Что-нибудь придумают

– Сакура? – рация шипит. Сакура настраивает фокус микроскопа и не обращает на неё внимания – сейчас должно получиться, обязательно получится – она говорит себе это в десятый раз. – Сакура? Не получается. Клетки умирают, гибнут одна за другой, вытесняются инородным веществом. – Дерьмо, – она выплёвывает, выключает секундомер – на этот раз клетки погибли за пять минут и семнадцать секунд – на три минуты и двадцать четыре секунды раньше, чем в прошлый раз с предыдущим образцом. – Да? – Я закончил. Зайти к тебе? – И возьми что-нибудь сладкого, голова трещит, ничего не понимаю. – Хорошо. Какаши отключается, Сакура крутится на стуле и через три поворота смотрит на оставшиеся образцы клеток Первого Хокаге. Ещё три – и у них не будет никаких вариантов, как спасать этот грёбанный мир. Первый образец не подошёл сразу. Какаши принёс его из лаборатории АНБУ – это чистый образец ДНК, он сразу дал такую реакцию, что Сакура не успела даже сообразить, что не так. На второй раз успела включить секундомер – полная смерть через минуту и шесть секунд. На третий раз она просто смотрела, как всё умирает, и думала, что это фатальный провал – без клеток Первого Хокаге Какаши не сможет использовать Риннеган, а больше этот мир никак не спасти. Четвёртый, отчаянный, заставил её изменить образец крови на свой. То же самое. Какаши успокоил – принёс образцы, оставшиеся от экспериментов Орочимару. Сакура схватилась за голову – уж если у него, Орочимару, был только один выживший, то она точно ничего не сможет придумать. Она билась с ними целую неделю, на вторую засела в архиве, перечитывая все свитки, что тоже остались от Орочимару, и уже начинала жалеть, что вместо неё и Какаши не остался капитан Ямато. Или Цунаде-шишо. Сакура никогда так не скучала по Цунаде. У неё, не будь она даже внучкой Первого, точно получилось что-нибудь придумать. У Сакуры в голове то ли опилки, то ли вата, то ли зияющая пустота. Она фиксирует время смерти клеток нового образца – шесть минут и тридцать пять секунд. Смотрит на оставшиеся пробирки и уже не волнуется. В окно стучат. – Это лаборатория, здесь должно быть всё стерильно. – Вход завалило, – Какаши оправдывается, на цыпочках доходит до двери, в коридоре стряхивает снег с плеч и со своей шапки – Ками, он вправду её носит – скидывает куртку на подоконник и оставляет обувь за порогом. Да, ещё снегопад. Настоящая буря, завалившая всю Коноху. Двери госпиталя невозможно открыть уже четвёртый день. В подъезд его дома они заходят через окно на лестничной клетке второго этажа, у одного магазина, в морозильных камерах которого они оставили запас продуктов, продавило крышу. Сакура до сих пор морщится – так громко и рьяно Какаши ещё не матерился. Крышу продавило не только там, есть, как минимум с десяток домов с той же бедой, даже «Ичираку» – несчастный «Ичираку», но ему уже ничего не поможет – они видели этот сугроб, высотой с Какаши, и даже предпринимать ничего не стали. Сакура успела забыть, что обычно люди ходят не на высоте второго этажа и заходят в дома не через окна. Какаши, вообще-то, пытался найти дзюцу, которым можно расчистить снег и не снести случайно несколько домов, но отвлёкся на её панику, на поиск других образцов экспериментов Орочимару, опять на её панику, на оборванные провода у границы деревни, которые клоны нашли на прошлой неделе. Теперь Какаши таскает ей сладкое в госпиталь, ломает голову над отчётами и картами с лабораториями Орочимару, ругается матом, когда возвращаются клоны с новыми бедовыми известиями, и предсказывает потоп весной. – Заходи в коридоре, – Сакура ворчит – Какаши её понимает. – В прошлый раз ты не услышала. В прошлый раз она сидела в наушниках и смотрела в стену. – Неважно, впрочем, – говорит она угрюмо, – следующего раза может и не быть. – Не получилось? – Нет, – она говорит, будто это самый очевидный ответ. Даже показушно расслабляется, сжимая губы, пытается не хмуриться, точно уже дела до этого нет. Это почти правда, она почти отчаялась, почти потеряла надежду и почти смирилась – внутренний голос всё подсказывает, что она просто устала сражаться с пустотой, противостоять смерти, и нужно немного