не то что свою бессмертную душу, а даже коллекцию «Мартинсов» за это. Костя облизывается жадно, пытаясь слушаться и смотреть на Влада, но взгляд постоянно сползает, его как магнитом притаскивает к бедрам Влада — ну, то есть не бедрам, конечно. — Нельзя, — рвано командует Влад, когда замечает, что Костя тянется к своей ширинке. От мысли, что у Кости стояк просто из-за того, что он стоит на коленях в ошейнике перед Владом, который дрочит на него — Влада резко прошивает по внутренней стороне бедер и до самых пальцев ног. — Владь, — Костя скулит, блядь, другого слова нет, и непонятно, конечно, это его тоже в игре накрыло или он реально от нетерпения уже теряет человеческий облик. — Владь, — снова низко скулит он, облизываясь, ерзая, пытаясь усесться так, чтобы стояк не слишком мешал. Влад от этих его ерзаний совсем сатанеет почему-то. — Ты же будешь хорошим мальчиком? — спрашивает он, хватая его за ошейник. «Там» Влад не добавляет только усилием воли — с Костяна станется засерьезнеть в секунду, скинуть обморочный жар и превратиться в беспокоящегося заботливого партнера: «Владька, ну ты чего, переживаешь? Из-за этого? Я могу не ехать. А хочешь — давай вместе махнем?». Нет уж. — Да, — тут же откликается Костя. — Да, Владь, буду, — он смотрит с обожанием и предвкушением, чуть запрокинув голову, а Влад все не может отвести взгляда от своих пальцев на этом ошейнике. Если бы Влад мог, он бы их никогда не разжимал, так и прописал бы их в паре сантиметров от гулко бьющихся под кожей ударов чуть ниже линии челюсти — Влад любит держать руку на пульсе. — Можно, — разрешает он, и Костя как с цепи срывается — собака такая. Он тут же открывает рот и забирает сразу до середины, и звук, который он издает, так похож на облегчение, что Владу приходится притормозить себя, чтобы не въехать сразу до основания. Господи, блядь, боже — каждый раз как первый. Костя охуительный, хотя не особо техничный, и руками Влад не разрешает сейчас помогать — просто толкается сам, направляя голову Кости за затылок, и очень хочется растянуть момент, полюбоваться, упереть головку ему за щеку и погладить снаружи, хочется медленно трахать его в самое горло, умирая каждый раз, когда Костя давится и так тесно сглатывает, но Влада начало вести еще когда он только выложил этот блядский ошейник на стол — никаких сил держаться уже не остается. Костя жмурится и тяжело дышит, изо рта по подбородку течет слюна, вид у него невыносимо развращенный и при этом неиспорченный, и Влада коротит, выбивает из всех пазов — он уже не может себя контролировать. От этой мысли внезапно не страшно — только дух захватывает, как когда замираешь на высоте американских горок и вдруг летишь вниз, вжимаясь грудью в страховочную перекладину. С Костей можно отпустить контроль, отпустить себя, расслабить сведенные от напряжения пальцы на поводьях — и нихуя плохого не случится. — Костя, блядь, — с обреченной нежностью сдаётся Влад, оттаскивая его за волосы в последний момент. Костя непроизвольно жмурится и вздрагивает, когда чувствует на лице и груди теплые вязкие капли. Ноги Влада ни хрена не держат, и он бы сам сложился, рухнул бы на колени прямо перед Костей, который позволил сделать с собой это всё, разрешил, принял, послушался, черт его побери, как хороший мальчик. Но Костя подползает чуть ближе, крепко обхватывая Влада за бедра. Влад смотрит на собственные следы на его лице — внутри всё подрагивает и мурлычет от примитивного моё моё моё. Влад гладит Костю по голове, еле удерживаясь, чтобы не размазать большим пальцем по щеке присваивающее белесое клеймо. — Хороший мальчик, — повторяет он, и Костя согласно кивает. — Да не мальчик уж, колени затекли пиздец, — хмыкает он, и Влад протягивает ему чистую ладонь, помогая подняться. — Хочешь умыться, прежде чем я тебе отсосу? — светски уточняет Влад, нашаривая взглядом айкос. — Хочу умыться, прежде чем втрахаю тебя в кровать, — в тон ему отвечает Костя, подходя к раковине. Влад смотрит на его спину, на то, как двигаются лопатки, когда Костя, наклонившись к крану, хлещет себе водой в лицо. Попадос, Владос, — весело говорит ему внутренний голос почему-то с интонациями Костяна, и Влад в кои-то веки не хочет с ним спорить. Его охуительно всё устраивает.