Мешочек-ловушка для духов

Сколько А-Цин себя помнила, она мечтала не только сытно поесть и дожить до завтрашнего дня. Она хотела иметь дом, семью. Её мечта сбылась, даже дважды — но каким-то странным, перевёрнутым образом. В городе И у них был дом — ветхий, плохонький, а всё же свой. Странная, но всё же семья. Даочжан, докука и она сама — они довольно неплохо справлялись эти три года. Да только вот А-Цин осознала это лишь тогда, когда их маленькая семья разрушилась вместо того, чтобы стать больше на одного человека. Когда всё рухнуло? Когда Злыдень погиб от руки Сун Ланя? Или когда братец даочжан сошёл с ума и начал разговаривать с мешочком? Или когда она по глупости выпустила сюэянову душу из ловушки, а братец вконец обезумел? Или когда однажды он просто не вернулся домой? Люди в городе И смотрят на них косо, будто вмиг забыв, сколько обиды Сюэ Ян нанёс им. На рынке болтали, будто братец чуть не перерезал себе горло на могиле Злыдня. Чушь. Но только вот слухи не заткнешь, и жители становятся всё более хмурыми и грубыми, смотрят исподлобья и разговаривают сквозь зубы... И Сун Лань принимает решение покинуть город и отправиться на поиски Сяо Синчэня. Они собирают свой нехитрый скарб и уходят в надежде отыскать какие-то следы пропавшего даочжана. В одной из деревень им подсказали, что Синчэнь отправился к дороге, что вела к диким безлюдным горам: раньше ею пользовались торговцы, чтобы срезать путь к городу, но из-за расплодившихся тёмных тварей дорога стала слишком опасной, и ее забросили. Даочжан Сун, оставив А-Цин в деревне, летит туда на своём мече. Его нет день, два, неделю, две, и она начинает сходить с ума от страха. Но на двадцатые сутки Сун Лань возвращается. Хмурый, уставший и расстроенный. Девочка предполагает худшее — что даос нашёл истерзанные тёмными тварями останки Сяо Синчэня, но оказалось, что он, обшарив горы в радиусе почти тридцати ли от дороги, не смог отыскать вообще никаких следов: ни остатков кострища, ни капли крови или обрывка одежды. Ничего, что указывало бы на то, что Синчэнь проходил здесь, разбивал лагерь или же был ранен в сражении с чудовищами, коих в горах обитало достаточно. Сун Лань решает отправиться по дороге через горы, надеясь отыскать его следы в ближайших поселениях. Он везёт А-Цин на своём мече, а она задыхается от ужаса и восторга: на высоте интересно и красиво, сверху горы и огромные валуны кажутся маленькими, а бродящие внизу чудовища — крохотными и смешными. Но в то же время наверху очень холодно, ветер, несущийся им навстречу, вымораживает все внутренности, и её почти сразу начинает потряхивать. Это даочжан Сун не чувствует холода, но она-то простой человек без золотого ядра... Когда она начинает совсем уж громко стучать зубами и трястись, грозя попросту свалиться с меча, он наконец замечает её состояние и снижается. Наскоро разведя костёр и дав ей обогреться и поесть, мужчина кутает её в одеяло, нацепив сверху согревающий талисман, и взгромождает на меч, крепко обхватив двумя руками. Его объятия кажутся каменными, но А-Цин хватает и этого, чтобы её сердце заколотилось как бешеное. В селении за горами никто не слышал о слепом даосе в белых одеждах, но они не оставляют надежды напасть на его след. Впрочем, им приходится задержаться на несколько недель: жителей беспокоит то и дело спускающаяся с гор нечисть. Едва Сун Лань расправляется с темными тварями, выпадает снег, и скрепя сердце, он соглашается остаться до весны. Практичная А-Цин где-то силой убеждения, где-то манипуляциями выторговывает им кров и еду: зимовать-то надо, не все тут могут не есть неделями и греться своими духовными