Мост над туманным заливом

Смеркалось, и московские окна наполнялись глубоким тёмным светом, поднимаясь от первых этажей выше и выше. Володарский шёл в сторону дома, тоскливо покуривая. Если на встречу с Александром он явился в тревожном и смутном состоянии, то теперь ощущал ещё и подавленность: Кадетов отказал ему в главной роли, предложив достаточно яркую, но второстепенную. И теперь молодой человек не знал, что ему делать: хотелось и отказаться, и согласиться. Работа на дороге не валяется, но это только одна сторона медали. Есть ещё и вторая, которая говорит о том, что Володарский достоин главных ролей, с его-то харизмой и красотой… В арке кто-то мелькнул. Максиму, не глядящему по сторонам, оставалось перейти её, пересечь двор, и всё, он дома, но «кто-то», как блуждающая тень, оказался человеком. Володарский замедлил шаг, проходя мимо него в арке. Он не видел лица, заметил лишь безумные, какие-то совершенно бездонные и необузданные глаза. От такого взора невольно появлялась нервная дрожь. Других черт лица Максим не углядел. Всё происходило какие-то считанные секунды, но он успел ощутить на себе тяжесть тёмной энергии. Это было необъяснимо и пугающе. Уже у подъезда Володарский замедлился. Отбросил сигарету и обернулся. В его сторону шёл тот самый человек, та тень из арки. Как только Максим остановился, замер и преследователь. Свет из вечерних окон падал на часть двора, и глаза незнакомца были освещены. Это был всё тот же пронизывающий безумный взгляд. Подобных Володарский никогда не видел. — Тебе чего? — негромкий голос Максима звучал напряжённо и непонимающе. Закралась мысль, что это вор, который хочет его обокрасть. Красть особенно было нечего — немного денег в кармане, да и всё. — Я… я… — как-то странно произнёс парень. Как будто бы выдавил. — Тебе плохо, что ль? — сузил глаза Володарский. Незнакомец, не моргая, медленно подошёл к Максиму. Теперь тот мог во всей красе рассмотреть привлекательное лицо парня. Но в этой правильности линий было что-то дикое и пугающее. Не то чтобы Володарский был напуган, но происходящее заставляло его немного волноваться. — С кем ты был? — вдруг процедил сквозь зубы Чагин. Максим удивлённо смотрел на него, ничего не отвечая. — С кем ты виделся? Кто он? Куда вы ушли? Я потерял вас из виду у метро. От каждого слова, произнесённого с холодной страстью, по спине Максима бежал холодок. Он понял, что перед ним безумец. Отвернувшись, Володарский стремительно пошёл в сторону подъезда. И вдруг произошло то, что он никак не мог ожидать — парень набросился на него сзади, развернул к себе и, сжав за грудки, тряхнул. — Отвечай мне… — цедил, со злостью щурясь. Глаза в глаза. И прохладное дыхание Чагина холодило лицо Володарского. Тот был настолько же шокирован, насколько впечатлён. — Отпусти, псих, — прошептал он и дёрнулся, освобождаясь. Нервно выдохнув, Егор облизал губы. Он тяжело дышал и был готов снова накинуться на Максима. Тот сделал шаг вперёд спиной. — Ты не уйдёшь, пока не ответишь, что за кретин был сегодня с тобой! — выпалил Чагин, наступая. — Парень, да ты рехнувшийся. Совсем рехнувшийся, — беззлобно ухмыльнулся Володарский, голубые очи которого оставались холодными. Егор ничего не ответил. Он просто стоял и смотрел. Даже любовался. — Что ты хочешь от меня? — Максим уже упёрся спиной в дверь. — Ты и сам, похоже, не знаешь. Шёл бы ты отсюда… — С кем ты был?! Кто он?! — вдруг заорал Чагин, и его лицо свело гримасой бешенства. Окно на первом этаже распахнулось, но из-за козырька подъездной двери Володарский не мог видеть того, кто закричал голосом старика: — Хватит орать! Сейчас участкового позову! — Да зови, — огрызнулся Чагин, мельком глянув на мужчину. Воспользовавшись этим, Максим исчез в темноте подъезда. Егор рванул было за ним, сжал руку двери, но передумал. Опустив голову и сунув руки в карманы брюк, он направился в дом напротив — свой дом. У Варвары был включён патефон, и старый певец из тридцатых годов манерно растягивал гласные, в лирической песне объясняясь возлюбленной в любви. Чагин прошёл в ванную и умылся холодной водой, стараясь снять оцепенение и охладить внутреннее безумие. Перед глазами стоял образ Максима и его презрительный взгляд… Варвара Петровна застала племянника на кровати. Тот лежал на животе, уткнувшись лицом в подушку. Сразу было видно — парень переживает. И началось это не вчера. — Милок, ты поужинать хочешь? Проголодался, небось. Там мясо есть отварное. Поешь, а? Чагин промычал что-то невнятное. Варвара Петровна хоть и была женщиной деликатной и интеллигентной, наблюдать за мучениями племянника не могла. Ей хотелось найти нужные слова и хоть как-то его утешить. — Егорёчек? — перебирая