***
На следующий день я вернулся в мясную лавку. Пробудившись, я осознал, что все это реальность: что Чимина не было рядом со мной, что наши отношения не превратились во что-то большее, и что, вероятно, все моменты, которые я с ним пережил, существовали только в моей голове. Однако… Его поцелуи, его прикосновения, его взгляды… Все они казались мне слишком настоящими. Я обнаружил, что возле магазина действительно были плакаты с фотографией Чеён и информацией о ее пропаже. Однако, в отличие от моего сна, вход не был запечатан. У меня был запасной ключ, который я забыл вернуть Чон У, поэтому, отперев дверь, я вошел внутрь. На первый взгляд все казалось нормальным, но, тем не менее, я придирчиво осматривал каждый уголок этого места: полки, прилавок и кассу. Как и предполагалось, денег не было. Потом я спустился в подвал, где находился склад. Там тоже не было ничего подозрительного. Я проверил везде: под мебелью, за каждым изделием, вокруг металлического стола, возле мойки, а также в холодильной камере. Ничего необычного не было, кроме замороженного мяса, которого было в изобилии, будто пришел курьер и позаботился о поставке. Поскольку мне было нечего делать и нужны были деньги, я в тот же день решил вновь открыть бизнес. Я подготовил все необходимое, заполнил полки, холодильники, как для напитков, так и для мяса. Я почистил столешницу и разделочную доску, а ножи заточил. Я делал все, что и всегда, с той лишь разницей, что Ким Чон У не было рядом. Он исчез. Раньше, когда я открывал холодильник, у меня было ощущение, что я найду его тело. Я как будто заново пережил инцидент с его сыном и думал, что я убил и его в момент диссоциации, но не было никаких следов того, что это все-таки был я. Первые клиенты прибыли утром. Завсегдатаи сказали мне, что очень довольны тем, что лавка снова открылась. Я продал первые порции: говядина, свинина и баранина. Во второй половине дня мне удалось избавиться от белого мяса: как птицы, так и кролика. А вечером, когда я собирался было уже закрываться, несколько молодых людей зашли, чтобы я мог продать им алкоголь. Я попросил у них документы, но, увидев, что они фальшивые, сказал им идти домой. Мне хотелось отвлечься, хотя, конечно, моя цель — узнать, что случилось с Чеён, — не исчезла. Думаю, именно в тот момент у меня началась одержимость ее поисками. Прошел еще один день. Я открыл магазин и попытался найти Чон У, но его телефон был выключен. У меня возникла идея зайти к нему домой позже, а тем временем в мясную лавку начали приходить и уходить покупатели. В небольшом лотке у нас продавались фрукты, и я заметил, что их состояние уже было неудовлетворительным, поэтому мне пришлось от них избавиться. Пока я убирался, ты прошел мимо, но краем глаза я уловил твой силуэт. Я даже не успел ничего осознать, как ты остановился и посмотрел на меня. Мое сердце екнуло, когда ты вошел в магазин со своей доброй улыбкой. Твои духи наполнили помещение и мою душу своим ароматом. Когда я увидел тебя, то вспомнил, что произошло в моих фантазиях, и утвердился в том, что Чимин, которого я ложно помнил, совершенно не был похож на тебя (по крайней мере, я пытался в это верить). Твой невинный взгляд был как у щенка, ищущего любви, когда ты смотрел на меня с мягкой улыбкой на губах. Ты схватили первое попавшееся яблоко, возможно, под предлогом того, чтобы подойти ко мне ближе, и я оставил метлу, прислонив ее к стенке, чтобы принять тебя должным образом. — Сколько? — спросил ты, но я покачал головой. — Для вас бесплатно. — Большое спасибо. В этот момент я вспомнил твои поцелуи, и блеск твоих губ полностью ослепил меня. Я закрыл глаза на несколько секунд, полностью поглощенный своими мыслями и эмоциями, слыша единственный голос, звучавший