силами, простите, даочжан Сун... Зима проходит тихо. А-Цин учится читать, писать и считать — последнее у неё выходит на удивление быстро и ловко, вышивать, шить и прясть. Занятия помогают ей отвлечься от тоски, чувства вины и безответной любви, которая начинает пускать корни в её сердце. Едва весеннее солнце начинает пригревать, а на снегу появляются первые проталины, Сун Цзычэнь рвётся в путь. Ему невыносимо сидеть здесь, в тепле, когда его друг, возможно, где-то бродит, слепой, голодный и замёрзший... А-Цин упрашивает его остаться хотя бы до Цинмина. На Цинмин она просит у него немного серебра и идёт в похоронную лавку. До ближайшего храма далеко, поэтому люди жгут ритуальные деньги прямо на площади, где начерчен огромный круг. Она тихо ждёт своей очереди, когда Сун Лань подходит сзади и стискивает её плечо почти до хруста. — Для кого ты собираешься сжечь эти деньги, А-Цин? — обманчиво спокойным тоном спрашивает он. — Уж не думаешь ли ты, что он погиб? А-Цин вырывается из его хватки, гневно сверкая глазами. — А будто мне не для кого жечь ритуальные деньги, кроме братца даочжана? — почти плача, выкрикивает она. — Даочжан Сун видать думает, что у меня, к примеру, никогда не было родителей? Цзычэнь сконфуженно замолкает и бормочет что-то, отдалённо напоминающее извинения. А-Цин слегка кривит душой: на самом деле она понятия не имеет, кто её родители и живы ли они. Но даочжану Сун не обязательно знать, для кого в действительности предназначено её подношение. Всю зиму она вспоминала не только братца Синчэня, но и убитого Злыдня. В какой-то момент она поняла, что скучает по их перебранкам, по его жестоким ехидным шуткам и хитрой ухмылке. Она протягивает Сун Ланю одну из двух купленных связок ритуальных денег. — Держи, даочжан. Думаю, тебе есть кого помянуть сегодня. Тот сдавленно благодарит её. Когда подходит их очередь, они молча сжигают деньги в большой чаше. А-Цин, глядя на огонь, пожирающий бумагу, тихо шевелит губами и просит прощения. * До самой зимы они странствуют, обходя города и деревни у подножья гор, и в каждой им приходится задерживаться: жители нуждаются в помощи заклинателя. Сама А-Цин пытается помочь чем может: нарезает заготовки для талисманов, составляет травяные сборы и лепит пилюли. Они спрашивают всех и каждого, но никто не видел никого похожего на Сяо Синчэня. — Ты злишься на меня, даочжан Сун? — спрашивает как-то А-Цин, когда они, покинув очередную деревню, останавливаются в лесу на ночлег. — За что? — рассеянно переспрашивает её даос, вороша угли в костре. — Если бы я не выпустила душу из мешочка, братец даочжан бы не оставил нас... — Нет, — твёрдо отвечает Цзычень. — Здесь нет твоей вины. Сяо Синчэнь оставил нас задолго до этого. Если бы ты не выпустила Сюэ Яна из ловушки, я бы сделал это сам. — Но почему? Я не понимаю...Кому Злыдень мешал, в самом деле, сидя в мешочке? Болтал бы с ним братец и болтал, раз ему это приносило какое-то утешение... Разве был от этого вред? — Ты хочешь узнать, что бы было дальше? — Сун Лань был мрачен. — Судя по всему, Сяо Синчэнь был очень привязан к Сюэ Яну, несмотря на его многочисленные зверства. Ты видела, в последние недели вообще не отрывался от ловушки с его душой. Постепенно ему стало бы мало разговоров. Сюэ Ян как будто отравил его собой... Испачкать легко, отмыться трудно. Кто знает, на что он мог бы пойти, чтобы вернуть его... Вдруг он ступил бы на Тёмный путь? Считай, ты спасла его от страшной участи. — Ты что, сомневаешься в нём?! — крикнула А-Цин, вскакивая со своего места. — Братец даочжан — самый добродетельный из всех, кого я только встречала в этой жизни! Как смеешь ты, его лучший