ANIMAL CORPSE

У меня есть теория, что лекарства помогли мне сохранить сознание. Хотя временами я был утомленным и сонным, абсолютно ничего не чувствуя, но по иронии судьбы, я чувствовал себя нормально. Раньше в моей голове было слишком много голосов. Слишком много споров, слишком много шума и слишком много вещей перед глазами, которых даже не существовало. По какой-то причине оно тоже перестало меняться. Это меня беспокоило, потому что я сомневался в себе; моей собственной жизни и правдивости моего состояния. Однако осознание помогло мне узнать, кем ты был на самом деле, Чимин… И это меня расстроило. Из всего, в чем я мог ошибаться, ты был моей самой большой ошибкой. Проклятие! Единственное, что ты мог бы сделать, это притвориться милым. Лучше бы ты оказался тем лицемером, который беспокоился о других людях, но на самом деле говорил и думал о них гадости, когда злился. Знаешь, это нормально; вполне нормально, как и для всех смертных.. В любом случае это сделало бы тебя ангелом… Но ты, честно говоря, был монстром. Я помню, как осознал возможности твоих манипуляций. Это было после того, как я закопал останки Ким Чон У под деревом в твоем саду (надо сказать, пока ты копал яму, а я заметил какой-то пластик и волосы, покрытые грязью, и первой мыслью, которая у меня возникла, было то, что у Ким Чон У будет вечная компания). Ты рассказал мне о своих планах; сначала тебе нужно было заполучить записи Чон Чонгука, а затем продолжить реализацию своего плана мести. — Пойдем, здесь слишком холодно, — сказал ты, закончив дело. Пар шел у нас изо рта. Ты сделал пару шагов вперед, я осторожно последовал за тобой, потому что у меня болели ноги, но ты остановился, словно что-то вспомнил. — Ой, этого не может быть! — Что произошло? — спросил я, хотя, правда, мне было все равно, что тебя беспокоит. — Мне только что пришло в голову, что погода хорошая, чтобы попить горячего бульона, что ты думаешь? — Мне все равно. — Уиш, — ты игриво сморщил нос. — Кто-то проснулся в плохом настроении? — я проигнорировал тебя и продолжил идти вперед. — Давай выкопаем тело и сварим хороший горячий бульон, чтобы поднять тебе настроение, — я остановился, ничего не сказав, просто оглянулся и увидел твою улыбку. Ты не смог сдержать смех: — Это шутка, дорогой. Я не посмеялся, лишь подарил тебе взгляд полный призрения. Это и не входило в мои планы, у меня не было настроения мирится с твоим бредом. — Я не твой дорогой, Пак Чимин. Я твой заложник. — Ого… Я вижу, что лекарство меняет твою личность, — сказал ты, опустив лопату, и подошёл ко мне. Я попытался отступить, но это было… бесполезно. — О, не смотри на меня так! Ты разбиваешь мое сердце. — У тебя есть сердце? Ты улыбнулся. — Дотронься до меня и проверь, Мин Юнги. Почувствуй, как оно бьется, — я положил руку тебе на грудь, но из-за одежды ничего не почувствовал и от этого рассмеялся. — Ты что-нибудь чувствуешь? — Ничего. — Точно, вот что я почувствую, когда вырву эти драгоценные и полные гнева глаза! Так что не смотри на меня так больше, Мин Юнги, если ты ценишь свою жизнь. Теплый поцелуй в щеку, словно яд. Это было похоже на поцелуй, который Иуда подарил Иисусу перед тем, как предать его, за исключением того, что ты, меня, уже предал. Я хотел убежать… Может быть, я думал ударить тебя костылями, пока ты повернулся ко мне спиной и уходил, но что-то подсказывало мне, что не стоит этого делать… Может быть, это был тот синдром с именем Nordic Capital, который у меня был, а может это выглядело так, словно цепи, которые привязывают меня к тебе. Более того, мой разум работал как у жертвы насилия. Я знал, что ты плохой, все эти манипуляции мной, использование страха, чтоб держать в узде. Я ничего не мог сделать, чтоб защитить себя. До сих пор. Прежде чем снова войти в дом, ты обернулся и посмотрел на меня. В твоем взгляде многое скрывалось, но я решил притвориться дураком. Я предполагал, что в следующий раз, когда мне удастся разозлить тебя, ты сдержишь обещание, данное мне несколько секунд назад, но я все еще хотел сохранить глаза; прежде всего потому, что я хотел увидеть, как ты, политый бензином, будешь сгорать в огне. — Хочешь поиграть в настольную игру? — спросил ты меня, когда я сидел на диване. — В какую игру? — «Пять в