в пустоте и темноте моей памяти… Тепло и сладкая влажность твоих губ, твое дыхание на моей коже и звук твоих… нежных стонов заставили меня мысленно подбежать к тебе и поцеловать… Но это было всего лишь мое воображение. Поглощенный твоей ангельской красотой, я нарисовал ореол божественного света, окружающий тебя. Чувства переполнили меня в этот момент, и мне пришлось перестать смотреть на тебя. Однако, возможно, я был неосторожен, ибо ты стер улыбку и приблизился ко мне с обеспокоенным выражением лица. — Вы в порядке? — спросил меня ты. — Я волнуюсь за Чеён, — ответил я, вытирая вдруг выступившие слезы, и ты снова предложил мне для этого салфетку. — Я уверен, что она появится. Она хорошая девочка, и Бог был бы слишком жесток, если бы с ней случилось что-то плохое, верно? — в твоем тоне я уловил беспокойство. — Бог допускает слишком много жестоких поступков по отношению к людям, которые этого не заслуживают, — ответил я. Ты положил руку мне на плечо, и я посмотрел на тебя со слезами на глазах, как человек, который чувствует ностальгию. — Но я не верю в Бога, — признался я позже. — Возможно, он не существует таким, каким его видят религиозные люди, но вера истинна. Для многих людей Бог означает добро, которое можно найти в людях, — ты продолжал говорить спокойно, и твое спокойствие подействовало на меня. — Я знаю Чеён недолго, но достаточно, чтобы знать, что она была очень застенчивой и невинной девушкой. Когда я увидел ее, то понял, что она слишком сильно страдает, но она говорила со мной о вас так, как будто вы были человеком, которым она восхищалась больше всего. Она никогда не говорила ни о своем отце, ни о своей матери. Говорила, что не помнит ее, и что отец был тем человеком, которого невозможно назвать отцом, и что вы спасли ей жизнь… Как может Бог не существовать, если в вас и в вашем сердце есть добро? Блин, я снова в тебя влюбился… — Я нехороший человек. Я совершал ошибки и совсем не святой. — Я тоже, — сказал ты, положив руку себе на грудь и улыбнувшись, — но, несмотря на ошибки, которые совершили, вы были добры к Чеён, и этого достаточно. Я не верю ни в Рай, ни в Ад, но не считаю это оправданием, чтобы быть злым по отношению к тем, кто этого не заслуживает. — Черт… — пробормотал я, отвернувшись. Мое сердце билось так, словно собиралось взорваться, и я чувствовал жжение на своих щеках. — У вас, наверное, была очень тяжелая жизнь, да? Мы оба хотим одного и того же: чтобы Чеён благополучно вернулась домой. Поэтому, пока мы ждем ее появления, вы можете поговорить со мной обо всем, что вас беспокоит. — Мы не знаем друг друга, — сказал я тебе, не оборачиваясь из-за того, что мне было неловко. — Конечно. Вы видели меня здесь всего несколько раз, но мы разговаривали… Люди не просто узнают друг друга в лицо, они должны разговаривать, — ты снова улыбнулся, чтобы успокоить меня. — Спасибо за яблоко. — Не за что… — Вы хороший человек, господин Мин Юнги. Хорошего дня. — Вам того же, — прошептал я.***
Спустя двадцать дней после исчезновения Чеён я все еще не знал, что делать. Я не знал, куда идти, с кем говорить, и тем более не знал, любишь ли ты меня на самом деле. Возможно, я слишком сильно цеплялся за представление, которое создал в своих фантазиях. Когда той ночью я пришел в дом Ким Чон У, никто не открыл мне дверь. Я знал, что он жил с дочерью в четырехэтажном доме, конкретно — на втором этаже. Позвонив в дверь в третий раз и не получив ответа, я отошел немного дальше, чтобы посмотреть, горит ли свет, и, конечно же, увидел, что кто-то был дома. Когда я постучал в четвертый раз, со мной неуверенно заговорил застенчивый женский голос. Я предположил, что это его дочь. Она спросила меня, кто я. — Я работаю с твоим отцом в мясной