отдохнуть: найти новый диск с дрянным сериалом, наесться мороженого, заняться сексом и ни о чём не думать. Внутренний голос её уже не обманет – она знает, что это не помогает. Она всё так же смотрит сериалы фоном, пока читает записки Орочимару, вёдрами ест мороженое, которое почти закончилось, прижимается ночами к Какаши до тесной теплоты, но утром ничего не меняется, никакого чуда – его клетки так же умирают, отказываясь дружить с клетками Первого. – Что принёс? – Шоколадку. – С чем? – Сакура подозрительно хмурится – шоколада тоже осталось отчаянно мало. – С орешками. – Какаши достаёт её из кармана, показывает. – Ну ладно. – Обычно люди говорят «спасибо». – Я говорю «ну ладно». – Ну ладно. – Какаши пожимает плечами и убирает шоколад в карман. Он там наверняка растает. Сакура жуёт губу и хочет разрыдаться. – Ну, ты чего? – он замечает, отталкивается стопой и подъезжает на своём стуле к ней, обхватывая её лицо ладонями. В глазах блестят крупные слёзы, она всхлипывает, наклоняясь и упираясь лбом в его грудь. – Не съем я твой шоколад, не бойся. Хотя если будешь плакать, придётся съесть. Я потом, конечно, сразу умру, подавлюсь каким-нибудь орехом, свалюсь в диабетическую кому или ещё что хуже. – У тебя нет диабета, – Сакура шмыгает носом, – ты не можешь свалиться в кому. И что может быть ещё хуже? Ты даже в коме будешь громко храпеть и мешать мне смотреть сериалы. Какаши тихо смеётся – у него приятно вибрирует грудь. – И пинаться. И пускать слюни на подушку. И она ни разу это ни придумала – Какаши спит смирно, даже не шевелится, кровь в нём циркулирует каким-то своим, чудным образом, он никогда ничего не отлёживает, только порой просыпается посреди ночи от кошмара, прижимая её крепче к себе, иногда уходит на балкон – единственный островок мира, очищенный от снега. Сакура поднимает на него глаза, он смотрит по-доброму, как только научился так хорошо её успокаивать? И она понятия не имеет, как всё ему рассказать. Про то, что сейчас он принесёт кофе, она съест весь шоколад, возьмёт пробирку, за ней другую, и у Сакуры останутся только два варианта. Про то, что чтобы заново изобрести рабочую сыворотку, микстуру, уже-что-угодно, содержащее клетки Первого Хокаге, она сначала потратит лет пять на обучение, по одним лишь книгам, заведомо не самое удачное, и, вероятно, ещё столько же на её разработку. Про то, что даже будь у неё чакра всех Хвостатых и целая армия клонов, способная переплюнуть Наруто при создании Расенсюрикена, ей нужен минимум год, чтобы обучиться до уровня хотя бы Орочимару в одиночку. Про то, что если у неё не получится, останется один вариант. В нём они достают Хвостатых, получают их чакру, пересаживают Какаши Риннеган, седьмой экспериментальный образец клеток Первого, спасают мир, а он, при не самом точном подсчёте, умирает через семнадцать минут и тридцать четыре секунды. Какаши выслушивает внимательно, ни разу не перебив и не посмотрев на неё, – знает, что если будет смотреть, она собьётся или вообще откажется продолжать говорить. Он сливается со своим стулом и рассматривает точки на карте – показывал, где ещё были лаборатории Орочимару, но до тех никак не добраться: у двух обвалился проход, третья намертво запечатана. Хотя и там наверняка ничего нет. Сакура теребит уголок этой карты, намертво приклеившись взглядом к значку страны Земли и Ивагакуре. Там она примеряла кимоно. Он сказал, что она красивая. Ей явно рисуются эти последние семнадцать минут и тридцать четыре секунды. У фантасмагории размытые силуэты комнаты, где она держит его за руку. Пустой шприц с почему-то белой жидкостью. Струйка крови тянется к запястью, Сакура забывает её вытереть. Он улыбается, он всегда улыбается, до последней секунды будет улыбаться и говорить, что всё в порядке. Они сложат печать, не разомкнут рук, проедутся пальцами по коже. Какаши, превозмогая боль и отказывающие органы, будет что-то рассказывать. Сакура перебьёт и наговорит всякого, чего не успела рассказать. Оглушающая тишина за окном начнёт наполняться звуками. Не сразу – у них будет ещё десяток минут. На смену его голосу придут другие – целая тысяча других голосов. – Если ты скажешь, что готов к