ANIMAL CORPSE

Мне всегда было интересно, почему я не могу быть таким, как все. Почему не мог общаться с другими детьми? Почему не мог быть таким же умным, как они? Почему я боялся и ненавидел жизнь, когда мне было всего девять лет? Почему у меня никогда не было друзей? Сначала я считал, что все, что отличало меня от остальных, было связано с моими родителями, братьями и сестрами — со всей моей семьей. Я считал, что не могу быть таким, как другие дети, потому что мой отец был злым человеком, которому нравилось издеваться надо мной, пока мать не помогала мне, а просто смотрела телевизор, пока я кричал о помощи, а отец вел меня в подвал. Я думал, что не смогу быть таким же умным, как все, когда мой брат уже был таким. Иногда мне казалось, что я украл часть его интеллекта, но сожалел об этом и извинялся, хотя он никогда не понимал, почему я это делаю. Я думал, что у меня никогда не будет друзей, потому что я убил свою младшую сестру, когда мне было всего четыре года, а ей — семь месяцев. Возможно, если бы я не дал ей ту игрушку, она бы, наверное, не задохнулась. Еще одна вещь, которая меня всегда интересовала, Чимин: что было бы, если бы этот инцидент никогда не произошел? Разве мой отец делал бы со мной все те ужасные вещи? Был бы ли я таким же, как мой брат и другие мальчики? Полюбила бы меня моя мать? Были бы у меня друзья? Теперь я знаю, что, наверное, все началось именно с того дня, когда моя сестра Нана задохнулась от шарика, который я ей дал, чтобы она перестала плакать. Моя мать сказала мне, что ненавидела меня той ночью, и с тех пор ночные визиты моего отца стали более частыми. Настолько частыми, что комната, которую я делил с братом, больше не принадлежала мне, потому что все ночи с тех пор я проводил в подвале. Если бы я не дал тот шарик Нане, то ничем бы не отличался от остальных. И когда я создал свою собственную Нану, чтобы защитить себя от отца, мое будущее перестало существовать. Нана была первой, но не последней, кто родился внутри меня. Были еще и другие: множество душ, которые отделились от моей и приговорили меня к одиночеству на всю оставшуюся жизнь. Может быть, у меня никогда не было друзей, потому что во мне одновременно было много людей, а может быть, у меня никогда их и не будет, потому что моя семья была ужасной и навсегда травмировала меня. Я думал, что именно так мне придется жить, пока не встретил ее и тебя. Однако когда мне больше всего хотелось поговорить с тобой, все пошло не так, и именно он тебя по-настоящему покорил, а не я. Я мог бы солгать тебе в лицо, сказав, что у нас одни и те же воспоминания: что я помню все то, что и он. Но ты всегда так пристально смотришь на меня, даже не моргая, что я замыкаюсь в себе и не могу посметь тебя обмануть. Конечно, не все ложь. Позже он передал мне свои воспоминания на бумаге, как это всегда делали мы вшестером. А поскольку я знал его лучше, чем кто-либо, мог догадаться, что произошло между вами в тот день, когда ты нес мясо своего сталкера в сумках, делая вид, что не знаешь, что именно ты несешь. Ты обманул меня. Ты обманул нас. Но об этом еще рано говорить, тебе не кажется? Ох… Черт, оставаться в здравом уме становится все труднее и труднее. Я чувствую, как мои легкие наполняются кровью. Я умру, Чимин… В тот день, сразу после того, как заснул и он взял мое тело под свой контроль, выражение моего лица, вероятно, изменилось. Не уверен, что ты обратил внимание на эту деталь, но зная тебя, мы, вероятно, возбудили твое любопытство. В конце концов, мы с ним не сильно отличаемся. Мы не можем долго и оживленно беседовать с людьми, но в отличие от меня у него больше харизмы. Он поприветствовал тебя в ответ, и ты, смущенный, ответил взаимностью на этот жест. Он взвесил нужные тебе фунты, завернул печень и подготовил ребрышки, чтобы ты мог взять их с собой. Каждая часть моего тела действовала по-другому, но не сильно заметно, потому что мы договорились, что они должны скрывать свою личность от кого-то, кто меня знает, чтобы не вызывать