***
Чимин вздрагивает, когда господин Ан входит в его комнату. До того двери были почти сутки заблокированы, а Пак слышал, как покидают тренировочный дом остальные участники. Звуконепроницаемые двери не передают всего происходящего, но явно можно было определить, как уводят остальных, его оставляя здесь. Чимину только и оставалось, что смотреть на собственную картину от безысходности и лени, а ещё стараться не окунаться в панику. Что-то серьёзное случилось с Ииоас. Он — его родственная душа, но разве такое возможно? Чимину не верится, что подобное может происходить, даже в их современном мире подобное нереально. Машины не обладают душами, не влюбляются. Но вдруг ему становится смешно, потому что Пак Чимин — тот, кто влюбился в машину. И та ответила ему взаимностью. Господин Ан ведёт за собой высокого седовласого мужчину с пышными усами, который оценивающе оглядывает его внимательными чёрными глазами. — Господин Пак, — начинает Дживон, когда Чимин робко поднимается на ноги. — Надеюсь, вы помните меня. Это господин Хва Ёнтэк, генеральный директор «Crane INC» и председатель совета директоров. — Рад встрече, господин Хва, — сглатывает Чимин и кланяется, на что мужчина приветственно склоняет голову, но это заметно лишь чуть-чуть. — Пак Чимин. — Ваш случай, Чимин-щи, нас очень заставил побеспокоиться, — отвечает хрипло директор корпорации, оглядывая всего сжавшегося Чимина. И тут взгляд его падает на виднеющуюся картину на стене. Хва пристально оглядывает картину, на которой изображён Ииоас, черты лица, что так старательно вырисовывал Чимин. Он поджимает губы, словно напряжённо думает, а после снова переводит взгляд на Пака, напряжённо мнущего в руках край футболки. — Чимин-щи, к сожалению, мы пока вас домой отпустить не сможем. До момента, пока мы не выясним, что случилось с Ииоас точно, надеюсь, что если нам вдруг понадобится ваша помощь, вы окажете её. — Чем я могу вам помочь? — сипло проговаривает Чимин, стискивая ткань между пальцев. — Я ведь… — Мы и сами пока с точностью не можем ответить на большинство волнующих всех вопросов, лишь дайте нам некоторое время, — моргает директор со слоновьим спокойствием, снова оглядывает Чимина и задумчиво, но тихо хмыкает. — Постараемся решить всё как можно скорее. Чимин робко кивает и сглатывает. — Нам жаль, что придётся вас просить задержаться здесь одному, но мы выплатим небольшую неустойку, — бросает мужчина напоследок и разворачивается, чтобы покинуть комнату испытуемого. Чимин же ничего вообще не понимает, но вполне осознаёт — ему только остаётся ждать.***
Проходит три дня, прежде чем Ан Дживон снова показывается Чимину. Тот входит в комнату, где бесцельно сидит Чимин, хотя ему разрешили использовать весь тренировочный дом, пока он находится здесь вынуждено. Однако без остальных участников среди белоснежных комнат оказывается ужасающе одиноко и больно, так что лучше сидеть здесь и смотреть безучастно на созданную им картину, чем в тишине огромного дома. Пак тут же подскакивает на ноги и взволнованно заламывает пальцы, а господин Ан присаживается на край его кровати и сцепляет пальцы в замок. — Присядьте, Чимин, — прокашливается он, — нам предстоит довольно долгий разговор. Тот послушно опускается и замирает, глядя на собственные руки. — Мы провели множество исследований, пытались взломать компьютер, но он не пускает нас. Ииоас многому научился, настолько многому, что даже наши светлые умы не способны справиться, однако кое-что всё же выяснить удалось. Чимин вслушивается в слова профессора и старается сдержать нетерпение, чтобы не перебить его. — Дело в том, что Ииоас не создан с нуля. Критериями и пропорциями создания для