та, что тверже металла
что цвела и пылала что сомнений не знала и летела вперед что, смеясь, пробежала кромкой лезвий кинжала что без страха смешала в тигле пламень и лед
♫ Канцлер Ги — Ezzelino
— Давайте после уроков сходим пофоткаемся? — предложила Рангику на большой перемене, когда они втроем во дворе ели бенто. Цветущую сакуру медленно заменила зеленая листва, дни стали теплее, началась Золотая неделя. Близилось лето, и впервые это не радовало Момо — она любила школу, но с удовольствием шла на каникулы. Теперь же каникулы ощущались словно репетицией разлуки перед неизбежным окончанием учебы, расставанием с подругами, и… даже мысленно Момо избегала этого, будто кто-то мог забраться в ее разум и узнать о запретных чувствах. — Скоро экзамены, — хором сказали Хинамори и Нанао. — Зануды, — протянула Рангику. — Вы же все предметы сдадите на сто баллов! — Может быть, — не стала спорить Нанао, — но ты — нет. Как у тебя с алгеброй? — Ой, — скривилась Мацумото. — Не спрашивай. Когда Айзен-сенсей уволился, все стало совсем туго. Он был добрый, вежливый, такой красивый… А Сенджумару-сенсей жуткая. — Твои баллы не изменились, — подначила ее Нанао. — Айзен-сенсей тоже ставил тебе плохие оценки. — Не тогда, когда я надевала чулки, если вы понимаете, о чем я, — загадочно протянула Мацумото и спохватилась, глянув на Момо, — То есть, я… он не… между нами ничего не было! А между ними — было. Когда Момо выпалила, что любит его, а Айзен встал и закрыл дверь — подошел к ней вплотную, подцепив пальцами за подбородок и вынуждая смотреть на себя. Окинул ее оценивающим чужим взглядом, склонился и поцеловал — сначала она была на седьмом небе от счастья, глотая его поцелуй, как воду, но после его ладонь легла на ее грудь, поцелуй из нежного стал требовательным, и очень скоро… Все произошло быстро, на парте, Айзен шепнул ей на ухо «спасибо, Хинамори», а потом, застегивая рубашку, тем же холодным чужим голосом проронил: — Об этом никто не должен знать. — Но… — Момо лихорадочно приглаживала растрепанные волосы. Айзен не раздел ее, ограничившись тем, что стянул юбку и белье. — Разве я… не призналась… — Неужели ты все еще питаешь иллюзии? — он вскинул бровь. — Думаешь, мужчина вроде меня обратит внимание на девчонку вроде тебя? — По-моему, только что обратили. — Я всего лишь взял то, что мне предлагали. Момо встала. Поправила юбку. — Это было изнасилование, сенсей. — Да ты что? Мне казалось, ты не была против. Разве у тебя есть синяки? Ссадины? Другие улики, что указывали бы на изнасилование? Если ты обратишься в полицию, я скажу, что ты — малолетняя шлюха, которая решила меня шантажировать. И мне поверят. У меня безукоризненная репутация, — со снисходительной усмешкой заметил Айзен. — Но мы можем это повторить. Тогда ты сдашь математику на высокий балл, и все останутся довольны. Если нет… я расскажу, что ты давно предлагаешь мне себя. Или хочешь испортить свою репутацию еще со стен школы? Хинамори сглотнула. В чем-то эта сволочь была права — изнасилования происходят немного по-другому сценарию. Изнасилования, когда можно предъявить побои и трещины, чего в их случае не было — Айзен обращался с ней нежно, Айзен умело заставил ее тело не сопротивляться, а что разум Момо был к этому не готов — не доказать ни на одной экспертизе. Закон суров, закону недостаточно одних слов. — Хорошо, — сказала она. — Вы выиграли. Будьте вы прокляты. — Все нормально, — заверила Момо Рангику. — Я больше не люблю Айзена. — Странно, с ума по нему сходила… — Мацумото, не лезь в душу! — одернула ее Нанао. — Что ты говорила о фотках? Скажи прямо, ты же просто хочешь подарить свою фотку Хисаги, но стесняешься, и тебе нужен повод, мол, фоткалась с подругами? — В целом, да, — пожала плечами Рангику. — Но я не стесняюсь, ясно? Так пойдем? Я вас обеих накрашу, прически вам сделаю, сами себя не узнаете! — торжественно пообещала она. — Я предпочту оставить все, как есть, — сказала Нанао. — Только на этом условии пойду с вами. — Ну и ладно, — надулась Мацумото. — Но ты же не против, чтобы я сделала тебя красавицей, Момо-чан? Не против?***