друг, говорить о нём такое?! Если он умер? Довершил, так сказать, начатое тогда, на кладбище? — Пусть лучше так, чем пойти по Тёмному пути, — отрезал Сун Лань. — Ты, А-Цин, прожила с ним три года. Не знаю, каким он был, пока вы жили втроём, но я твёрдо уверен: после моего прихода он стал абсолютно другим человеком. В какой-то степени девочка согласна с даочжаном Сун. Однако его сомнения в добродетели братца Синчэня возмущают её до глубины души. Вот ещё, Тёмный путь! Поворчав себе под нос, она заключает, что ей никогда не понять даосских премудростей, а этот Холодный снег и Замёрзший иней или как там его кличут — говнюк, каких поискать, и надо срочно в него развлюбляться. К сожалению, А-Цин терпит сокрушительное поражение в этом деле. Деревенские увальни и городские парни меркнут рядом с высоким и статным Цзычэнем, который даже в своих потрепанных чёрных одеждах красивее всех. В конце концов, ей уже почти пятнадцать, и её чувства расцветают вместе с её телом. К сожалению, даочжан Сун остаётся холоден и равнодушен к её неумелым попыткам построить ему глазки. Шёл третий год с исчезновения Сяо Синчэня. Они все ещё путешествуют и помогают людям, и по-прежнему не могут отыскать следов пропавшего друга. Сун Лань, впрочем, не устаёт надеяться. В какой-то день они неплохо заработали, и А-Цин настаивает, чтобы даос отвёл её к лекарю. — Зачем? Ты заболела? — недоумевает он. — Я просто хочу, чтобы он помог мне стать немножечко красивее... — По мне, ты и так хороша, — равнодушно отвечает Сун Цзычэнь. А-Цин же готова взвыть от досады. Ясное же дело, бельма на глазах делают её уродливой, потому он и не хочет даже глянуть на неё поласковее! Предположим, она в курсе, что даос не любит, когда его трогают — но ей доводилось перевязывать ему раны, стерпел же, не помер... Впрочем, даже после визита к лекарю (который содрал с них втридорога) ничего не изменилось. Когда она вышла, сверкая нормальными, самыми обыкновенными тёмными, как каштаны, глазами, Сун Лань одобрительно кивнул, сказав, что ей очень идёт и... всё!!! Тьфу... Что за неотесанный чурбан!!! Ледяная шапка на горе и то приветливей... Ах, Сюэ Ян, как же ты был прав, говоря, что эти даосы — наивные идиоты! * На шестой год бесплодных поисков они приходят в довольно большую деревню. Заклинателей там давненько не бывало, поэтому работы хватает. А-Цин не может сражаться и развоплощать духов, но заранее активированными талисманами швыряется метко. Они усмиряют одержимый скот, гоняют мелкую и не очень нечисть и спасают хозяина постоялого двора от пробравшегося под видом постояльца демона. Старик, оказавшийся однофамильцем Цзычэня, счастлив приютить их у себя за помощь по хозяйству. Хозяин Сун давно вдовец и в прошлом году потерял сына, которому надеялся оставить свое дело, и теперь доживает свой век почти в полном одиночестве — если не брать в расчёт немногочисленную прислугу и повара. С появлением А-Цин старик будто расцветает, а девочка, устав от постоянных странствий, счастлива оказаться в нормальном доме с нормальной кроватью, да ещё и с делом в руках. Она ловкая и расторопная, помогает с учетными книгами, Сун Лань или что-то чинит, или гоняет нечисть — все при деле, все довольны. С наступлением весны Цзычэня как обычно снедает тоска, и он стремится покинуть деревню, чтобы отправиться в дальнейшие поиски, но на этот раз А-Цин артачится. Она не хочет уходить. Хозяин Сун относится к ней как к родной и ласково кличет внученькой, она помогает ему управлять постоялым двором и вообще, открыла в себе настоящий талант. Нигде и ни от кого, кроме братца, она прежде не видела такого отношения. Сун Лань в шоке. Как