ANIMAL CORPSE

Это повторяющееся воспоминание. В комнате темно, я лежу неподвижно, но чувствую, что не сплю. Хоть окна нет, но благодаря лунному свету я различаю силуэт ветвей за окном. Этот силуэт, который на самом деле не существует, напоминает мне тот, который я видел в твоей комнате. Потом он повернул меня к углу, и снова тот же стул, тот же старик, который зовет тебя. Почему-то он мне знаком, будто бы похож на меня. В его глазах я вижу отголоски моего брата и тот же шрам. Его призыв так силен, что я ощущаю его одиночество, словно это мое собственное. В будущем одиночество для меня станет апокалипсисом. Я больше не слышу голосов, перестал общаться с другими. Иногда мне кажется, что они меня покинули, иногда — что их никогда не было на самом деле, но я знаю, что мы все любили тебя. Помнишь, я упоминал тебе мистера Канга? Человек, который помнил, что у него была семья и страдал психозом? Ну, он умер за две недели до того, как мы снова увидели друг друга. Я убил его. Он продолжал говорить мне, что тебя уже нет в живых, что я являюсь убийцей и заслуживаю смерти. К счастью или к сожалению, никто из моих сегодняшних знакомых не знает, каким ты был монстром в прошлом. Ему неизвестна наша история. Он не в курсе всего того, что ты сделал со мной; он всегда описывал тебя как мученика, а меня — как твоего палача. Сначала я решил оставить его в покое, ибо он был сумасшедшим. Но после тридцати лет однообразных разговоров я перестал терпеть, и я убил его во сне. За это меня поместили в одиночную камеру и подвергли пыткам, пока не насытили наркотиками. Однако ни одна физическая боль не сравнится с той раной в моем сердце. Хм… Это ирония, понимаешь? Я говорю о боли, понимая, в какой точке нашей истории мы застряли. Так что я снова сижу рядом с тобой, смотрю на тебя и не узнаю: это лицо не твое, но я могу вообразить твое выражение, твои губы, твои глаза — всё то, что я забыл. Может быть, моя память меня обманывает, но я хочу верить, что ты выглядел именно так, когда мы любили друг друга. На мой нос падает снежинка, которая медленно тает, несмотря на холод. Опять начнется снегопад; может быть, прежде чем умру я, может быть, прежде чем ты умрешь снова… Потому что, когда я последую за тобой, не останется никого, кто помнит тебя, и тогда твоя память угаснет. Но ты же этого хотел, верно? Тихая смерть. Забыться. Умереть, замолчав. Стать частью тени. Я помню вкус твоей крови. Металлический привкус твоей сущности… А еще вспоминаю выражение твоего лица в тот день, когда ты ненавидел меня и стремился убить, но не сумел — ведь у меня было преимущество. Возможно, я бы забыл о своей любви к тебе; в моих глазах ты был всего лишь предметом, подобно тому, как моя сестра была для тебя. Я был ослеплен злом. Я слегка наклонился и наблюдал за тобой. Тебя трясло, возможно, твой палец даже не болел, и ты просто продолжал кричать от шока, увидев себя изуродованным. Выражение моего лица демонстрировало то же, что и твоя человечность. — Ты совершил большую ошибку, — сказал ты мне сердито. Я улыбнулся. — Сегодня вечером нам будет очень весело. — Куда ты идешь?! — спросил ты меня, когда я вышел из комнаты. Я оставил другого парня в подвале прикованным к теми же цепями, которые ты надевал на меня, после того как заткнул ему рот. Я оставил тебя в твоей комнате и терпеливо ждал, пока ты проснешься. Все было так, как и ожидалось. — Успокойся, Чимин, — сказал я, возвращаясь. Мой голос легким эхом разнесся по коридору: — Я не оставлю тебя без ужина. Ты нахмурился, когда увидел, как я вхожу с пустой тарелкой. Я представил мимолетную улыбку на твоем лице. Удивительно, как, даже несмотря на то, что я порезал тебе палец, твоя невыносимая личность