Миледи.

— Не смешай кровь свою с сыновьями Адама и дочерьми Евы, ибо с тех пор будет обречено на несчастье существо твоё и существо порождённого младенца. — Грэй выдыхает, после третьего повторения перед общим собранием и осматривает со всем вниманием их лица. Элира отводит взгляд к ногам мужчин. Альберт и Жорж переглядываются друг с другом и кивают, молча о чём-то договариваясь, но после все смотрят на Гарри. Из-за полностью белого лица он казался старше всех. Когда-то он был брюнетом, но теперь всё: волосы, ресницы, даже зрачки оказались бесцветными. Кожа не загорала. — Ты это где слышала? — От Парагон. Я её видела. Их. — Их? — Мне не дали узнать большего. Там две женщины и мужчина, я услышала их ссору между собой. Мужчина нарушил эту заповедь. Он диктовал вам троим что-то о продолжении рода? Что нужен наследник или… Или что-то в этом плане. Женские голоса были злы, он нарушил правило. — Звучишь как священник… Забавно, вроде в Бога не веришь… — Я не верю, что ему есть до нас дело. Не верю, что Парагон есть до нас дело. Голоса просто делятся с нами информацией и, признаться, мы не можем знать, к добру или к худу. — И как понять, кто из них прав? Парагон сказал, что я уязвим. Что я умру. Что умрут и другие и что нам нужны наследники. Только так дар сохранится. — Вероятно, ты умрёшь, когда появится наследник. Технически, мужчина не солгал. — Что если… Мы умрём в любом случае? — Он скрещивает руки на груди и склоняет голову немного вперёд, убеждая самого себя, что так он выглядит угрожающе. — Значит, так и должно быть. — Она кивает и замечает, насколько тихо становится в комнате. Будь она более пустой, можно было бы услышать эхо. Но она слышит дыхание каждого из них. Кроме самого Гарри и… Себя. Признаться, она и сердцебиение своё не могла нащупать, сколько бы не искала. Может, оно просто стало слишком слабым. Никто не хочет умирать и это понятно, но они уже мертвы. Либо очень к этому близки. — Страх смерти естественен. Так задумано природой, чтобы мы боролись с трудностями, а не смирялись с ними. Ты должен бояться, они, я… Это отголоски человека. Но мы должны побороть это прошлое, чтобы исправить ошибку Фалкона. Нас не должно было быть. — Чего ты, блять, такое несёшь всё время? — Мы не должны были выжить, нас не должно было быть. То, что он создал — это против естественного хода вещей. Природа давно бы создала таких существ, если бы это было возможно и нужно, но она не создала. Это сделал человек. Сколько хороших вещей решил сделать человек? Начиная с Евы. — Ты думаешь, что самая умная здесь, неправда ли? — Разминает плечи, опуская кулаки и теперь делает несколько шагов вперёд, нависая над ней своим ростом. — Нет, Мышь, ты просто сошла с ума. Рехнулась. Давно, ещё когда Учитель был жив. Ты хоть осознаёшь это? — Сошла с ума? — Твой голос самый жестокий из тех, что мы все слышим, тебя тянет разрушать и убивать, ты запрещаешь нам мирное сосуществование с людьми, отрицаешь всё светлое, что в нас есть и стремишься к изоляции. — Гарри, это для безопасности. Мы больше не люди. — И на это у меня тоже есть претензии. — Мужчина подходит ещё ближе и Грэй понимает, что он вырос почти вдвое с их последнего сравнения, но вместе с тем сильно похудел и успел обзавестись жидкой бородой. Вылитый Фалкон. Кажется, у неё дёрнулось левое веко. Фалкон мёртв и таким останется. Гарри умрёт и таким останется. Элира… Элира? Старшая слышит её вздох в своей голове и оборачивается ненадолго. Младшая… Не хочет просто жить и ждать смерти. Никто не хочет. Это нормально. Но больнее всего, что… Именно из-за неё девушка теперь так расстроена. Она напугала Элиру. — Почему ты вообще думаешь, что только ты и должна быть лидером, а? — Потому что я не ставлю личные желания превыше всего, развратник ты невоспитанный. И откуда в таком дурне