же так? А как же Синчэнь? Они должны найти его... С того памятного разговора у костра они ещё не раз поднимали больную тему. В конце концов они сошлись на том, что были не очень правы: может быть, даочжан бы потихоньку смирился бы и оттаял, переварил бы всё то, что увидел в сопереживании и отпустил бы в конце концов душу Сюэ Яна, позволив ему отправиться дальше. Не стоило давить на него и кричать... Сун Лань твёрдо намерен уйти и её отказ для него — самое настоящее предательство. — Как же так, А-Цин? Мы должны найти его и попросить прощения... — он последний раз пытается уговорить её. — Один раз, помнится, ты уже попросил прощения, — зло отвечает А-Цин. — Пять лет прошло, даочжан Сун. Не пора ли остановиться и жить? Слово за слово... В тот вечер они серьёзно ссорятся, и Цзычэнь покидает деревню один. Первые несколько недель А-Цин плачет, не останавливаясь, но постепенно успокаивается — работы много. Она уверена, что братец хотел бы для нее нормальной жизни, вот как сейчас. Она сыта, одета, обута и при деле — всё просто отлично, убеждает она себя. И никакие ледяные даочжаны ей не нужны. Цзычэнь возвращается в конце осени, по-прежнему не найдя ни одной зацепки. Хозяин Сун радушно принимает его, будто и не было той безобразной ссоры по весне, и даос остаётся. К сожалению, зима выдаётся суровой, и старик серьёзно заболевает. Он выздоравливает, но с большим трудом, и А-Цин с Сун Ланем почти полностью берут управление постоялым двором на себя. Девушка хорошо считает и не даёт никому себя надурить, а при грозном заклинателе посетители не решаются хулиганить. — Спасибо тебе, — говорит однажды хозяин. Он лежит в кровати, обессиленный после приступа кашля, и пьёт принесённый А-Цин чай. — Без вас с даочжаном Сун захирело бы дело моей жизни.... Теперь есть, на кого его оставить. — О, уместно ли... — смущается А-Цин. — Вы говорите так, будто уже умираете. Вы обязательно поправитесь, господин. — Ну, прямо завтра я, конечно, умирать не собираюсь, — смеётся тот, — но соломку-то подстелить всё же надо. Я бы с удовольствием оставил бы постоялый двор тебе, ты отлично справляешься, да только есть проблема... — О, и я даже знаю, какая, — хмыкает девушка. — Никто не будет принимать меня всерьёз, верно? Я ещё мелкая пигалица, мне только восемнадцать весен минуло, куда мне быть хозяйкой? То ли дело, если за моей спиной будет мужчина, который поддержит мои слова, к примеру, зуботычиной... Так что пока я молодая и незамужняя, никто мне дело не доверит, так? — Так, — одобрительно усмехается в бороду хозяин Сун. — Но так как замуж я вряд ли выйду, то с планами о постоялом дворе придётся попрощаться. — Почему же? Разве нет никого, кто был бы тебе по сердцу? А-Цин опускает голову. — Не нужна я ему. А за другого пойти... Слыхала я, что про меня люди болтают, будто я порченая. Пару раз пытались скрутить меня да позабавиться, но даочжан меня драться учил. В лицо ему мало кто что скажет — боятся, а вот мне... Ладно, если бы он стариком был, но ведь молодой же, вот и судачат. Так что если и возьмёт меня кто в жены, так только ради наследства вашего, а я так не хочу. Старик улыбается. Он всей душой прикипел к ней, и если любимая внученька хочет даочжана Сун, она его получит. Цзычэнь не в восторге от перспективы жениться и остаться здесь навсегда, но, поддавшись манипуляциям, сам не замечает, как оказывается в храме, обряженный в красное. А-Цин счастлива. Она получила мужчину, о котором мечтала долгие месяцы, и теперь у неё будет семья. Несмотря на нелюбовь Сун Ланя к прикосновениям, у них даже получается консумировать брак, и она надеется оказаться беременной, но тщетно. К