Я собираюсь дать тебе подсказку о том, кто я, Чимин. Запомни, но пока не думай о ней, сохрани ее на будущее, потому что она тебе точно пригодится. Помни мои слова: меня нет, а мы есть.
Мы — это то, что ты создал. Мы те, кто уже знает о существовании друг друга. Не существует исключенной идентичности, мы все осознаем это одновременно. Мы все рассказываем тебе эту историю, которую ты, хоть и пережил, но уже не в состоянии вспомнить.
Мы не всегда осознавали свое состояние: после того, как мы достигли совершеннолетия и были вынуждены пережить одиночество, мы обнаружили, что такое диссоциативное расстройство идентичности. Мало-помалу мы начали расследование, и пятеро из нас встретились: Юнги, Безымянный, Нана, Хару и Хэппи. В отличие от Юнги, остальные знали кого-то, кто какое-то время находился в спокойном сне.
Мы думали, что мы единственные, но это тело и этот разум пережили настоящий ад. А кто способен выжить в аду с таким большим количеством шрамов? И ты, как и тот ублюдок, знал это. Тогда мы еще толком не понимали, чего ты от нас хочешь, но теперь все стало ясно. Теперь, когда ты нас всех знаешь, каждому мужчине, женщине, младенцу, беспокойному разуму и тебе… мы можем сказать…
«Сукин сын! Я срал на всех твоих чертовых мертвецов, ты, чертов ублюдок! Ты проклятый выродок, лжец, чертов псих! Ты глупый дерьмоед! Придурок! Идиотский идиот! Отвратительное животное! Блядский больной! Блядь! Блядь, блядь, блядь и еще раз блядь! Ебанутое создание, сукин сын! Если я тебя поймаю, ты пожалеешь, что твоей мамаше не сделали аборт, чертов педик! Я собираюсь оттрахать тебя так сильно, что ты предпочтешь родиться шлюхой во времена диктатуры, потому что порка, которую ты бы получил за то, что ты чертов гей, была бы меньше, чем твой нелепый микропенис и оттраханная задница. Блядь, ты это получишь, получишь, когда я освобожусь! Какая чертова пизда тебя родила?! Ты чертов зверь, ублюдок, дерьмовый убийца, социопат! Чертова сука, которая тебя родила, сосала мне, потому что во всем другом бесполезна! Рвотный экземпляр, социальный изгой, чертово нацистское дерьмо! Как бы мне хотелось вырвать тебе глотку или вскрыть грудь, посмотреть, есть ли у тебя сердце, а потом использовать твою пустую сучью душу как отхожее место, где можно срать! Иди ты, иди! Боже! Будь ты проклят, наглый кусок дерьма! Перестань улыбаться, ты мне противен, меня тошнит, ты, кусок дерьма! Я собираюсь трахнуть тебя живьем!»
— Тебе лучше? — это было первое, что ты сказал мне, когда я открыл глаза.
Ты был рядом со мной, улыбаясь, как чертовски непослушный ребенок, возможно, полагая, что я не смогу поднять свой член и шлепнуть тебя им, потому что он был такой длинный, большой и толстый… Ох, блядь, какая у меня была истерика…
Я улыбнулся в ответ, тоже иронично, а затем ответил:
— Да, я спокоен… — сказал я, и это не было ложью (если не считать проповеди оскорблений, которые я мысленно бросил в твой адрес).
Обстановка вокруг тем временем поменялась. К своему удивлению, я уже находился не в подвале, а лежал на прекрасной кровати в комнате, полной твоих детских фотографий и различных религиозных предметов.
— Что, черт возьми, это за место…? Ты привез меня в отвратительный монастырь, чтобы провести чертов экзорцизм или что-то в этом роде? Это то, о чем ты думаешь? Что я одержим?
— Я подумаю об экзорцизме в будущем, но нет. Раньше это была комната моих бабушки и дедушки. Доктор сказал, что тебе тут должно быть максимально комфортно, — сказал ты, и мой взгляд быстро упал на ноги.