подозрений. Он сказал что-то тебе. Может быть, о твоей одежде, а может, он притворился глупым, спросив о твоей профессии и чем ты занимаешься. Ты ответил честно. Сказал, что преподаешь… Как будто он не знал заранее, что ты учитель английского языка. Еще он спросил, какая у тебя специальность, твоя область, твой предмет… Ибо по очевидным причинам ты сказал ему, что преподаешь английский язык в средней школе Ван Чхоль-джо. Он ответил тебе, что знает это заведение. Дети господина Кима ходили в эту школу, и он, вероятно, поднял этот вопрос, зная, что маленькая дочь Чону тоже посещает ее. Он спросил тебя, знаешь ли ты ее, но правда в том, что она была на два года моложе Чеён, а ты преподавал в ее классе только в качестве репетитора из-за ее беременности. Ты недавно закончил университет. Ты был маленьким птенцом, который только что вылупился, и твоей первой возможностью после стажировки было заменить другую учительницу, у которой уже был третий ребенок (Чеён однажды рассказывала мне). После этого ты, наверное, еще совсем немного поговорил с ним, иначе он написал бы о тебе больше фактов, которых я в итоге не обнаружил в записке. Я завидовал тому, что именно он узнал о тебе раньше меня, но как бы не ненавидел его глупые порывы, иногда мне казалось, что он полезен. Может быть, именно в тот момент я на несколько секунд пришел в сознание и увидел, как ты уходишь с останками тела своего сталкера в сумках. Это не было моим намерением! Я всегда буду извиняться за это, даже если ты тогда общался не со мной. После я снова уснул и проснулся уже перед обезглавленным и вскрытым трупом, от которого мне пришлось избавиться так же, как и от предыдущего. Естественно, я это сделал. Сделал все, что смог. Я содрал с него кожу, раздавил ему кишки, внутренности, даже избавился от его мозгов. Отрезал его конечности и спрятал их в морозильной камере. Я проделал ту же процедуру, чтобы приготовить колбасы из его останков, нарезал мясо с его бедер и ягодиц ломтиками и избавился от жировой ткани со стенок его желудка. Хотя я семнадцать раз был на грани рвоты, мне удалось закончить первую часть работы. Но это было слишком и даже превысило допустимое количество продуктов. Через два дня поставщик привезет еще мяса, и я не могу ему отказать, потому что Чен У узнает, понимаешь? Все еще нужно было что-то сделать с мясистыми руками и ногами. Головы были спрятаны в холодильнике. Было слишком много вещей, о которых нужно было позаботиться. После этого я приготовился заняться кассой, которая заключалась в подсчете денег, заработанных мной в течение дня. Мяса осталось очень много, и чтобы это не выглядело неуместно или подозрительно, мне пришлось украсть сто тысяч вон. В этом месте не было камер наблюдения, поэтому Ким Чен У никогда не узнает. Той ночью я вернулся домой, все еще думая о разделке тел. Мои мысли блуждали среди их ужасных образов; а впечатление, которое они произвели на меня с запозданием, было такое, что по дороге меня снова вырвало. — Черт… — пробормотал я. Меня бесконтрольно трясло, и я был измотан. Я еще какое-то время стоял, прислонившись к стене. Меня тошнило, и каждый раз, когда закрывал глаза, я мог видеть тела, как будто они были чертовыми полароидными фотографиями Джеффри Дамера. — Блять, блять, блять! Перестань думать об этом! — ругал я себя в отчаянной попытке перестать чувствовать, будто что-то сделал не… …Ой, подождите, я на самом деле сделал что-то не так. Я убил их и отдал тебе съесть его останки… Наверное, в этот момент и началось наше соучастие. — Дерьмо и еще одно дерьмо… — снова пробормотал я, а затем услышал странный звук, отвлекший меня. Подняв глаза, я увидел вдалеке человека, который просто стоял и смотрел прямо на меня. — Эй ты! — воскликнул я. Было темно, я не мог его видеть, не мог сказать, знал ли его, но я был уверен, что он смотрит на меня. Проигнорировав это, я вытер губы и быстро поднялся по лестнице на крышу дома, в котором жил. Оказавшись там, я обернулся посмотреть, там ли он еще, но никого уже не было.