сожалению, с тех пор её муж почти не прикасается к ней, хотя и обращается с ней вежливо и почтительно. А ранней весной умирает старик Сун, и А-Цин кажется, будто она потеряла отца, которого у неё никогда не было. * — Нам бы комнату, госпожа. Есть свободные? — перед ней стоят двое заклинателей, один совсем мальчишка, а второй — постарше. Наметанным глазом она отмечает, что одеты они недёшево, а стало быть, очень даже платежеспособны. Один из заклинателей, тот, что помоложе, весело улыбается и подмигивает, а второй слегка настороженно смотрит из-под длинной, неровно остриженной челки, а глаза его — точь-в-точь такие же, как у её мужа. Её сердце замирает. — Есть две хорошие комнаты друг напротив друга, — начинает она, но молодой заклинатель перебивает ее. — Госпожа, нам нужна одна комната. С двумя кроватями. — О! Простите, господин бессмертный. Конечно, у нас есть комната с двумя кроватями, так будет даже дешевле... — опускает глаза она. Второй заклинатель до одури похож на братца даочжана, только зрячий. Но одет он не в белое, а серовато-зеленое ханьфу, и меч у него совсем другой. — Мы не нуждаемся в деньгах, госпожа, — в голосе парня звучат опасные нотки, — дело в том, что мой друг болен, и я не могу оставлять его. Потому нам и нужна одна комната. — Простите эту ничтожную, — кланяется она, — Как вас записать? — Ло Цзыян и Син Чэньмин, — охотно отвечает заклинатель. В нём будто есть что-то знакомое, хотя А-Цин уверена, что прежде его никогда не встречала. Она кивает, записывает их имена и протягивает ключ от комнаты. — Господа бессмертные желают что-то ещё? — вежливо интересуется она. — Бочку с водой, ужин? — Да, бочка была бы кстати, — отвечает юноша. А А-Цин краем глаза замечает, что второй, который до этого не проронил ни слова, внезапно бледнеет, будто ему стало худо. Она следит за его взглядом и замечает, что он смотрит на Цзычэня: тот занят тем, что растаскивает двух пьяных драчунов и не глядит на них. Она не успевает сделать выводы, Ло Цзыян прерывает её: — А можно попросить принести ужин в комнату, госпожа? И чайник с кипятком — моему другу нехорошо, мне нужно приготовить ему лекарство... Старшему заклинателю и верно, явно плохо. Он выглядит бледнее мертвеца и похоже, вот-вот упадет в обморок. — Конечно-конечно!! — подрывается она, — идёмте, я провожу вас. И, на ходу выкрикивая указания работникам относительно бочки и ужина, она поднимается наверх, показывая заклинателям комнату. Молодой буквально тащит старшего на себе, что-то успокаивающе бормоча, и сгружает его на одну из кроватей, а того трясёт, будто бы в лихорадке. Следом появляются две служанки: одна из них несёт гружёный едой поднос, вторая — пышущий жаром чугунный чайник. Справилась бы и одна, но уж больно охота на заклинателей поглазеть! Ло Цзыян немедленно лезет в рукав и достаёт мешочек с травами; обоняние А-Цин улавливает резкий запах валерианы, чуть более деликатный — ромашки, и заваривает травы в маленьком чайничке. Она тихо кланяется, желая постояльцам приятного отдыха, и покидает их. Но идёт она не вниз, нет — в соседнее с комнатой служебное помещение, где тонкие стены, а в углу есть небольшая щель. Она видит, как заклинатель Ло тотчас быстрой тенью бросается к двери и запирает её, закрывает ставни. — А-Ян, куда ты? — встревоженно зовёт его Син Чэньмин. А-Цин холодеет, услышав знакомый голос. Но... А-Ян? Цзыян? Или... Сюэ Ян? — Никуда, никуда, — быстренько отвечает тот, бросаясь обратно, — я просто закрыл дверь, я никуда не ушёл, нет-нет. Вот, успокоительный сбор настоялся, выпей-ка чашечку, будь умницей, звёздочка... — Давай уйдём. Давай уйдём отсюда, прошу тебя, мой