ряд». Мне это не показалось плохой идеей, но я заподозрил что-то неладное. Были времена, когда твои намерения не были убийственными, но я никогда не мог предугадать эти события. Я решил рискнуть. — Хорошо. — Идеально! — ты хлопнул в ладоши и улыбнулся. — Я принесу доску. Я много играл с бабушкой и дедушкой, — когда ты положил передо мной доску, я понял, что это доска Го… Ничего странного, там тоже можно было играть, но мое внимание привлекла эта деталь. — А ты хочешь начать матч? — Да. Для начала я выбрал белые фигуры, но прежде чем положить камень на доску, ты меня остановил. — Нет, ты будешь черным, — твердо сказал ты мне. — Играй так, как если бы ты играл в Го. Я отложил белый камень в сторону и, не сводя с тебя глаз, взял черный. Я положил его в центр доски и заметил твою улыбку, прежде чем ты продолжил игру. Го — игра, похожая на шахматы, хотя в ней нет ключевых фигур, которые стоят больше других. В Го главное — расширить свою территорию, вторгаясь на территорию противника… Или я так думал. В то время я не знал, почему я начал думать о правилах Го, когда мы играли в «Пять в ряд». — Давай сделаем игру интересней, — сказал ты с камнем в руке, — если выиграю я, то задам тебе вопрос, но если выиграешь ты, задашь мне свой. Это может быть любой вопрос. Я взял черный камень и кивнул в знак согласия. Ты что-то задумал, я это знал, но что я мог сказать тебе такого, чего ты еще не знал после того, как нас пытал? Однако я о тебе абсолютно ничего не знал. Затем я набрал свои первые пять очков подряд. Ты меня цинично похвалил, но мне было все равно. — Как тебе удалось записать происходящее в мясной лавке? — О, прямо в точку! — ты уселся на пол, прежде чем ответить мне. Я внимательно ждал ответа, боясь самого себя; какова была бы моя реакция? — Чеён сделала это для меня. Я не мог скрыть своего удивления. Как будто мир обрушился на меня; Я не знал, что сказать, но слегка… — Что? Ты взял белую фигуру и положил ее рядом с моей частью. После этого ты смотрел на меня, как будто ожидая моего следующего шага, но я оцепенел. — Действительно, я не собирался записывать это убийство. Просто знал, что ты собираешься что-то сделать с О Джунджэ после его похищения, но я не ожидал, что ты убьешь его там. — Зачем Чеён поставила туда камеру? Что ты ей сказал? — Я хороший учитель. Красивый, привлекательный и, в отличие от тебя, с таким уродливым лицом, из-за которого ты похож на преступника, люди обычно мне доверяют. — ты наклонился над доской и посмотрел на меня. Я видел, как изменился твой взгляд; он снова был такой же безобидный, добрый и невинный… Но это было ненадолго. Вот так волк одевается как овца. — Чеён была в отчаянии, она хотела избавиться от Ким Чон У; хотела подать на него заявление, но у нее не было доказательств, и она пришла ко мне. — Зачем ей приходить к тебе?! Она была моей сестрой! Я обещал ей это…! — я попытался встать с пола, но я забыл, что мои ноги болели, и я рухнул вниз так же быстро как и поднялся. — Ты уверен, Мин Юнги? — твой взгляд снова стал таким безжалостным и обвиняющим. — Зачем ей просить помощи у сообщника нападавшего? — Что? — мое дыхание стало прерывистым. — Я не был его сообщником, он тоже плохо со мной обращался. Мы оба хотели, чтобы он исчез, мы вместе придумали план! — Ты помнишь это, Мин Юнги? Ты помнишь, как это делал, или в твоей памяти произошел внезапный провал? Я не знал, что ответить. По какой-то причине мой разум опустел, а воспоминания о Чеён стали туманными. Я даже не был уверен, что говорил с ней о клинике для аборта, о которой узнал… Или…? Встретил ли я её вообще? — Прекрати мной манипулировать, проклятое порождение дьявола. Ты засмеялся. — Я ничего не делаю, Мин Юнги! У меня нет таких способностей; не могу изменить твои воспоминания, я просто спрашиваю тебя. Похоже, это то же самое, что происходит, когда кто-то спрашивает вас о названии предмета или о слове, которое забыл. Вы знаете, что он имеет в виду, но, как ни странно, вы не можете вспомнить, хотя знали это раньше и были уверены в этом! — Чеён видела меня в тот день, когда я собирался убить учителя, — повторил я вслух. Наверное, я хотел убедиться, что ты не прав, но пот меня выдавал… Я не мог вспомнить и колебался. — Она побежала, когда увидела меня, я