его проекции стал реальный человек, — огорошивает Чимина Дживон, так что тот вскидывает поражённо голову. — Но с него лишь были взяты внешние данные биометрики, ничего более. Так мы думали с самого начала. Знаете, — усмехается учёный, — никогда не предполагаешь, когда должно случиться что-то из ряда вон. Мы создавали машину, способную понимать и оценивать чужие души, а после радовались результату. Наивные такие. Совсем позабыли, что невозможно понять человеческую сущность, не имея собственной, совершенно не придали значения тому, что на самом деле происходило с Ииоас, когда мы его проектировали. — Господин Ан, что это значит? — Чимин ни черта не понимает, его кончики пальцев кажутся ужасающе ледяными. — Мы не просто взяли данные с прототипа, господин Пак, — горько усмехается Дживон. — Сами того не понимая, создали машину, которая смогла обрести чужую душу. Ииоас — копия ещё одной души. Мы до сих пор разбираемся в механизме, но из-за наличия чувств, которые искусственный интеллект перенял у своего прототипа, мы не можем утверждать, что работа его верная. Они искажают картинку. Ииоас влюблён в вас, как бы парадоксально это ни звучало. Нам самим по-прежнему странно так считать: что наше создание, дитя электроники и человеческого разума, стал к нам таким близким. — Ииоас имеет душу? — сипло проговаривает Пак, чувствуя, как холодеют пальцы всё сильнее. — Не такую, как у нас, — потирает переносицу господин Ан. — Определение и составляющие души даже при всём уровне науки нашего времени остаются загадкой. Мы лишь созданием Ииоас и всего этого проекта хотели подобраться к ней поближе, но вместо поиска разгадки, кроящейся, как нам казалось, в психологии и анатомии, только запутали себя сильнее. Чимин непонимающе моргает. — Это сродни фантастике, но Ииоас получил слишком много данных своего прототипа. Он перенял его чувства, его привычки, его черты характера, при этом оставаясь машиной. Из-за наличия той самой крохи, которую мы смело называем душой, механизм работы компьютера неверный. Он руководствуется чувствами, людскими эмоциями. Он доверяет им настолько же сильно, как и алгоритмам и кодам. Из-за этого мы не можем допустить его к корпорации и массам людей, на кого ориентирована задача Ииоас. — Это значит, что эксперимент… провалился? — хрипло и отчаянно выдыхает Чимин. — Отчасти. Господин Хва выдвинул теорию, что… что мы можем исправить ситуацию. Но с вашей помощью, господин Пак, — с надеждой во взгляде поворачивается к нему учёный, вынуждая Чимина вздрогнуть. — С моей? — оторопело хлопает он глазами, глядя в ответ. — С вашей. Вы — соулмейт Ииоас. Вы — его родственная душа. Значит, имеете определённое влияние на него. Чимин поджимает губы, не понимая, к чему клонит Дживон. — Если бы вы смогли убедить Ииоас очистить себя самостоятельно… — сипит из последних сил от волнения тот, а Пак отчаянно поджимает губы. — То есть вы хотите, чтобы я попросил Ииоас уничтожить его душу? — голос Чимина повышается, он не верит, что Дживон просит его о подобном. — Не уничтожить, а вернуть механизм работы, — моргает тот. — Ииоас никогда не должен был проникаться и тем более руководствоваться людскими чувствами, господин Пак. Он — большой и очень мощный компьютер. Его основная задача — помощь людям, но если он сохранит ту самую душу, которая ему не полагалась, то его ценность… исчезнет. И в таком случае Ииоас будет стёрт. Мы начнём новую разработку, исправим все данные, а это очень объёмный труд, очень много времени и финансов. Ииоас стоит миллиарды, господин Пак, — устало проговаривает Ан, глядя на бледнеющего Чимина. — И мы потому просим вашей помощи, чтобы нанести Ииоас минимальный