столько гордости и спеси, было бы за что себя хвалить, пустозвон напыщенный. — Кажется, она нагрелась пока говорила, голос стал хриплым, грубым, а самой ей померещилось, что всё это она слышит от кого-то другого, стоя в сторонке. — Да ты же… Проклята. — Гарри проморгался, явно не ожидая подобных фокусов и теперь подбородок, смотря на противника из-подлобья. — Это последняя капля, проклятая мышь, я не собираюсь больше слушать исчадье. — Пусть будет так. — Её забавляет немного его удивление, но больше она ничего не говорит, только кивая. Нет нужды требовать его уйти или забирать у него что-то. Он сам сделает всё, что необходимо. Денег для четверых достаточно, даже если всё сорвётся, Жорж сможет поехать один в полном комфорте. Это сейчас для неё главное. Видимо, Гарри ждал полноценного конфликта, а не того, что вышло. По его лицу ясно было видно, что он недоволен таким простым решением. Получалось, что в невыгодном свете остаётся только он, излишне параноидальный грубиян. Грэй не стала бы утверждать это звание, но и отрицать его не стала бы. — Думаешь, застала меня врасплох, а? Как бы не так. Я не отступлю. И вас призываю к тому же, ну? — Он расправляет плечи и поднимает горделиво голову. — Элира, пойдём. — С чего ты взял, что я пойду? — Младшая наклоняет голову на бок, смотря на мужчину с искренним непониманием и только оглядывается на друзей, получая в ответ всё те же выражения. — Ты её боишься? Слушай, она просто сумасшедшая, я смогу защитить тебя, пойдём. — Но, Гарри, я не хочу. — Элира отступает назад и прячется за плечо Жоржа, заставляя того выставить грудь колесом. Грэй всегда знала, что этот слабый юноша готов стать сильным только ради неё. Признаться, Роббер становился самым могущественным на свете. — Я хочу остаться с Грэй, она не сделала мне ничего дурного. — Видишь ли, агрессивен тут только ты. — Альберт хмурится и выходит плечом к плечу с другом, чтобы теперь защитить девушку словно воротами. — Не знаю, чему тебя учил Фалкон, но он был неправ почти во всём, что касается чувств и эмоций. — Науке они чужды. Он был прав во всём остальном, даже в устройстве тела, но сейчас не об этом. Слушайте… Если мы откажемся от Грэй, мы сможем жить как раньше. Как нормальные люди. — И продолжать заниматься наукой? — Как Фалкон? — Жорж подаёт голос и его лицо становится мрачнее, пока сам он всё пристальнее смотрит на Гарри. Впервые Грэй видела эти голубые глаза наполненными гневом и презрением. — Фалкон сумасшедший, ещё раз ты поставишь его в пример и я оторву тебе голову. — Вы не видите практической пользы этих изысканий, ведь, смотрите, да, нам пришлось многое пройти, но за то теперь продолжительность нашей жизни значительно увеличена. — Это ещё не доказано. — Улучшено здоровье. — На самом деле… Я чувствую себя не слишком хорошо. — Элира обнимает себя за плечи и опускает взгляд. — Словно вечная простуда. — Это лишь проявление нестабильности наших камней, я знаю, как их стабилизировать. У Фалкона было решение, оно в моей голове, но я не могу его достать. Что-то… Важное. — У меня получилось извлечь это из памяти. — Грэй снова подаёт голос и теперь ухмыляется, наблюдая полную растерянность на лице соперника. — Вероятно, тебе просто лучше всего будет этого не знать, не помнить, вот Парагон и скрывает от тебя это знание. Я последую этому примеру, Гарри. Нынче же выйди вон. Возьми свои деньги, пожитки и выйди вон. Не приходи больше. У нас одни лишь конфликты, это не выгодно ни мне, ни тебе. Ты уже избрал свой путь, отступать не намерен, так иди, моё дело предупредить. Не смешай кровь свою, иначе навлечёшь на себя и своих детей великое несчастье. — Поголовно спятили. — Он ещё ворчал, пока собирал сумку и одевался, но ясного больше не сказал ни слова, после чего хлопнул за собой входной дверью, громко затопал по лестнице и скоро уже Альберт видел его спину, скрывающуюся на противоположной стороне улицы. — Просто ушёл. — Вероятно, он ещё вернётся. — Девушка отходит к постели и просто ложится, отворачиваясь к стене. После всего она чувствовала измождение и тягу ко сну. Странно, она так давно не ощущала этой потребности, что даже забыла, какого это. Настолько сильная усталость, что болит всё тело. Даже дышать больно.       