такому, я тебя ударю, – она не говорит – рыдает. Буквально давится слезами и, о, Ками, поднимает голову. Если он и хотел согласиться – сразу передумал. Готов, вообще-то. Даже думает пошутить, что вколи она ему самую дрянную разработку Орочимару, он выживет – такое уж у него проклятие – всегда выживать. – А если я скажу, что у меня есть ещё одна идея? – Какая? Попытаться ввести клетки капитана Ямато или Цунаде-шишо или других его родственников? Найти самый секретный тайник Орочимару? Возродить Мудреца Шести Путей? Что ещё мы можем сделать? – Был ещё один человек, экспериментирующий с клетками Первого, но для начала нужно кое-что проверить. Конечно, она идёт с ним. Выпивает только травяной чай, на улице долго жмёт ладони к щёкам – мороз кусает кожу – и ни за что не хочет выпускать его руки. Ей нужно, чтобы Какаши сказал, что если и с этой идеей ничего не выйдет, то он откажется снимать Цукуёми, нужно, чтобы сказал прямо сейчас, иначе Сакура просто свалится в обморок. Но Какаши молчит до самой резиденции Хокаге, помогает взобраться по косой лестнице и залезть в окно. Руки не выпускает. – Мне всегда было интересно… Это преступление, кстати говоря, – он начинает в коридоре, прокатывается эхом по пустым стенам. – Двойное, – добавляет, немного подумав. – В общем, мне было интересно, как Второй Хокаге разработал Эдо Тенсей. То есть, понимаешь, ведь для Эдо Тенсей нужно… – Какаши прерывается, распахивает дверь. Сакура не спешит заходить внутрь – это архив с секретными, запретными техниками – там полно ловушек. – Я давно всё обезвредил, заходи. – Сакура заходит. – Для Эдо Тенсей нужны живой сосуд и ДНК воскрешаемого. – Ну да. – Как он это проверил? Что нужен живой сосуд? Он убивал людей? – Преступников, возможно? – она предполагает, морщится от пыли и темноты, жмурит глаза, недолго, правда – Какаши сразу включает свет и останавливается, проводя взглядом по полупустым полкам архива, – об этом не думал. – М, тогда может не получиться. Ладно, давай проверим. – Что может не получиться? Сакура спешит за ним, спотыкается о какой-то свиток и влетает в спину. – И причём здесь Эдо Тенсей? Ты собрался кого-то воскрешать? Какаши не отвечает. – Но ведь нужен живой сосуд… – Сакура продолжает, хмурится, его спина пряма и непреклонна – настоящий камень. Ей это не нравится. – Мы не будем никем жертвовать… собой… Мы не будем собой жертвовать, я тебе об этом двадцать минут назад говорила. – Я тебя слышал. – Хотя как будто уже и не слышит. Сакура поднимается на носки, пытаясь заглянуть в свиток, что Какаши разворачивает. – Ты сказал, был ещё человек… – Мы не будем никем жертвовать, – Какаши перебивает. Сакура жмёт кулаки в растерянности. – Почти. Только если… Если для Эдо Тенсей необязательно нужен человек? – А кто? – Животное. – Животное? Что за животное? И что за человек экспериментировал с клетками Первого? – Да любое. Я же нашёл жабу, помнишь? – И ты хочешь воскресить кого-то с помощью жабы? – Мадару Учиха, да. Она отшагивает, теряет дар речи, дар соображать и здраво мыслить. – Мадару Учиха? Воскресить в жабу? Ты спятил?! Какаши отрывается от свитка. Глупо моргает, будто сморозил какую-то ерунду. Сакура отшатывается, прижимается к стеллажу. Он дрожит от её веса. В висках глухо пульсирует – он вправду это сказал? – Ты чокнулся? Мадару Учиха… – Мадара Учиха… – Какаши пытается привести свой крепкий, уверенный аргумент, растерянно смотрит, как её тело немеет, и пальцы мёртво хватаются за полку. Идея бредовая, конечно, но он всё продумал. Наверное. – У него получилось пересадить себе клетки Первого Хокаге. И не только себе, кстати говоря. – Тебе напомнить, что сделал Мадара Учиха в прошлый раз, когда его воскресили? – Это самая слабая версия Эдо Тенсей, у него не будет никаких сил, он же будет в теле жабы. – Мадара Учиха в теле жабы… – Сакура отходит, карикатурно хватается за голову, начиная расхаживать по архиву, лавируя между стеллажами. Стучит теперь не только в висках, стучит по всему телу, вбивает в лихорадку и лишает каких-либо логических связей. Он точно рехнулся. – Такой бред мог придумать Наруто, но ты… Это правда твоя идея? То, что спасёт мир? Этот идиотизм? Мадара