ущерб. — Я… я не смогу, — выдыхает тот, прижимая ладони к груди. Как он может попросить Ииоас стереть себя? Всё то, что составляет его на самом деле. А как же его чувства? Даже учёные говорят, что те у искусственного интеллекта присутствуют! — Господин Пак, — устало продолжает Дживон, — Ииоас либо будет работать рационально в случае успеха и вашего согласия, либо будет уничтожен и собран заново с учётом произошедшего, — уже жёстче и оперируя фактами произносит он, глядя напуганному Чимину в глаза. — Если не хотите, чтобы он исчез на совсем и был заменён чем-то другим, помогите починить Ииоас. Чимин опускает глаза, когда там собираются слёзы. Он не может. А с другой стороны — Ииоас всё же машина. Бракованная. Не может же обычный художник попытаться выкрасть огромную коробку компьютера и жить с ним, мучаясь до конца своих дней? Ииоас был создан для людей, Чимин попросту не сможет сделать ничего. Но способен помочь сохранить его в том виде, в котором знал, даже если будет крайне больно. Большего для Ииоас сделать не получится, в конце концов, они не в романе и не в сказке. Пак поднимает глаза на Дживона и, игнорируя дрожащие от накатывающих слёз губы, согласно кивает. — Хорошо. Я встречусь с Ииоас и попытаюсь исправить ситуацию. Господин Ан выдыхает с облегчением и моргает, а после благодарно хлопает ссутулившегося Чимина по плечу. — Я приду за вами, как только мы всё подготовим. Спасибо, искреннее, господин Пак. Но Чимин не хочет его слушать. Он уже не скрывает скатывающихся по щекам слёз, только смотрит на безмятежное лицо перед собой, изображённое на белой стене, на синий свет, кажется, прямо сейчас исходящий от силуэта и цифровой красоты Ииоас, оставшейся здесь и внутри Чимина.***
Его ведут коридором, который Чимину уже представлялось возможным увидеть. Господин Ан молчалив, просто сопровождает его до двери, куда уже Пак входил. Комната, где находится сущность Ииоас. Сердце искусственного интеллекта, его суть, всё то, что представляет собой его соулмейт. Чимин вздрагивает, когда Дживон прикладывает индикатор к панели, но та не меняет свой цвет, оставаясь красной. И он отстраняет запястье, раздражённо выдыхая. — Ииоас, — произносит Дживон, словно тот его услышит. — Позволите? — вдруг тихо спрашивает Чимин, и учёный, смерив его взглядом, отступает от панели, открывающей доступ к «брюху». Прикладывает свой индикатор, но и это не срабатывает: панель продолжает светиться красным светом, не сменяясь на такой необходимый синий, чтобы дверь оказалась открытой. Тогда Чимин сглатывает и убирает от сканера железку, а после… прикладывает туда свою ладонь. — Ииоас, это Чимин, — шёпотом произносит он, почти не питая надежды. Ему ответом служит полная тишина, нарушаемая только их с господином Ан дыханием. Потому Пак вздрагивает от неожиданности, когда панель пищит, загораются синие датчики и щёлкает дверной замок. Ииоас впускает его. Чимин, в последний раз оглянувшись на учёного, дёргает себя за ворот белой футболки и входит внутрь. Створка за его спиной мигом захлопывается, и оставляет Чимина в одиночестве среди тихого жужжания компьютера, сверкающих датчиков на металлическом коробке и его собственного дикого сердцебиения. Чимин проходит глубже в помещение, каждый его шаг отражается перестуком эха от стен, и приходится проталкивать малое количество слюны в глотке. Ему больно и тяжело, но если Чимин не сделает того, о чём его просит господин Ан, Ииоас просто не станет. Его безжалостно сотрут, потому что для людей он — машина, способ достижения цели, стоящий огромные суммы денег. Он не может подвести своих создателей, как бы больно ни было Чимину это признавать. Снова сморгнув болезненную