Там был гипс и бинты. Рядом с комодом стояли два костыля, а также инвалидная коляска.
Я попытался сесть, но чертовы цепи остановили меня. Блин, как же ты раздражаешь!
— Ты все еще мой пленник, Юнги номер два… Если будешь вести себя хорошо, я буду освобождать тебя на пять минут в день, — «
чертов психопат…» — Конечно, есть и правила! — ты щелкнул пальцами и изменил тембр голоса, как будто объясняешь свою чушь ебаному четырехлетнему ребенку. — Я тебе объясню: ты можешь ходить в туалет или заниматься другими делами между шестью тридцатью и семью утра. Весь мой рабочий день ты будешь лежать на этой кровати, а когда я вернусь, то дам тебе воды и еды. Затем оставлю тебя свободным на пять минут, чтобы ты мог сесть, немного подвигаться или потянуться, а затем я снова тебя свяжу. Ты можешь пописать или покакать между пятью и шестью часами дня, затем поужинать около десяти вечера и снова пописать, покакать в двенадцать, то есть перед сном.
Ты улыбнулся, как будто делаешь мне одолжение, но я прикусил язык, прежде чем спросить тебя, не съел ли ты случайно, чертов каннибал, когда-то половину собственного мозга, иначе почему ты объясняешь мне это дерьмо, словно был чертовски умственно отсталым?
— Есть вопросы, Щенок номер два?
— Сколько времени прошло с тех пор, как я диссоциировался? — я старался избегать продолжения словесной атаки с твоей снисходительной манерой речи.
— Хм… — ты медленно сел, делая вид, что тебе интересно подумать о том, о чем я тебя спросил.
Или ты хотел выглядеть интересным, но дешевым Ганнибалом Лектером? Джеффри Дамером?
«Купите гомосексуального поедателя школьниц и получите в подарок перелом ноги». Тебе, значит, такое нравится?!
— Примерно пятнадцать дней.
— Пятнадцать?! — я так резко попытался сесть, что повредил себе запястья обеих рук. — Смотри, чертов девственный
глотатель, мне не до ерунды!
— Мне тоже, как ты можешь обо мне так думать? — ты сделал вид, что я тебя обидел, но потом улыбнулся. — С большинством из вас я уже успел познакомиться. Мои методы работают. Я не знал, что вас так много… Каково это? Они все говорят одновременно? Это раздражает?
— Единственный, кто меня раздражает, — это ты, мудак. Я не слышу, чтобы говорил еще какой-нибудь убийца девушек… Или нет? Может, здесь прячется еще один каннибал-педофил? Привет?! — воскликнул я довольно громко: на самом деле это была стратегия, чтобы узнать, слышит ли меня кто-нибудь. — Привет! Я новый жилец, но мне уже тридцать и… Тьфу!.. Я уже непривлекателен!
— Здесь больше никого нет, кроме тебя и меня.
— Ах! Так получается, если я тебя убью, никто не сможет тебя защитить… Отлично! — я с улыбкой поднял большой палец и помахал им из стороны в сторону. — Отличная новость!
Ты закатил глаза, не скрывая своего раздражения.
— Ты можешь сколько угодно угрожать мне и кричать… Я убью тебя прежде, чем твои двадцать с лишним личностей придут на твою защиту. Никто не сможет тебя услышать.
Двадцать с лишним личностей?
— Опять врешь, свинья-людоед? — я проговорил это сквозь зубы. — Нас шестеро.
— Ох, ох… Я виноват! — ты поднял руки, будто освобождаясь от ответственности, как Понтий Пилат. — Я не знал, что ты настолько глуп, чтобы самому сказать мне, что понятия не имеешь, сколько вас там.
— Успокойся! Ты ничего обо мне не знаешь, ты ни черта не знаешь о нас! Думаешь, я Юнги-идиот? Ты думаешь, что сможешь манипулировать мной? По твоему тупому выражению лица все видно. Я бы тебе не поверил, даже если бы у меня в голове было дерьмо, ублюдок!