последовал за ней, и она сказала мне, что беременна. — Да, она была беременна, — эти слова создали в моей памяти образ, который я не знал, почему он появился; на столе была кровь и кишки. Я так испугался, что отступил. — Время вопросов закончилось, если ты хочешь продолжать задавать вопросы, тебе придется меня победить. Я передвинул свой камень. Я пытался заблокировать твои ходы, но, возможно, я был настолько сбит с толку и шокирован, что даже не смог сосредоточиться на игре, и ты выиграл. Я прикусил нижнюю губу и ждал твоего вопроса. — Кто такой Юнгю? Еще один вопрос, который чуть не оборвал мою жизнь. Услышав это имя, мне хватило, чтобы онеметь, а может быть, даже отправить меня спать и позволить кому-то другому взять верх. Это имя было самой большой травмой, которую я мог вспомнить, но я не отступил; я остался, и было странно, что я остался в сознании, когда услышал или вспомнил о своем брате. Даже когда мне казалось, что я увидел его на улице, у меня было ощущение, что упаду в обморок, пока не понял, что это галлюцинация. — Где ты слышал это имя? — Почему вы все такими становитесь, когда я упоминаю о нем? — Ты их тоже о нем спрашивал? — я был удивлён, но, конечно, ты это сделал. — Он был… моим старшим братом. — И что с ним случилось? У меня было ощущение, что информация не является чем-то, чего ты еще не знал. Ты что-то задумал, я это чувствовал; твое стремление к любопытству было похоже на жажду мести убийцы… и ты был и тем, и другим; любопытным и убийцей. Я решил дать тебе то, что ты хотел. — Умер. — Как? Что произошло? — Слишком много вопросов, — сказал я. — Подлец! Ты также задал мне несколько вопросов! — ты взяли камень и положили его, образовав еще пять в ряд, и я был в недоумении, потому что я не видел этого движения, но это заставило меня увидеть, как странно выглядит доска. — Итак, я продолжу спрашивать; что случилось с твоими родителями, Мин Юнги? — Что? — это принимало зловещую форму. Вопросы были странные и очень компрометирующие. Я не знал, как много ты обо мне знаешь. — Они мертвы. — И как они умерли? — Точно так же, как умер бы давно ты, если бы был моим братом, — ответил я. Агрессивность и резкость, с которыми я произнес эту угрозу, застали тебя врасплох. Ты моргнул несколько раз и удивленно улыбнулся. — Итак, Юнгю, ты совершил отцеубийство? Вопрос был запутанным. Я зажмурился и покачал головой, как делал это, когда пытался стряхнуть сон. — Извини? — Юнгю совершил отцеубийство? — я был ошеломлен, как будто не в себе. Я нахмурился; я пытался найти объяснение тому, что услышал, и серьезно задавался вопросом, правильно ли я расслышал. — Мин Юнги! — Да! — я ответил. — Да… Да. Я передвинул свою следующую фигуру и, наконец, выиграл. Глядя на мою победу, ты смотрел, как я жду вопроса, который собирался тебе задать. — Что случилось с Чеён? Ты действительно… сделал с ней что-то? Ты посмотрел на свои белые камни. Ты взяли одну и провел ею по доске, образовав другую игру, не имеющую ничего общего с «Пять в ряд». Мне не потребовалось много времени, чтобы понять, что ты с самого начала фальсифицировал игру. — Ответ в сценах после титров, — прошептали вы. — Посмотри фильм до конца. Какой у тебя был холодный, устрашающий и беспощадный взгляд! Я помню тебя, как демона; как монстр, как зверь… Кто угодно, только не человек. Однако, думая тогда о тебе таким образом, я также понял, что ты меня обманул. Ты сказал, что мы будем играть в «Пять в ряд», но твои первые ходы были частью первых раундов игры в Го. Я верил тебе, потому что был так занят, пытаясь выяснить, каковы твои намерения со всеми этими претенциозными вопросами, но ты манипулировал мной, чтобы я отдал тебе свою территорию! Если бы понял это раньше, возможно, я бы не увидел, как ты начал убирать мои фишки и оставил мою территорию совершенно беззащитной. Каждый раз, когда ты брал в руки черный камень, ты задавал мне вопрос, на который я отвечал… Почему? Потому что я проигрывал. Вопросы были тонкими, не связанными с темами, о которых мы говорили раньше. Меня расстроило то, что ты это сделал; что ты сменил тему, чтобы сбить меня с толку, как будто мои сомнения относительно Чеён или беспокойство, которое ты вызвал у меня, когда спросил о моей семье, не имели значения. Игра