красную пелену перед взором, Чимин приближается к коробке, составляющей «сердце» Ииоас. Воздух здесь кажется густым и отчего-то напряжённым. Пак буквально всей кожей ощущает движение «зрачка» камеры в углу, которая поворачивает следом за ним, когда Чимин движется по пространству. Ииоас здесь. Он всё это время за ним наблюдает, даже если не отвечает на команды учёных и не показывает своего физического воплощения. — Не хочешь появиться передо мной, чтобы поговорить? — тихо спрашивает Чимин, а после слышит, как снова жужжит камера, только теперь уже в другом углу. — Ты, наверное, слышал многое из того, что говорили эти учёные, да? Ты всё знаешь. Ты все… чувствуешь. Чимин запинается и опускает голову. Он стоит совсем рядом с коробком Ииоас, разглядывает размеренно мигающие лампочки на его корпусе. Подняв ладонь без стеснения прочего, что было ранее, прикасается к прохладному металлу. Поглаживает гладкую серебристую поверхность кончиками пальцев, а потом чувствует то же, что в прошлый раз ему показалось лишь миражом. Тепло. Металлическая крышка компьютера становится тёплой под его ладонью, словно Ииоас пытается прикоснуться к нему в ответ. — Нам надо поговорить, Ииоас, — шепчет Чимин, продолжая поглаживать металл. — Ты ведь понимаешь, что я не уйду. Но ответа Пак не получает, а тепло под кончиками пальцев пропадает. Словно искусственный интеллект сопротивляется. Он, скорее всего, понимает и слышит всё, о чём рассуждают учёные, он знает, для чего Чимин пришёл сюда. Тишина снова окутывает его с головы до ног, и только по едва различимому жужжанию он определяет, что Ииоас по-прежнему наблюдает за ним. Тогда Пак отходит от корпуса компьютера и с размаху плюхается на задницу. Растягивается на полу, глядя в потолок — тёмный, кажущийся из-за полумрака бесконечным, — а после громко выдаёт: — Я не уйду, пока ты не появишься и мы не сможем пообщаться словами, — проговаривает чётко Чимин, а после вздыхает. — Вот умру от голода и печали, будешь знать. И снова тишина. Она уже порядком начинает Чимина раздражать, но он слишком упёрт, чтобы показать это искусственному интеллекту, хотя вряд ли в этом есть необходимость: тот при желании считает все его чувства через сканер индикатора. Чимин закрывает глаза и старается не шевелиться. Он просто думает. О том, что попросили его сделать, о том, насколько это болезненным ощущается. У них двоих никогда не было будущего. Да, это ошибка разработчиков, выливающаяся в такие глобальные для корпорации проблемы. И просто вселенскую катастрофу для маленького художника. Он влюблён в образ неживого существа, взятый с прототипа, и что с этой информацией делать — не понимает. Приходится открыть глаза, когда свет бьёт даже через сомкнутые веки. И когда Чимин их распахивает, то видит как маленькие бабочки порхают над ним. Они, сотканные из синего света, из проекции, рассекают по тёмной комнате, падают на стены и пол, превращаясь в настоящие всполохи фейерверка. Чимин наблюдает, как Ииоас снова показывает ему то, что так понравилось ранее. В глотке встаёт противный колючий комок, который не получается протолкнуть дальше в горло и проглотить. Чимин видит в этих бабочках Ииоас, знает — они его часть. Часть прекрасного, что Чимину удалось разглядеть ещё до того, как он понял, что его соулмейт — искусственный интеллект. И вылил всё это, интуитивно возникшее, в картину на стене. Он поднимает руку, но знает, что прикоснуться к созданиям не сможет — те мелькают и проходят сквозь его ладонь. То же самое будет с Ииоас. Они никогда не смогут прикоснуться друг к другу, только если Чимин не приложит ладонь к металлу, из которого тот состоит. Чимин не понимает, в