— Блин… Все, что ты умеешь, это оскорблять.
— Я также умею делать и другие вещи, например, надирать задницы каннибалам.
— Да… Ты, наверное, многих встречал по углам, да?
— Не знаю, потому что все углы заняты твоей долбанной мамашей, — я сплюнул. — Иди спроси у нее, чемпион! Но, судя по тому, каким ты оказался, она, наверное, буквально глотает члены, — я сделал жест языком во рту, имитируя минет.
Я заметил, что тебе это чертовски не понравилось, и это меня удовлетворило.
— Ну… На сегодня хватит разговоров, — ты подошел к тумбочке, стоявшей рядом с кроватью, и взял бутылочку и шприц с иголкой. — Пора спать, потому что пока ты не спишь, тебе точно захочется в туалет.
— Стой! Что это за фигня?!
— Седативное.
— Даже не думай тыкать мне этим в руку! Ты не гребаная медсестра… Ты чертовски бесполезный учитель средней школы с минимальной зарплатой! Убери от меня свои грязные каннибалистические руки, пожирающие чужие задницы!
— Сиди спокойно… Это всего лишь укол, как комарик укусил, — ты схватил меня за руку и попытался обездвижить.
Чимин, ты сломал мне лодыжку, и у тебя в руке был шприц… Ты был учителем-людоедом и серийным убийцей, который ел своих учеников с макаронами болоньезе, и я даже не говорю это в сексуальном контексте.
— Дотронешься до меня, и я оторву тебе яйца! — но как бы я ни пытался воспротивиться тебе, я не мог, ведь ничто в этой чертовой жизни не было в мою пользу ни в одну чертову секунду. — Блять… Ты… меня уколол… Сын суки…
Ты меня, блядь, отключишь…
Перед глазами тут же все потемнело.
Я потерял сознание, но желал проснуться как можно скорее, и чтобы никто, кроме меня, за это время не взял контроль. Не знаю, правда ли то, что прошло целых две недели с тех пор, как ты запер меня в подвале, как один из своих старых предметов мебели, но сейчас мне не хотелось тратить так много времени. Остальные вели себя слишком тихо, и это беспокоило меня. Я знал, что Юнги понадобится несколько дней, чтобы прийти в себя, но с Хару он обычно был в сознании, и Хэппи, который сошел бы с ума, если бы с Юнги случилось что-то настолько серьезное, тоже молчал.
Однако пока ты не разрезал меня на кусочки и не съел мою печень, пока я находился без сознания, я решил, что мне не стоит слишком сильно волноваться по этому поводу.
Ты помнишь, как мы встретились, Чимин?
Ты, проклятый ублюдок, в тот день зашел в мясную лавку. Судя по тому, что я видел через разум Юнги, ты был тем парнем, который ему нравился. Я не виню этого глупца за то, что он пускал на тебя слюни, но когда я увидел тебя в первый раз, то спросил себя, попал ли я в ловушку романтической комедии или одной из тех абсурдных драм, которые по сути ничем не отличаются друг от друга: бедная девочка влюбляется в парня-миллионера, который носит один и тот же костюм, будто он никогда его не меняет, а следующие шестнадцать серий нужны только для того, чтобы они сказали друг другу: «Я люблю тебя».
Я был очарован твоей привлекательностью. Я осматривал тебя от кончиков твоих ног до прически. Думаю, тогда это был первый день Чеён в школе. Знаешь, на самом деле о выступлениях в школе и всей этой скучной ерунде я узнал, смотря школьные драмы, а не посещая настоящую среднюю школу.
Ты взял пару упаковок чипсов и ждал, пока я подойду к кассе, чтобы взять с тебя плату. Твой взгляд, невинный и добрый, несколько секунд следил за мной. Я хотел сказать тебе, что как бы ты ни старался, если ты не заплатишь мне хотя бы миллион вон, я не собираюсь тебе сосать. Однако я не мог перестать задаваться вопросом… Как парень с деньгами оказался в этой мясной лавке, где под полками и в холодильниках белка было больше, чем на витрине?