друг... — просит заклинатель Син. — Конечно, мы уйдём, — покладисто соглашается Цзыян, — но только завтра. Ты устал и перенервничал, тебе надо отдохнуть. — Разве ты не видел? Он здесь. Он увидит тебя, он узнает тебя, он убьёт тебя... — Скорее уж не меня, а тебя, — усмехается юноша, и в его глазах А-Цин чудятся знакомые красные отблески. — Откуда ему знать меня? Эта рыбина никогда не встречала заклинателя Ло. Но не волнуйся. Он стоял спиной и не заметил нас. Не дергайся. Всё хорошо. Но его слова, кажется, имеют прямо противоположный эффект. Син Чэньмин начинает трястись пуще прежнего и принимается шарить у себя за пазухой и в рукавах, выкладывая на кровать разные вещи. — Где он? Где же он?! Где? — почти в панике кричит он, вороша по постели. — Неужели я потерял его? — Вот же он, — Цзыян говорит мягко, будто с ребёнком. Или с сумасшедшим. — Прямо здесь. — И он вкладывает в его ладонь... Мешочек. Мешочек-ловушку для духов. А Чэньмин облегченно выдыхает, прижимая находку к груди, словно это величайшая драгоценность. Какой Чэньмин... Это же братец Синчэнь, сомнений нет. — О, спасибо. Конечно, как я мог забыть, — бормочет он. — Я должен спрятать его, я должен спрятать его хорошо. Но сначала я должен проверить наложенные на него заклинания, я должен быть готов... — Ты проверял их буквально сегодня утром, даочжан, — с горечью отвечает Цзыян. Нет. Сюэ Ян. — Ничего не изменилось. Всё хорошо. — Да. Хорошо. Вдруг он убьёт тебя? Я должен быть готов, я должен поймать тебя. — Успокойся. Хрена с два я дам себя убить, звёздочка. В этот раз я намерен крепко держаться за эту жизнь. Да и потом, разве свезет нам с тобой ещё раз? Сомневаюсь, что ты во второй раз повстречаешь самоубийцу, который согласится... Эй, ну что ты вцепился в него? Порвешь ведь. Выпей лучше чаю... — Ты кто? — вдруг враждебно спрашивает Синчэнь. — О, боги... — вздыхает Сюэ Ян. — Я — твой дорогой друг. Ты помнишь? Это я. Просто в другом теле, смекаешь? Ты сам нашёл его для меня. — Я тебе не верю, — угрюмо бросает даочжан, отодвигаясь. — Докажи. — Без проблем, даочжан, — Сюэ Ян ухмыляется, но как-то безрадостно. — Задай мне любой вопрос, ответ на который знаем только мы с тобой. — Во сколько лет ты впервые убил человека? Юноша вздыхает. — Нет, чтоб спросить, какое у меня любимое блюдо... — Отвечай! — Десять, даочжан. Мне было десять, и я убил другого такого же попрошайку, как и я сам, за плесневелую краюху хлеба. Я, кстати, был в своём праве, потому что я первый её нашёл. Синчэнь кивает. — Что я сказал тебе, когда закончилось сопереживание? — Что тебе жаль. — Твоя последняя мысль перед смертью? — Накося-выкуси, грёбаный Сун Лань, — скалится Сюэ Ян. — Доволен? Я сдал экзамен? Вопросы у тебя в этот раз, конечно... А-Цин в ужасе. В этот раз? Что значит в этот раз? Неужели подобное бывало и раньше? Воистину, даочжан скорбен рассудком, ещё сильнее, чем прежде... — Это ты, — облегченно выдыхает братец и принимается ощупывать сюэяново лицо, волосы, плечи и руки, будто бы снова ослеп. — Ты здесь. Прости меня, друг мой. Не знаю, что на меня нашло. Я испугался, что всё снова нереально, что это не ты, и тебя нет, и лишь твой голос звучит у меня в голове... Снова. — Зато я знаю, — ворчит убийца. — Эк тебя шарахнуло, даже в моей реальности усомнился... Допивай свой чай, да давай съедим что-нибудь. Лично я голоден, как стая оборотней. Синчэнь едва ест, Сюэ Ян почти силой запихивает в него еду, но даочжан больше умильно любуется другом, который шумно восторгается мясом в кисло-сладком соусе и крохотными рисовыми пирожными. Наконец тарелки пустеют, и Злыдень сыто потягивается. — Тебе полегчало, а, даочжан? — Его