Однако, она ведь не может не думать, даже, когда отдыхает. Та женщина. У неё был красивый знакомый голос, изящное простое платье и туфли. Она не видела лица, но видела руку, бледную с худыми пальцами и удивительно аккуратными ногтями без трещин, грязи, неровностей. Они были беловатые, как у маленьких детей, которые ещё ничего не делали после рождения. Почему-то хотелось оказаться рядом с этой женщиной снова. Не ясно откуда, но откуда-то она её знала, казалось, что они знакомы даже слишком давно, но ни имени, ни лица младшая вспомнить не могла, хотя очень старалась. Это не могла быть мать. Её Грэй не застала, признаться, отец старался компенсировать это, пока был жив. Жалко, что долго последнее состояние не продлилось. О сёстрах или тётях тоже информации в её голове не было, даже нафантазировать такую просто-напросто не выходило. Незаметно пришёл сон. Спокойный и даже радостный. Уютный. Ей вдруг представилось полутёмное помещение, зима за окном, похожим на дворцовое и камин. В последнем несильно трещал огонь, а сама Грэй от руки что-то писала в дорого оформленной книге странным, незнакомым пером, словно вбитым в железную палочку. Читать во сне просто невозможно, разум просто не может осмыслить символы перед собой, однако, девушка отлично знала, о чём она пишет. Об этом дне. Почерк у неё гораздо лучше, чем в реальности.        «Гарри, ученик Фалкона, Дитя Боли, Белый Алмаз. Всё это имена юнца, когда-то давно умершего от болевого шока и воскресшего только, чтобы умереть вновь. Это случилось ещё в нулевую эпоху, когда были живы все основатели, когда ещё не было и слуха о Доме. Мне пришло ведение…» — Смазано. Словно нельзя этого знать. Грэй было настояла, но у неё разболелись глаза и голова, застучало в висках, потому она отступила и перевела взгляд на заглавие страницы. «Бостонское отчуждение». Отчуждение Гарри, Верно? Ох, только бы это был он. Лишь он должен уйти. Однако, рука сама вывела странную фразу. «Все основатели были живы». Умрёт кто-то ещё. Веки разомкнулись снова и в ночном полумраке она оглядела спутников, пытаясь найти среди спящих лиц то, которому не суждено проснуться.       Всë тихо и спокойно. Гарри ещё вернется и умрёт. Это она знает точно. Ей нужно оружие. У Альберта был где-то охотничий нож. Завтра же они отправятся на большую землю первым же кораблëм. Кажется, она видела флаг одного из прибрежных княжеств. — Ты чего, выспалась? — Жорж ухмыляется её реакции и садится рядом, осматривая блеск рассветного солнца на изогнутом лезвии. — Вы должны уйти, когда зашумят люди. На пристани есть корабль, там флаг со львами и… — Крестом, я тоже видел. Ты не идёшь? — Он вернётся. — Нас здесь не будет. — Он знает, где искать. Я должна убить его… Не уверена, что после смерти он нас оставит в покое, но тогда он хоть не будет материален. — Ты так уверена, что умереть он должен от твоей руки? — Я не сделала этого, когда должно было и теперь мы лишены покоя. Я не могла спать, пока он был рядом. — Она хмурится немного и кривит губы. — Я думала, что не хочу, но как оказалось, тело просто заглушало усталость. Он же-… — Всех нас погубит. Я тоже это слышу. — Синие глаза плавно моргают и парень смотрит за полётом чайки. — Когда я умру, ищи меня в морской пене. — Ты чего это? — Она впервые чувствует испуг и вскидывает голову к другу, а тот только пожимает плечами. — Я слышу «Море, смерть, волны» и белые-белые спирали. Они мягкие, наверное, это волосы. Они так похожи на морскую пену.       