— Шесть тысяч вон, — без лишних слов сказал я тебе, и ты стал искать кошелек, чтобы заплатить.
Ты дал мне купюру в пятьдесят тысяч и испортил мне этим день. Ты не подумал, что, поскольку было раннее утро, у меня не будет сдачи?
— У меня нет сдачи на такую большую купюру.
— Ой, простите. Тогда я заплачу картой.
Я быстро набрал на терминале сумму к оплате. Ты передал мне карту, а потом попрощался с такой дурацкой добротой, что это разозлило меня еще больше. Если бы мне повезло, и еще один идиот не пришел бы так рано, я бы смог отвлечься утренним эфиром «Лестницы в небеса». Я все думал, чего тебе не хватает, кроме хорошего избиения, чтобы твой мозг наконец приспособился, а потом понял, что тебе стоит хотя бы смотреть большее количество драм, чтобы стать лучше.
— Сколько времени прошло? — спросил я, проснувшись.
— Пять часов, — ответил ты.
Ты читал книгу, сидя в одном из кресел в комнате. Название было на английском языке. Это вполне могло быть руководство о том, как избавиться от чьего-то тела (каннибальское издание), но я не мог знать точно, потому что не знал английского.
— Можешь подойти поближе?
— Хочешь пописать?
— Нет, я хочу плюнуть тебе в лицо, — я приподнялся, — но если хочешь, я могу на него и нассать.
Ты плотно закрыл книгу.
— Хочешь, чтобы я снова накачал тебя наркотиками?
— Если ты накачаешь меня наркотиками, я помочусь прямо на эту кровать. Что бы сказали твои бабушка и дедушка, если бы я намочился в постель? Ах! Точно, они не могут говорить, потому что они блядски мертвы… Как и ты, когда я выберусь отсюда!
— Блин, да сколько у тебя энергии?!
— У меня столько энергии, что если бы ты сейчас пришел мне отсосать, я бы кончил тебе в рот, а ты бы умер от комы из-за количества спермы, которую ты проглотил. А я бы все равно продолжал кончать на твой труп и танцевать фламенко на твоем блядском лице.
— Для того, кто получил сексуальную травму с отцом, у тебя слишком много плохих шуток о сексе, не находишь? И столько оскорблений о сексуальном насилии… Ты то, чего нет, браво! — ты подарил мне аплодисменты в виде трех хлопков с паузой в три секунды между каждым. — Знаешь? Увидев, как ты со мной играл после просмотра порнофильма, я сказал себе, что больше не буду связываться с тобой и твоими проблемами на фоне отца, но…
— Вау, чувак! Какой же ты заботливый, пиздец! Что бы я без тебя делал, засранец! Как мне отблагодарить тебя за твое величественное гостеприимство? Подвал, бесплатная реконструкция лодыжки, лекарства, кровать жестче, чем у твоей матери… Черт, я выиграл в лотерею! Спасибо, что беспокоишься о моих травмах, которые ты воссоздал, показав мне гейский порно фильм… Никто никогда не доставлял мне столько неприятностей.
— Продолжишь быть таким саркастичным и сквернословить, и я убью тебя.
— И после этого что? Ты приготовишь Юнги-кимчи? Или ты собираешься устроить еще одно чертово барбекю для своих учеников? О, я знаю! Ты приготовишь из меня соус для лазаньи!
— Я собираюсь на работу, и если я услышу, как ты продолжаешь говорить, клянусь, я снова сломаю тебе ноги, — сказал ты, вставая и выходя из комнаты.
— Так и будет! Уходи! Уходи, потому что я очень сумасшедший! А-а-а!
Больной сукин сын…
Должен сказать, возможно, я встретил тебя раньше Юнги. Но поскольку я был умнее его, мое сердце и мой член принадлежали только Ким Сухёну, поскольку после просмотра
«Луна в объятиях Солнца» я по-настоящему влюбился.