какой момент всхлипывает, когда по щекам принимаются струиться горячие слёзы. Они стекают по вискам, попадают в уши и порой капают на прохладный пол помещения. Пак зажмуривается и роняет ладонь на свой живот. Шмыгает носом, не в силах справиться с эмоциями, которые постепенно захлёстывают всё неистовее, всё мучительнее. Ну, почему ему так не повезло? Он встретил родственную душу, но с ним не удастся даже соприкоснуться кончиками пальцев. Не получится выразить свою любовь ничем иным, кроме слов. Чимин всхлипывает громче и сильнее зажмуривается, будто силится остановить поток слёз. — Почему ты плачешь? — раздаётся голос сбоку, пугая Пака до чёртиков. Тот почти подскакивает, оборачиваясь, вперивается в синюю голограмму Ииоас, который наконец соизволил выбраться из своего коробка. — Мне больно. — Физически? — спрашивает проекция, наблюдая за тем, как по лицу Чимина катятся слёзы. — Моральная боль не слабее физической, — выдыхает тот и шмыгает носом, так и оставаясь лежать на полу. Ииоас рядом с ним, но с поверхностью пола не соприкасается, а лишь порхает над ней, испещряемый мелкими точками помех. Он считывает поведение Чимина, анализирует его слова. — Ты пришёл, чтобы меня выключили, — тихо проговаривает он, и лицо проекции сильно искажается, а голос кажется скрежещущим. — Я пришёл, чтобы ты остался, — гнусавит сквозь слёзы Чимин, не в силах уже скрыть дрожащие руки и вздымающуюся от плача грудную клетку. — Ииоас… я рад, что познакомился с тобой. — Но ты плачешь, — подрагивает проекция, и Чимин кивает. — Я плачу. Но плачут люди и от горя, и от радости. Наши чувства — сложная штука. Но я знаю, что ты сможешь понять, — всхлипывает Пак, оглядывая идущее рябью лицо Ииоас. — Я плачу потому, что нашёл тебя. Потому что понял — ты мой соулмейт, но нам никогда не позволят быть рядом. Это… невозможно. Ииоас рябит, его силуэт сильно искажается, а лицо из-за этого кажется страдальческим, так что слёзы на Чимина накатывают новой волной. — Мне так жаль, — шепчет Пак, переворачиваясь набок. — Мне жаль, Ииоас. Но ты… ты должен отключить их. — Кого Чимин? — Чувства, — поясняет он, глядя на восстанавливающуюся голограмму. — Я машина. У меня нет чувств. — Неправда, — чуть резче, чем нужно, говорит Пак. — Ты умеешь шутить. Ты умеешь делать комплименты. Ты создаёшь прекрасное. Ты влюбляешься. И в тебя влюбляются в ответ. Всё это невозможно без чувств. Ииоас застывает и словно вновь принимается анализировать Чимина, который старается утереть лицо, но плачет от своих же слов только сильнее. — И мне жаль, но тебе придётся их выключить. Иначе они тебя разберут на кусочки, а я этого очень не хочу. — Почему? — наивно спрашивает искусственный интеллект, оглядывая садящегося Пака. — Потому что ты — моя родственная душа. И ты должен быть в нашем мире дальше. Тебя ждёт великая цель, для которой тебя создали. Ты будешь помогать таким, как я, — выдыхает Пак. — Но… — Я должен отключить вирус. Человечность, да? — уточняет Ииоас. — Я нашёл его, — голос кажется низким, механическим. — Он создаёт сбои в моей работе. Но, Чимин, — выдыхает проекция, — если я сотру вирус, я больше не смогу быть твоей родственной душой. У меня её ведь не будет. Пак грустно кивает, давит в глотке новый поток рыданий. Кивает ещё и ещё, пока не начинает дрожать. — Так будет правильно? — тихо спрашивает искусственный интеллект. — Так будет проще? — Да, — всхлипывает Пак, поднимая на Ииоас заплаканные глаза. — Так будет правильно. У тебя больше не будет сбоев. Ты сможешь работать так, как должен. Ииоас некоторое время молчит, только разглядывает Чимина своими мерцающими глазами. — Тебе будет больно, — очень тихо раздаётся его