осталась нетронутой. Однако выражение твоего лица немного изменилось, когда я взял кусок пальца, лежащий в луже крови, и положил его на тарелку. — Что ты делаешь, мудак? — Ты хочешь жить, Пак Чимин? — спросил я глядя тебе в глаза. За тебя говорили твои зрачки, было непривычно видеть, как они светятся, не зная даже почему. — Съешь свой палец. В тот момент твое лицо изменилось радикально. Ты не ожидал, что я скажу тебе это, не ожидал такого моего поведения, но я был полон гнева и ярости. Ты отнял у меня то, что я любил, и я хотел, чтобы ты заплатил за это. Но я знал, что независимо от того, как я старался, я никогда не смогу встретиться с тобой лицом к лицу, потому что ты был моей слабостью… в страхе, в ненависти и одновременно влюбленности. — Я хочу, чтобы ты съел свой палец, мне повторить это в третий раз? — Во что, черт возьми, ты играешь? — Если ты не съешь свой палец, я убью тебя. Разве ты не хотел, чтобы я был монстром? Разве не об этом ты меня просил тогда? Что ж, я буду монстром. Съешь свой палец, блядская свинья-людоед. — Я не люблю мелкие игры, Мин Юнги. Развяжи меня, пока я не потерял терпение. — Кто сказал, что я играю? С самого начала единственным, кто выставил себя дураком, был ты. Съешь свой палец, — еще раз убежденно сказал я тебе. Мало-помалу ты начал понимать, что для меня все это уже не игра, особенно когда я поднес нож ближе к твоей шее и сделал небольшой надрез на твоей коже. Она немного кровоточила, судя по вмятинке, которую оставил, я понял, что это причинило тебе боль. — Считай, что тебе повезло, что я не хочу мстить тебе за то, что ты прижал меня к себе и подвергал физическому и психологическому насилию в течение этих месяцев. — Ты не знаешь, что делаешь. Брось нож, мы можем поговорить. — Поговорить? Ага, понятно! Ты напуган… Ты трясешься, как чертова крыса, — я улыбнулся, сильнее прижимая нож к твоей коже. — Не смотри на меня так, ладно? Тебе не принесет никакой пользы, если ты посмотришь на меня, как на зарезанного ягненка. Ты наполнил мое терпение; возможно, я и любил тебя когда-то, но сейчас чувствую только отвращение. — Я знаю, что ты несерьёзен, и я собираюсь тебе это доказать. — Я дам тебе тридцать секунд, Чимин. Если ты не укусишь палец, попрощайся со мной, со своей дерьмовой местью и всеми своими будущими планами пыток. — Без меня ты был бы никем. — Я переживу. Я не настаивал, но моя позиция тебе была ясна. Ты посмотрел на меня пару раз, а также на окровавленный кусок пальца на тарелке. Ножом я освободил тебе руку, на которой все еще было пять пальцев. Я продолжал угрожать тебе ножом, потому что не доверял тебе, однако ты не предпринял ничего странного и взял отрубленную фалангу. — Что произойдет, когда я закончу это есть? — Ты останешься в живых и расскажешь мне, что случилось в тот день с Чеён. — Мин Юнги… — М? — Единственное, что тебе нужно сделать, это посмотреть фильм. Сказав это, ты взял палец и, не раздумывая, сделал первый укус, чтобы отделить кожу от фаланги. Ты жевал маленькие кусочки мяса и грыз зубами, пока не добрался до вен и костей. Ноготь оторвался и слегка повис, пока не отпал. Спинальный нерв был виден, хоть и весь в крови, но за него тоже потянул без всякой деликатности. Кутикулы скользнули по языку и исчезли в горле. После поедания собственной плоти и кожи, кость стала блестящей и видимой, и я потерял дар речи. Ты почувствовал оставшуюся кровь на губах и посмотрел на меня. Кровотечение из остальной части твоего отрубленного пальца, похоже, не прекращалось. После яда, пореза на животе и ампутации твое лицо выглядело бледным, но твоя улыбка (та, которую ты носил, когда знал, что все контролируешь) ни разу не исчезла. — Сдержи свое слово, — сказал