У Ким Сухёна были самые густые брови, которые я когда-либо видел. Мне бы хотелось быть женщиной, чтобы называть его «оппа»! Конечно,
Сухён оппа поделился бы с тобой советами. Даже если бы ты был красив, умел одеваться и выглядеть, как
кумир… Ты бы все равно не был Ким
Сухёном оппой
… Поэтому…
— Чимин! Я хочу в туалет! — крикнул я, но ты ответил не сразу. — Пожалуйста!
После того дня мы не оставались наедине до самого инцидента. Мне всегда удавалось увидеть тебя, когда я был в сознании одновременно с Юнги, но не более того. Я видел, как для него все началось: как он встретил тебя, как начал думать о тебе первый день, потом второй, а потом и третий, пока его интерес не превратился в навязчивую идею.
— Лента для чего? — спросил я, когда увидел тебя с куском изоленты в руках.
— Замолчи, — сказал ты, прижимая ее к моему рту.
Когда ты помог мне подняться и высвободил мои руки от цепей, моей первой мыслью было то, что это мой шанс сбежать. Я подумал о бегстве, но, сделав первый шаг, упал лицом на пол, даже не попытавшись. Поскольку эта чертова лента была у меня во рту, я не мог оскорбить тебя. Я посмотрел на тебя с обидой, а ты лишь озорно улыбнулся.
— Упс!
Из-за костылей было трудно, но мне удалось дойти до ванной. Однако встав перед унитазом, после того как ты стянул с меня штаны, я все же не смог помочиться.
— Что с тобой? Разве ты не хочешь в туалет? Давай! — сказал ты, но я тебе не ответил, потому что не мог. — Хочешь, чтобы я издал для тебя звук водопада?
Я активно жестикулировал и издавал разные звуки, чтобы дать тебе понять, что хочу с тобой поговорить, но ты не решался убрать эту чертову ленту с моего рта. Однако все же убрал, но сделал это с такой силой, что я даже не смог закричать от боли и пережитого шока.
— Что?
— Моя моча стесняется. Если будешь смотреть на меня, я не смогу пописать, можешь предоставить мне немного уединения, пожалуйста?
— Ты думаешь, я идиот? Если ты не хочешь ссать, значит, хочешь сбежать. Стоит мне обернуться, и ты убежишь.
— Ой, камон! Ты раскусил меня! Ты раскрыл мой план побега.
— Поэтому притворись, что меня здесь нет, и писай.
— Я не могу, я не хочу, чтобы ты видел мой член… Он такой большой и толстый, что ты возбудишься.
— Ой! Ты слишком уверен в себе и своем члене, не так ли? — сказал ты, показывая мне свой мизинец и двигая им с озорной улыбкой.
— И что ты хочешь мне этим сказать? Это палец? Какой маленький! Я думал, что это порок развития, но нет… Если уж он такой маленький, то не могу представить, как выглядит то, что у тебя в штанах.
Ты рассмеялся.
— Ну что поделать, в детстве вещи кажутся больше, включая члены.
— Ты ребенок…?!
— Писай, пока я не разозлился.
И пока я писал, у меня в голове возникло сомнение…
А О Джунджэ срал в этом же туалете?
***
В день происшествия, когда ты зашел в мясную лавку и взял те ребрышки, все произошло слишком быстро. Юнги боролся, чтобы не потерять сознание. Я знал, что если я его пересилю, то тем, кто возьмет контроль, буду тоже я. Ублюдок мне не доверял, но напряжение и давление были настолько сильными, что он не выдержал и ушел. Интересно, заметил ли ты изменения? После того, как он покраснел от смущения, покрылся потом и выглядел, как чертовски больной человек, его тело пришло в себя, и взгляд Юнги изменился, также как его поведение и тон голоса. Осознав это, я закрыл глаза и хрустнул шеей, наклонив голову. Затем я посмотрел на тебя с улыбкой, которая смутила тебя. Возможно, это одна из немногих искренних вещей, которые я увидел в тебе.
— Значит, ребрышки и печень, да?