лавке, — сказал я ей. Я работал на Ким Чон У около шести лет, но никогда не видел его дочери, однако слышал, как он говорил о ней только тогда, когда его покойный сын появлялся в магазине в поисках денег на свои наркотики. — Меня зовут Юнги. Я хочу знать, где твой отец. Можешь ли ты мне сказать, с тобой ли он? Я хочу только… — Моего отца нет дома, — мгновенно ответила она, — он ушел и еще не вернулся, — судя по беспокойному тону ее голоса, девушка казалась очень молодой. — Он ушел? Ох… А ты знаешь, куда он пошел? Когда он ушел или когда вернется? — Он уехал две недели назад и не сказал, куда направляется и когда вернется. У меня есть дела, пожалуйста, возвращайтесь домой. Если мой отец вернется, я скажу ему, что его ищут. — Все в порядке, девочка, спасибо за… — хотел было я договорить, но она быстро отключила коммуникатор. Происходило что-то странное, это было ясно. Хоть я и ушел после того разговора, у меня оставалось ощущение, что я игнорирую что-то очень важное, но что именно, я пока не знал. Я неожиданно кашляю и отхаркиваюсь кровью. Я сажусь, пытаясь отдышаться, но теряю равновесие из-за слабости в своем теле. В глазах у меня затуманивается, когда я падаю на колени перед тобой, но упираюсь руками прежде, чем упасть лицом прямо на тебя. В этом положении, возле твоих губ, я закрываю глаза, позволяя слезам течь по щекам. Я даже не знаю, плачу ли я от боли, или от воспоминаний, или вовсе из-за страха смерти, который окончательно заполнил мое сердце. Я чувствую внезапное головокружение. Сначала я предположил, что это произошло из-за кровопотери, но позже понял, что дело в другом. Совсем скоро будет очередное «переключение». На следующий день я решил зайти к тебе на работу. После окончания школьных занятий я зашел в здание школы и спросил о тебе. Мне сказали, что ты преподаешь в том же классе, в который я, помнится, уже заходил. Я постучал в дверь. Ты посмотрел на меня и мягко улыбнулся. — Мин Юнги, какой приятный сюрприз. — Да? — я немного поколебался. — Не думаю, что это действительно так. — Ну что вы. Проходите и садитесь за понравившийся стол. Я подошел чуть ближе к твоему столу и сел на один из школьных стульев. Молодые люди часто оставляли свои вещи в классе, поэтому сначала мне пришлось снять со стула плед и тетради, и только затем я смог сесть. Перед этим я внимательно посмотрел на твой стол, и, заметив это, ты снова улыбнулся. — Я проверяю экзаменационные работы. Каково было в старшей школе, Мин Юнги? Мне любопытно, — спросил ты, отложив ручку в сторону. — Не очень хорошо, честно говоря… Если бы было хорошо, я бы не закончил так, как закончил. — Ну, не будь так жесток к себе. Я думаю, мы одного возраста, да? Сколько тебе лет? Я подумал об этом, прежде чем ответить. В то время этому телу было двадцать восемь лет. — Двадцать восемь. — Мне двадцать шесть. — Двадцать шесть… — пробормотал я. Ты был слишком молод. Первые несколько минут царила тишина, но единственным, кто не чувствовал себя комфортно, был я. Я хотел убежать. Я не мог находиться рядом с тобой, вспоминая о нашей близости, хоть она никогда и не была реальной. Каждый раз, когда я смотрел на тебя, у меня возникало ощущение, будто ты собираешься сказать мне, что все было на самом деле, что я тебе нравлюсь, и ты хочешь меня поцеловать. Но когда я посмотрел на свое отражение в оконном стекле и увидел, как выгляжу на самом деле, я подумал, что не достоин того, чтобы ты вовсе смотрел на меня или был ко мне добр. Хотя на самом деле ты и не был таким добрым, наверное. Ты просто пока не знал, что я сделал ради тебя и что я постоянно думаю о тебе. У меня зародилось жжение в груди, которое сопровождал тот отчаянный голос в моей голове, что кричал мне, чтобы я убегал, и что, не в силах