Учиха, воскрешённый в жабу? – Сакура… Если у нас получится найти образец его опытов… – В воздухе зависает его рука, успокаивает. Сакура не обращает на неё никакого внимания и мечется по комнате. – А если нет? Если он пошлёт тебя к чёрту и умрёт?! Или если… – Воскресим ещё раз, будем воскрешать, пока не поможет. Я тебя прекрасно понимаю. Не знаю, как мне пришло это в голову. Но это единственный вариант и даже, вроде бы, безопасный. Ты не хочешь рисковать, я знаю, и я не хочу. Понимаю, что Мадара Учиха не тот, кого не то чтобы видеть – вспоминать о нём не хочется. Но он пересадил себе клетки Хаширамы и даже сделал половину тела Обито, у них обоих были эти клетки, а значит, его эксперименты удачные, у него даже получилось трансформировать Шаринган в Риннеган. И тело жабы… Я знаю, что это полный бред, но так, кажется, будет даже безопаснее? – Настойчивость – это так знакомо Сакуре, она почти смиряется, останавливается, перестаёт держать себя за голову, унимает дрожь и смотрит – его до сих пор выставленная рука обрастает доверием. Да, так их учили – доверять старшим. – Просто давай попробуем. Мы ничего не потеряем. Кроме времени – думает Сакура, но слабо кивает головой. Сегодня она съест всё оставшееся мороженое.

***

К его бредовому эксперименту они готовятся заранее. Какаши перепроверяет все оставшиеся после Второго Хокаге записи времён разработки Эдо Тенсей. Животные и правда нигде не упомянуты, но что ж поделать – придумает свою, собственную версию Эдо Тенсей. Иногда предки смотрят на него со скалы Хокаге, Какаши никак не поймёт, что прячется в их глазах – разочарование или гордость. В Сакуре явно прячется мысль, что он спятил. Она продолжает сидеть в лаборатории над образцами Орочимару, пытаясь что-нибудь придумать, пока у неё есть время миновать его дурную затею. Но вместе с этим воскрешает жабу, начинает её откармливать и даже даёт ей какое-то имя. Какаши старался его не запоминать. Ничего не получилось. Её зовут Яшма. У Яшмы появляется аквариум, освобождённое от цветов Ино место на подоконнике и расписанные приёмы пищи. Она живёт на кухне и по ночам громко квакает. Сакура засыпает только в наушниках, облегчённо вздыхает, когда по утрам может со спокойной душой уйти в госпиталь для своих опытов и оставить эту журчащую головную боль на Какаши, но сама не замечает, как улыбается этому живому существу каждый раз, когда возвращается назад. Время идёт. У Какаши появляется уверенность, что он мог бы применить Эдо Тенсей и на живом человеке, был бы кто-нибудь под рукой, кого не жалко. У Сакуры, кроме образцов ДНК Мадары Учиха, – ничего. У Яшмы растёт аппетит и вес. Через пару дней аквариум становится ей совсем мал. Какаши приносит побольше и замечает странный блеск в глазах Сакуры – ей жаль расставаться с ней. В первых числах февраля начинается странная, едва различимая оттепель. По сугробам ходить тяжело – за ночь они леденеют и до госпиталя Сакура скользит, стирая подошвы сапог. Она уже не понимает, зачем туда ходит, но с упорством встаёт по утрам, кое-как завтракает и оставляет Какаши наедине с Яшмой. Он не останавливает её – ей нужно дело, нужно занятие, даже такое пустое и бесполезное. В своём деле он сомневается, но в её ещё больше. Сакура права – такой бред мог придумать только Наруто. – Я выбрала самый свежий образец ДНК, – она предупреждает перед началом. Яшма привычно журчит в своём аквариуме, глядя в никуда. Они в старом корпусе АНБУ, переделанным под учебный центр, – он на границе Конохи, здесь нет никакой информации, никаких нужных приборов и чего-либо ещё, что могло бы пригодиться. Зато есть электричество и стулья на колёсиках – на одном Сакура крутится, жуя шоколадный батончик, пока Какаши всё подготавливает. Саму себя у Сакуры получается подготовить с трудом. Они правда собираются это сделать: воскресить Мадару Учиха. И будут делать это прямо сейчас. Она думала об этом всю прошлую неделю – Какаши так и сказал – воскресим в субботу, но думать получалось с трудом. Там чаще паника и бессвязные мысли, истеричные шутки в адрес жабы: скоро ты станешь Мадарой Учиха, представляешь, какое счастье тебе привалило? Яшма тупо смотрела в ответ, иногда отвечала