ANIMAL CORPSE

Хару признался мне в своих мыслях прежде, чем я впервые занял его место. «Не важно, сколько я делаю… Неважно, насколько я перестаю чувствовать. Я чувствовал так много вещей, которые не мог идентифицировать, поэтому я стал тем, кто не может и не должен чувствовать. Однако… Почему я не боюсь прикоснуться к огню, хотя знаю, что будет больно? Я боюсь, что он не сможет перетерпеть наш ад? Я ничего не знаю ни об окружающем мире, ни о том, почему моя жизнь должна быть такой трудной… Я просто знаю, что хочу защитить его. Однако я слаб и не могу продолжать… Это не может быть моей жизнью, это не может быть жизнью какого-либо другого человека! Я не хочу такой жизни, но хочу, чтобы кто-то смелый защитил моего брата от отца…» Той ночью мне приснился Хару. Я заснул после того, как заставлял себя долгое время бодрствовать из-за страха перед тем, что ты, сукин сын-людоед, спящий в соседней комнате, можешь со мной сделать. Кто знает?! Мой разум сыграл со мной, прикованным к кровати и полностью обездвиженным в темноте, несколько плохих шуток. И моей наименее любимой была такая: «А что, если я засну и на следующий день проснусь без почек?» Я лучше перейду границу Северной Кореи по собственному желанию, чем буду смотреть, как ты тушишь части моего тела у меня на глазах. Это могло показаться фантастическим, но наши мысли перенеслись в большой заброшенный дом, похожий на викторианский особняк, который разваливался, но имел много комнат. Чимин, ты слышал об особняке Винчестеров? Что ж, наш разум был похож на тот бесконечный дом с привидениями. Каждая комната была воспоминанием. У каждого из нас были свои собственные ключи. Это был я — тот, у кого не было имени, тот, кто мог получить доступ к большинству комнат, потому что раньше я делил разум с Юнги или Хару. Иногда, когда я боялся, что Хэппи может сделать что-то странное, я просыпался, чтобы контролировать его: чтобы не дать выбить дверь, порезать тело или задохнуться. Однако с тех пор, как он решил «отдохнуть», у него не было необходимости наказывать это тело. Особенно после того, как Юнги стал хозяином, потому что он просто обожал Юнги. В тот раз, пока кто-то другой контролировал тело, я мог ходить по дому, подниматься по ступенькам и бродить по разным этажам и комнатам. Иногда мне казалось, что дом менялся, а коридоры и лестницы двигались сами по себе, поэтому было очень легко заблудиться, и это также было причиной того, почему Юнги иногда было легко сбить с толку. Метафора с автомобилем была уместна. Во время диссоциации Юнги ощущал себя в багажнике без возможности разделить разум с кем-то другим. Однако на самом деле мы сидели кругом в большой темной комнате, в которой было семь стульев: один посередине и шесть вокруг него. Любой мог выйти вперед и сесть на центральное место, чтобы осознать реальный мир. Было время, когда Юнги не существовало, тогда этот стул долгое время пустовал, потому что никто не хотел сталкиваться с жестокостью, которую повлекла за собой жизнь с нашим отцом. Затем появился Юнги и сел на него, и с тех пор это его место. Поскольку ты сказал мне тогда, что существует более двадцати личностей, я вошел в эту комнату и увидел двадцать с лишним стульев, окружающих место, на котором я сидел. Такого раньше не было, но на этих стульях тоже никто не сидел, даже те, кого я знал. Я вышел из комнаты, продолжил идти и кого-то искать, но здесь больше никого не было. Войдя в свою комнату, полную ужасных воспоминаний, которые я научился игнорировать, чтобы не сойти с ума, я выглянул в окно и увидел сидящего в дверях Хару. На нем было шерстяное пальто, которое ему так нравилось. Оно было помпезным, как плюшевая игрушка, бежевого цвета с горизонтальными коричневыми полосками. Раньше оно принадлежало нашему брату, но Хару сказал, что тот отдал его ему, чтобы он не чувствовал себя одиноким. Хару не цеплялся за вещи, тем более за людей. Существовал только один человек, которого он любил всем своим существом, даже если и не знал, что означает это чувство. Никто не знает его так же хорошо, как знаю я, и мы оба верили, что никогда не перестанем любить брата и скучать по нему… Но потом появился ты. — Как ты? — спросил я Хару, садясь рядом. Тот никогда не рассказывал мне, как он выглядит, поэтому я сам представлял, воображая его подростком. — Ты знаешь, я не могу выражать эмоции, — ответил он с улыбкой, — думаю, со мной все в порядке. — Как ты можешь быть в порядке, если каннибал-психопат похитил нас и привязал к кровати в своем доме после