была предзнаменованием. Например, когда автор скрывает в начале книги настоящую подсказку, раскрывающую намерения героев или конец самой истории, но я не мог думать о будущем, только о прошлом… И в уме, своим голосом, я кричал и спрашивал… Как ты заставил меня поверить, что они были в одном направлении, а на самом деле они были совершенно противоположными? — Я выиграл, — сказал ты, но я не ответил. Я мог только смотреть на то, как ты обыграл меня в Го. Я выиграл, потому что солгал тебе, а ты преподнес мне свою наивность на серебряном блюде… — Так ты не выживешь в мире, Мин Юнги. — Развлекайся, если хочешь. — Я не смеюсь, — сказал ты, но твои слова не соответствовали твоему выражению лица. — Я предлагаю тебе последний шанс спросить обо мне все, что ты хочешь знать. Мне оставалось только гадать, что еще ты от меня скрывал. Ты выглядел как раскрытая книга, но твои страницы были пусты или написаны на неизвестном языке, поэтому я не мог читать. Сколько еще ты от меня скрывал?! Насколько ты думал, что сможешь манипулировать мной?! Нет, настоящий вопрос заключался в том, с каких и до каких пор; с каких это пор ты начал меня использовать, ты говорил правду о видео? Ты правда не знал, что я собирался убить О Джунджэ? Нет… Ты ведь знал, я помню, ты мне говорил, да? Ты мне сказал? Ты правда мне сказал? Или мне… это приснилось? Я приложил руку к голове, потому что стало больно. Я видел тебя. Ты улыбнулся… (цинично). Ты был невыносим, и мне хотелось тебя задушить. Может быть, мой кулак чесался, потому что хотел разбить тебе лицо, потому что ты думал, что я идиот. Проклятие. — Насчет твоей дурацкой мести, — сказал я, и твоя улыбка померкла. Может быть, в тот момент единственное, что я мог посчитать твоей слабостью, это желание отомстить людям, на которых мне было плевать. — Кто твоя цель? И каковы твои причины? — Это два вопроса. — Ты мне должен, негодяй. Ты лгал мне, использовал меня и все еще играешь со мной. Ты засмеялся: — Ты прав! — с тобой не сравнится даже самая хитрая лиса; даже Дьявол, ты был изобретательнее их? — Мои причины — мои сестры и двоюродный брат. В отличие от тебя, я не собираюсь рассказывать тебе свою историю, но можешь не беспокоиться о цели… Узнаешь сегодня вечером. Я слегка нахмурился. — Ты собираешься убить его сегодня? — я был удивлен, услышав это. Ты покачал головой. — Это то, чего я хочу больше всего, но нет. Я пока не буду этого делать… Сначала нужно многое сделать. Я хочу, чтобы он страдал, — ты поднялся, — и поэтому ты мне нужен, я не могу убивать окружающих в одиночку. — Я не думал, что ты такой стереотипный. — Хм? — Ты хочешь убить его семью? Хочешь, чтобы он почувствовал потерю своих близких? Хочешь, чтобы я почувствовал то же, что и ты? — Как ты думаешь, что я почувствовал, когда умерли мои сестры, Мин Юнги? — я ответил не сразу, вопрос показался мне странным; но не из-за формулировки, а из-за тона, которым ты сказал. — Ты думаешь, меня волнует эта чушь? Конечно, мои сестры были невиновны и не заслуживали смерти, однако я не огорчился; я боялся. Абсурдный и постыдный страх, я хочу, чтобы и ты почувствовал то же самое! Меня совершенно не волнует, если ты загрустишь: «Ой, как грустно, бедняжка, у него папочка и собака умерли! Ой, какой позор, какой позор!» — я предполагал, что ты не осознавал, насколько близко подошёл ко мне, но это уже вошло в привычку. — Я собираюсь выследить его, Мин Юнги. Я оставлю трупы по всему городу и ясное послание для него. Он будет дрожать от страха… И я этого хочу. Я хочу, чтобы он дрожал и умолял сохранить ему жизнь. Ничто не сделало бы меня счастливее, чем его крики! Ох! Это так волнительно! Он будет жив, когда ты, любовь моя, срежешь с него кожу и съешь его плоть. — Ты болен. — Думаю, твой левый глаз мне нравится больше, чем правый, он кажется четче, ты так не думаешь? Ты ценишь этот взгляд? — ты погладил мою бровь, а затем кожу под темным кругом. — У тебя два глаза, ты и без одного будешь видеть, какая тебе разница? Я не ответил. Угроза звучала настолько реальной. Ты улыбнулся, прежде чем отвернуться и вернуться в свою комнату. Ты на меня не смотрел, но я тоже улыбнулся. В тот момент у меня было несколько мыслей о тебе, одна только эта прозвучала больше всего: «очаровательный».