перестать любить тебя, по крайней мере я не умру на твоих глазах из-за чего-то, что было придумано мною. И как раз тогда, когда я собирался встать и убежать, ты попросил меня зачитать тебе оценки, которые ты поставил ученикам за экзамен. — Назови мне класс, имя и оценку, ладно? — Да, — я смущенно кивнул. Я делал то, что ты просил, и ты печатал на ноутбуке каждый раз, когда я называл имена учеников. — Когда Чеён вернется, ей придется сдать этот экзамен, — сказал ты, когда мы закончили. — Итак, тебе нельзя говорить ей ответы, ясно? Я улыбнулся, оценив шутку. — Я очень волнуюсь за нее. — Она когда-нибудь говорила тебе что-нибудь о побеге из дома? Ты не знаешь, были ли у нее друзья…? — Чеён хотела сбежать из дома, это правда, но… Она бы этого не сделала. Она хотела сначала закончить учебу и повзрослеть, чтобы ее отец перестал быть законным опекуном… — сказал я тебе, вспоминая Чеён, и ее улыбка всплыла в моих воспоминаниях. — Ее мечтой было стать стюардессой. Она говорила мне, что, по ее мнению, это лучший способ стать свободной. — Да, это я знаю… На уроке английского она писала о своих планах на будущее, — ты задумчиво улыбнулся. — Ты же не думаешь, что с ней случилось что-то… плохое, да? Я напряг челюсть и посмотрел вниз. Когда я закрыл глаза, то увидел ее образ в каких-то воспоминаниях, которые, как мне казалось, были мне чужды: она лежала на земле, держась рукой за свою шею, вся в крови. Она не плакала, но выражение страха на ее лице напомнило мне твой собственный взгляд в таком же воспоминании. У меня было плохое предчувствие. — Надеюсь… нет… — ответил я, медленно поднимая взгляд и глядя тебе в глаза. Это чужое воспоминание сбивало с толку. Может быть, это был еще один сон (или кошмар), но мне казалось, что это действительно произошло. Рядом с тобой был нож, и ты посмотрел на меня тогда, как на чудовище: как будто я содрал кожу со своего лица, и ты видел мои окровавленные мышцы и выпученные глаза. То, что произошло следом, для меня было в новинку. Я чувствовал, будто мое тело мне не принадлежит, что мои руки не были моими, как и мои глаза, потому что они смотрели не туда, куда бы я хотел смотреть: они остались закрепленными на картонной коробке пастельного цвета, что стояла на твоем столе. «Щенок…» В моей голове зазвучал игривый и властный голос того, у кого не было имени: он разговаривал со мной. Он называл меня так снисходительно, когда чего-то от меня хотел, чтобы я знал, что он пришел с миром. Если закроешь глаза, ты почти увидишь, как он размахивает белым флагом, сделанным из собственного нижнего белья, потому что ему нравилось заставлять людей колебаться, и по этой причине я никогда не мог угадать его намерения. «Щенок, не отводи взгляд», — снова сказал он мне. В этот момент я перестал чувствовать все свое тело. Я не мог пошевелить ни единым мускулом, а если и делал что-то, то против своей воли. На мгновение у меня возникло впечатление, что я хочу диссоциироваться, но я не мог допустить этого. Секунды стали трудными и долгими, мне понадобилось еще немного времени, чтобы понять, что он вовсе не пытается взять контроль. «Посмотри на него. Посмотри на него внимательно». Я опомнился, чтобы посмотреть на тебя, как меня и просили. Ты взял какую-то сладость из коробки: маленькое пахнущее маслом печенье, покрытое шоколадом. У меня было ощущение, что я знаю это печенье, а также логотип на коробке. Это была кондитерская? Кондитерская или пекарня? Может быть, это название кафе? Ты хотел, чтобы я это увидел? Что именно ты хотел мне этим сказать? — Я закончил с работой, — сказал ты мне с улыбкой. — Хочешь прогуляться? — Я… «Щенок, не сегодня. Поверь мне». — Я вернусь домой. — Ладно, — выражение твоего лица не изменилось, когда я тебе соврал. И