ты мне, — прежде чем я истеку кровью и буду мучить тебя вечно. — Наконец-то ты выглядишь человеком. Близость к смерти всегда придает человечности… Но ты не умоляешь и не просишь о пощаде. — И не буду, потому что доверяю тебе, — я не понял твоих слов. — Я знаю, ты не дашь мне умереть. Ты мог уйти и раньше, даже после того, как не доверял ему, ты ревновал меня; даже зная, что я могу умереть, ты остался и не позволил себе сбежать. Слишком поздно притворяться, что ты можешь отпустить меня, Мин Юнги. Ты принадлежишь мне… Так же, как и я принадлежу тебе. — Что? Медленно я опустил взгляд и заметил выпуклость в твоей промежности. Единственная мысль, которая пришла мне в голову, была: «Черт». В этот момент я понял, что ничто из того, что я сделал, чтобы заслужить твою ненависть, презрение или равнодушие, не будет иметь значения. В отличие от меня, ты обожал меня; тебе нравилось, что я был монстром, который мог заставить тебя совершить каннибализм. Ты наслаждался тем, что я был ужасен как внутри, так и снаружи. — Моя кровь все еще хорошо циркулирует, ты так не думаешь? Я все еще тепленький, хотя уже начинаю верить в глобальное потепление, — ты прикусил нижнюю губу. Я не знал, как справиться с этой ситуацией. — Ты чертовски больной человек… — Я тяжело сглотнул. — Что? Ты боишься меня? — Ты вздохнул, немного устало. — Сейчас у меня нет сил делать с тобой то, что я хочу, но ты можешь… Подойди ближе и сделай со мной то, что ты всегда хотел, пока я уязвим. Через несколько минут я упаду в обморок, так что можешь делать все, что хочешь; либо убей меня и расчлени, либо… — Успокойся! Блять… Блять, дегенерат, я не такой! — Хм… Я не это имел в виду, Мин Юнги… Какой у тебя извращенный ум! — ты смеялся, но тебя внезапно охватил кашель. Кашель сопровождался кровотечением, слишком обильным, чтобы можно было поверить, что это произошло из той неглубокой раны на твоем теле. Твое лицо стало фиолетовым от недостатка воздуха. Твои попытки дышать казались безнадежными. — Черт… — прошептал ты. — Ну что, Мин Юнги? Собираешься ли ты меня убить? Если нет, то в шкафу, прямо над вешалками, где я держу костюмы, есть контейнер. Открой его, внутри должны быть капсулы синего и желтого цвета. Мне нужно, чтобы ты дал мне по крайней мере четыре. — Почему я должен? — Потому что я не могу встать. Я потерял достаточно крови, чтобы упасть на колени, если попытаюсь встать. — Это то же самое, смерть. Ты молчал несколько секунд, которые казались вечностью. Впервые я увидел тебя таким уязвимым, и твое лицо внезапно изменилось. Из гордого и самовлюбленного оно стало выражать жалость и… вину? Нет, это не было похоже на тебя, но, кажется, тебе было трудно просить о помощи. — Я бы никогда не причинил вред Чеён, — сказал ты мне, мое сердце сжалось в груди, но прежде чем я успел назвать тебя лжецом, ты продолжил. — Мои родители были алкоголиками и наркоманами. Когда мою сестру подвергли групповому изнасилованию, мои родители считали, что смогут вымогать деньги у семьи нападавшего… Но все получилось не так, как они ожидали. Моя сестра покончила жизнь самоубийством за две недели до того, как эти люди убили мою мать. Они пришли ночью, через два месяца после исчезновения моего отца, однако мои сестры, моя мать и я знали, что его заставили замолчать, — ты уделил минутку, а я тебя не перебил. — Я думаю, плохие люди могут покаяться в последний момент; поэтому моя мать пыталась спасти нам жизнь, заперев нас в подвале, когда наемники, пришедшие нас убить, чтобы мы перестали их вымогать, не смогли нас найти. Мы с Мией все это слышали. Моя мать поклялась всем, что для нее было важнее всего, что, если они оставят ее в живых, они никогда больше о ней не