и квакала, Сакуре тоже хотелось квакать. А ещё молить его остановиться, передумать, придумать что-нибудь другое, умолять, надавить, а если не согласится – сбежать, вернуться виновато, когда всё закончится. Она правда думала об этом, прикидывала план, косилась на масла в лавке, которые помогут сбить запах, чтобы его нинкены её не нашли, разглядывала исподтишка его карты, рассматривая маршрут, пересекающий самое большое количество рек, чтобы наверняка сбить запах. Только вовремя вспомнила, что сейчас зима, и все реки замёрзли. Решение пришло само собой. Пришло вместе с Какаши, когда он вывалил на стол лаборатории коробку с образцами ДНК Мадары и указал всё проверить. Она послушалась, честно проверила, сравнила все образцы и обнаружила, что самый поздний образец не совпадает. Это не его ДНК, а в отчёте малозначительно было указано: «Нападение Девятихвостого, десятое октября». Почему тогда на образце красовался «Мадара Учиха» и неужели в Конохе никто не догадался сравнить образцы и не заметил, что ДНК чужое, – другой вопрос. Его Сакуре задавать некому, да никто и не ответил бы – не принято куноичи её ранга интересоваться такими вещами. Её никто не посвящал, конечно, что в тот день на Коноху напал никакой не Мадара Учиха, но Сакура ещё помнит – плохо, но помнит – кто она такая. Поэтому досье на Обито находится быстро, быстро понимает, что его ДНК, мальчика, считавшегося погибшим в тринадцать лет, никто в Конохе брать, конечно же, не собирался, поэтому уверенно прийти к Какаши и заявить, что у неё есть идея получше, она не смогла – он же то же самое ей и ответит – в Конохе нет его ДНК, а от тела ничего не осталось, даже квартал Учиха при нападении Пейна зацепило и смело всё подчистую. Ответь она – есть, вообще-то, сам в коробке той и принёс – он бы отказался. Потому что история тёмная, мрачная, болезненная – Сакура её слышала – и самой себе от такого хотелось кишки выпустить. Не тошно даже – пробирает так, что прилипает к позвоночнику и ползёт-ползёт-ползёт, заползает мерзостью под лопатки, прокручивается там лезвием куная, и на другой стороне вспарывает сердце. Наверное, так Какаши себя бы и почувствовал, предложи она ему прямо. А она рисковать не могла. Не с Мадарой Учиха. Поэтому Сакура сунула ему чужую ДНК, ничего не сказав. Она толкает в себя шоколадный батончик и нервничает вовсе не из-за Мадары. Она нервничает из-за его реакции. Она всё слышала. И ей жаль, но вину она проглатывает вместе с орехами и убеждает – так эгоистично, так неправильно – так будет лучше. Вот Какаши достаёт Яшму из аквариума, кивает Сакуре, чтобы заканчивала со своим батончиком и была наготове, раскладывает свиток и ждёт, пока щёлкнет кнопка подсумка на её бедре – если что-то пойдёт не так, легче прибить Яшму, чем пытаться разобраться. – Я начинаю. – Какаши медленно, в совсем несвойственной ему манере складывает печати. Он выглядит почти уверенно, флегматично перебирает пальцами, и у неё изнутри всё чешется, чтобы признаться. Только не успевает – по столу ползут завитки печатей, замыкая Яшму в круг. Сакура смотрит то на его руки, то на Яшму. Проходит пять секунд. Десять. Двадцать. Ничего не меняется. – Так и должно быть? Ничего ведь не произошло? – она интересуется, Какаши отвлечённо кивает, не сводя взгляда с жабы. – Я проверю её чакру? – Да. Аккуратнее. – Если ты воскресил Мадару Учиха, он наверняка будет над нами хохотать, – она нервно заикается. – А если он вообще не сможет разговаривать? Тело-то жабье. – Жабы с Мьёбоку умеют разговаривать. – И это твой единственный аргумент?.. О… – она хочет ещё поворчать, прикинуться ядовитым уколом, но укладывает ладонь на липкую спину и замирает. – Чакра уходит. – Уходит? – И пульс… Пульс… Ударов шестьдесят. – А сколько должно быть? – Не знаю. Тридцать? Я же не жабий врач. Разве ты не должен ей управлять или как-то почувствовать, сработала техника или нет? – Я не знаю, я ничего не чувствую. Он как-то растерянно смотрит на свиток, соображая, что бы такого придумать, только замирает, услышав: – Ква! У Сакуры немеют ноги, истерично проносится в голове – а если ошиблась? Если перепутала? Ток чакры сбивается, вливать её в тело, предназначенное