Грэй хотела сказать, что Жоржу совсем не надо умирать. Он не человек. Он Дитя Голоса. Кажется, он оглох, когда Фалкон испытывал силу человеческого слуха. У мальчика что-то повредилось внутри ушей и из раковин пошла кровь. Теперь-то им известно, что старый идиот повредил специальные перепонки, но тогда было страшно и непонятно. Старик думал, что подопечный и так умрёт и убил его. Благо, он и ему ввёл то, что вводил и Грэй. И Жорж встал, сам позвал их из могильника и они вытащили его. Теперь в его шее, на уровне голосовых связок был кристалл так похожий по цвету на его глаза. «Тебе не нужно умирать, друг мой, ты можешь остаться вечным, как я, как все мы» — так ей хотелось ему сказать, но ни слова не вышло. Она не знала, слышит ли он её мысли. Потом Жорж вдруг посмотрел на неё и его бесконечно-синие глаза были мокрыми. Он плакал. Грэй хотела заплакать вместе с ним, но слëзы не шли. — Те слова… Ты правда их слышала? — Как сейчас слышу тебя. Это лишь одно из правил, но других мне не сказали. — Я слышал тоже самое, что слышал Гарри. И Альберт. — Казалось, ему больно это произносить. Признавать. Правила были так важны, так нужны, но… Он должен был их нарушить. Он их нарушит, даже если будет сражаться с порывами изо всех сил. И от того ему было горько. Больше всего на свете Жорж Роббер любил правила и тот порядок, который они привносят при соблюдении. — Что именно? — Что я умру. Что мой камень будет утерян, я видел, как ты плачешь, как зовёшь меня и говоришь, что я глупец. Что мои дети и дети моих детей будут умирать и будет это в муках. А потом я вижу море. Тëплое море, жаркий пляж. Ночь. Прекрасный девичий голос поёт песню, которую я никогда не слышал, но всегда знал. И морская пена. Я в ней. — Ты умрёшь только от того, что ты заведëшь детей. Если ты этого не сделаешь, то останешься жить. Разве ты не понимаешь этого? — Понимаю, от того мне и больно. Потому как я так же явственно понимаю, нет, знаю, что неприменно наряду это правило. Чем больше буду бороться, тем быстрее это случится.       Неотвратимость судьбы. Её она тоже чувствовала. Она знала, что Гарри придëт и они сразятся. Она знала, что это будет дорогого стоить, только не знала чего. Важнее всего то, что так же она знала, что снова будет в той комнате. С той женщиной. И тогда она услышит заповедь снова. Часов рядом не было, даже на повороте улицы самых захудалых часиков не висело на указательном столбе, но Грэй поняла, что нужный час настал. Она вдруг сдвинулась со своего места, почувствовав, что Жорж сделал тоже самое и вместе они разбудили друзей. — Вам нужно идти, скоро отойдет наш корабль. Поручаю вас двоих Робберу. — И она посмотрела на него. Он не сделал этого в ответ. Боялся заплакать. Однако он кивнул. — Почему ты не идëшь с нами? — Элира посмотрела на подругу и горечь встала комом в горле у обеих. Шатенка давно потеряла половину своего цвета, уступив бледно-бледно розовому, почти белому оттенку. Скрыть это будет сложно, как и её глаза, но волновало её сейчас не это. Глубоко в своей душе она вдруг осознала нечто страшное и оно отразилось на побледневшем лице. Губы её едва разомкнулись, пока руками она сгребла к своей груди такую тощую старшую. — Пойдём. Я так люблю тебя. Я люблю тебя больше, чем кого-либо ещё. Я не хочу идти без тебя.       Грэй ничего не сказала, хотя ей хотелось. Слова не успокоят её подругу, только быстрее доведут до истерики. Как бы ей сейчас не мешало бы заплакать, тогда бы Элира точно всё поняла, но слёзы не шли. Даже голос её не дрогнул, не ослабли руки, когда она освобождалась от объятий. Только боль. Ужасная и непреодолимая поселилась в груди, когда все трое ушли. И Грэй отлично знала почему.

Она больше никогда не увидит Элиру.