почему-то я чувствовал, что на этот раз мне следует послушать этого болвана. Не только потому, что у меня было ощущение, что он знает что-то, что мне не следует, но и потому, что я все еще не понимал тебя. — У тебя уже есть мой номер. Во всем, что тебе нужно, ты можешь рассчитывать на меня. Я кивнул и вышел из класса, пока ты убирал свои вещи и коробку печенья. «Спрячься в туалете». В нескольких метрах дальше по коридору находился туалет. Я спрятался в мужском. Вскоре после этого ты покинул класс и выключил свет, но не закрыл дверь. Ты спокойно шел по коридору, напевая знакомую мне мелодию. Я думал, что ты ушел, но ты остановился на полпути и направился в другую сторону. Когда я понял, что ты идешь сюда, я спрятался в одной из кабинок, присев на корточки на крышку унитаза. Этот этаж был пуст, и поэтому раздавалось эхо. Я слышал, как ты вошел в помещение, напевая песню, которая показалась мне знакомой. Я точно слышал ее раньше. Я услышал, как ты поставил свои книги и папки возле раковины, пока из-под крана лилась вода. Затем, когда поток прекратился, ты подошел к кабинке, где я прятался, и встал перед ней. Я мог видеть твою тень под дверью. Песня, которую ты напевал, вновь зазвучала, как ты вошел в соседнюю кабинку. И… блядь… — Heute treff ich einen Herrn… — я вспомнил, как она называлась. Конечно, как я мог забыть голос Тилля Линдеманна и любопытный текст «Mein Teil»? — Der Hat mich zum Fressen gern, — твое произношение было безупречным, как будто ты точно знал, о чем идет речь в песне, — Weiche Teile und auch harte, stehen aufder Speisekarte… Я узнал эту мелодию, и пока ты ее напевал, я понял, что где-то ее уже слышал. Я не понимал только, как узнать, где именно, пока ты не пропел слова, изменив ритм на такой загадочный и мрачный, словно это была проклятая колыбельная или цитаты из проклятия. — Эй, — внезапно сказал ты, и я испугался. Я услышал, как он мысленно сказал мне не отвечать тебе… «Щенок, помолчи». И я прикрыл рот. — У тебя есть бумага? Я огляделся, схватил рулон, который был у меня под рукой, и передал его тебе через верхнюю часть кабинки. — Спасибо. Я не понял, что ты делаешь, я даже не был уверен, что ты знаешь, что в кабинке был именно я. Я слышал, как ты шуршишь бумагой, но совсем скоро ты затих. На твой телефон пришло уведомление, и я услышал тихий вздох. Ты все еще не вышел из туалетной кабинки, и я внимательно следил за твоими дальнейшими действиями. Твой голос вдруг прошептал странную фразу, которую я не понял. Это было по-немецки, но ты сказал это не в ритме той тревожной песни, и я также не распознал в ней текст песни Rammstein. Это даже не было похоже на песню: ты сказал это без интонации, будто ты говорил сейчас со мной. Ты взял свои книги, папку, ключи, ноутбук и вышел из туалета. Мое сердце билось так, словно собиралось взорваться. Я старался дышать глубже, чтобы контролировать сердцебиение. «Щенок, пойдем домой». Я не ответил. — Здесь что-то странное, я должен выяснить, что именно. «Я не могу в это поверить! У тебя что, есть олимпийская медаль, фуфло? Ты никогда не смотрел фильмы ужасов? Иди домой, маленькая засранка, уже поздно». — Поздно? Поздно для чего? — я вышел из кабинки, а затем и из туалета. «Чтобы играть в Агента 007, не шути со мной». — Что, черт возьми, ты знаешь? Верно, ты что-то знаешь. Ты ведешь себя слишком подозрительно… С тех пор, как ты в последний раз был главным, я слишком многого не помню… «Послушай, чертова девственница, иногда я сам должен нести за это ответственность. У нас были дела поважнее, у меня даже не было времени перекусить». Я резко остановился, когда ты попал в поле моего зрения. Я знал, что у тебя есть машина, но ты свернул не на парковку, а прямо к выходу. «Мин Юнги, иди