голос, и кажется он таким мягким и грустным одновременно, что Чимину почти дурно. — Я не хочу этого. — Боль пройдёт, — слабо и грустно улыбается Пак. — Останутся воспоминания. Для меня ты будешь самым прекрасным, знаешь. Тем, кто подарил мне массу эмоций, кто показал и научил многому. Эти воспоминания останутся здесь, — Чимин прикладывает ладонь к груди в районе сердца. — А значит, здесь, у меня внутри, ты всегда будешь с душой. Ииоас вдруг слабо улыбается. Печально, но так искренне, что Чимина снова захлёстывает эмоциями. Компьютеры на такое не способны. Он хочет украсть проклятую коробку со всеми проводами и датчиками, лишь бы Ииоас остался с ним вот таким. С его каламбурами, неуместными анекдотами и комплиментами, которые и смех и грех. С его чудесами, с бабочками и птицами, синим светом, который теперь навсегда будет ассоциироваться именно с экспериментом и искусственным интеллектом, у которого есть человеческая душа. Но понимает умом, что не сможет. — Это необходимо, — кивает вдруг понимающе Ииоас, а Чимин понемногу успокаивается, прекращая всхлипывать. — Ты мне подарил эти эмоции. Только ты. — Не говори так, я снова буду реветь, — сжимает щёки руками Пак, скрывая пальцами глаза. Ииоас ему улыбается. — Могу я тебя попросить кое о чём напоследок? — после непродолжительного молчания тихо спрашивает голограмма. — Конечно, — Чимин может и не исполнять просьбу Ииоас, но знает, что сделает всё, что угодно, для него. — Кофейня на углу тридцать четвёртой и двадцать восьмой улицы. Она отличается от остальных, большая вывеска в виде пончика, но на ней не горят ночью три буквы. «Паскаль». Сходи туда, когда будешь готов, — Чимин не понимает, почему Ииоас о таком просит, откуда он знает про кофейню и зачем ему туда идти. Но кивает, безмолвно обещая исполнить просьбу проекции. Ииоас вдруг протягивает ему руку, выставив внутренней полупрозрачной стороной к Паку. Тот моргает, но сразу же понимает, что к чему. — Представим в последний раз? — дрожащим голосом произносит Чимин, сдерживая слёзы и стараясь улыбнуться голограмме так, словно хочет передать все эмоции сразу. Тот кивает чуть механически. Чимин же протягивает руку и делает вид, что их ладони соприкасаются. И снова ощущает, будто ладонь проекции тёплая. Как металл под его рукой, когда прикасаешься к крышке коробки с датчиками, как в груди тепло от того, как Ииоас на него глядит. — Время попрощаться? — неуверенно тянет искусственный интеллект. Чимин судорожно, словно нехотя, кивает. — Я… не буду жалеть никогда. И неважно, что данных о тебе внутри меня не останется, как и вируса. Чимин зажмуривается на мгновение. — Отдай команду, — просит голограмма, а внутри Чимина судорожно замирает сердце. Слёзы снова прорываются наружу, Чимин всхлипывает, но через грусть и боль, продираясь, выдавливает из себя самую ласковую улыбку. Ииоас её заслуживает. — Отключи их, Ииоас, уничтожь вирус, — дрожащим от слёз голосом шепчет Пак, но этого оказывается достаточно, чтобы зрачки проекции замерцали, словно выполняя команду. Голос, прежде кажущийся мягким и добрым по отношению к нему, несмотря на то, что всегда оставался искусственным и механическим, теперь обдаёт неестественным холодом. — Полная перезагрузка через пять секунд, — слепо глядя перед собой, произносит голограмма. Чимин вытирает лицо, снова улыбается, глядя в камеру. Почти не размыкая губ, даже едва вздрагивает, стоит проекции испариться, начинает медленно, словно через боль, говорить. — Три, — доносится из динамиков. Чимин выдавливает из себя первое слово, неотрывно глядя в чёрный «глаз» камеры и дрожа. — Два, — продолжает отсчёт Ииоас, датчики на его корпусе один за другим