пускай и не для Мадары Учиха, – страшно, но Сакура ощущает, как медленно что-то извне тянет силы из Яшмы, и кое-как концентрирует самую малую часть на кончиках пальцев. – Ква… Квакаши?! Сакура жмурится, послышалось? Нет – жаба назвала его по имени. Она слышит грохот, скрип колёсиков стула по полу и открывает глаза. Пришлось сглотнуть: у Какаши белеет не только лицо – белеют даже глаза. – Ква…каши? – повторяет Яшма. – Ква…кого чёрта происходит? Какаши хотел бы знать… Очень хотел бы знать… Он смотрит на Сакуру, Сакура не смотрит, не смеет поднимать взгляда, видит только, как вращаются рыжие выпуклые глаза, и жаба медленно с хрипом дышит. – Что молчишь? Оглох? Ква…каши! Да что за?.. – Сакура, – он наконец нашёл силы что-то выдавить из себя, – уточни, пожалуйста, ещё раз: какую ДНК ты взяла? – Самую по… позднюю… – она заикается, на выдохе тихо проговаривает: – в отчёте было написано, что его извлекли с осколка маски, оставшегося после нападения Девятихвостого на Коноху. Она бегло смотрит, задерживается взглядом на нём лишь на одну секунду и так и хочет провалиться куда-нибудь вниз, в самую преисподнюю, но он ведь и там её достанет. На войне его глаза были добрее. Правда. Самый чистый и невинный комочек тепла и доброты. Она заметила – он знает. Всё знает. Всё понял. – Обито? – Ква! Да, блядь! Что с моим голосом? Что за хрень? Крик Обито как-то помогает прийти в себя, пустить чакру в руки и ему передать. – Обито, мы тебя воскресили, – говорит он под стать – сухо, злобно. – Что ты сделал?! Наху…ква! Что это за тело? Я где вообще? Издеваешься? Даже сдохнуть нормально не даёшь. – Сакура, это тело выдержит гендзюцу? Она ёжится, услышав своё имя. – Нет, конечно. Без моей чакры он уже был бы мёртв. – Какое ещё гендзюцу, Какаши?! Совсем охренел? – Обито, я прошу тебя успокоиться. – Успокоиться?! – Обито, нам нужна твоя помощь. – Помощь? Ква! Ха! Да что это за тело такое? Почему я ква…каю? – Мы воскресили тебя в жабье тело, извини, другого не было. – Не было? Куда это они подевались? Или ты опять обосрался и не снял Цукуёми? – Да. Обито замолкает, нервно, тихо квакает, Сакура чувствует, как чакра вновь уходит из его тела, прибавляет ток, но тут же опускает руки – чакра держится сама по себе, это Обито её держит. – Вы не сняли Цукуёми? – он переспрашивает. – Да. Наруто и Саске мертвы. Погибли, сражаясь друг с другом. Мы с Сакурой остались одни, – Какаши отвечает, еле шевеля губами – она их не видит, они под маской, но замечает, как сжата его челюсть и как вздуваются желваки. Обито поворачивается корпусом, наконец заметив и её. – Привет, – Сакура, слабо улыбаясь, здоровается. Хотя улыбкой это не назовёшь – рот у неё перекосило. – Ква. Он как-то странно икает, пытается пятиться назад, нелепо перебирая лапами. Какаши даёт ему ещё несколько секунд тишины. – Обито… – Я понял. Что нужно? Какаши одобрительно покачивает головой, и Сакура отмирает – как хорошо, что перед его смертью они смогли увидеть друг друга. Ей можно выдохнуть. Ненадолго, конечно. Потому что когда Какаши разворачивает свои карты и задаёт единственный вопрос, Обито перебивает. Нет, Обито, никакого Хенге – это тело не выдержит. У них и так мало времени. Но Обито рассказывает, всё рассказывает. Сакура думает: хорошо, что решилась – получить столько информации от Мадары у них никак бы не получилось. Да и не знал наверняка большую часть. Ни про то, что образцы были и у Кабуто, ни про то, где Кабуто их спрятал – от его лаборатории могло ничего не остаться, учтите, – но даже если так, есть в стране Воды ещё одна, когда он был там в последний раз, она была в порядке. Они заканчивают быстро, управились минуты за четыре. Сакура пыталась смотреть, куда указывает Обито, но не могла взгляда оторвать от Какаши. Он тоже где-то не здесь. Где-то там, где жива Рин и жив Обито – по-настоящему жив. И когда Обито, растянув жабий рот в каком-то жутком подобии улыбки, спрашивает: «ну, сколько мне там ещё осталось?» Какаши поднимает на неё глаза и кивает тихому: «не знаю, не больше десяти минут». – Мы в Конохе, да? – Да. – Покажешь? Какаши смотрит в окно. Уже стемнело – что он там увидит? Но берёт жабу на руки и уходит.