домой, ради любви к своей чертовой девственной заднице… Если ты меня сейчас разозлишь, я трахну первого старика, который попадется мне на пути. Клянусь Богом!» — Ты сейчас ругаешься? «Я не ругаюсь». — Тогда расскажи мне, что происходит?! — расстроенно прошептал я, а проходившая мимо молодая женщина увидела, что я разговариваю сам с собой, и одарила меня неприятным взглядом. — Печенье… Черт, печенье! Оно из того места… Не так ли?! И ты это знал! «Щенок…» — Я не сошел с ума, это действительно произошло! Как это возможно?! Что происходит?! Ты что-то от меня скрываешь? «Юнги-хен, иди домой», — сказал Хару. — Хару? — я был удивлен, услышав его. Я так давно ничего от него не слышал. «Ты слышишь? Хару появился, чтобы сказать тебе вернуться домой. Он самый разумный, тебе следует его послушать». — Я не могу потерять его из виду. Это все слишком странно, я должен узнать, что произошло! «Юнги-хен, это не очень хорошая идея. Мне не нравится это место, пожалуйста, пойдем домой». «Послушай Хару». — Знаешь… — пробормотал я, завернув за угол.«Кто-то преследует нас».
Это был Хэппи, но обычно он не разговаривал, поэтому мы все замолчали. Я почувствовал слабость в ногах и отчего-то глубокую печаль, которая душила меня, но смог сдержаться. Внезапно я услышал, как Нана плачет. — Хэппи? — позвал я его. Его отношение отличалось от отношения Хару или остальных. Голос у него был усталый, скучный, как будто он находился под действием снотворного. Затем я услышал, что кто-то засмеялся и вздохнул: скорее всего от моей попытки дозваться Хэппи. «Извини, он чертовски депрессивен, и его зовут Хэппи», — его смех эхом отдавался в моей голове в течение нескольких секунд. — Заткнись, у тебя даже имени нет. «Лучше у меня его не будет, чем буду называть себя «Счастливый». Но ничего страшного, ты был травмированным ребенком и бла-бла-бла…» — его смех был взрывным и раздражающим. Хару сказал ему прекратить нести чушь, в то время как плач Наны становился все громче, а Хэппи даже не реагировал. Я продолжал идти, пока не понял, что Чимин исчез из моего поля зрения. — О, нет… «О нет, Круглая Задница исчезла. Ну, Щенок, ты попытался… Пойдем в KFC, мимо которого мы прошли минуту назад…» «Куда он делся?» — Заткнись, Безымянный! «Щенок расстроился из-за прозвища, которое я дал Круглой Заднице?» «Ты не помогаешь». — Куда он пропал? «Хару, попробуй мой член… О нет, подожди! Ты несовершеннолетний, тебе нельзя это делать. Обидно, потому что это вкусно. Вчера я воображаемо побрил яйца». — Ты хоть понимаешь, какие глупости сейчас говоришь? «Кто-нибудь, заткните Нану!» «Да, да! Я хотел получить другие ощущения, но у Щенка чесались яйца, поэтому мне пришлось представить, каково это… быть с лысыми яйцами…» «Он следует за нами». — У меня странное ощущение… — затем я услышал два шага и хруст листьев под подошвами чьих-то туфель. Я продолжал слышать их голоса в своей голове, но сколько бы я ни просил их заткнуться, они не замолкали. Хэппи настаивал, что за нами кто-то следит, Хару и Безымянный спорили, а Нана плакала. В моей голове царил хаос, и я чувствовал, что мой череп вот-вот лопнет. Я словно не слышал ничего, кроме их голосов, и мне хотелось, чтобы они уже заткнулись! «Прекратите!» И вдруг наступила тишина. — Кто это был? — спросил их я, но никто мне не ответил. Воцарилось абсолютное молчание. Я не узнал этого голоса. Я почувствовал, как кто-то тронул меня за плечо. Что было дальше, я не помню.***