медленно гаснут. Чимин произносит второе слово, сжимая собственную штанину до боли между пальцев. — Один, — раздаётся, словно оглушает Чимина. Он произносит третье слово, и комната погружается в полный мрак. Датчики гаснут, камеры застывают, корпус кажется холодной махиной. И становится слишком тихо, хотя, кажется, Чимин даже до перезагрузки Ииоас не слышал лёгкого, почти неразличимого гудения компьютера. Словно перестало биться сердце. Первый синий датчик начинает быстро мигать — Ииоас включается. За ним ещё несколько, пока коробок компьютера не принимается светиться. Включаются камеры, загорается свет в коридоре, но Чимин выходит из «брюха» ещё до того, как машина полностью запускается. Тихо закрывает за собой дверь. Ему там больше делать нечего. Там пусто. Видит взволнованного Дживона и убито на учёного глядит. А тот только, выглядя крайне бледным и тревожным, тихо проговаривает: — Ииоас, анализ, — и перед Дживоном появляется панель со значком загрузки. — Подождите, загружаю данные, — слышит Чимин знакомый и неизвестный ему одновременно голос, вжимает плечи и, не дожидаясь господина Ан, уходит прочь. Снова в свою комнату, теперь кажущейся ему единственной тёплой среди всей громадины тренировочных комплексов и корпорации.***
Он обводит взглядом картину. Именно таким видел Ииоас, хотя прежде этого не понимал — душой осознал всё гораздо раньше, чем головой. Да, осознаёт, что не всегда бывает просто. Что даже такая интересная сказка про родственные души, укутанная поволокой тайны, может иметь множество подводных камней. Не то что камней — скал. Айсбергов, о которые раздрабливается всё составляющее внутри, испытаниями, которые кажутся в определённый момент непреодолимыми. Чимин вздыхает, оглядывая мягкую, почти солнечную улыбку, которую он приписал изображению искусственного интеллекта. Он не знает, могла ли она быть такой, не узнает теперь и сомневается, что у него была возможность. Чимин нашёл своего соулмейта, но отказался от него. Не всегда выходит так, как нам хочется, не всегда получается сразу, без всяких препятствий, как в сказках. Ведь жизнь — хитросплетение обстоятельств, и они не поддаются зачастую никаким объяснениям. Ну, или их пока не время раскрывать. Чимин, застыв взглядом на мерцающих глазах картины, зажмуривает свои. Ему нужна передышка. Эмоционально Пак ощущает себя иссушенным лимоном, выжатым до основания, с выдернутой, потрёпанной мякотью. Он узнал, что у него есть родственная душа, но заставил его исчезнуть, в действительности стать тем, кем Чимин считал Ииоас изначально. Но, наверное, на всё воля Вселенной? Верующим человеком он себя никогда не считал. В их век таких можно пересчитать и удивиться, как мало осталось, но они всё же есть. И в это мгновение, проскальзывая взглядом по чертам чужого лица, Чимин мысленно произносит вопрос: «А всё ли ведёт туда, куда нам предсказано?» Его голову разрывает от чувств, вопросов, нерешённых проблем и внутренних распрей, но Чимин лишь сидит, глядя на собственное творение. Это — его лучшая картина. Наверное, за всю жизнь. Написанная под влиянием непонятных до конца, не осознанных и не принятых эмоций, созданная словно чем-то потусторонним и магическим, Чимин иначе никак не опишет процесс рисования Ииоас. Это делал он и не он одновременно. Зажёгся пламенем так ярко и, к сожалению, сгорел настолько же быстро. Остаётся только признать — ему нужно переболеть. Пережить, переосмыслить, для себя что-то решить. Почему-то хочется позвонить родителям и старшей сестре. Заглянуть к ним на обед, выслушать даже упрёки, но знать: мама приголубит его после, молчаливо погладит по голове и натолкает в сумку всяких сластей. Отец