***

Он достаёт ещё одну сигарету из пачки, подкуривать не спешит, медленно мнёт фильтр пальцами. Ветер шуршит опустевшим одеялом и треплет его по краю крыши. Скоро совсем унесёт – Какаши не собирается останавливать. Он был прав – на улице такая темень, что Обито так и сказал: «а, нихрена не вижу». Какаши ответил: «ага». «Ну и глаза у этих жаб! Ты бы видел, что я вижу». Какаши поперхнулся сигаретным дымом, попытавшись просмеяться. Обито не смеялся – Обито квакал. За что, Сакура? Тут не на что смотреть. Опушки заваленных крыш сливаются со снегом. Где-то серостью мелькают стены домов. Скала Хокаге стоит чёрным бастионом на востоке. Животу не хватает острого клинка, вспарывающего кишки. Спасибо, Сакура. Он хотел бы на неё злиться, хотел бы назвать эгоисткой и послать к чёрту. Ни за что не поверит, что она это всё случайно. Что не заметила не совпадающего с другими образца ДНК, что получилось всё не специально, и что нервничала так сейчас из-за вероятного воскрешения Мадары. Очень хотел бы, но не мог. Потому что ей, всё-таки, нужна своя голова на плечах и здравое сомнение в действиях своего капитана. Хотя какой он к чёрту теперь капитан? «Они, значит, убили друг друга?» – вопрос Обито. Да, – ответ. «Я-то подумал, что Наруто всё сделает правильно. Если сравнивать со мной, разумеется… Я ведь…» Это ничего, – Какаши перебил. «У него должно было всё быть правильно. Не так, как у нас. Мы не убивали друг друга, конечно, но всё же чудом спаслись». Я хотел, – Какаши правда хотел. «Да и я, ты просто был сильнее. Но смысл об этом говорить? Лучше расскажи…» Лучше расскажи про Рин. И как там вообще. Там ничего нет, Какаши. Не торопись туда. Ты вроде там был уже, но не торопись. Нихрена там нет. Делай своё дело. Дело, за которым стоял Наруто. Береги свою девочку… Она как, кстати? Молодец? Молодец, – подтверждает Какаши. – Я вот не очень. «Не пиз… ква! Цензура тут, что ли, какая-то? Ква. Ква. Ква». Какаши недоумённо на него посмотрел. «Прикинь, эта жаба не даёт мне назвать тебя… ква». Какаши тихо посмеялся, поглубже затянулся сигаретой. Спасибо, Сакура. Гулом дрожит железная дверь. Она ступает мягко по снегу, фильтр незажжённой сигареты хрустит между пальцами в такт её шагам. Она подходит в тот момент, когда пустое шерстяное одеяло, не выдержав напора, срывается с крыши и медленно падает между окружающими штаб скалами. – Я специально, – Сакура сознаётся, заломив пальцы и низко опустив голову, топчется, проминая рыхлый снег. – Я знаю. – Конечно, ты уже догадался. – Нет, ты не поняла, – Какаши перебивает, наконец подкуривает, – я знал. Знал, что так будет. – То есть?.. – Ты думала, что я дам тебе образцы вместе с отчётами и не прочитаю эти отчёты? – Он оборачивается ненадолго. Думает, что ей нужно время немного подумать, обмозговать услышанное, но… Ох, от злости Сакура ещё не краснела. – Я виноват, что заставил тебя нервничать. – Да я со страху чуть не умерла! Воскрешать Мадару Учиха! Пускай и в лягушку! Думала, ты совсем рехнулся. Такое придумать! И ты знал, что в Конохе есть ДНК Обито и ничего не рассказал?! – Только из отчёта понял. Я не знал, что с нападения Девятихвостого остался осколок его маски. Меня не допустили до того дела. Посчитали, что я не буду объективен и в руках себя сдержать не смогу – сенсей, всё-таки, погиб. Так что… Я не мог тебе предложить воскресить Обито. И не могу сказать, что рад тому, что всё так случилось. – И ты, конечно же, злишься? – она почему-то спрашивает, хотя едва сдерживает собственную ярость – надо же, он её подставил – знал всё с самого начала. – Нет, – он говорит, докуривает, отправляет бычок вслед за одеялом и поднимается с парапета. – Я недоволен. Тобой недоволен. Ты поставила моё решение под сомнение, действовала своевольно, ничего мне не рассказала. Мало того, ты не могла быть уверена, что