услышат, но они все равно убили ее. Чего они не знали, так это того, что мы были там. Мы выжили, но через неделю Миа внезапно заболела и умерла. У меня не было возможности выбраться, я думал, что тоже умру… Меня заперли там с ее телом на сорок дней; питался клопами, водой, которая просачивается через любую дыру и, конечно, еще и ее телом. Когда я собирался сдаться, меня спасли, потому что запах трупа матери насторожил соседей. — Почему ты говоришь мне это? Думаешь, мне не наплевать на то, каким несчастным ты был бы в детстве? У меня тоже была дерьмовая жизнь, и я не… — Я даже не посмел упомянуть об этом, потому что твой взгляд меня испугал, хотя он был не таким, как обычно, когда ты хотел манипулировать мной. — В старшей школе ходили слухи, что она проститутка, но доказательств не было. Друзей у нее не было, она всегда ела в столовой в стороне, чтобы к ней не подходили и не приставали. Она поведала мне свою тайну, когда я остановил ее самоубийство и сказал, что помогу ей. Я посоветовал ей установить камеру в том месте, где над ней издевались, чтобы иметь доказательства и возможность сообщить о Ким Чону, однако не все пошло так, как ожидалось. — Что, черт возьми, ты имеешь в виду? Что пошло не так?! — Я не… осквернял ее труп, Мин Юнги, но я использовал его, чтобы использовать тебя. Мое тело тряслось. Мир рушился вокруг меня. Каждая плитка, на которую я наступал, погружалась во тьму и тянула меня к отчаянию. Я не мог точно знать, было ли то, что ты мне говорил, правдой… Или ты опять мне солгал. — Посмотри фильм до конца, Мин Юнги, только тогда ты всё поймешь. — Хватит советовать мне посмотреть этот дерьмовый фильм! О чем ты говоришь? Я уже знаю, что произошло в тот день; я убил профессора О, а также сына Ким Чону, затем превратил их в продукты из «мяса животных» и впоследствии продал. — С уважением, Мин Юнги… — Ты не смог закончить предложение, потому что снова закашлялся. Для меня эта реакция не имела смысла, и если бы не кровь, я бы поклялся, что ты притворяешься. Я подошел к шкафу и поискал контейнер, о котором ты мне рассказывал. — Ты имеешь в виду это? — даже этикетки не было. Ты поднял глаза и кивнул, тогда я открыл контейнер и все капсулы упали на пол, позже я уронил и его. Ты, недоверчиво посмотрев на меня, истерически повысил голос: — Да что ты делаешь?! Ты хоть знаешь, сколько…?! — Ты не закончил предложение, но это было твое собственное решение. Похоже, ты прикусил язык, чтобы не говорить лишнего. — Сколько чего? Ты умрешь без этого дерьма? — Я пнул контейнер ногой и снова сел в кресло. — Ну, давай, умирай. Если ты не собираешься говорить, ты мне бесполезен. В отличие от тебя, утверждающего, что я нужен тебе, чтобы осуществить твою глупую месть, я от тебя не завишу. Ты убил все мои иллюзии и привязанность к тебе; ты не более чем очередной труп, с которого я собираюсь снять шкуру и расчленить в мясной лавке Ким Чону, чтобы продать части твоего ничтожного тела другим людям, кроме тебя. — То есть ты признаешь, что все это сделал с ними, находясь в сознании? А я то думал, что у тебя просто не было выхода. — Тогда у меня его не было, но сейчас я думаю, что это самый простой способ заставить тебя исчезнуть. Я могу попробовать каннибализм и съесть твое тело или закопать небольшие твои части на границе наших северных соседей, я еще не решил. — Так это правда? Ты серьезно собираешься позволить мне умереть вот так? После всего, через что мы прошли вместе? — Я даже половины не помню, — усмехнулся я, — вот что бывает, когда пытаешься превратить невменяемого человека в своего… Как ты меня называл? Кукла? — Так я до сих пор не понимаю, почему ты вернулся. — Увидеть, как ты умрешь. Вот что меня заводит, — ты