***

В ту ночь я не мог заснуть. Я чувствовал, будто не могу дышать, потому что что-то давило мне на грудь. Мое тело тряслось, как будто при ознобе. Сначала я подумал, что у меня упала температура, однако потом обнаружил, что это был жар. Еще у меня ужасно болела голова, потому что я не мог заснуть: каждый раз, когда закрывал глаза, видел только трупы. Я проглотил таблетку, чтобы облегчить боль, но в следующую секунду меня снова вырвало. Я даже не смог выпить воды. Я нервничал и не мог перестать думать о человеческих останках, которые все еще лежали в морозилке. Я думал, что справлюсь лучше, но забыл, что я никогда никого не убивал. Я хотел отдать свое тело кому-то другому, я хотел отдохнуть. Отключиться и лежать без сознания. И я не мог перестать думать о тебе. Ты единственный, у кого хватило бы хладнокровия справиться с этими спонтанными преступлениями, хотя и был тем, кто поставил меня в то затруднительное положение. Мне не нужен был кто-то импульсивный, чтобы разрушить мою жизнь так же, как уже я разрушил ее, не зная, как поступить с телом. Мне пришлось защитить себя, чтобы быть с тобой. Я должен был защитить и Чеён. У меня было так много дел, но я просто хотел быть рядом с тобой. Если я уйду, Нана, вероятно, возьмет на себя управление, а я не могу ей этого позволить. По крайней мере, пока все не будет решено. Самым разумным был Хару, но он тоже был ребенком и был еще более неуравновешенным, чем я: не выдержав давления и чувства вины, он бы сдался полиции. У меня остался только один вариант, и я боялся его больше, чем его… Потому что он тоже был импульсивным, но в другом плане. Его зовут Хэппи. И давление на него было бы настолько сильным, что он в конечном итоге покончил бы жизнь самоубийством. Тогда ты встретил Хэппи, хотя, возможно, не знал, что это был именно он. Теперь ты знаешь… И мне очень жаль. — У тебя что-то на лице, дорогой, — говорю я тебе, но ты меня не слышишь. Твои серебряные зрачки смотрят на меня, но я не могу уловить в них нежности, не могу распознать в них и гнев. Я бы предпочел, чтобы ты злился на меня, но ты мне ничего не говоришь. Ты никогда мне ничего не говорил. Счищаю грязь с твоей щеки. Твоя кожа такая мягкая, но холодная. Может, потому, что дует такой сильный ветер, а мы прилегли на снег отдохнуть. Ты устал, я знаю. Я тоже, но я тебе ничего не говорю. Не те слова я хотел бы сказать тебе, а другие, более длинные, которые открыли рану в моем сердце в твоей отчаянной попытке избежать моих невзгод. И даже если это более глубокие слова, которые я хотел бы посвятить тебе, в конечном итоге я говорю тебе расплывчатую фразу, которая слетает с моих губ прежде, чем я успеваю ее осознать: — История только начинается. Я ищу твою ладонь и сжимаю ее. Я сжимаю ее так сильно, что даже не могу осознать, схватил ли ты меня с такой же силой, как и я, но я закрываю глаза, заглушая крик, и представляю, что ты продолжаешь любить меня с той же силой, что и эта хватка. Небо, лежащее над нами, белое; белое, как снег, поддерживающий наши тела, этот снег бел, как твой взгляд, обращенный на меня. Ничего не происходит, но проходят минуты. Проходят часы, пройдут и дни. Мир движется вперед, но мой мир останавливается вместе с тобой. Я устраиваюсь рядом. Немного больно, но ты не двигаешься, и я тебя не прошу этого сделать. Я обнимаю тебя и плачу. В твоих объятиях я научился это делать. Раньше я считал, что обо мне никто не думает. Раньше я верил, что навсегда останусь абсолютно один. Возможно, именно этого я и заслужил… за то, что у меня никогда не было друзей. За то, что убил свою сестру, за то, что съел своего брата, за то, что затащил своих родителей в глубины ада. Раньше я был уверен, что в любой момент могу умереть, и никто не возненавидит жизнь за то, что она позволила мне потеряться в смерти. — Но ты появился и сделал со мной что-то ужасное, Пак Чимин, — говорю я и смотрю на тебя в надежде, что выражение твоего лица хоть немного изменится. — Ты помнишь, что сделал со мной? Я никогда не прощу тебя за это, я всегда буду ненавидеть тебя… и любить… Да… Это будет моим приговором и моим наказанием. Я буду любить тебя своей смертоносной любовью с болезненной одержимостью, которая разрушает тела твоих друзей и любовников, как если бы моя привязанность была радиоактивной. Мне вдруг захотелось закурить, но у меня не было с собой сигарет и даже зажигалки. Должно быть, они упали по дороге, поэтому я мысленно представляю сигарету и выпускаю дым, чувствуя, что пар, выходящий из моих губ, имеет вкус табака. — Потому что я человек, у которого никогда не было друзей, ведь я их не заслуживаю, а ты… Я всю жизнь забывал о людях… Сейчас я на грани потери рассудка, и мой разум разваливается, он путается, спотыкается об мои собственные воспоминания, но ты по-прежнему моя первая мысль, — я делаю вид, что беру воображаемую сигарету пальцами, мое зрение затуманивается, но мне удается передать ее тебе и коснуться твоих губ. Я устраиваюсь чуть ближе к тебе. Я хочу быть ближе, но хоть мне и удается тебя обнять, я все равно не могу до тебя дотянуться. У меня никогда не было друзей, потому что ты был моим любовником. Первым и последним. Единственным.