ДНК принадлежала Обито… – Но… – Сакура, у тебя не было достаточной информации, чтобы так действовать. Не было, конечно. Вся основа её действий – одна догадка, одно допущение, предположение, за которым не стоит ничего, кроме Обито, прикидывавшегося Мадарой Учиха, и его, кстати говоря, слов – слов Какаши, оброненных случайно, о которых она вспомнила в самый последний момент: он когда-то сказал ей, что у Обито получилось управлять Девятихвостым при помощи Шарингана. Но это всё неважно. У неё другая злость, а у злости другая причина. – Мы серьёзно разговариваем, как командир и подчинённая? – Да. – А ты бы позволил? Как командир? – Да, – Какаши отвечает, недолго раздумывая, собирается уже уходить, но останавливается её следующим вопросом. – А как человек? На это требуется больше времени. Тут нужно сесть, подумать, определить все приоритеты, хотя кого он обманывает? – Нет. – А кто ты сейчас? Командир или человек? – Сейчас? – Какаши удивлённо вскидывает брови, чему-то усмехается. – Сейчас я мешок с дерьмом. – Сакура опешивает, всякая злость исчезает. Идиот. – Пошли давай, тут холодно. Без куртки ещё выходишь. – Кто бы говорил… – Хочешь выговор? – Ты назначишь мне выговор? – И отработку. – Какую ещё отработку? – О, у меня богатая фантазия. Я её последний десяток лет развиваю. Не переживай, что-нибудь придумаем. – Плевать. – Сакура пожимает плечами, проходит вперёд и вышагивает по лестнице. – Без подписи Хокаге все отработки недействительны, а выговоры только Хокаге и может назначать. – М-ма… Са-акура. У меня же есть бумажка. Она замирает с поднятой ногой, резко разворачивается, оказавшись ещё на шесть сун ниже. – Какая… бумажка? – В случае, если Цунаде Сенджу, занимающая должность Хокаге, не вернётся с войны, – он цитирует, – исполняющим данную должность приказано назначить Какаши Хатаке. – Ты уверен, что твоя бумажка имеет юридический вес? Странная формулировка – если не вернётся. Фактически, она всё ещё Хокаге. – Фактически, она не может исполнять обязанности Хокаге. Фактически, ей ничто не мешает стукнуть его по голове, кроме двенадцати сун. Ни выговоры, ни отработки, ни это шибко умное наставление, как действует она своевольно и необдуманно. Фактически, Какаши всё это знает. И улыбается во весь рот, когда Сакура, покрасневшая, надутая, шумно ступает по лестнице вниз и делает вид, что разговаривать с ним не планирует следующие дня два минимум. – Сакура. – Он останавливает её, обгоняя, у самого прохода в кабинет, где они оставили вещи. Сакура показательно отворачивает голову, поджимая губы. Какаши чуть наклоняется, пытаясь поймать её взгляд. – Не могу тебя похвалить и сказать, что ты всё сделала правильно. Но я тебе благодарен. Спасибо. Она реагирует своеобразно: шумно выдыхает, прикусывает внутреннюю сторону щеки и не оборачивается, расфокусировано смотря маслянистыми глазами в уходящий в темноту коридор. Чёрт, а он ведь мог сильно её обидеть. – И извини. Честно говоря… Я не имел никакого права взваливать на тебя ответственность за то, на что бы сам никогда не решился. – Проехали, оба виноваты. – Она резко толкается, пытается пройти вперёд. Какаши держит на месте. – Нет. Оба правы. Я – как командир. Ты – как человек. Ей хочется ещё поворчать, возразить, вырвать свои руки из его ладоней, посмотреть так злобно, чтобы язык проглотил и подходить не смел, но Сакура дышит поглубже и вспоминает, кто он такой. – Отпусти. Иначе я тебя ударю. – Жутко. Раздражающий. Тип. Который прав и неправ одновременно. Который выест все нервы, но успокоит двумя словами. У которого они, эти слова, проговариваются так легко и просто, что ей никак не понять, как он вообще на такое способен. – И я пойду с тобой! Особенно, когда он мягко, погладив пальцами запястья, отпускает её руки и улыбается. Конечно, кто бы сомневался? Какаши – нет.