Удобнее всего было краситься и делать прически в пустом кабинете музыки. Оторибаши-сенсей куда-то ушел, а Мацумото наврала, что ей нужен класс, чтобы разучить простенькую пьесу для фортепиано, и, пока Нанао, закатывая глаза, наигрывала Пятую симфонию Бетховена (исключительно из вредности), Рангику колдовала над Момо. — Ух ты, — выдохнула она, закончив. — В такие моменты мне даже жаль, что я гетеро и не могу тебя совратить. Ты в курсе, что ты очень красивая? Обернувшись к висящему в кабинете зеркалу, Момо поперхнулась воздухом — не в курсе. Не была в курсе. Не красилась, не делала особенных причесок, почему-то решив, что ей это не поможет и что это ее не интересует. Не подозревала, что она может быть… такой. — Роуз, слушай… Дверь кабинета открылась, и на Момо уставился потерявший дар речи Хирако. Длинные и немного вьющиеся блестящие волосы цвета ночного неба. Пушистые ресницы. Пухлые губы. Чистая кожа. Лицо… совсем другое лицо. Всего капля макияжа, но — другое. Взрослое. Эта девушка была нежной, как цветок персика, острой, как клинок, и источала испепеляющий жар. — Извините, — выдавил Хирако, вылетев в коридор. Щеки пылали, как у провинившегося школьника. Хотелось изо всех сил удариться лбом об стенку. Ну почему, почему, почему? За что это ему? За какие грехи боги послали ему любовь к школьнице?***
На следующий день Момо пришла в школу в своем обычном виде, но это не помогло — Хирако смотрел на нее и видел одновременно ту, незнакомую, невозможно красивую. Он старательно отводил взгляд, боялся, что Момо поймет, какие мысли бродят в его голове — она не маленькая. Но и не совершеннолетняя, по всем формальным правилам — только в июне. И даже так, она школьница. Школьница. Старшеклассница. Ученица. Хирако приходилось повторять себе это раз за разом. Он не ушел домой сразу после уроков — остался проверять тетради и готовить класс к первому занятию, так оказалось намного удобнее, чем просыпаться раньше для тех же целей. Если бы не бессонница, которая стала лишь чуточку легче после их с Хинамори похода в ночное кино, Шинджи бы не испытывал трудностей с ранним пробуждением, но… но. Хотелось курить. Он забросил в рот никотиновую жвачку, подпирая щеку рукой. Результаты пробного теста по физике среди его учеников в большинстве своем были хорошими — не совсем его заслуга, но Хирако ощущал гордость и за себя, и за них. Особенно радовала оценка Хинамори, которая ни разу не ошиблась. Думала ли она о нем, когда учила физику?.. Проклятье. В дверь постучались, отвлекая его от нового витка рефлексии. Хирако обрадовался — он был бы рад поговорить сейчас с кем угодно о чем угодно, хоть с Роузом, хоть с Уноханой, хоть с Генрюсаем. — Войдите! — и поперхнулся. — …Момо-чан? Момо вошла, остановившись напротив его стола. Дверь за ее спиной закрылась. — Хирако-сенсей, я… — Что? Она закусила губу. Реакция сенсея в тот раз была очевидной — у него не было причин краснеть и убегать. Момо не переодевалась и не делала ничего смущающего, значит… — Помните, вы проиграли мне желание? — Если ты хочешь высокий балл, то у тебя и так А, — Хирако облизнул сухие губы. — Нет. Я хочу, чтобы вы честно мне ответили, — Момо шагнула ближе. — Почему вы тогда, на крыше, предложили мне встречаться? Вы спасали меня, потому что пожалели? Или?.. Медленно Хирако поднялся, но не стал подходить к ней — их разделял стол. — Нас никто не услышит, — нервно продолжила Хинамори. — Все уже ушли домой. Я проверила. — И ты не боишься оставаться наедине со мной, сообщая, что нас не услышат? — усмехнулся Хирако. — Какая ты неосторожная. — У меня с собой электрошокер. — Значит, осторожная. Похвально, в наше время… — Сенсей! — Момо оперлась на стол. — Я задала вам вопрос! Почему — тогда — вы — предложили — мне — с — вами — встречаться? Хирако потер затылок. — Я же тебе говорил. Это была как вспышка молнии, — тихо сказал он. — И я бы ни за что тебе не предложил ничего такого, я думал, что меня отпустит… но ты стояла на крыше и тебе было нужно что-то вроде этого… нет, — перебил он сам себя. — Это было нужно мне. Я ошибался, думая, что меня отпустит. Не отпускает. Наоборот. Помнишь, что такое магнитное поле? Ты окружена им, Момо. — То есть, вы меня любите? Она ждала отговорок или длинных уклончивых