голос звучит совсем по-другому, так по-кошачьи вкрадчиво. — Не осталось больше в голове дурных мыслишек? — Разве что одна, — улыбается братец. — Давай-ка прогоним её, звёздочка, — тихо-тихо отвечает Сюэ Ян и склоняется над даочжаном, низко, слишком низко... В следующую секунду А-Цин уже ничего не видит и не слышит — комнату будто заволокло густым тёмным туманом. Она бесшумно выскальзывает из кладовки, спускается по лестнице, прикрыв глаза и шевеля губами в тихой мольбе. Боги! Пусть всё обойдётся! К счастью, удача благоволит ей. Посетители, сидевшие в зале, почти разошлись. — А-Цин, — как всегда холодно обращается к ней супруг, — я должен уйти сейчас: на южном конце деревни взбесились животные. По всем признакам они одержимы... — Это не может подождать до утра, муж мой? Ты весь день на ногах, а теперь в ночь собрался идти усмирять взбесившийся скот? — Люди нуждаются в помощи, — отрезает тот и уходит. А-Цин лишь тяжело вздыхает, стараясь не обращать внимания на сочувственные взгляды прислуги. * Наутро, без толку проворочавшись всю ночь в пустой холодной кровати, А-Цин идёт в зал. Повара уже приступили к работе, и из кухни уже доносятся аппетитные запахи выпечки и каши. К её удивлению, некоторые постояльцы уже на ногах, а именно... Сюэ Ян. — Доброе утро, господин, — кланяется она, стараясь ничем не выдать своего волнения. — Вашему другу лучше? — О, да, благодарю, госпожа, — широко улыбается тот, — ему намного лучше. — И тихо, на грани угрозы добавляет: — Ведь вы сами прекрасно все видели... Госпожа Сун. А-Цин холодеет. Он знает. Он знает, что она знает. Он без сомнения узнал её, несмотря на то что она выросла и у неё теперь нормальные глаза. — Его болезнь серьёзна? — как ни в чем не бывало участливо спрашивает она, не позволяя голосу дрожать. — Ничего смертельного. Однако... Несмотря на то, что причина его недуга устранена, всё ещё приходится бороться с последствиями. Но я непременно поставлю его на ноги, и он будет здоров. В свое время он заботился обо мне, теперь настал и мой черёд. — От всей души желаю вашему другу скорейшего выздоровления. — Где, кстати, ваш супруг? — Сюэ Ян всё ещё улыбается, но глаза его становятся злыми. — Я бы хотел засвидетельствовать ему своё почтение. Говорят, он прославленный заклинатель... — Он отправился усмирять одержимый скот на юг деревни, — вежливо отвечает А-Цин. — Полагаю, он вернётся не раньше полудня. — О, как жаль, что мы не застанем его, — с деланой досадой восклицает Сюэ Ян, — нам уже пора отправляться в путь. — А-Сы! — А-Цин вдруг резко окликает греющую уши служанку. — Собери господину бессмертному паровых булочек, шариков с бобовой пастой и побольше пирожных. За счёт заведения. — Вы так добры, госпожа Сун, — приподнимает брови убийца из Куйчжоу. Пускай он в чужом теле и у него другое лицо, но его взгляд и интонации она узнает из тысячи других. — Я слышал, — почти прошептал он ей на ухо, — что ваш супруг прискорбно пренебрегает вами. Позвольте отплатить вам за вашу доброту. — Он вкладывает ей в руку крошечный пузырёк и небольшой талисман. Она вздрагивает. — Это не яд, не бойтесь. Одна капля на чашку чая, и ваш муж ненадолго станет добрым и сговорчивым. А это сигнальный талисман. Сожгите его, и я узнаю, что вам нужна наша помощь. А-Цин принимает талисман, пытается отпихнуть от себя пузырёк, но Сюэ Ян упорно впихивает его обратно. — Это, наверное, очень дорого, господин, — лепечет она. Что он задумал?! — Не дороже ритуальных денег, — туманно отвечает Сюэ Ян. Они долго смотрят друг другу в глаза, пока не возвращается служанка, неся в руках большой короб с едой. Заклинатель рассыпается в