Быть вдали от дома — это как ехать в машине с четырьмя незнакомыми людьми. Разумеется, водитель не я, я и не второй водитель, и не кто-либо из пассажиров, сидящих сзади. Я тот, кто в багажнике. Мне заткнули рот и связали. Здесь темно. Я ничего не слышу и не вижу, следовательно, не осознаю ничего, что происходит в автомобиле. Я не знаю, кто за рулем. Меня переполняет неуверенность в том, что мы не знаем, потерпим ли мы крах или бросимся в пропасть. Я думаю, что, возможно, последний образ, который увижу в тебе, будет твоя спина, отдаляющаяся от меня в тот осенний день. Думаю, последнее, что я о тебе подумал бы, было то, что ты как-то причастен к исчезновению Чеён. А пока я ничего не могу сделать или хотя бы увидеть, но время идет: всякое может случиться. Потом багажник открывается, а на дороге никого нет, как и в машине. Я сажусь в пассажирское кресло и регулирую зеркало, а затем вижу троих, которые всегда едут сзади и почти никогда со мной не разговаривают. Рядом со мной он, ведущий себя так, как будто ничего не произошло. Теперь в багажнике нашей машины находился кто-то, полностью лишенный всякого сознания, кто-то, кого я не знал. Неизвестный. В машине никто не разговаривает. Мне никто ничего не объясняет. Хэппи снова засыпает, прислонившись головой к стеклу. Нана, сидящая посередине в своем маленьком креслице, играет с пальцами, а Хару просто смотрит на пейзаж через стекло. Тот, у кого нет имени, улыбается мне и называет «Щенком», чтобы я не мог задавать ему вопросы. Потом завожу двигатель и… прихожу в себя. Когда произошла смена позиций, и я снова взял контроль на себя, я был уже в мясной лавке. Женщина, которую я очень хорошо знал в лицо, но имя которой сейчас не могу вспомнить, с улыбкой протягивает мне деньги. Я рассчитал ее как ни в чем не бывало, хотя дама сказала мне, что ей на секунду показалось, что я уснул, и, волнуясь, она спросила, все ли со мной в порядке. Я коротко кивнул и, как увидел стоимость товара, который был принесен на кассу, принял чужие деньги и отдал сдачу. Хару не умел с такой точностью резать мясо или отделять ребрышки, он едва мог манипулировать мясорубкой. Хэппи обычно никогда не выходил во время работы, а если и выходил, то сразу уходил обратно или занимался легкими делами. Нана не подходила, поэтому по понятным причинам я знал, что главным до этого момента был Безымянный. Поскольку я не знал, сколько времени прошло, я спросил у дамы, какое сегодня число. Это был уже следующий день. Полдень. Я снова попытался связаться с Ким Чон У, но мне по-прежнему никто не отвечал, и это меня беспокоило. Его дочь очень нервничала, когда я снова пришел к ней в гости. Я знал, что она что-то скрывает. Дело только в том, что именно? Честно говоря, мне было все равно, но меня беспокоило то, что в мясной лавке было так чисто и что он, будучи таким скупым, не позвонил бы или хотя бы не появился у меня дома, разгневанный, словно зверь. Если бы он умер, я был бы этому рад. Но если это тело владело оружием, которое положило конец его жизни, я должен был знать это и готовиться к худшему. В тот день я закрыл мясную лавку очень рано, потому что ты не пришел в обычное время, а у меня заканчивались продукты. Я написал записку с извинениями перед клиентами и приклеил ее на стекло двери. Я знал район, где жила Чеён. И когда пошел на встречу с ее отцом (очевидно, не по уважительным причинам), я увидел перед ее домом патрульную машину. Полицейские внутри ели гамбургеры. Я остановил проходившую мимо студентку и спросил ее, что случилось, потому что, когда я увидел, что у нее в руке ключи, то сделал вывод, что она живет неподалеку. — Дочь человека, который там живет, исчезла, — сказала она мне, хотя я уже знал об этом, — и он тоже. Никто не знает, что произошло. Я думаю, что полиция стоит на страже и ждет, когда он вернется. — Спасибо. Девушка любезно со мной попрощалась и продолжила свой путь. Ее отец и насильник исчезли вместе с ней: было предельно ясно, что с ними что-то случилось. Никто не знал, что Чеён была проституткой