фраз, но Хирако просто и коротко проронил: — Да. — Но… — задохнулась Момо. Все аргументы против спутались в голове. — Но… — Но ты ученица, — продолжил Хирако вместо нее. — А потом ты будешь студенткой. У тебя нет времени на свидания, а еще ты меня не любишь — это ты хотела сказать? Ничего страшного, я же говорил… — Нет, — перебила его Момо. — Точнее… да, я ученица, но я скоро закончу школу. Университет не помеха, думаю. Я в любом случае не собираюсь уезжать, хочу поступать в Токийский… — она обхватила себя руками за плечи. — Что до того, люблю ли я вас… я не знаю, — упавшим голосом призналась она. — Я пыталась проанализировать… но я не сильна в психологии. Я только знаю, что вы… вы мне нравитесь, — прошептала Хинамори на грани слышимости. — Этого достаточно, — Хирако широко улыбнулся с таким облегчением, что это передалось и Момо. — Иногда именно это и значит «любить». К тому же, женщина не должна говорить мужчине, что любит его. Об этом пусть говорят ее сияющие, счастливые глаза. Они красноречивее всяких слов. — Я тоже люблю Ремарка, — слабо улыбнулась ему в ответ Момо. — Но я не хочу вас мучить. Вы же… ну… вы взрослый человек, и… — ее щеки полыхнули румянцем. — И… — И мне должно все время хотеться секса, да? — с обезоруживающей прямотой спросил Хирако. У Момо заалели кончики ушей. — Лиза говорила… — Ты обсуждала меня с сестрой? — Нет! — возмутилась Момо. — С чего вы взяли, что речь вообще шла о вас? — Так я у тебя не первый? Ты ранишь меня в самое сердце, — притворно ужаснулся Шинджи. — Лиза говорила в целом, без личностей! — Момо сердито хлопнула по столу. На самом деле личностей сестра упоминала, но эти личности были ее, Лизы, кавалерами, и никак не касались Хирако. — И речь не о ней, а о вас! — Не буду врать, что не хочу этого, — сенсей моментально посерьезнел. — Хочу. Но не настолько, чтобы слететь с катушек и наброситься на тебя, как оголодавший вампир. И не настолько, чтобы гулять по борделям, утешаясь в объятиях первой попавшейся хрупкой брюнетки. — Почему? — недоверчиво спросила Момо. — Почему не наброшусь или почему не пойду к брюнетке? Невольно она рассмеялась — с такой комичной серьезностью он это уточнил. — Второе. — А что мне толку тратить время и деньги на женщину, которая будет со мной только один раз? — фыркнул Хирако. — Лучше я лишний раз прогуляюсь с тобой и куплю себе новую игру, какие-то стрелялки, например. Не подумай, это не значит, что я импотент, — встрепенулся он. — Я… черт, все же это смущает, да? — Не то чтобы, — усмехнулась Момо. — Я думала, будет хуже. Значит… вы меня подождете? — Да, — снова коротко и честно сказал Шинджи. — Я намереваюсь стать твоей последней любовью. И неважно, сколько времени это займет. Момо спрятала смешок за ладошкой. — Не думала, что вы любите еще и «Дневники вампира». — Ты говоришь это человеку, который водил тебя на «Титаник». Мне нравятся даже «Сумерки». Может, это признание оттолкнет тебя, — рассмеялся Хирако. — Ваши вкусы весьма специфичны? — сощурилась Хинамори. — Но у меня нет красной комнаты. — Это утешает. Хотя если бы у вас был вертолет… — Чтобы полетать на вертолете, не обязательно его покупать. Однажды я устрою тебе незабываемое свидание, — пообещал сенсей. — Более незабываемое, чем прыжок в реку и ночной кинотеатр? — Поверь, я смогу тебя удивить. — Не сомневаюсь, — без издевки сказала Момо. — А еще я хотела подарить вам это. Если согласитесь принять. На учительский стол легла маленькая фотография из пурикура. Хирако взял ее, посмотрел — на фото была Момо. Та Момо, с распущенными волосами, пылающая огненной нежностью. Он спрятал фотографию в левый нагрудный карман. — Спасибо. Наверное, это один из лучших подарков. Когда я увидел тебя такую, то подумал, что теперь понял, что значат слова «остановись, мгновенье, ты прекрасно». Хинамори потерла пылающие щеки. — Вам нравится смущать меня, да? — Смущать? Мне кажется, твои глаза сияют от счастья. — Вам кажется. Наверное… мне пора? — Момо глянула на часы. — Я обещала встретиться с подругами. Вынув ее фотографию, Хирако поднес ее к губам, что вновь вызвало у Хинамори вспышку румянца — как он может быть таким милым? — До встречи, Момо-чан.