благодарностях и поднимается наверх, а на душе у А-Цин становится легко-легко. Похоже, докука простил её... Ну а даочжан... Когда-нибудь она попросит у него прощения. Когда он поправится. Дел в постоялом дворе как всегда много, и она не успевает заметить, как даочжан и убийца уходят. Сун Лань возвращается почти к ночи, хмурый и усталый, когда она уже сидит в опустевшем зале и подсчитывает прибыль за сегодня. — Наконец ты вернулся, муж мой. Неужели в деревне развелось так много одержимого скота? — В горах завелась химера, — кратко отвечает он. —О! — встревоженно вскакивает она и тянется к нему. — Дай-ка я осмотрю тебя. Ты можешь быть ранен... Сун Лань уворачивается от её рук. — Я в порядке. Не стоит беспокоиться. — Ты от ходячих мертвецов так не шарахаешься, как от меня, — поджимает губы А-Цин. — Может, мне стоит умереть, чтобы ты хотя бы посмотрел в мою сторону? Она понимает, что её истерика беспочвенна. Их брак, можно сказать, фиктивный, она женила его на себе если не обманом, то манипуляциями, у них не семья, а видимость — её мечта снова сбылась как-то не так... Но разве он не понимает, разве не видит, как А-Цин любит его? Она так старается быть хорошей женой, почитает его и уважает, но он по-прежнему холоден и отстранён. — Не говори так, — сдвигает брови супруг, — ты знаешь, что я очень хорошо к тебе отношусь. — Ладно, — говорит А-Цин и встаёт с места. — Я принесу тебе поесть. Небось, ни крошки не ел, бегая за химерой. — Я не голоден. — Тогда хотя бы выпей чаю, и даже не смей спорить! А-Цин идёт на кухню за чайником и чашками, капнув на дно одной из них сюэяново снадобье. Будь что будет. Сун Лань выпивает свой чай, и глаза его слегка затуманиваются, А-Цин подливает ему ещё, но уже без добавок. — Как тебе чай, супруг мой? Может, ты всё же поужинаешь? — Да, — медленно отвечает он ей, — я бы и правда... съел что-нибудь. Демоны! Работает, работает! Она радостно бежит на кухню вновь, где стоит заранее приготовленный и отложенный для мужа ужин. Сун Лань с аппетитом ест, а она не может налюбоваться. — Скажи, где те постояльцы, которые прибыли вчера? — вдруг спрашивает он. — Два заклинателя. — Ушли, — пожимает плечами она, — переночевали и рано утром отбыли. А почему ты спрашиваешь? — Один из них очень похож на Сяо Синчэня. Я видел его мельком, лица не разглядел, но фигурой и движениями он напомнил мне его. Они не сказали, куда направились? — Нет, не сказали. Ни у одного из них не было ничего общего с братцем, уж я хорошо рассмотрела обоих, верь мне. Ты обознался. Забудь об этом. — Да... Хорошо. — Ты наелся? — Да, спасибо. Сун Лань безропотно даёт отвести себя в комнату, в которой они живут, раздеть и осмотреть. К счастью, он действительно не ранен, и А-Цин помогает ему добраться до бочки с водой, пряча за длинным ресницами голодный взгляд. Её муж прекрасен, совершенен, у него идеальное тело, если бы ещё характер был чуточку лучше... Но с этим должно справиться сюэяново зелье. Она не думает о том, как низко падает в пучину лжи. Она просто хочет быть любимой. Она пойдёт на всё, чтобы удержать этого мужчину рядом с собой, чтобы он остался, а не сгинул в горах, одержимый бесплодными поисками. — Ты так добр, муж мой, — шепчет она, благоговейно разминая его уставшие плечи, — всем стремишься помочь. Но как насчёт того, чтобы помочь своей жене? — Конечно, я помогу тебе, чем смогу, А-Цин. — Я так хочу сына, — шепчет она ему на ухо, — а ты бы не хотел? Представляешь, если у него будет золотое ядро, ты мог бы учить его... Цзычень... — Да, — бормочет он, — сын... Это хорошо... А-Цин ликует про себя, заботливо помогая мужу выбраться из бочки. У неё всё получится.