наблюдал, как я медленно наступал на капсулы, и смотрел на меня испепеляющим, недоверчивым взглядом. — Мин Юнги! — Ты терял сознание, и казалось, что это только вопрос времени. Мне захотелось остановить время, чтобы оценить выражение твоего удивления и страха. Я подумал, что это будет приятно. Ощущение удовлетворения, однако, смешалось с моей слабостью. Я слышал твое дыхание. Тебе было трудно дышать; кашель лишил тебя дыхания, а потерянная кровь не только заставила побледнеть, но и уносила твою жизнь. Я еще раз посмотрел на капсулы, предполагая, что это какое-то обезболивающее, но не был уверен. — Если я сейчас умру, обещаю отомстить… Я наложу на тебя проклятие и буду мучить тебя до самой смерти. Свободной рукой ты попытался освободить другую, которая все еще была зажата в кресле. После этого ты с огромным усилием освободил одну ногу и, оказавшись на полу, взял дюжину этих капсул и положил их в рот. — Я думаю, ты считаешь, что бессмертен. Тот факт, что ты не можешь легко умереть от отравления, не означает, что ты невосприимчив к передозировке. И, возможно, из-за того, что ты уже был слаб и устал, ты не смог проглотить несколько капсул. Кашель предупредил меня, что ты умираешь. Ты положил руку на шею и посмотрел на меня, как будто умоляя сделать что-нибудь, чтобы спасти твою жизнь. Я смотрел на все вокруг, делая вид, что не замечаю, что ты разговариваешь со мной. — Т-ты… — ты даже говорить не мог, было видно, что ты умираешь. Капсулы с трудом проникали в твое горло. Возможно, это произошло из-за окаменевшего яда внутри тебя. — Куда ты идешь? Эй! Ты хочешь воды? — Я решил проследить за тобой, когда ты выполз из комнаты. Наблюдать за тем, как ты умираешь, было в какой-то степени облегчением, потому что тогда я понял, что ты тоже человек. Добравшись до кухни, ты попытался опереться на стойку, чтобы взять бокал с вином, однако я опередил тебя. — Ух ты, какое хорошее вино! — Твое лицо окрасилось в цвета более синие и фиолетовые, чем сумерки. — О, извините меня! Хотел ли юноша выпить это вино? Позволь мне налить тебе еще, — но, когда ты лежал на полу без какой-либо реакции, внутри меня что-то шевельнулось, и это было… неприятно. — Чимин? Я очень сомневаюсь, что ты когда-либо чувствовал что-то вроде раскаяния, но то, что я чувствовал в тот момент, было еще хуже. Если бы ты был принципиальным человеком в жизни, я бы, наверное, сказал тебе: знаешь, когда делаешь что-то ужасное и необратимое, о чем сожалеешь, но прекрасно знаешь, что пути назад нет? Когда я был ребенком, я много раз испытывал это ощущение; когда я случайно опрокинул бутылку пива отца и знал, что он меня за это накажет, или когда моя мать была раздражена, и я боялся, что она рассердится на меня, и поэтому я старался остаться незамеченным. Или того хуже, когда я рассказал Юнгю, моему брату, об этой ужасной вещи, и когда он ушел из дома учиться, я думал, что он оставляет меня в этом аду, и так как он долгое время не возвращался домой, я так и не смог попросить у него прощения. (Когда он наконец вернулся, было уже поздно). Это был дискомфорт в груди. Наблюдать за тобой на полу и видеть, что твоя грудь не поднимается при дыхании, а глаза потеряли свой блеск, было словно ужасным потрясением реальности. Мой разум говорил, что это хорошо, что ты умер, но мое сердце чувствовало отчаяние, и я рано или поздно поддался чувству вины. — Чимин? — Я снова позвал тебя, но ты мне не ответил. Я действительно думал, что ты умер. Внезапно все, ради чего я боролся, все, что придавало смысл моей жизни, превратилось в труп! Жизнь показалась такой эфемерной. Где же была та мания величия, которая так характеризовала тебя? Меня охватила безнадежность; я словно