— Да…
— Дайте мне пару минут, я заверну их для вас.
— Спасибо, — сказал ты, заколебавшись.
Я чувствовал твой взгляд на своей спине. Может быть, ты уже начал что-то подозревать? В то время я не думал, что ты опасный сукин сын, хоть и не казался мне совсем безобидным, как тот пидор с лепестками роз, которым тебя считал Юнги.
Ты был ублюдком, это было видно по тому, как ты одевался. Ты был учителем средней школы, и думаешь, я поверю, что с той дерьмовой зарплатой, которую ты получаешь, можно тратиться на дизайнерские пальто или экстравагантные бренды, такие как Dior или Louis Vuitton? Кроме того, эта прическа, словно тебя облизала корова, придавала тебе странную ауру, будто ты считал, что находишься в мафиозной драме.
Я часто думал, что твоя работа дрянного учителя английского языка была прикрытием, и что на самом деле ты отмывал деньги или, может быть, занимался экспортом запрещенных наркотиков в Японию (просто я видел драму с таким же сюжетом; так что у меня был опыт, меня не обмануть…
или я так думал). В конце концов оказалось, что ты не более чем дегенерат-людоед, который любит поедать своих учеников под соусом болоньезе.
—
Чимин! Я могу посмотреть телевизор? — крикнул я, привлекая твое внимание и полностью игнорируя данные тобой инструкции закрыть свой чертов рот и не шуметь.
Конечно, ты мне не ответил, и я был вынужден издать самый невыносимый звук на Земле, чтобы заставить тебя прийти ко мне. Может быть, ты придешь с молотком и снова сломаешь мне ноги, как и обещал, или, может быть, у тебя будет милость отвести меня в место, где есть телевизор, чтобы я мог посмотреть серию драмы, которую очень долго ждал. Если бы с того дня действительно прошло две недели, «
Предназначено с тобой» уже закончилось бы, и следующая драма должна была выйти в эфир через тридцать минут.
— У меня к вам вопрос, — сказал я тебе, прежде чем отдать твой заказ. Ты протянул руки, чтобы взять пакет, но стоял и ждал, растерянный, когда же я уберу ладонь и позволю тебе забрать его. — Вы слышали о легенде о девятихвостой лисе?
— Да, наверное… — ответил ты с полуулыбкой. — Почему вы меня об этом спрашиваете? Это своеобразный вопрос.
— Это моя любимая корейская легенда, — повисло довольно неловкое молчание, — но есть в ней что-то странное, вам не кажется? В Японии это существо мудрости, однако в корейской мифологии оно поедает печень людей, принимая привлекательный человеческий облик.
— Ну, это благодаря культурному обмену.
— Если бы мы жили во времена династии Чосон, вас бы казнили за то, что вы
кумихо.
— Прошу прощения?
— Вы довольно привлекательны, подумайте об этом! Если бы вы не были принцем или дворянином, они бы сказали, что ваша красота — плод колдовства.
— Это странный способ польстить мне, — сказал ты, улыбаясь. Итак, я отдал тебе пакет и назвал цену покупки. — Спасибо, доброй ночи.
— Наслаждайтесь барбекю, — ответил я с озорным смешком. — Это первоклассная печень, у меня на складе еще есть такая же свиная… если захотите.
— О, так это свинина?
—
С… особым оттенком.
Ты открыл дверь двадцать минут спустя, и я улыбнулся, когда увидел тебя, прислонившегося к дверному косяку со скрещенными на груди руками.
— Для сукиных детей, говорящих плохие слова, не существует телевидения.
— Но ты только что сам сказал одно плохое слово.
— Зато я могу встать, пойти в гостиную и посмотреть телевизор.
— Ха! Молодец, ублюдок.
— Ужин будет готов через минуту. Будешь сидеть тихо и есть.
— Я не буду есть всякое дерьмо, которое ты мне дашь.
— Обидно… Сегодня на ужин… печеночные бульгоги, — сказал ты перед уходом с игривой улыбкой, —
с особым оттенком.***