пальцами крупные белые бусины на шее, позвала пожилая женщина. — Ты влюбился, я вижу. И знаю… Чагин рыкнул, сжимая правую руку в кулак. — Это пройдёт. Та боль, что сейчас тебя гложет. Тебе хочется побыть одному — я не буду настаивать… Но если ты захочешь выговориться — я всегда готова… Не дождавшись ответа, Варвара Петровна тихо вышла, со скрипом прикрыв за собой дверь. Когда Чагин встал, за окном уже стояла глубокая ночь. Егор с вожделением и жадностью души распахнул створки, пропуская в комнату холодный воздух. Он всматривался в окно напротив, пока с разочарованием не убедился, что оно зашторено. Чагин прошёл на кухню. Было темно, тётка явно уже спала. Парень набрал воды из-под крана и выпил два стакана. Затем вернулся в комнату и сел за стол. Его щёки пылали, а в ушах звенел голос Максима: «Ты рехнувшийся…». Одна только мысль о том, что тот нашёл себе кого-то, и днём ходил именно с ним, вгоняла Егора в состояние жуткой угнетённости. Хотелось застрелиться, лишь бы снова не чувствовать эту боль… Перед ней он был беззащитен. Она была сильнее его. Как и острая любовь, что сводила с ума и рвала жилы, как телефонные провода. Егор взял перо и обмакнул его в чернила. Начал писать. Нервно, быстро, оставляя кляксы… Ему представилось, что они с Максимом разговаривают по телефону. — Сегодня обещают дождь. — Но мы ведь всё равно увидимся? — Конечно. — Я буду ждать тебя в телефонной будке на углу… Максим посмотрел в темноту окна, словно так можно было увидеть эту будку, и яркий летний день с нежными голубыми прогалинами на небе. И они вдвоём, счастливые и немного пьяные от горечи любовного вина. И в этом прекрасном мечтании Чагин был впервые по-настоящему счастлив. *** Утром к Володарскому заглянула сестра: — Тебе письмо. — От кого? — Максим стоял у зеркала и повязывал чёрный галстук на шее. — Не знаю — под дверь сунули. Написано «Максиму В.». Тебе, получается. Парень как-то странно посмотрел на Викторию. Та изогнула накрашенную бровь и поводила конвертом в воздухе. Максим предполагал, что пишет ему всё тот же человек. Алексей, который решил так зло подшутить над ними, или кто похлеще. Володарский забрал у сестры письмо и сел на диван. Каждое движение было нервическим, напряжение завладело всем телом. Послание было написано ровным и красивым почерком. «Признаться, я не думал, что вы меня заметите так скоро. Честное слово, я не хотел нарушать ваш покой в вашем скучном, сером мире. Но вы позволили себе появиться с каким-то неведомым мне человеком, а я ненавижу сюрпризов. Возможно, вы считаете меня сумасшедшим, и до сих пор не можете понять, почему я ждал вас вчера вечером в арке. Так знайте. Всё дело в том, что я люблю вас. Да-да… Я люблю вас так, что мне иногда становится жарко, я просыпаюсь, сбрасываю одеяло на пол и долго ворочаюсь в каком-то полубреду. Мне чудится, что вы заходите в комнату, и говорите со мной так, как если бы тоже любили меня. Сейчас слово «любовь» опошлили, у меня к вам не банальное влечение или похоть тела, хотя солгу, если напишу, что этих составляющих нет. У меня к вам Любовь. Самое главное и первое чувство. То, что связывает меня и вас, хоть вы этого ещё и не поняли. Я люблю вас так, что моей любви хватит на то, чтобы электрическом освещать какую-нибудь страну. Я тысячу раз на дню желаю вам счастья, и столько же раз думаю о том, что если вы не станете моим то… Я способен на многое. Это то, что вам пока что нужно знать. Мне кажется, я когда-то давно видел вас во сне. Да-да, зимой сорок третьего. Спёртый прелый запах грязи, холод, голод, всё тело точно закоченевшее: и вдруг вы! Явились, войдя в какую-то светлую комнату. И ваши голубые глаза тотчас же покорили меня. Я сразу понял — мой! Мы тогда много говорили, но я не помню, о чём. Я уже тогда Любил вас, просто не думал, что встречу вас в Москве, так нежданно… Вы вышли из библиотеки им. Ленина и, прижимая книгу к груди, пошли в сторону остановки. На вас был синий костюм, и ваши чёрные волосы впитывали летнее солнце. Я обомлел… Я не мог поверить, что тот сказочный человек из моего сна — это вы. Вас написал Есенин, Блок, Лермонтов. Я весь обомлел, а город замолк. Представляете, Москва замерла, как на старой фотокарточке? Придя в себя, я пошёл за вами… Видеть вас, чувствовать вас, дышать вами — мне ничего не надо, кроме вас. А вы никогда бы даже не обратили на меня внимание, столкнись мы в метро. Вы заметили только потому что я ждал вас в арке, потому что я спросил у вас, кто был тот человек. И сейчас вы знаете, что вы есть Звезда, Солнечная система и всё то Первоначальное, которое есть у всего. Я Люблю вас больше себя, больше жизни, больше Москвы. Я люблю вас каждую секунду. И всё сильнее».