того, как сломал нам ноги? Хару пожал плечами, оставив мой вопрос без ответа и даже не взглянув на меня, что показалось мне необычным. — О нет… — пробормотал я. — Хару, что… что ты сделал? Я проснулся, услышав громкий хлопок. Я оказался посреди тьмы, которая медленно отступала, пока мое зрение не прояснилось. Я и мое тело забыло, что мы обездвижены, поэтому первой мыслью, которая пришла мне в голову, была цепочка непристойных слов, которые Дисней подверг бы цензуре даже в своем наименее дружелюбном фильме. Единственное, что я мог видеть в коридоре, — это теплый свет, исходящий из кухни. Услышанный мною хлопок превратился в стоны, хныканье и рыдания, сопровождающиеся каким-то тянущимся звуком. Твой голос вдруг стал ясным, но беспокойным. Я слышал два голоса: один просил о пощаде, а другой звучал так, будто разговаривать тебе стоило огромных усилий. Я закрыл глаза, когда заметил твое приближение к двери, но поскольку ты даже не остановился, мне показалось, что ты даже не подозреваешь, что я проснулся. Я медленно открыл их, чтобы посмотреть, что ты делаешь. Я понятия не имел, сколько сейчас времени, но солнце до сих пор не взошло, поэтому сейчас скорее всего еще раннее утро. Ты, согнувшись, что-то тащил. Какую-то массу, тяжелую, возможно, это было тело, от которого доносился слабый голос, который мне почему-то показался знакомым. Я посмотрел на силуэт. Конечно же, это оказалось тело, но оно было слишком большим для тела Чеён, что лежало в твоей морозилке. Картина, которую я увидел глазами Юнги, указывала на то, что, возможно, ты сломал ей конечности, чтобы было легче поместить тело внутри. В этот момент я вспомнил, что тогда он еще слышал странные звуки, доносившиеся из подвала. Однако, проснувшись там, я не увидел ничего необычного (хотя и не успел ничего увидеть). — Убей меня сейчас… Пожалуйста… Убей меня, убей меня, убей меня… — умолял тот человек, чей голос показался мне знакомым. Звуки прекратились, но я не мог видеть тебя: ты покинул поле моего зрения. — Ш-ш-ш! — сказал ты. — Тише, ты разбудишь моего гостя. Закрой рот, если не хочешь, чтобы я отрезал тебе язык. Скоро все закончится. Хотя если ты умрешь до того, как тебя убью я, то я отправлюсь в ад за твоей душой. Я снова посмотрел на потолок, пытаясь вспомнить, где мог слышать этот голос раньше, но не смог. Мое тело покрылось холодным потом, и меня начало трясти. Я услышал твои шаги, приближающиеся к комнате, где я находился, и почему-то, когда я наблюдал за всеми этими религиозными и христианскими действами, забытая вера возродилась во мне. Если бы Бог слышал меня, несмотря на то, что он оставил нас в прошлом, я бы молил, чтобы он смилостивился над нами и не позволил нам умереть от рук такого убийцы, как ты. Страх был реальным. Я не мог себе представить, что произойдет, если ты увидишь меня бодрствующим, или если мое тело предаст меня прямо в этот момент, и ты поймешь, что я стал свидетелем этого преступления. Затем ты подошел к комнате, но не сказав ни слова, просто закрыл дверь, глядя прямо на меня. Хоть я и боролся с самим собой, стараясь меньше трястись, чтобы не выдать себя, я мог видеть твое лицо в темноте. Или, может быть, тьма превратилась в твое лицо? Не требовалось ни шума, ни слов, ни чего-либо еще, чтобы держать меня на грани ужаса. Эта твоя улыбка, словно ты знал, что я наблюдаю за тобой и все слышу, скрылась за дверью, той самой, которую ты закрыл, как будто предупреждая меня, что один мой неверный шаг может привести к падению. Затем раздались крики этого человека. Я почувствовал себя парализованным, полностью покинутым удачей и даже жизнью. Ты собирался меня убить, я был уверен!.. Ты собирался меня убить… Мы все в итоге тут умрем. Даже все обиды, проносившиеся в тот момент у меня в голове, не могли предотвратить бытро приближающийся страшный конец. Все это было похоже на скачки нервного быка. Я проклинал Юнги за то, что он одержим тобой, и проклял Хару за все, что он сделал. В какой-то момент чужие крики прекратились, и подумал, что для этого человека все закончилось. И только когда я услышал, как ты тащишь его тело обратно в подвал, я вспомнил, кого мне напомнил его голос. — Нет сомнений… — сказал я вслух. — Это он… В конце концов, он слишком долго отсутствовал. Но прежде чем я успел как следует над этим подумать, кто-то другой решил взять контроль. Я знал, кто займет мое место, кто сталкивает меня с центрального стула, чтобы оказаться главным. «Что же ты скрываешь, Хару?» — было последним, о чем я успел подумать.