и что ее самым постоянным клиентом был мужчина, на которого она работала. Кроме того, никто не сообщил о пропаже Чон У, а главным подозреваемым был отец Чеён. Пока мы разговаривали, голос дочери Чон У звучал испуганно, когда я спросил ее об отце. Зная его, возможно, я бы ей пригрозил, но… Что-то у меня не складывалось. В последний раз, когда я видел Чон У, он собирался поговорить с женой по поводу своего сына, тело которого исчезло в его собственной мясной лавке. Он сказал, что вернется через два дня, и в этот момент произошла довольно резкая перемена, потому что я пробыл в багажнике восемнадцать дней. И, как я уже сказал, переключение было очень внезапным. Но я сопротивлялся потере сознания, или это действительно не мои воспоминания? Придумать что-то хотя бы минимально связное казалось таким сложным, потому что несколько кусочков пазла не складывались. Нет… Да, это мои воспоминания, хотя ощущение было такое, будто я плыву и вижу это с другой точки зрения. Кто изо всех сил пытался прийти в сознание? Кто был главным в этом случае? Я думал, думал и думал. Возможно, слишком много, но это ни к чему не привело. — Извините, но я не могу дать вам эту информацию, — сказала мне секретарша, когда я подошел спросить твой адрес. Возможно, это была ошибка, и рано или поздно ты об этом узнаешь, но мне нужно было выяснить, где ты живешь. — Я понимаю, — фальшиво улыбнулся я, — спасибо. Я не хотел настаивать, потому что это было бы подозрительно. Более подозрительно, чем спрашивать твой домашний адрес? Может и нет, но я не хотел рисковать… больше, чем уже рискнул. — Вы знаете этого молодого человека? — другой вариант — расспрашивать о тебе, пока кто-нибудь не будет достаточно любезен, чтобы показать мне дверь в твой дом. Старшие были более открытыми и доверчивыми, если отнестись к ним снисходительно. Поэтому я решил повторить шаги, предпринятые вчера, и остановился там, где потерял тебя из виду, чтобы спросить пожилую женщину, знает ли она тебя. Не спрашивай, откуда у меня была твоя фотография. Женщина ответила, что видела, как ты проходил мимо около восьми часов вечера и что ты свернул налево, поэтому я повернул за угол и продолжил спрашивать. Некоторые старики были не такими дружелюбными, как я себе представлял, но они все равно подсказывали мне путь. — Простите, мэм… Вы знаете этого молодого человека? — я спросил бабушку, которая шла вместе с мужчиной лет сорока, который, возможно, был ее опекуном или внуком. Ее тело было хрупким, она сгорбилась и двигала головой, как будто страдала каким-то нейронным заболеванием. — Ой! Малыш Чимин, — она говорила так, как будто видела, как ты взрослеешь, и это наполнило меня надеждой. — О, о, о! Как я сожалею о том, что случилось с твоими сестрами! Бедный ребенок, бедный ребенок! Но моя Джи Ун хорошо о тебе заботилась… — Кто? — Так звали бабушку Чимина, но она умерла несколько лет назад, — ответил молодой человек. — Мы тебя не знаем, кто ты? — Коллега. У меня есть несколько очень важных отчетов, которые я должен передать ему, но он ушел раньше меня, — я солгал, но по тому, как мужчина посмотрел на меня, я понял, что ложь была убедительной. — Я никогда не был у него дома, но он живет в этом районе… Кажется, я заблудился. — Чимин живет на холме. Если пройти немного дальше, то можно заметить, что домов немного. Его дом расположен перед старой телефонной будкой. — Большое спасибо, — сказал я, улыбнувшись. Он сказал мне, что проблем нет и собирался было продолжить прогулку со старухой, но тут я его остановил. — Простите… — сказал я, и он повернулся ко мне. — Что случилось с его сестрами? Я не знал… что они у него есть. — Это была трагедия, — грустно протянул он, — случилась резня. Чимин был единственным, кто выжил.