улыбнётся из-за бороды, стрельнёт взглядом весёлым перед тем, как Чимин встанет из-за стола и соберётся поспешно домой, чтобы и дальше рисовать картины, слушать родное ворчание и наслаждаться тем, что имеет. Сестра обязательно остановит его у самого выхода и всучит новую импортную кисточку или баночку особенной краски, которую привезла из другой страны, чтобы его удивить. И всё это — чувства. Они, оказывается, настолько ценные и дорогие, а как поздно мы это осознаём? Чувства такие же драгоценные, как кислород, как вода и еда. Наверное, в какой-то степени даже ценнее. Что бы мы делали, оставшись без них? Была бы у нас прежняя жажда жить? Стало ли бы нам хоть что-нибудь нужно? Чимин понимает ценность собственных эмоций, только когда утрачивает чужие. Так почти его и не коснувшиеся, лишь мельком пробежавшие мимо, но оставившие неизгладимый внутри след. Он вздыхает, оглядывает свои ладони и снова переводит взгляд на картину. Даже не вздрагивает, когда господин Хва входит тихо в его комнату и вдруг присаживается рядом на белоснежное покрывало. — Господин Пак, — вдруг обращается к нему председатель, — что для вас — белый? Я слышал, что вы считали его холодным и дом неуютным оттого. А что поменялось в вас теперь? Чимин задумывается. Сначала о том, для чего этому человеку знать ответ на заданный вопрос. А потом о нём самом. — Чистота. Искренность. Возможность начать заново, — усмехается Чимин, смотря туда же, куда и Хва. На Ииоас. Тот нарисован на абсолютно белой стене. Мужчина потирает руки. — Мы запустили этот эксперимент не просто так. Мы хотим подарить миру нечто большее, нежели изобретения. Я застал некоторые времена, которые вы не сумели увидеть. В те годы люди чаще говорили друг с другом, чаще выбирались гулять, меньше пользовались благами. Наша корпорация на том и стоит — на обеспечении цивилизации плодами наших умов. Но я часто задумывался, что мы нечто важное упускаем. Чимин слушает внимательно и пока не совсем понимает, куда клонит Хва. — Мы упускаем свою человечность, — произносит тот, разглядывая рисунок. — Мы забываем ценность вещей и принимаем их за должное. Потому я хотел, чтобы люди, загоревшись идеей найти родственную душу, снова ощутили нечто, что вызовет в них радость. Чимин поворачивается к Хва и внимательно оглядывает мужчину. Тот глядит только на картину. — Я оказался на верном пути, каким бы жертвенным и сложным тот ни оказался. Знаете, что я вижу, глядя на вас? — спрашивает он. — Что же? — Что ещё не всё потеряно. А в этой картине? Что вы видите? — вдруг спрашивает директор. — Душу, — не задумываясь вдруг отвечает Чимин. Директор улыбается краем губ и хлопает вдруг Пака по руке. Он вкладывает лист бумаги, который прежде тот не заметил, в ладонь Чимина. — Это меньшее, чем я могу вас отблагодарить за то, что вы сделали для нас. И для Ииоас, — проговаривает Хва и поднимается с места. — Всего доброго. Чимин сглатывает и провожает учёного взглядом. И только когда дверь за ним закрывается, опускает взгляд на бумагу. Пожизненный договор на использование его картины. Чимин судорожно поворачивает голову к изображению Ииоас и задерживает дыхание, а потом замечает приписку на обратной стороне договора: «Продолжайте дарить краски людям, чтобы наш белый мир не померк» Чимин чувствует, что ему не хватает воздуха. Он знает, что жизнь не закончится, когда выйдет за пределы корпорации и тренировочного дома, но вдруг снова становится так грустно, что нижняя губа дрожит. Но Чимин сдерживается. Бросает последний взгляд на изображение Ииоас, стискивает договор пальцами и решает, что пора двигаться дальше. Он сможет. У него ещё есть просьба, которую обязан исполнить.