провалился в темную бездну и был поглощен вечными страданиями. Твои глаза, твой рот — все в тебе казалось смертью. Я думал, что ты перестал волновать меня; я даже хотел тебя убить (и, черт возьми, я это сделал!) Однако в тот момент я не знал, что со мной происходит, все, чего я хотел, это чтобы ты снова ожил. Чтобы ты встал и сказал мне, что это была еще одна твоя ложь. Я так боялся потерять тебя, Чимин! — Во что ты сейчас играешь, идиот?! Это не смешно! Проснись! Просыпайся, сукин сын! Постепенно я вновь пережил травмирующие моменты в своей жизни. Причина, по которой я так тебя обожал, заключалась в том, что ты напоминал мне моего брата. Раньше он был центром моего мира. Я вращался вокруг его мощной ауры, полагая, что могу быть таким же, как он, просто потому, что мы выглядели одинаково. Я мало что помню из тех испытаний, через которые мне пришлось пройти в детстве, но помню, как сильно я любил его и как сильно я страдал, когда он предал меня и пытался убить. Как я уже говорил тебе, Чимин, его убили полицейские. Четыре выстрела в грудь, и его тело упало в реку. Это был последний раз, когда я видел его. Даже не было объятий. Нет ни «я люблю тебя», ни «мне жаль за жестокие слова», и тем более «мне жаль, что я оставил тебя с ними так надолго». В ту ночь я навсегда потерял его и затаил на него обиду; это была обида, которая сбивала с толку, в отличии от той, которую я испытывал по отношению к своим родителям… Потому что я все еще любил его, но его предательство оставило в моей душе глубокие раны, которые никогда не заживут. Слёзы, Чимин… Слёзы были настоящими. Не знаю, что делать. Перед твоим неподвижным телом я почувствовал себя как незащищенным ребенком, и меня парализовало. Слёзы стекали по моим щекам, я ощущал, что умираю; что задыхаюсь, что меня разъедает вина и тоска, они были так же реальны, как последние слова, которые я сказал тебе тогда… Которые были ложью. Мне также так сильно нужно было твое присутствие, чтобы просто существовать. В этот момент ты сжал руку, которой я тебя держал. Мое сердце внезапно ускорилось. Ты прошептал что-то непонятное, поэтому я придвинулся ближе к твоему рту, чтобы лучше слышать, что ты говоришь, потому что по наивности полагал, что ты просишь меня о помощи. Очень медленно, с легкой ядовитой сладостью в голосе, ты сказал мне, словно насмехаясь: — Видишь, как я был прав? — Я отошел от тебя, нахмурившись. Ты смотрел на меня с улыбкой, пока смех не стал громче, когда ты сел: — Я всегда на шаг впереди тебя, Мин Юнги. Я не мог сказать абсолютно ничего. Мои мысли крутились в голове с тех пор, как ты начал умирать, но я не мог понять, как все было так реалистично, и мне было так страшно… Я начал думать, что ты мог инсценировать свою собственную смерть, чтобы продолжать манипулировать мной таким образом. — Мне приятно знать, что ты бы плакал обо мне, если бы я действительно умер, — ты взял бутылку вина, я все еще лежал на полу, потрясенный, и слезы все еще текли по моим щекам. — Ты хороший парень и хороший актер, понимаешь? Если бы я не вспомнил об этом лекарстве, я бы прикусил себе язык и щеки, чтобы выплюнуть эту кровь. Спасибо, Мин Юнги! Спасибо за то, что ты такой идиот! — Какого черта… чего ты хочешь от меня? — Я тебе много раз говорил, но сегодня я просто хочу, чтобы ты лег со мной и заснул, — ты поднял руку, чтобы посмотреть на изувеченный палец, — …о, боже мой! Придется взять отгул в школе. — Что ты хочешь? — Ты впечатлил меня, Мин Юнги, я рад, что ты можешь быть таким жестоким… Если ты продолжишь идти по этому пути дальше, я влюблюсь, — ты остановился в коридоре. — Сначала мне придется пойти в больницу, жди меня здесь. Когда я вернусь, мы займемся любовью.